* * *
К утру Тамирис пришла в себя — особенно благодаря тому, что привести в порядок постель после кошмара потребовало немало времени и усилий. К счастью, толстое одеяло не вспыхнуло, но в нем теперь зияла уродливая прореха с опаленными краями — такая же, какая светила кошельку Тамирис, если бы пришлось покупать новое. Повертев одеяло так и так, она решила, что обойдется заплаткой, и бросила в корзину для грязного белья мокрые от пота простыни и рубашку. Наверное, стоило радоваться, что она хотя бы не обмочилась, как в детстве, но при одной мысли об этом Тамирис накрывало горячей волной унижения. Кожа казалась стянутой от липкого холодного пота, и стоило хоть немного забыться, как Тамирис вновь ощущала прикосновение чужих грубых пальцев и острого лезвия. С ней и раньше случался сонный паралич, но никогда еще ощущения не были такими настоящими, настолько отвратительными. Хотелось вымыться — не просто обтереться влажной губкой, как она с остервенением проделала несколько раз, а принять настоящую горячую ванну. Для этого не меньше десятка раз пришлось бы спуститься к колодцу и подняться наверх с полными ведрами, но сейчас эта мысль только обрадовала Тамирис: каждое ведро казалось якорем, удерживающим ее в реальности, где не было места безумцам с ножами. Да и на заднем дворе было хорошо: воздух пах морем и свежестью, но солнце уже пригревало, и Тамирис даже улыбнулась, подставляя лицо лучам. Еще одно подтверждение, насколько лживым был сон: даже в середине марпенота в Невервинтере никогда не бывает холода, от которого стынет кровь… Чужое дыхание коснулось виска. Мужские руки сомкнулись на талии. — Ага, попалась! Ее тряхнуло, как от удара молнии. Пронзительный вопль не вырвался из глотки лишь потому, что Тамирис перестала дышать. Перед глазами все стремительно чернело, а испуганный голос теперь доносился будто издалека. — Тами! — звали ее уже с отчаянием. — Тами! Наконец головокружение прошло; Тамирис обнаружила, что лежит головой на коленях Дункана, а он бестолково хлопает ее по щекам. Ноги холодило, юбка липла к ногам: падая, она опрокинула на себя набранное ведро, хорошо хоть не упустила его в колодец. Сон вновь вспомнился во всех мерзких подробностях, и Тамирис рывком поднялась. К счастью, Дункан не попытался ее удержать, только смотрел тревожно и почти недоверчиво, словно опасался того, что она может выкинуть в следующий момент. — Ты меня напугал! Она сама вздрогнула от того, как это прозвучало: не голос, а какой-то беспомощный пронзительный писк. С покаянным видом Дункан развел руки в стороны. — Я думал, сделаю тебе сюрприз. — Ты думал!.. — гневно начала Тамирис и тут же осеклась: Дункан уж точно не был виноват в ее кошмарах и дурном настроении. — Извини, — шепнула она, утыкаясь лицом в его грудь, — я нервная сегодня. Просто сон приснился. Очень плохой. — Ах ты ж моя бедняжка! — он осторожно обнял ее в ответ. — Не расскажешь? На мгновение Тамирис ужасно захотелось все ему рассказать, окончательно убедиться, что ничего такого не произошло на самом деле. И все же это было слишком стыдно, все равно как если бы речь шла о чем-то настоящем. Да и говорить о подобных вещах мужчине, с которым близка… Лучше стоило это забыть. — Да ну, это глупости. Полежу в теплой воде, и все смоется. Дункан поднял опрокинутое ведро. — Давай-ка я тебе помогу. Могу и спинку потереть. Этому лукавому взгляду Тамирис редко могла противостоять, но сейчас она вспомнила про запах гари, прожженное одеяло, наспех перестеленную постель и решительно покачала головой. — Нет, я сама. Хочется чем-то руки занять. И торопливо улыбнулась, стараясь не замечать его расстроенного лица.* * *
