Горькое послевкусие лета

Будвин вышел покурить на крыльцо. Августовская ночь напоминала ежевичное вино — темное, сладкое и бархатистое. Впрочем, за стенкой домика, где царило безудержное веселье, в ход шел куда более демократичный напиток — разбавленный медицинский спирт. Спирт — верный спутник всех полевиков, его пьют не для того, чтобы насладиться тонкими оттенками вкуса, его невозможно смаковать с видом знатока, он не годится для дешевых и дорогих понтов и презентов. Его пьют, чтобы разогнать усталость тяжелых переходов, согреть коченееющее от холода тело, быстрее забыться сном в сыром спальнике. Спирт как анестетик для души, способен отогнать боль, хандру и чувство одиночества. Жаль, что ненадолго. Старая гвардия за стенкой успешно пользовала целительное зелье уже пару часов и была изрядно навеселе. Прощальная вечеринка набирала обороты, песни становились все громче, шутки — все раскованнее. За столом вспоминали лучшие шутки и приколы сезона, перемывали кости «отщепенцам», особенно досталось проверяющему Аркадию и Серафиме. Сергей Петрович, биолог старой полевой закалки, сохранял полутрезвость и почти жалел, что чувство долга не позволяет ему нажраться в дрова, как в далекой юности. — Звезды пьяные смотрят вниз! — доносилась из окна песня. Не вполне точное попадание в ноты компенсировала слаженность исполнения. Коллектив, как говорил Будвин, был спетый и спитый. Звезды были действительно хороши, в безлунную августовскую ночь они казались нереально яркими и близкими. Млечный Путь перечеркивал небо бледной лентой, которая заканчивалась у островерхих макушек дальних пихт. В отдалении мерно стрекотал генератор, его шум удивительным образом вписывался в ночную атмосферу тайги. — Небо в алмазах! — Карина Север неслышно вынырнула из-за угла и встала рядом с Будвиным. — Красота-то какая! — Не желаешь пользоваться замечательным новым сортиром? — Будвин не поддержал ее романтический настрой. — Обидится Никольский, он так выбивал материалы на его постройку! — Мы не будем ему говорить об этом, — смутить Карину было сложно. Она помолчала и неуверенно продолжила: — Боюсь ночью ходить в сторону Раздолинки. Мне кажется, что в ивняке кто-то есть, и этот кто-то следит за мной. Пару раз я видела большую белую фигуру у реки. Это началось с тех пор, как Лара уехала. Мне кажется… — Вот именно, что кажется! — перебил ее Будвин. — Туман здесь принимает странные очертания, я много раз уже говорил об этом. Карина вздохнула и не стала спорить. Отъявленным материалистам и убежденным мистикам всегда легче — им не приходится гадать о природе труднообъяснимых явлений. Например, когда от реки мгновенно разливается молочный туман, складывается в огромную женскую фигуру и преследует тебя до самого порога. Карина вытащила сигарету, Будвин поднес огонек зажигалки. Некоторое время они молчали, расслабленно пуская струйки дыма. Генератор сбился с такта, дернулся и затих, яркий свет в окошке несколько раз мигнул и погас. — Ну, вот и конец света! — донеслось из домика. — Где наши канделябры? Будвин курил и думал о том, что уже завтра биостанция опустеет, станет тихой и безлюдной. Уедут последние студенты, уедут выпускники, приехавшие проведать старого учителя и еще раз вдохнуть воздух студенческой вольницы, уедет Карина. Сегодняшняя вечеринка — отвальная, окончание летнего сезона. На носу — первое сентября, начало учебного года. Осень вступила в свои права, и на долгие дни он, Будвин, останется один, не считая сторожа Михалыча. Осень, Чайка и работа — впервые за многие годы Будвин почувствовал неуверенность и одиночество. Это было странно, он никогда не тяготился своим осенним отшельничеством, все время от рассвета до заката отнимала работа с птицами, а вечером можно было рухнуть на походную койку и немного прочитать перед тем, как забыться сном. Он думал о том, что с каждым годом отвальная вечеринка становится все малолюднее, все меньше студентов, способных бросить блага цивилизации хотя бы на лето, все больше людей, неспособных прожить без Интернета и дня. — Да и кому теперь нужна вся эта наука? — последнюю мысль Будвин произнес вслух, хотя и не собирался портить настроение Карине. — Наша — точно никому, — согласилась Карина. — Теперь модно в уютных кабинетах изучать гены, нанотехнологии и феромоны, а мы со своими зверями и птицами — руины героической эпохи. Они опять замолчали. Карина задумчиво смотрела на Млечный Путь, а Будвин думал, что хорошо, когда рядом есть кто-то, с кем можно «покурить по душам», так называл они эти беседы. — А может, останешься? — Будвину хотелось сказать: «Не уезжай», но это прозвучало бы слишком жалобно и по-детски. — Не могу! — Север виновато развела руками и внезапно добавила: — Я бы хотела, чтобы послезавтра было не первое сентября, а тридцать второе августа. — «Это был не лучший сезон, и не лучшее лето, но иногда у меня возникает странное предчувствие, что они — последние» — подумала она, но не решилась произнести вслух. Слухи о предстоящем затоплении водохранилища и сносе биостанции витали в воздухе. Но об этом на «Чайке» старались не упоминать лишний раз. — Ладно, пробьемся! Как говорил Марк Аврелий, делай что должно, и будь что будет! — Будвин уже жалел, что поддался минутной слабости. — Мы здесь стынем, там спирт греется, пойдем восстанавливать равновесие. Без нас уже заскучали. Действительно, песни стихли. В проеме двери показалась чья-то фигура, подсвеченная огоньком свечи: — Сергей Петрович! Вы где пропали? Нам без Вас никак!  — Иду! — Будвин глубоко вздохнул и выдохнул. Отъезд завтра, а до завтра еще целая ночь. Лето заканчивалось, оставляя горькое послевкусие.