«Он жив.» «Он просто без сознания.» «Я его ни за что не брошу. Ни за что! Я должна срочно что-то сделать!»
Дрожащими руками пытаюсь отыскать свой телефон, хлопая по карманам. Его нет. Да почему именно сейчас? — Не смей умирать, Адриан Агрест! Ты слышишь меня, не смей! Я просто запрещаю тебе это делать! — кричу я и несильно ударяю парня ладонью по груди. Кашель раздался прямо мне в лицо. Запах был противный, металлический. Я шарахнулась от него, как ошпаренная, но голову со своих колен не убрала. В ту же секунду из его рта полилась кровь, скатываясь по подбородку, скулам, к шее. Быстро придя в себя, я переворачиваю его голову набок, чтобы он не захлебнулся. После поднимаюсь, аккуратно приподнимая его за плечи, чтобы помочь сесть. Руки начинают дрожать ещё сильнее, а глаза неверяще бегают по лицу парня, словно ища подвох. Но его не было. — Я думала ты умер! — всхлипываю я, обнимая аккуратно, почти невесомо, чтобы не причинить боль. Целуя в щёки, собираю своими губами остатки крови, размазывая часть по коже. — Я тоже так думал… Но кажется всё ещё впереди, — говорит он вполголоса, в котором, даже сейчас я услышала нотку смеха. Боже, он просто неисправим. Даже на предсмертной одре пытался шутить. Его холодная, но такая родная ладонь легла на мою талию, притягивая меня к нему настолько, насколько это было возможно. Сейчас всё разногласия между нами улетучились, словно всё было как раньше, но не совсем. Я чувствовала, что наши чувства перешли на более глубокий уровень. Я чувствовала, что всё что было между нами, соединилось воедино. — Не говори так. Ты жив, а это главное. Мы сейчас что-нибудь придумаем, я обещаю тебе… — злиться на его совсем неуместные шутки сейчас не было ни сил, ни желания. Все, что я сейчас хотела — прижаться к его телу и вслушаться в ту мелодию, которую готова была записать на диктофон и слушать её вечно — стук его сердца, вкупе с его дыханием. Спокойным, размеренным и таким родным. Снова захлёбывающийся болезненный кашель пробил набатом в его лёгких. Настолько болезненный, что при каждой попытке тщетно вдохнуть у меня всё больше трескалось сердце. Адриан сидел напротив, облокотившись о стену, с прикрытыми глазами, грязные волосы спадали на лоб, а губы приоткрылись. Он преподнес ладонь ко рту, прикрывая поток кашля, однако стоило парню убрать руку от лица, как я тут же заметила, что рука была испачкана. В крови. В его крови… Вновь из моих глаз полились слезы, стоило лицезреть это. Мне стало страшно, горько и одновременно я злилась на саму себя. Я допустила это. Я горделиво пыталась оттолкнуть Кота, когда он пытался идти на контакт. Я это сделала. Вот если бы мы помирились будучи в бою, но я его не слушала. Пока парню не хватало воздуха, я дышала часто, громко, панически вдыхая зловонный воздух за нас двоих. — Я не могу дышать. Моя голова… Болит, — прохрипел он мне в лицо. Его голос надломанно, хрипло лился, со скачущими нервными нотками. В ту же секунду как он пытался вдохнуть то громко застонал, хватаясь за левый бок. Что-то хриплое, булькающее раздалось в его груди, из-за чего я, кажется, слилась по оттенку с его когда-то серой футболкой. — Как это ты не можешь дышать? — побеспокоилась я, наклоняясь к нему. Медленно касаюсь его лица, стирая кровь с щёк, губ. По моим ладоням скатывается горячая влага, которая была не кровью… Капли пота, размером с горох, катились по его вискам, у подбородка разбавляя бордовую жидкость. «Он боится.» Положив руку на его сильное плечо, я ощутила насколько сильно и отчаянно он дрожал. На сколько же тебе больно что ты натянут, как тугая струна? До меня дошли хрипящие звуки, отдалённо похожие на вдохи и выдохи. Хотя грудь даже не шевелилась. Наверно, ему очень больно. Я этого не знала, не понимала, но примерно догадывалась насколько. — А вот теперь, кажется, я умираю… — шептал он, снова кашляя и выплёвывая кровь куда-то возле себя. Страх и паника набирали обороты. Моё сердце сжималось больше и больше, до невозможных размеров. Ещё чуть-чуть и оно не сможет качать жизненно необходимую жидкость. Я не знала как ему помочь. Не знала. — Адриан, нет. Ты будешь жить. Пожалуйста, не говори так. Ты мне нужен. Живи ради меня, ради наших склок, наших встреч у меня дома поздней ночью… Пожалуйста… — истерично просила я, схватив за твёрдые плечи, которые были опущены, пытаясь хоть как-то его направить