Занимать руки и голову Тамирис старалась весь день — благо, она должна была посвятить его «ученичеству», как высокопарно выражался Сэнд. Предполагалось, что он готовит ее к поступлению в Академию Невервинтера, но на самом деле Тамирис выполняла всю работу в лавке, для которой не годился помощник-элементаль: красивым почерком надписывала ярлыки, вытирала с товара пыль, мыла склянки, подклеивала и пересыпала порошком от мышей магические свитки, в то время как ее наставник коротал время за чтением. Изредка Сэнд, оторвавшись от книги, строго интересовался, помнит ли она, что точная природа Плетения неуловима, или просил рассчитать шанс успешного изготовления магической руны в зависимости от ценности камня, на котором она начертается, а потом шлепал перед ней на стол груду старых конспектов, предлагая самостоятельно пополнить интеллектуальный багаж, прежде чем отправлялся наверх подремать. Тамирис это вполне устраивало: она подозревала, что нравится ему ничуть не больше Кары, и только некая снисходительная симпатия к Дункану (и пятьдесят золотых монет в месяц) удерживали Сэнда на пути наставничества. Колдуны его на удивление страшили — а может быть, и вызывали зависть, и когда он снисходил до объяснений, то Тамирис постоянно приходилось выслушивать будто бы к слову пришедшиеся рассуждения о важности самоконтроля и младенце с палочкой снарядов вместо погремушки, в котором ей надлежало узнавать себя. Сегодня, однако, Сэнд не спешил подниматься в комнату, и Тамирис прекрасно понимала, почему. Работа у нее не спорилась, все валилось из рук, и когда на пол чуть не полетела пятигаллоновая бутыль противопохмельного зелья, Сэнд решительно оттер ее от стеллажа с бесценными снадобьями. — Ты сегодня на удивление рассеянная. Едва заметная вопросительная интонация в его голосе, должно быть, означала, что на самом деле он хотел сказать: «С тобой все в порядке?» Тамирис неловко пожала плечами. — Плохо спала. Ноздри Сэнда задвигались, шумно втягивая воздух, и Тамирис невольно отодвинулась: пару недель назад наставник, вот так же принюхавшись, бесцеремонно заявил, что она слишком много — и вряд ли с пользой для себя — общается с Дунканом, раз от нее постоянно разит им. — Твой пот пахнет страхом. И, скажу прямо, я бы лучше не использовал жасминовую воду, чтобы это замаскировать. После подобных реплик Тамирис переставала удивляться, почему у Сэнда нет иной компании, кроме кота-приживалы да призванного элементаля. — Сон был плохой, — попыталась она ответить ему в тон. Теряя к ней интерес, Сэнд принялся сам обтирать тряпкой ряды бутылей. — Глупо расстраиваться из-за снов. Тамирис наконец-то пришлось и самой напомнить себе о самоконтроле: как всегда, ярость накатила мгновенно и чуть не захлестнула ее с головой. В самом деле, глупо расстраиваться из-за сна, в котором тебя режут по живому! Она потерла друг о друга зудящие кончики пальцев. — У меня могут быть пророческие сны? Сам взгляд, которым Сэнд смерил ее с головы до ног, отвечал: да ни в коем случае. — С чего ты так решила? — Ну, колдуны ведь могут пробудить у себя способности к прорицанию. Может ли такое быть, что я вдруг начну что-то… предвидеть? — А мне-то казалось, что человеческие создания перерастают стадию «я такой особенный», самое большее, к восемнадцати годам. — Да не об этом речь! Просто в последнее время мне стали сниться очень… яркие сны, у меня никогда таких не было. — Большой город, новые впечатления, возможно, некоторое расширение кругозора… — Вот зачем я согласилась, чтобы Дункан еще и платил вам за то, что вы меня оскорбляете! — не выдержала Тамирис. — От вас вообще хоть какой-нибудь толк есть, кроме… — Кроме укрепляющих потенцию зелий, которые я последнее время почему-то продаю твоему так называемому дяде в неимоверных количествах? — Однако, заметив ее смятение, а может быть, и сорвавшиеся с пальцев искры, Сэнд смягчился. — Я имел в виду ровно то, что сказал. В твоей жизни, так или иначе, не так давно произошли большие изменения. Ты покинула Топи, поселилась в мерзком рассаднике блох и кишечных инфекций и пробуешь постичь азы настоящей магии. Сновидения — лишь попытка мозга переработать полученный опыт. Они могут быть странными, пугающими, непристойными, но все, что происходит в них, творится лишь внутри наших голов. Истинно вещие сны — большая редкость, и, прости, я не думаю, что ты попадаешь в ту долю процента, с которыми высшие силы действительно ведут разговор. Подумай сама: каким был бы мир, будь в нем у каждого простеца с толикой магической силы возможность узнать будущее наверняка? Сэнд фыркнул, будто подводя под всеми этими глупостями решительную черту.* * *
