* * *
Первогодки гурьбой выпрыгнули из класса, в то время как Таня осталась в нем. Урок подошел к концу, и это был своеобразный экспириенс. Без сомнения, он был лучше, чем первый урок зельеварения. — Так какова причина моей задержки? — как можно деликатнее поинтересовалась Таня, опасаясь худшего. Я не буду отказываться от сказанных мной слов,— сказала девочка про себя, думая, что ей будет напоминать вчерашнее, что было частичной правдой. Медузия подняла руку с перстнем и прочла то же заклинание, что она делала в том случае, если разговор заходил на исключительные темы. — Как ты отнесешься к тому, что я предложу тебе давать раз в неделю дополнительный урок? Таня подняла брови. — Такого я точно не ожидала. — Мне не интересно, ожидала ты этого или нет. Меня… напрягает, — доцент специально подчеркнула именно эти слова, — что с тобой случиться в дальнейшем, если твои знания сожгут школу. — Но я прекрасно и сама справляюсь, и школа не горит! — А то и видно, прошу вас прекратить ребячества и прямо ответить на мой вопрос. Таня потерла подбородок, задумываясь. А в принципе, что в этом плохого? Медузия Горгонова за короткое время стала вторым доверенным лицом Гроттер, сразу после её приемного отца. Она и только она давала ей дополнительные занятия, пускай это и произошло после того, как Таня приняла инициативу. — Хорошо, но только дайте мне обещание… — Начинается, — вздохнула учитель. — …что вы будете честно и без скрытых мотивов отвечать на мои вопросы касательно магии. Но в таком случае, — опередила она, пока Меди не успела открыть рот, для замечания, — я даю обещание стараться всеми силами не влипать в неприятности, держать язык за зубами, пока это требуют нормы. Медузия хмыкнула: — Ну, если не брать в расчет, что вы должны это делать безвозмездно, то условия вполне приемлемые. Можем начать хоть с сегодня. Вопросы? — Талисман четырех стихий? Это же была последняя и самая значимая работа моего отца? В чем заключалась его сила? Что она могла, настолько, что ей заинтересовалась сама Та-Кого-Нет? Профессор нежитеведения прокашлялась. — Как правило, мы не говорили об этом в открытую, лишь из-за скорби, — выждав некоторую паузу, она продолжила: — Для большинства это был некий выпускной проект Леопольда, и только немногим известна истинная природа этого артефакта… Не знай тебя лучше, я бы, возможно, умолчала бы детали, но скажу прямо — с помощью Талисма Четырёх Стихий можно открыть Жуткие врата. У Тани пробежали по спине мурашки. Титаны под школой были ещё той темой для дискуссий между ученицей и учительницей, это даже превратилось дружеский анекдот: — Как поживают духи хаоса и древние боги в подвале? Ещё не вырвались? Никого не топят в своей крови? — как-нибудь говорила Таня вместо приветствия. На что Горгонова обычно отвечала в такой же шутливой форме: — Тебя ждут не дождутся, Гроттер. Шуткой, как раз это было по тому, что Гиетт, Котт и другие жители подземной коммуналки и шанса не имели выбраться из своей тюрьмы, и именно поэтому сидели там с начала времен. Могущественная сила этих существ, была достаточным мотивом беспокоиться для школы, но дела у неё были и куда поважнее, чего стоили неугомонные призраки и полтергейсты. Ситуация принимала другой оборот, когда на свете появлялись могущественные ключи от этой двери. — Зачем? Зачем моему отцу такое оружие?— хрипло произнесла Таня. — Мы сходимся на мысли, что Лео и сам не догадывался, что сделал, мало что ли мотивов сделать подобное? Только когда академик деликатно намекнул Гроттеру, что талисман по-хорошему следует уничтожить, ведь сила, которую Талисман способен дать его обладателю, колоссальна, с такой даже стражи света не путаются. Молодой человек, с надеждой юности мятежной, бросил аспирантуру и уехал со своей возлюбленной, перехватив могущественный артефакт в какую-то далекую глушь… В аудитории воцарилась тишина. Таня не случайно захотела поговорить на эту тему сейчас, обсудить вопросы подобного типа, ведь для этого не представлялось возможности на их совместимой неделе, так как время было распределено на учебу и только. Удавалось, конечно, поговорить, но беседа была короткой и не