и дать надежду для жизни. — Очень хочу тебе верить. Но я не могу дышать, мне больно! Я не хочу умирать… — хрипел он, сжимая кулаки. — Я не думал что это последние мои минуты… — Я с тобой. Пожалуйста, смотри на меня. Ты мне дорог, я не допущу чтобы ты так глупо умер! Я в смятении, в незнании, в панике. Только шептала ему в ответ: «Ты будешь жить», «Мы найдём выход!». Тихонько поглаживая пальцы рук, дабы успокоить парня. После тянула за кисти, тянула за локти. Кое-как он встал, покачиваясь на ногах. Закинув его руку мне на плечи, превозмогая боль, попыталась взять весь его вес на себя, совсем забыв, что без волшебного костюма я едва ли могу поднять килограмм сорок без усилий. Адриан понял, что мне тяжело и сам приподнялся на стопах, с огромным усилием ворочая ногами. Так стало намного легче. Мы сделали шаг к предположительно к месту выхода, после второй и третий… — Кажется, ты недавно говорила как меня ненавидишь, — хрипло засмеялся он, но кашель снова помешал. Я лишь сильнее обвила руку возле его талии, сглотнув при этом слюну, напоминающую противный слайм. Такой же тугой и липкий. — Ненавижу до сих пор, — грубо пробубнила я, пытаясь дойти до лестницы, которая вела наверх. — Но ты для меня важен. — Рад это слышать, даже это даёт мне желание жить, — тихо, настолько, что еле различимо. — Не вздумай умирать! Ты умрёшь от старости, возможно в весёлом угаре, но никак не в самом расчете своего возраста из-за глупостей других людей, — молила я, скорее Господа, чем парня, который пытался дышать, но каждый вдох и выдох давался ему с дикой болью — я могла её ощутить лишь по его напряжённым плечам, рукам, которые становились каменными после очередного пройденного метра. — Вместе. Мы сделаем это вместе, — в этом усталом голосе просквозили нотки веселья. Даже не смотря на плачевное положение, я улыбнулась. Толика нежности во мне стала появляться, напоминая, что мне небезразлично на него. Что я все так же люблю его… Я хмыкнула, прикрыв глаза и ответила: — Вместе. — Нет, ты не поняла меня… — хрипел блондин, переводя дыхание на каждом слове. Ходьба и так забирала слишком много жизненно необходимых сил. — Я говорю, что вместе, в старости, в весёлом угаре… — и после было что-то напоминающее смех, тут же переросший в ужасный кашель. Сердце сжалось. От жалости. И к нему, и к себе. Поднимаясь вверх по лестнице, мы оказались в подворотне незнакомой мне местности. Мы поймали прохожего, идущего на работу, который одолжил нам телефон, чтобы дозвониться до скорой, которая сейчас же везла в больницу. Всё это время мне было трудно сидеть на месте, но теплая рука, которая приободрительно сжимала мою — очень расслабляла. Даже если мы в ссоре, я не хочу его отпускать, я не хочу оставлять его. Осматриваю блондина, который сидел в кислородной маске, всё также еле-еле вдыхая и выдыхая. Мое сердце немного успокоилось, но доля тревожности ждала своего часа, чтобы явить себя во всей красе — неизвестно что с Адрианом, неизвестно его состояние и насколько оно тяжёлое. Как бы я не хотела — не смогла долго находится в сознании. Стоило моему организму понять, что мы в безопасности и я тут же окунулась в сон, который едва ли ли можно было назвать сладким. Однако очень необходимый для меня сейчас. Без сновидений, без криков вокруг, без забот и переживаний о том, что мы можем просто не выбраться живыми из той канализации.***
Размытые голубые точки и невообразимо яркий свет. Веки неподвластно мне снова закрылись, не желая раздражать болящие глаза. Вокруг стоял какой-то гул. Всё тело покрывалось мурашками от холода и странного ощущения чего-то. Я с трудом боролась с этими мимолётными ощущениями, когда приходила в себя. Голову стали пронзать иглы нестерпимой боли, из-за чего связь с реальностью изредка обрывалась. — Мисс, вы слышите мой голос? — словно из-под какого-то купола доносится до меня. Я хочу махнуть головой в знак согласия, но либо жест выходит крайне незначительный, либо моё тело не поддаётся приказам мозга. Врач снова повторяет вопрос и когда, судя по всему, не видит реакции, раскрывает мой глаз светя в него фонариком. — Джейн, реакция на свет есть, пульс стабилен. На поставленный вопрос не отвечает. Записала? — Да, доктор Кайл. Записала, — откуда-то слева. Голос достаточно молодой, женский. Снова пытаюсь раскрыть глаза и к счастью медсестра нависает надо мной, тем