Тамирис честно пыталась отыскать какое-то утешение в его презрительном благоразумии, но когда за окнами стали сгущаться сумерки, только гордость удержала ее от того, чтобы попроситься уйти пораньше. Мрачная, пропахшая сыростью лавка, где в кресле перед печуркой дремал такой же неприступный, как хозяин, кот, а Сэнд что-то бормотал себе под нос, подсчитывая выручку перед закрытием, вдруг показалась Тамирис уютной в сравнении с темными улицами. Скороговоркой она попрощалась — Сэнд едва кивнул в ответ — и выскользнула за дверь, складывая пальцы щепотью не для какого-нибудь слабенького морозного заклинания, которым отпугивала назойливых бродяг, а для настоящего огненного шара. Приятная пульсация магической силы в руке успокаивала — но все же недостаточно для того, чтобы сердце не ухнуло в пятки, когда от стены дома напротив отлепилась высокая тень. — Эй, Тами, это же я! — Дункан испуганно уставился на гудящий ком огня между ее пальцами. — Ты так не рада меня видеть? — Что ты… — Тамирис не без труда загнала магию обратно. — Что ты здесь делаешь? — Да вот, подумал, вечер-то какой, почему бы не прогуляться? А если гулять, чего бы тебя не встретить? — Сейчас, когда во «Фляге» самая толпа… Почувствовав в своем голосе отцовские интонации, Тамирис замолчала. Ее всегда расстраивало, когда Дэйгун ворчанием отвечал на любые попытки его порадовать, и вот — хотя она была готова броситься Дункану на шею, сделать это почему-то оказалось выше ее сил. — Спасибо, — неловко пробормотала она, принимая протянутую руку. Дункан выбрал кружную дорогу, мимо пакгаузов, и этот путь едва ли годился для увеселительной прогулки. Разговор тоже не клеился. Обычно Тамирис позволяла Дункану болтать, о чем в голову придет, наслаждаясь его всегдашней оживленностью, но сегодня он был странно молчалив. Казалось, он сердится, и Тамирис, занервничав, начала потихоньку высвобождать руку, но Дункан ее не отпустил. — Тами… — В его голосе звучала непривычная хрипотца. — Скажи мне… пожалуйста, скажи… тебя кто-то… обидел? — Что? — Она действительно не поняла. — Ты о чем? Дункан встал как вкопанный. — Ты все утро от меня шарахалась, сомлела, когда я тебя просто коснулся… — Ты не просто коснулся, ты ко мне подкрался сзади! — …и огненным шаром хотела запустить, когда просто увидела, мужчину увидела. С тобой… что-то попытались сделать? Попытались? Он с мучительной настойчивостью выдавливал из себя слова и все никак не мог сказать то единственное, которое собирался произнести, и Тамирис почему-то чувствовала себя от этого все хуже. Она не могла смотреть ему в лицо и вновь попробовала высвободиться из хватки, но пальцы Дункана до боли впились в ее кожу. — Не смей утаивать от меня такое! Слышишь: не смей! — выкрикнул он ей в лицо, и в этот момент, самым нелепым образом, Тамирис почти ненавидела его. — Да что ты себе позволяешь! — Она все-таки вырвала руку и потерла ноющее запястье. — На себя посмотри, прежде чем… На улице они были не одни, но два или три припозднившихся прохожих, заслышав звуки ссоры, только прибавили шаг. Тамирис могла представить, как быстро они бы улепетывали, если бы ее начали убивать у них на глазах. — Прости, — еле слышно произнес Дункан, и только сейчас до Тамирис дошел весь абсурд ситуации. Почему-то ей захотелось смеяться, но если бы она начала, то, наверное, уже не смогла бы остановиться. — Я от тебя ничего не утаиваю, правда. Мне в самом деле приснился кошмар. Мерзкий, очень страшный… но это был просто сон. И