информативной. Про Талисман Четырёх Стихий она слышала уже давно, да и школа это не скрывала. — Так вот почему вы не говорили со мной на эту тему. Медузия вздохнула, откинулась на спинку стула и открыла один из своих выдвижных ящиков. Порывшись рукой в бумагах и наконец достав с самого низа ветхую тетрадку, она протянула её Тане: — Возьми, это оставил у меня твой отец. Гроттер взяла древний артефакт: — Откуда она у вас, в столе? — Когда Леопольд уходил из Тибидохса, то что-что, но тетрадки, которые сдавал, он не забирал. А в столе она была у меня на память, все-таки почерк у него был красивый. Девочка была в стыдливом положении. Ей как-то просто дают все квестовые предметы, надо и своим багажом поделиться: — Слушайте, а не хотите почитать мои книги? — Хм… Гарри Поттера? Нет, спасибо, обойдусь. — Что вы, конечно нет,— надула щеки Таня.— У меня есть Платон, Ницше, Эйнштейн и даже парочка словарей по психологии. — По психологии? Зачем? — Мне просто стали интересны некоторые диагнозы, что давали мне школьные психологи, после инцидента, я даже кое-что подчеркнула интересное только мне… А вы знали, что такое синдром самозванца? Это когда пациент не хочет приписывать себе свои достижения какими бы высокими они не были. Медузия пробежалась глазами по пустующим рядам, сдерживаясь от несущего вопроса: «А тебе ставили этот диагноз?», но подумав, решила задать другой: — Таня? — Да? — Тебя не затруднит ответить на мой вопрос? Она помотала головой, мол, «нет, что вы». — Как ты сдружилась с темными? — Магия. — Но это не ответ! — воскликнула доцент Горгонова и замолчала, моргнув. Таня торопливо изобразила на лице самую милую, самую недоумевающую улыбку. Не секрет, что Таня завоевала определенный авторитет после того случая с Клопом. Но авторитет это одно, другое дело она спокойно стояла, болтала и даже иногда сидела с «тёмными», что для белого отделения, вплоть до четвертого курса, казалось сверхъестественным. — Гроттер, вы должны уже решить, на какой вы стороне. А то боюсь, с вашими метаниями из стороны в сторону вы так останетесь совершенно одна. — Зачем? Мне и так хорошо живется. Да и кто сказал, что мир делиться на добро и зло? Это не комплексные понятия, и уж не свод правил. То, что для нас кажется неправильным, другие — допустим, тёмные маги — считают себя правыми в своем. А то, что я останусь одна, — она пожала плечами,— пускай, мне не привыкать. Таня опустила голову и скрестила руки, подумала она не долго, был ещё один вопрос: — Как Поклёп Поклёпыч стал магом универсалом? — Спроси у него. — А почему вы не можете мне сказать? — А должна? — Но я не люблю, когда мне отвечают вопросом на вопрос! Кольцо Медузии само собой выбросило красную искру, которая, не зная, куда ей притянуться, случайно сожгла стул. — Гроттер, можете идти. — Но все же… — Гроттер! — Если… — Уж поверьте, Гроттер, вы сами нарываетесь на то, что спуска я вам на моих уроках не дам,— арктическим голосом произнесла Медузия Горгонова.* * *
Девочка поглубже вдохнула. Наконец-то. Наконец-то она твердо решила поговорить с «ним», равным ей самой. Удивительно, как это не произошло раньше? Оказавшись в библиотеке, не удостоившись даже взгляда джина, она скорым шагом пошла вглубь лабиринта книжных полок. Усевшись на деревянном стуле, и окруженный с добрый десяток книг, при этом часто шурша листами перед Таней оказался Шурасик. Его освещал единственный масляный подсвечник, что висел над ним. Глубь Тибидохской библиотеки — это было то место, где дело доходило до того, что в него долгое время не попадало и луча света. — Привет! — поздоровалась Таня, подойдя ближе. — Пока, — нехотя сказал он. Таня встала, но после передумала: — Извини, конечно, что отвлекаю… — Чего ты хочешь? — … Шурасик хмыкнул. — От меня всегда чего-то хотят, я привык. Что-то Гроттер этот разговор с каждой минутой нравился все меньше и меньше. — Мне просто хотелось поговорить с тобой, а я ещё поверила, что ты на моем уровне… Шурасик повел бровью: — На уровне? Да, я к твоему сведению, с самого начала года учился, а не занимался не пойми чем! Тут Таня вспомнила, где видела это лицо и очки: — Год назад! Всероссийская олимпиада по математике, полуфинал, Александр… Шурасик весь вспыхнул, и вскочил, оказавшись выше Тани: — Не смей называть меня по имени! — вскричал он.