самым перекрывая свет яркой лампы в моё лицо. Пару раз моргаю, пытаясь восстановить фокус картинки. И это даёт свои результаты — я вижу достаточно чётко лицо девушки. Аккуратные, европейские черты: гладкие каштановые волосы, подстриженные под боб-каре, яркие голубые глаза с переливами изумрудного где-то около самого зрачка, немного пухлые с румянцем щёки и красивые, аккуратные губы с нюдовой помадой. На вид ей было около двадцати пяти лет, точно не больше. — О, пришла в себя. — Как бы сказал самому себе врач, а после обратился уже ко мне — Мисс Дюпен-Чэн, я доктор Кайл. Вы меня слышите? Я кивком головы даю понять, что слышу его и пытаюсь произнести что-то вроде «Да», но тут же понимаю, что язык буквально прилип к нёбу — настолько я была обезвожена. Аккуратно приподнимаю руку и замечаю на ней множество катетеров, вставленных в вену. По маленьким трубочкам бежала какая-то совершенно прозрачная жидкость, больше похожая на воду. Боже, как хочется пить. Рукой показываю на своё горло, надеясь, что меня поймут. И меня правда поняли. Секунду спустя я держала в руке стакан с холодной водой. И именно этот стакан был столь нужным мне сейчас. Настолько жадно воду я ещё не пила ни разу. И даже те тринадцать глотков, которые я смогла сделать, не отрываясь от питья, показались мне ничтожным количеством. Но я уже хотя бы могла говорить, а это значило, что в данный момент минимальные потребности в питье я устранила. — Вы можете говорить, мисс Дюпен-Чэн? — спокойный, мягкий голос доктора Кайла заставлял успокоится и почувствовать себя в безопасности. — Да, могу. — сказала я и не узнала свой голос. Осипший, хрипящий, скачущий на гласных. Стало страшно. Как долго я была без сознания? — Отлично. Я задам вам ряд стандартных вопросов, чтобы понять ваше состояние на данный момент. Вы готовы? — своё сиплое «Да» я произнесла с запозданием в три секунды. Однако врач словно не заметил этой заминки и начал свой допрос. — Назовите своё полное имя. — Маринетт Дюпен-Чэн. — Сколько Вам полных лет и дата Вашего рождения? — Мне двадцать лет, родилась тринадцатого января, двухтысячного года. — Отлично, — произнес доктор Кайл и записал что-то в свои бумаги. Снова. — Последний вопрос: помните ли вы и если «да», то насколько, события последних суток до потери вами памяти? — спросил врач и я поняла, что вот оно то, чего я боялась. Я начала прокручивать в голове события боя, но осознала, что помню все урывками, лишь некоторые моменты. Все остальное словно стёрли. Ощущения были такие, словно в мою голову поместили черные дыры. Именно поэтому иногда в сознании наступала полнейшая темнота и тишина. Просто был вакуум, который до ужаса хотелось заполнить. Но на этом — всё. — Частично. Кусками. — произнесла я и заметила, как доктор снова вносит какие-то данные в бумаги. — Хорошо. Отклик на поставленный вопрос стандартный, брадипсихизм в среднем на две-три секунды. Амнезия в лёгкой степени, частичная. Длительность восстановления — четыре дня. Записала, Джейн? — Да. — снова отозвалась девушка и врач перевёл взгляд на капельницу. — Мисс Дюпен-Чэн, ваше состояние сейчас относительно стабильно, средней тяжести. У вас были обнаружены трещины в третьем истинном ребре справа и одиннадцатом колеблющимся слева. При этом плевральная полость не была нарушена, поэтому ваши лёгкие не подвержены опасности. Однако ваш мозг пострадал. На данный момент у вас ушиб головного мозга, из-за чего вы можете наблюдать провалы в памяти. Но прошу вас не переживать: при должном лечении все события, которые, как вы считаете — утеряны, восстановятся в течение четырех дней. — Доктор Кайл говорил медленно, размерено и мягко, при этом ставя ударения на те слова, которые я должна была принять в особое внимание. Я не произносил ни звука, не считая нужным перебивать речь доктора. Лишь ритмично кивала головой в знак того, что осознаю услышанное. И делала это лишь тогда, когда понимала, что от меня ждут ответной реакции. — Доктор Кайл… — произношу тихо и скрипуче. От каждой гласной, горло болело. Врач обратил взгляд на меня. — Скажите пожалуйста, что случилось с Адрианом Агрестом? Я с ним поступила в больницу, мне важно знать что с ним. — Вам нельзя волноваться — вздохнул мужчина, уже готовый закрыть вопрос. Но остановился. — Его состояние тяжелое. Пришлось сделать несколько операций. Сейчас он отходит от наркоза