там… ну… Я же говорю, это был кошмар! — Кто? Тамирис вновь чуть не расхохоталась: Дункан что, собирался разыскать и покарать мужчину, который надругался над ней во сне? — Да какая разница! Однажды мне снилось, как за мной гонится демон с красными глазами. Тебе его тоже описать? — Я вчера Епископа видел, — проговорил Дункан. — Возле «Фляги» отирался. Два месяца его не было, я уж надеяться начал, что он сгинул где, и вот — появился. Хотел пойти прописать ему отворот понадежнее, и тут он сам как под землю провалился. А наутро ты… Что случилось, Тами? Она растерянно покачала головой. В реальности Епископ не сделал ей ничего, кроме как поймал за талию и прошептал на ухо несколько слов. Даже не орал и не ругался вслед, когда она вырвалась, оставив его оттирать с лица колючие льдинки. Она и не дослушала, что он говорил, да и успел ли он сказать что-то кроме: «Как думаешь, дядюшка Дункан…»? Тогда она и не испугалась почти, только разозлилась. Тем более, было еще светло, все случилось среди толпы народа. Ничего общего с ее кошмаром. — Да попытался наговорить мне гадостей, как всегда. Что с него возьмешь… — Найду его, — с нажимом сказал Дункан, — найду и убью. — За что? Он же просто дурак, тупой бесполезный обмудок! — Это я дурак. Надо было тебе сразу сказать, — Дункан привалился спиной к грязной стене склада, угрюмо разглядывая носки сапог. — Он убийца, Тами. Первостатейный убийца и контрабандист, который что хочешь и кого хочешь достанет отсюда до Лускана. К нему спиной не поворачивайся — живо вцепится в загривок. Тамирис невольно коснулась затылка, живо вспомнив ухватившую за волосы руку. Глубоко внутри опять закопошился страх, который сдерживало только недоверие: да как такое могло быть, что Епископ, ленивый бездельник, целыми днями цедивший пиво в таверне… Разве не этим она успокаивала себя? — Ты-то откуда это знаешь? — А я много чего знаю, вроде не первый год на свете живу. — Только не говори мне, что вы с ним одной веревочкой повязаны! — Хорошо, — быстро согласился Дункан, — не скажу. Она едва понимала, что и почему спрашивает, но он даже как будто повеселел немного от ее обычных подозрений. Задрал голову, будто впервые увидев угрюмое, с редкими звездами, небо, и озабоченно прицокнул языком. — А что это мы с тобой тут застоялись? Темень-то какая! И, не знаю, как у тебя, а у меня уже в желудке бурчит. Знаешь, какая тушеная телятинка нас во «Фляге» дожидается? На этот раз он по-свойски схватил ее под руку, прижал к себе, и Тамирис не стала возражать. Она чувствовала очередной подвох в том, как резко он сменил тему разговора, но сил спорить и что-то выяснять у нее просто не осталось. Хорошо было просто позволять себя вести, чувствовать рядом тепло живого знакомого тела. И все же, шагая по притихшим, но не мирно спящим Докам, Тамирис невольно вспоминала другой недавний сон, такой же яркий, такой же реальный. В нем она тоже шла по ночному Невервинтеру, вся разряженная, в компании спутника — высокого, плечистого, молчаливого, незнакомого ей, но про кого она откуда-то знала, что это ее муж. Они проходили улицу за улицей, пока не вышли на заросший травой пустырь. Груды битого кирпича да две печные трубы — все, что осталось от стоявшего на нем здания, но, опять-таки, Тамирис знала — это «Фляга». Какой-то бродяга рылся в обломках, сиплым булькающим голосом напевая песню о кусте тамариска. Наконец он поднял голову, и с обезображенного струпьями лица на Тамирис взглянули глаза Дункана. — Нет! Глупости все это! — Она зажмурилась и мотнула головой, даже не понимая, что произносит это вслух. — Тами? — Кошмары! Просто… работа… глупого мозга… Дункан обнял ее, на мгновение отстранился, чтобы поцеловать в лоб, и снова к себе прижал. — Глупости-глупости, — пробормотал он ей в волосы, — и есть много способов, чтобы заставить этот глупый мозг замолчать… Тамирис сдавленно хихикнула. — Знаю я твои способы. Выпивка и… — И? — Но лукавые нотки тотчас исчезли из его голоса. — Хочешь, приду к тебе спать сегодня, Тами? Просто спать. Первым порывом, как всегда, было отказаться: что еще за глупости, она вовсе не нуждается в том, чтобы кто-то охранял ее сон и заглядывал под кровать в поисках чудовищ… Но кого она хотела обмануть? Они стояли на том самом месте, где все и началось во сне.* * *
