По ту сторону

По пути домой Пушкин несколько раз порывается что-то спросить, но удерживается и слегка качает головой, словно сам с собой о чем-то споря. Николай погружен в раздумья. Всё, что сказал ему мальчик, всколыхнуло детские воспоминания, полные неясных теней, шорохов под кроватью и крадущихся шагов за дверью. Каждому ребенку знакомо оно. Чудовище из-под кровати, из-за шкафа, из темного угла или дальнего чулана. Его не видят взрослые, но дети чутко прислушиваются каждый вечер, боясь, что оно нагрянет в гости. Когда ребенок вырастает, чудовище словно теряет над ним свою власть. И воспоминания утрачивают свою силу, смываются, словно следы на морском берегу. Неужели Тайное общество графа Бенкендорфа тоже верит в детские страшилки? Или же за маской чудовища из-под кровати прячется злой демон? Николай встряхивает головой, отгоняя мысли. Напряжение сегодняшнего утра не прошло для него даром — голова, начавшая болеть еще в особняке князя Орлова, словно свинцом налилась. — Если я вам на сегодня больше не нужен, то я, пожалуй, поеду домой, посплю, — негромко произносит Николай, когда экипаж сворачивает на знакомую улицу. Лицо Пушкина, доселе спокойное, вдруг темнеет. — Боюсь, что с этим придется подождать, мой друг. Прямо перед крыльцом стоит знакомая карета, запряженная двумя вороными лошадьми. — Это за мной, — выдыхает Николай. Боже, Гуро когда-нибудь оставит его в покое?! — Пойти с вами? — Благодарю, я справлюсь сам. — Тогда до встречи, — и Пушкин протягивает для рукопожатия руку, которую Николай с удовольствием пожимает, после чего выходит из экипажа. — Доброе утро, Николай Васильевич! — отвратительно-бодро звучит из кареты. — И вам того же, — отзывается Николай, останавливаясь перед открытой дверцей и глядя прямо в лицо Якова Петровича. Гуро облачен в свое любимое вызывающе-красное пальто, холеные руки затянуты в кожаные перчатки. — Присоединитесь ко мне? — По правде говоря, не горю желанием. Хотелось бы отдохнуть, — отрезает Гоголь. — Уж простите, голубчик, — Яков Петрович разводит руками и виновато улыбается, что на несколько секунд Николай действительно верит ему, — но дела не ждут. — Мои — вполне, — не желает сдаваться молодой человек. — И всё же я вынужден настаивать… — Чёрт с вами, — цедит сквозь зубы Николай и довольно проворно для усталого человека залезает в карету, — куда повезете — к себе или сразу к графу на допрос? — Ну-ну, голубчик, какой допрос может быть для старых знакомых? — хитро прищуривает Яков Петрович и осторожно прикасается к локтю Николая, — всего лишь вкусный завтрак и несколько вопросов. Гоголь устало откидывается на сидении и неожиданно понимает, что ему всё равно. Пусть Гуро везет его куда хочет, от него всё равно не отделаться. Этот человек как паук вцепляется в свою жертву и больше никогда её не отпустит. Яков Петрович подмечает перемену в поведении своего бывшего писаря, и это не может не волновать его. Легко управлять человеком, который чувствует страх, боль, одиночество. А как справиться с тем, кому уже нет ни до чего никакого дела? — Утренняя поездка совершенно вымотала вас? — негромко подмечает он. — Не поездка, — качает головой Николай, — то, что я узнал. — И что же вы узнали? — Вы это и сами знаете. Вы приехали туда раньше меня. И если вы не горите желанием раскрывать свою информацию, почему это должен делать я? Яков Петрович смотрит на юношу с интересом и легкой иронией: — Николай Васильевич, ведь я уже говорил вам, что не стоит переходить мне дорогу. Будь мы на одной стороне, это принесло бы пользу нам обоим. — Спасибо, — у Николая вырывается невеселый смешок, и он качает головой, — однажды я был уверен, что мы с вами на одной стороне. Больше я такой ошибки не совершу. — Вы повзрослели, голубчик. — Вряд ли, — пожимает плечами Гоголь, — просто научен горьким опытом.