в реанимационном отделении. — А скажите… Кх-кх! — кашель почему-то слишком неожиданно настиг меня и я поняла, что Сахара во рту была прекрасна. Я хочу вернуть её. Голову прошибло такой нестерпимой болью, что предложили бы мне: отрубить её сейчас или мучаться дальше, и я бы не раздумывая выбрала первый вариант. Схватившись за волосы и слегка потянув их в надежде на то, что боль чуть утихнет, я завыла, зажмурив при этом глаза. — К слову, это очередной симптом вашей травмы головы, помимо тошноты, например, — сказал врач и как по щелчку пальцев к горлу подкатил ком, который вот-вот и покинет организм. — Чих, кашель, смех, крик, прыжок и любое резкое движение туловищем будет сопровождаться вот такой болью, поэтому, пожалуйста, постарайтесь избегать этих действий до вашего полного выздоровления. — сказал доктор, но я уже не кивала. На это не было сил. — С…скажите, доктор Кайл… А как… Как долго я была без с-сознания. — хрипость никуда не пропала, лишь слегка сбавила обороты. — Почти трое суток, но если более точно, то… Джейн, сколько там? — спросил врач и медсестра начала что-то быстро-быстро просматривать в бумагах, переворачивая одну за другой. — Двое суток, восемнадцать часов и тридцать одна минута. — отчеканила Джейн и вернула листы на место. Кайл указал на помощницу, как бы тем самым говоря: «Вот, пожалуйста.» Голову опять прошибло током и я опять взялась за неё. — Мы введем Вам снотворное и обезболивающее, а так же ещё пару препаратов, чтобы вы могли как можно скорее приходить в норму. Попробуйте поспать, мисс Дюпен-Чэн. — сказал чуть тише доктор Кайл и опять повернулся к Джейн. — Церебролизин — ноль, пять; диакарб — один и три, все внутривенно. Целекоксиб так же внутривенно, стандартная доза. Через три часа после диакарба. — отдал приказы врач и, забрав бумаги, покинул палату. Джейн начала копошиться вокруг меня, присоединяя какую-то другую тубу к моей капельнице. Но я почти не следила за её действиями, потому что как только первые миллиграммы лекарства попали в мой организм я поняла, что голова не болит, а сон это единственное, чего желал мой организм.***
Едва ли сегодня что-то отличалось от тех дней, который я успела провести в этой больнице. Однотонные цвета, монотонные разговоры и море медицинских терминов, объяснение которым я жаждала узнать. Все было через чур обыденно и стандартно ровно до того момента, пока Джесика не зашла в мою палату, со словами: — К Вам посетитель, мисс Дюпен-Чэн, — и это было первым странным событием за последнюю неделю. Потому что приходить ко мне было просто некому. Второе же, что заставила меня почувствовать себя не в своей тарелке — лицо Джессики, которое всегда истощало радость и веселье. Сейчас же можно было подумать, что бедняжку отправляли под гильотину за то, чего она никогда не совершала. Я махнула ей в знак того, что её слова дошли до меня и после услышала лишь скрип двери. Невольно, я встрепенулась, приподнимаясь на локтях и принимая в кровати сидячее положение. Интересно, кто мог ко мне пожаловать, ведь приходить ко мне было решительно некому. Разве что Ребекка решила навестить и меня, и Адриана. А может, это Алья узнала о том, что я в больнице и решила заскочить? Навряд ли… В эту секунду понимаю, что больше знакомых людей в этом городе нет, а потому схожусь сама с собой во мнении, что скорее всего это Ребекка. Нервно поправляю прядки волос за уши, а на больничной сорочке расправляю складки, которым даже утюг не поможет. Она была настолько помята, что складывалось ощущение, будто эту одежду не гладили ни разу, за все время существования больничной робы. Нервно тереблю руками ниточку на одеяле, видя, как за матовым стеклом появляется силуэт. Дверь снова открывается, кажется, на этот раз бесшумно и в комнату, медленно и размеренно, словно идя по подиуму, входит мужчина с небольшим букетом цветов в руках. Его осанка настолько идеальная, что казалось одно неосторожное движение и о его плечи можно порезаться. Чёрные лакированные туфли, определено из самой дорогой кожи, блестели так, что по стенам начали прыгать солнечные зайчики. Статный, черный, классический и без единых сомнений, неприлично дорогой костюм сидел настолько идеально, что создавались сомнения по поводу законности такой идеальности. До моих рецепторов, с запозданием в десять секунд после своего хозяина, дошёл аромат изысканности