Было уже заполночь, когда Тамирис услышала стук в дверь. Она как раз заканчивала ставить заплатки на одеяло — получалось даже миленько, несмотря на исколотые иголкой пальцы и кривую строчку. Кроме того, это давало повод поярче осветить комнату: целая гирлянда магических шаров лениво кружила под потолком, и Тамирис уже подумывала, не устроить ли позднюю уборку — столько грязи обнаружилось по углам. К счастью, Дункан ничего не сказал — просто вытянулся прямо в одежде поперек кровати, по-хозяйски протянул руку к вышитым подушкам, выбирая, какую подложить под голову, чтобы со всеми удобствами наблюдать за Тамирис. Почему-то ее это смутило. Не так уж часто они спокойно лежали рядом: обычно падали в кровать на полчаса, а то и вовсе принимались за дело в таких местах, что Тамирис могла потом только краснеть и злиться, недоумевая, как вообще согласилась. Воспоминание о том, как Дункан прижимал ее к щелястой стене курятника, за которой Сэл, напевая, собирал яйца к завтраку, до сих пор наполняло Тамирис неловкостью — в том числе потому, что она и знать не знала, что Сэл величает их несушек именами Невервинтерской Девятки, а петуха — лордом Нашером, и это все тянуло на оскорбление величества. Но почему-то видеть Дункана таким — босым, сонным, в нижней фланелевой рубахе, — было еще более неловко. Уж очень это выглядело по-семейному, и Тамирис сама пугалась этой мысли. — Ну что ты на меня смотришь? — пробормотала она, в очередной раз вместо ткани вонзая иголку в подушечку пальца. — Как говаривал мой дед, нет для мужчины большего удовольствия, чем смотреть на хозяйку за работой. — Не думаю, что его хозяйка считала так же. — О да. Сбежала от него, не оглядываясь… но посмотреть-то на милую прилежную девушку все равно приятно! — Дункан потянул к себе другой край одеяла. — Хотя, конечно, больше мне нравится, когда твои глазки смотрят на меня. Я тут принес тебе кое-что. Он разжал кулак, и на ладонь Тамирис упал кулон на тонкой цепочке. Золото и что-то подозрительно похожее на бриллианты засверкали в ярком магическом свете. — Нравится? — с заметным волнением спросил Дункан. Не находя слов, Тамирис кивнула. У нее никогда не было украшений столь тонкой работы, которую и разглядывать-то было страшно: вдруг от дыхания разлетятся тонкие, усыпанные искрящимися капельками росы, лепестки пригревшейся на золотом сердце розы? Вещица выглядела прелестной, но и очень дорогой, и это соображение быстро спустило Тамирис с небес на землю. Она имела слабое представление о доходах Дункана: он вроде бы вел бухгалтерию, но никогда не показывал ей своих книг. Впрочем, состояние «Утонувшей фляги» говорило само за себя: сколько бы Дункан не спорил, утверждая, что в Доках главное — не привлекать внимание починенной крышей и свежепокрашенными стенами, Тамирис понимала: лишних денег у него нет. И если вдруг он начнет осыпать ее драгоценными подарками… — Ты же не покупал это для меня? Кажется, это прозвучало как обвинение, потому что Дункан разом подобрался, и улыбка пропала с его лица. — А если и так? — с вызовом спросил он. — Я не хочу, чтобы ты бросал деньги на ветер. — Деньги мои! Хочу — на ветер бросаю, хочу — вообще в окно! Вид у него был такой, словно она швырнула подарок ему в лицо, и Тамирис почувствовала укол совести: все же Дункан с такой надеждой спрашивал, нравится ли ей кулон… Она вновь посмотрела на украшенное розой сердце. — Эта вещь красивая, очень красивая, но тебе вовсе не обязательно тратиться, чтобы меня порадовать. Телятина была вкусная… я рада, что ты пришел… — Да не тратился я! — Дункан все