— Я проиграл тебе! Потому что ты девчонка! — А? — искренне не поняла Таня, обижаться ей или нет. Для молодого человека как раз все было понятно: — Я всегда побеждал в письменных олимпиадах, но в тот год кто-то решил провести устно! Ладно, ещё я смог приспособиться и мне попадались парни… И тут передо мной оказываешься ты. — Ты на меня злишься? За то, что проиграл мне? Ну, если тебе так обидно, признаю: мне тебя жалко. — Да не об этом я! — покраснел Шурасик.— Я бы смог пройти полуфинал, и даже финал, просто ты меня… смутила тогда. Таня не скрывала улыбки. Молчание, лампада, служившая единственным источником света, колыхалась. — То есть ты считаешь, что победа досталась мне за красивые глазки? Шурасик сухо кивнул: — И не только. О тебе столько говорят: девочка, победившая Ту-Кого-Нет, дочь Леопольда Гроттера. А что ты ещё сделала кроме этого? Не считая «бесмысленную» подранку с профессором Клопом? Вот именно, что ничего. — А сам-то ты чего добился, раз мне морали читаешь? — Сейчас только хороших оценок и блестящей репутации. Медузия не ошиблась, Таня и Шурасик были действительно похожи, но так же абсолютно разные. Танины глаза загорелись: — Знаешь ли, а оценки с тем, о чем говорят про тебя одноклассники в школе… как бы помягче сказать? Вообще не имеет значения. — Об этом можно спорить вечность, — отмахнулся, как от назойливой мухи Шурасик.— Цифры не врут, иначе люди не придавали бы этому значения! — Хорошо. Как насчет пари? Теперь Таня буквально поняла значение слов «и между ними можно ножом резать». — Спор? И о чем? — Кто наберет больше оценок до Нового года. Шурасик посмотрел на неё самым снисходительным взглядом, что был у него в запасе: — У тебя же двенадцать двоек. — И что? Я перекрою их. Зато если ты выиграешь, я буду давать отвечать на всех уроках тебе первым, а ещё титул лучшего ученика на нашем курсе в Тибидохсе. — А если ты выиграешь? — Ты будешь делиться со мной всеми знаниями, что имеешь в своем запасе, и титул уже буду носить я. "Тетрагидропиранилциклопентилтетрагидропиридопиридиновые" (55 букв), мог произнести Шурасик, наизусть, без запинки, лишь только потому что это было самое длинное слово в энциклопедии. Победа, судя по всему, была легкой, но Шурасик снисходительно относился к изделию из ребра Адама, которое в небесном каталоге значилось как «женщина». — Не умеешь ты выбирать противников Гроттер,— сверил её взглядом, а затем фыркнул Шурасик. — А все потому что ты девчонка, Таня. — Странное у тебя деление людей. И именно поэтому ты со мной не хочешь считаться? — Ну почему это приносить чай или у плиты стоять. Теперь Таня хихикнула: — Ты это только при других девочках не говори. Разорвут и мокрого места не оставят,— сказав она, протянула ему руку.— Ну так что? Спор? Парень пожал руку. — Спор. — О привет, ребята! А чего это вы тут делаете? Вздрогнули все без исключения. — Попугаева!? Ты что здесь делаешь? Подслушиваешь? — Таня свела брови. — Пфф~, нее,— махнула Вера, а потом её взгляд переместился на сомкнутые руки.— О, вы что, знакомитесь? — Нет, мы спорим,— оборвал её сердитый голос Шурасика. — Ммм… Помочь разорвать? — как бы деликатно спросила она. Умники переглянулись. — Если тебе не сложно, — в своем обычном тоне сказала Таня. Курносая так и сделала, ударив тыльной стороной ладони по рукам, чтобы они распустились. После чего подошла к ближайшей полке взяла первую попавшуюся на глаза книгу, не просто же так заглядывала? И пошла оформлять её в бланк. Сказать что-то Попугаевой, это как тихонечко, так шепнуть всему Тибидохсу. — Не забудешь про наш спор, надеюсь? Подсчет результатов будет прямо перед Новым годом. — Ты будешь удивлена, но я прекрасно все запоминаю. Я вообще прекрасно помню все слова, сказанные мной с трехлетнего возраста включительно… И всех, кто разрушил города, которые я построил, — процедил Шурасик. Девочка хмыкнула и отвернулась. Когда Таня скрылась за поворотом, Шурасик внезапно уловил себя на мысли, что в его думах о Тане была какая-то агрессия, и аж зубы скрипели.