и роскоши, сдобренный мускатным орехом, морским бризом и еловой ветвью. В воздухе сразу стало на десять тысяч евро дороже. Перед мной стоял сам Габриэль Агрест. — Доброго дня, мисс Дюпен-Чэн. — раздался его стальной тембр голоса. Именно такое приветствие, каким я его себе представляла: сухо, официально, дорого, черт возьми. Ничего не выдавало его эмоций, абсолютная плоскость и ограниченность в каждой гласной. — Здравствуйте, мистер Агрест. — стараюсь добавить в голос побольше уверенности, дабы не казаться такой жалкой, но как ни крути — мое положение явно не выигрышное. Создавалось ощущение, что я была настолько неинтересна ему, что даже старый увядающий кактус на подоконнике представлял для мужчины больше заинтересованности. Рядом с такими людьми автоматически ощущаешь себя слабее и беспомощнее. И им даже не нужно ничего говорить. Достаточно того холодного, словно метель, взгляда и поднятого вверх, просто потому, что опускаться вниз — не удел богачей, подбородка. От него разило невероятной аурой, которая, стоило только постоять рядом, делала тебя дороже на сотню баксов и заставляла держать спину так, словно в позвоночник вбили металлический стержень. Любое желание заговорить с ним могло прерваться лишь мимолётно брошенным в твою сторону взглядом. Просто потом, что ему сейчас это не важно. Около таких людей всегда присутствует словно какой-то купол, защищающий их от прямо брошенных в лицо оскорблений или обвинений. Кто-то просто банально боялся таких людей, кто-то — боготворил. Ты мог испытывать к кому-то, по типу Габриэля Агреста, ненависть и страх, мог испытывать восхищение и восторг, но определено точно ты не мог быть нейтральным к таким акулам мирового бизнеса, заставляющей подумать над своими словами, как минимум, сто раз, прежде чем их сказать. Моё сердце колотилось невероятно быстро и неукротимо. Адреналин в крови достиг такой точки, что сейчас я бы легко могла встать на ноги и шагнуть прямо в открытое окне пятого этажа больницы Святого Патрика. Кровь отхлынула от щек, делая их мертвецки бледными, а во рту пересохло настолько, что даже сглотнуть было чем-то непреодолимым. Ниточка, что так просто болталась с краю одеяла как-то сама собой накрутилась на мой палец, тем самым беря на себя хоть каплю моего переживания и неуверенности в себе. Я, определенно не так представляла нашу встречу с отцом Адриана. Совсем не так. — Эти цветы для Вас, чтобы Ваше выздоровление в этой больнице не было столь мучительным. — произносит отрешённо он, укладывая букет на тумбу, стоящую рядом с кроватью. Я сглотнула. — Как Вы себя чувствуете, мисс Дюпен-Чэн? — вопрос скорее из-за вежливости. И вот что ещё отличало таких вот богачей от обычных людей среднего класса, помимо безумно дорогой одежды, идеально отточенных манер и слишком безукоризненной осанки: постоянная официальность и вежливость в абсолютно любой ситуации. И не важно где ты находишься: на светском благотворительном вечере, на семейном ужине в своем собственном доме или в больнице, в палате той девушки, которую решительно не за чем замечать. И эта мысль просто отдавала приказ мозгу задуматься: что именно понадобилось такой крупной шишке от такой простой девушки, как я? Не просто же он навестить меня зашёл… Что-то здесь разило явным фальшем, хотя, казалось бы, куда ещё больше. Вздыхаю и поправляю волосы, слегка отводя взгляд на дверь, дабы убедиться, что она закрыта. Бедная ниточка натягивается прежде, чем я отвечаю на вопрос. — Иду на поправку, выпишут уже послезавтра, спасибо. — натягиваю невинную улыбку, заглядывая в его глаза цвета ледяной мглы. И тут же ёжусь, как можно быстрее отводя взгляд на стену напротив. Интересно, какое количество плиток на ней находится? — Крайне неожиданно, что Вы решили навестить меня. Мне стоит опасаться? — решаюсь задать вопрос в лоб я и вижу, как на лице Габриэля появляется что-то вроде ухмылки. Первая эмоция за все его нахождение здесь. — Нет, Вам бояться явно нечего. — протянул мужчина, заводя руки за спину. — Вы невероятно сообразительны, мисс Дюпен-Чэн и мне это нравится, мы сможем с вами договориться. — он поправляет очки, оглядывая меня сверху. Тон его голоса сменился буквально на пол тона, но я уловила эту перемену, замечая, как не очень добро заблестели его глаза. Мне это не нравится. — Договориться о чем? Поясните пожалуйста, мистер