еще выглядел уязвленным. — Это мой кулон. То есть, конечно, не в том смысле мой, что я бы стал золотые розочки носить, но я за него ни гроша не отдал. — Трофей? — Нет, — сказал он после запинки, будто раздумывал, стоит ли соврать. — Нет, это другое. Тамирис осторожно переложила кулон из одной ладони в другую. Конечно, металл грелся от соприкосновения с кожей, но в то же время ей казалось, будто от него исходит собственное, очень приятное тепло. — Дар любви? Она хотела спросить это небрежно, однако голос снова выдал ее, потому что на лице Дункана расцвела улыбка, которую Тамирис редко приходилось видеть. — Чего-чего дар? — уточнил он. — Я просто рассуждаю. Это похоже на символ эльфийской богини любви, Халали… Ханани… — Ханали Селанил. Да, есть такая. — А ты же полуэльф. И у тебя, надо думать, были… возлюбленные. Чувствуя, что краснеет, Тамирис запиналась все больше. По крайней мере, Дункан перестал на нее смотреть и откинулся на подушку, вперив нарочито задумчивый взгляд в потолок. — Вот ты о чем. Да. Наверное. Так давно это было, что я уж и не помню… Таинственная и очень довольная ухмылка продолжала играть на его губах, и Тамирис вдруг до ужаса захотелось стереть ее хорошим тычком в плечо. Странно: когда их связь только началась, ей и в голову не приходило ревновать Дункана к его прошлому, но чем дальше, тем больше она об этом задумывалась, когда сама себе казалась слишком неумелой, застенчивой или наивной. А это происходило всякий раз, когда Дункан как-нибудь по-особому разворачивал ее в постели, или просил не снимать чулки, или упрашивал сильно, до крови, кусать его соски. Он-то в этом ничего особенного не видел, а вот Тамирис невольно думала о тех, с кем он занимался любовью раньше и кто наверняка воспринимал подобные просьбы без смущения и оторопи. Не выдержав, она все же стукнула его в плечо — правда, легонько. — Ну хватит! Хватит меня дразнить! Обиженно застонав, Дункан повернулся к ней. — Тами, ты правда думаешь, что я стал бы преподносить тебе чужие подарки? — Нет, но ведь ты сам и правда не выбрал бы для себя золотую розочку. Дункан накрыл ее пальцы своими, заставляя зажать кулон в кулаке. — Он освященный. Охраняет от зла. Я тут подумал: может, с этими кошмарами, тебе — да и мне — будет чуточку спокойнее с такой вещью? Я еще матери твоей хотел его отдать, но куда там, ничего вы не хотите от меня принимать… Ну, Тами, может, примеришь его наконец? Он помог ей застегнуть крошечный замочек, и Тамирис с невольным волнением уставилась в зеркальце. Конечно, драгоценное украшение странно смотрелось на простецком ситце домашней блузы, и Тамирис, подумав, спустила ее с плеч. — Так лучше? Пальцы Дункана скользнули по голой коже, вызывая приятную дрожь, и потянули ткань еще ниже. — Вот так лучше. Только золото и ты. — А кто-то говорил, что придет только спать… Он тотчас замер. — Ты не хочешь? Она решительно выпростала руки из рукавов. — Как раз очень хочу. Обычно Тамирис стеснялась сидеть перед ним голой при свете: ей казалось, что груди без поддержки корсета свисают, словно переспелые груши, а старый шрам между ними выделяется уродливой розовой запятой, но сейчас она даже не опустила зеркальце, наслаждаясь одновременно дразнящими поглаживаниями сосков и нежным прикосновением губ к шее, рядом с блестящей цепочкой. — Вот так просто идеально, — прошептал Дункан, не отрываясь от ее тела, — ничего лишнего. — Тогда ложись на спину и любуйся своим подарком. Я буду сверху. — О, так это у меня сегодня праздник? Неужели я забыл про свой день рождения? Извернувшись, она обеими руками толкнула его в грудь. — Если не замолчишь наконец, вообще ничего не получишь!* * *
Она открыла глаза среди ночи. Парочка магических шаров еще горела мягко и приглушенно, рядом похрапывал Дункан, а золотой кулон приятно согревал кожу. Тамирис провела пальцем по лепесткам розы, пытаясь понять, что ее разбудило, но сегодня ей не приснилось ничего.