Агрест… — прошу я, а сама задумываюсь: а надо ли мне вообще вникать в суть дела? Разного рода мысли начали крутиться в моей голове. А вдруг меня обвинят в тех травмах, которые перенес Адриан? Вдруг получится так, что я окажусь крайней во всей этой ситуации и меня вообще привлекут к уголовному делу? Я не понимаю чего мне ждать от этого человека, поэтому палец, намотавший ниточку от постельного, натянул белое волокно до такой степени, что кожа сначала побелела, а затем и вовсе начала синеть. — Я буду с вами крайне краток и откровенен, мисс Дюпен-Чэн. То, что вы почти что спасли моего сына — неоценимо и за это я Вам, безусловно, благодарен. — произносит снова бесцветным голосом Габриэль и я полностью перестаю понимать что происходит, потому что все возможные сценарии происходящего напрочь рухнули у меня в голове, засыпав осколками логику. — Однако я бы хотел задать Вам один вопрос, который очень сильно меня тревожит: какие отношения у Вас с моим сыном? — Мы… — начала было я, но поняла, что не знаю что ответить Агресту-старшему. Я сама же задавалась этим вопросом все времяпровождения в этой больнице, но так и не нашла ответа. — Если скажете: «ни в каких», то Вы мне нагло солжёте. Поэтому я жду от Вас максимальной откровенности и честности, — отчеканил твёрдо он, давая понять, что с ним шутки плохи и никакого увиливания от вопроса не получится. — Мы… Мы в отношениях и я думаю… — я хотела добавить что-то ещё, но его стальной голос перебил меня. Неужели этот человек способен не соблюдать элементарные нормы этикета? — Очень надеюсь, что эти ваши «отношения» были ни чем иным, как простым увлечением, не являющимся чем-то серьезным. Верно? — его вопрос, заданный таким голосом, будто мы вели диалог о погоде, выбивал возможность рассуждать здраво. То, о чем говорил Габриэль, стоя напротив меня в дорогом костюме, и то, как именно он это говорил диссонировало слишком сильно, от того и не укладывалось в моем сознании. — Что Вы имеете ввиду? — спросила я, действительно не понимая что происходит. — Не нужно портить мнение о себе, мисс Дюпен-Чэн. Я всё ещё считаю вас сообразительной девушкой. — он надавил голосом, убирая все желание противоречить ему. — После того, как мой сын повелся с Вами, его карьера пошло под откос. Ваша компания не самая наилучшая для Адриана, Вы не из его общества или круга общения и Вы не лучший вариант, который его ждёт. На данный момент он состоит в отношениях с мисс Кемпбелл и Ваше появление в жизни Адриана неуместно. — он говорил спокойной, четко, холодно. Был похож на лезвие ножа сейчас: сразу была понятна опасность, представшая перед тобой. Но, слова доходили до меня с какой-то задержкой, от того я не увидела той самой опасности. По крайней мере — не сразу. Я увидела перед глазами такого же Адриана, как в тот вечер. Холодный, высокомерный, резкий. Это качество определённо ему досталось от этого человека. Не было ни малейшего сомнения, что стоящий передо мной мужчина — его отец. — На что Вы пытаетесь намекнуть, мистер Агрест? На то, что мы с Адрианом должны расстаться? — слова как-то некомфортно сошли с губ, оставляя после себя послевкусие гари и пепла. Это даже звучало странно, не говоря уже про реализацию. Габриэль же ядовито улыбнулся. — Вот видите, я же говорил, что вы невероятно сообразительны. Все абсолютно верно — вы с Адрианом должны расстаться. И так как меня он напрочь откажется слушать я пришел к Вам, надеясь на понимание. Я хочу, чтобы Вы стали инициатором разрыва ваших отношений. Исчезли из его жизни, постарались стереть себя из его воспоминаний. Одним словом — уйти и не давать о себе знать. — это звучало грубо, жестоко, невероятно больно и через чур самодовольно. Я нахмурились, думая о том, как бы высказать свой отказ, но мужчина, словно почуяв мои мысли слова заговорил. — Я хочу, чтобы Вы так же поняли, что это не просьба, на которую может быть получен отрицательный ответ. Адриану сейчас важна карьера, его будущее, и мне бы хотелось, чтобы у него не было каких-либо отвлекающих факторов. Я все так же хмурилась, перерабатывая каждое слово, произнесенные мужчиной. Он, уловив мое недовольство, посмотрел на меня таким взглядом, что мне захотелось провалиться под землю. Медленно, но верно внутри меня, помимо растерянности, вскипел гнев и негодование. Я насколько знаю, то Адриан к Ребекке никаких чувств кроме дружеских не испытывает — это судя по её словам и между ними никак не могут быть настоящие отношения. Хотя вспомнив тот вечер в том «золотом» районе, я сомневаюсь на счёт этой «дружеской» симпатии. — Вы думаете, что он просто так Вас не слушает? Всё потому что Вы хотите вершить его судьбу, даже не удосужившись понять, что на самом деле нужно ему самому, — выпаливаю я, наклонившись вперёд, уже готовая встать, чтобы начать возражения на одном уровне. — Думаю, Вы знакомы с пылким характером моего сына, поэтому я должен принимать решения, дабы избавить от отрицательных последствий. В противном же случае, если Вы решите оставить всё как есть… — вздохнув так, словно ему ну совершенно этого не хотелось, начал мужчина, — Одного звонка в ректорат факультета дизайна и моды хватит, чтобы Вы благополучно улетели обратно во Францию, где Ваши родители, какая жалость, потеряют свой бизнес из-за такого типичного несчастного случая для булочной — пожара. Он, поправив полы пиджака и взглянув на часы, развернулся к двери и только перед тем, как открыть её, бросил через спину: — Я всё ещё считаю Вас умной, мисс Дюпен-Чэн. И достаточно быстрой, чтобы принимать решения. Всего доброго. — после чего дверь за ним закрылась унося с собой дороговизну, шик и все позитивные эмоции. И, как бы не было печально, я действительно была сообразительна. От того, этой же ночью, упиваясь горькими и такими душащими слезами, я нажимала «Заблокировать» около имени Адриан Агрест во всех соцсетях, также занеся номер Кота Нуара в черный список.***
Бесконечное безумие из волнения, неизвестности и стресса охватывало меня, делая мои ночи бессонными из-за пролитых слез, а дни не плодотворными из-за тех самым бессонных ночей. Сейчас я была совершенно одна, совершенно беспомощна, потому что теперь у меня не было никого: ни Тикки, ни Ребекки, ни Альи. Самое главное — у меня не было Адриана. О его состоянии я могла узнать лишь из статьей в интернете. Если верить репортёрам, то его уже перевели в обычную палату, и со дня на день блондина должны выписать. Я рада, что он так быстро шёл на поправку, однако любая новость о нем резала меня наживую, заставляя мучительно истекать кровью. Это было невыносимо, больно, жалко. Я невероятно сильно переживала за него, из часа в час едва сдерживая себя от того, чтобы позвонить ему и узнать о том, как у него дела, как он чувствует себя или просто сказать ему, что я так чертовски сильно скучаю. За этот короткий промежуток времени, после встречи с Габриэлем Агрестом, я поняла: Я люблю Адриана. Сильно, безмерно, глубоко, чисто, по-настоящему. Я люблю, черт возьми, всего его. Его беспечность, его странные шутки, подкаты. Странные шутки и неуместные слова. Люблю его нежность, галантность, внимательность и отвагу. Люблю смотреть на его профиль во время лекций; люблю тембр его голоса, дрожащий на грани экстаза; люблю его странную привычку после сигарет освежать дыхание клубничной жвачкой; люблю видеть его хмурым и сосредоточенным в бою; люблю внутри себя смеяться, когда он так глупо, но так уместно подкалывает злодеек. И именно потому, что моя любовь к нему сильна, я вычёркиваю своё существование из его жизни из-за того, что мне важно, чтобы Адриан был счастлив. Я же действительно лишь порчу его карьеру, мешаю ему раскрыть свой потенциал и стать таким же важным, как его отец. Кажется, Габриэль действительно был прав — я не пара для Адриана. Хотя, чего таить греха — я так же боялась за родителей. Плевать было на моё образование. Я хотела счастья близким, а потому несла этот крест одна. На город опустилась мгла. Далёкие звёзды зажигались то там, то здесь, стараясь затмить начинающие гореть по всему мегаполису фонари. Сегодня был уже девятый день, как меня выписали из больницы. И сегодня я ждала в гости Ребекку, которая спустя чуть больше недели смогла выделить время на встречу со мной. На фоне работал телевизор, который я оставила работать на каком-то новостном канале, так и не найдя интересного кино для просмотра с девушкой. Время уже близилось к девяти вечера, и когда в квартире раздался звонок, я поняла — Кемпбелл пришла. Расстояние от кухни до входной двери было преодолено ровно за девять шагов. Классика. Звонок раздался снова и я, кинув привычное «Иду», повернула ключ в замочной скважине, а после нажала на дверную ручку. И это было самое ужасное ощущение за всю мою жизнь. Я поняла, что теперь возненавижу дверные ручки, потому что именно из-за неё я сейчас смотрела прямо в изумрудно-зелёные, такие родные, такие любимые глаза. У семейство Агрестов, видимо, сложилась традиция: вгонять меня в шок и панику своими неожиданными появлениями. О, будь проклят тот день, когда я решила улететь из Франции! — Маринетт… — тихо произнес мое имя на выдохе и, Боже правый, я готова была поклясться, что от обрыва над пропастью меня держало что-то, напоминающее нить: тонкое, непрочное, готовое порваться в любой момент. Хотелось завыть, потому что от одного моего имени, произнесённого этими персиковыми губами, я готова была броситься в родные, крепкие руки парня и никогда больше не отпускать. Но несправедливость ситуации душила покруче питона, обвивая шею и перекрывая, словно закрутив кран, воздух, а потому я, приложив титанические усилия и закрыв эмоции за дверью сознания, сделала совершенно нейтральное выражение лица. Сглотнув тот ком, который мог стать настоящим предателем на этом поле боя, я взглянула в его глаза, надеясь, что они не выражали той самой боли. — Доброго вечера, Адриан. Что-то случилось? — Хотелось убить саму себя. Без малейшего промедления, без шанса. Я жутко ненавидела себя за то, что делаю сейчас. «Конечно что-то случилось, идиотка. Его девушка заблокировала все его страницы, не отвечала на сообщения и в принципе исчезла, не сказав ни единого, блин, слова!» — Ты, блять, даже представить не можешь что случилось, Маринетт! — он, кажется, отошёл от шока и сейчас почти что дышал огнем. Я сглотнула. Снова. — Пропустишь? Вопрос, на который у меня было четкое табу. Но меня зашатало от слабости к нему. То, чего я не могу допустить не при каких обстоятельствах. Потому что я знала, что стоило Адриану перешагнуть порог моей квартиры и всё — прятаться больше будет некуда, я могла не сдержать свои чувства и вот тогда может быть катастрофа. Но разве я когда-то искала лёгкие пути? — Войди, — сухо говорю я, отходя от дверного прохода, в то время, как в голове успела прибить себя раз десять, не меньше. Он проходит мимо меня и я ухожу в небытие, потому что его запах просто срывает с цепей нервные клетки, сидевшие взаперти очень долго. Я не думала, что это будет так сложно. Хотя мы ещё даже не начали вести диалог. Ком вернулся в моё горло, сжимая голосовые связки до боли. Повернув треклятый ключ, иду вслед за парнем, который стоял на кухне, облокотившись о стол спиной. Его руки были переплетены между собой на груди из-за чего футболка буквально облепливала каждую мышцу на его теле. Изумрудные глаза смотрели немигающим взглядом в пол, пока челка спадала на веки, пресекая возможности увидеть эмоции блондина. Я остановилась напротив него, понятия не имея что должна делать. — Может, хочешь чаю? — спросила вежливо я, все так же держа дистанцию. И, казалось бы, такое простое предложение — всего три слова, — но для Адриана это, видимо, было спусковым крючком. Он медленно, словно хищник, поднял голову, вперив прищуренные глаза прямо в мои. — А может ты скажешь наконец, какого дьявола творится Маринетт? — он не церемонился, лишь пересёк кухню в два длинных шага, останавливаясь в несчастных тридцати сантиметров от меня. Хотелось выть. — Ты знаешь насколько я боялся первые дни в реанимации за тебя? Ни один врач не сказал мне о том, что с тобой. А когда меня перевели в палату и я смог воспользоваться телефоном, то первое, что увидел — запрет на отправку сообщений тебе. Тебе, мать твою. — он не кричал. Просто был очень расстроен, огорчён и обижен. А ещё не понимал ничего. Абсолютно. — И все эти чёртовы две недели я места себе не находил, даже не представляя что с тобой случилось. И сейчас ты смеешь у меня спросить хочу ли я чаю? Почти шёпотом. И прямо в лицо. Так хотелось прижаться к нему, все объяснить и сказать, что я люблю его. Но вместо это я делаю такой идиотски-далекий шаг назад, отрешённо смотря в глаза парня. Хотелось повеситься, несколько раз обвив шею тугим канатом. — Не понимаю причину твоего недовольства. — это было жестоко. — Я вот за тебя совершенно не волновалась. — ложь, такая мерзкая и противная. Но мой голос дрогнул на этих словах. Больно, даже со стороны. Глаза Адриана резко раскрылись, и он неверяще смотрел на меня. Я стараюсь держать выражение лица прежним, но, правда, долго я не выдержу такой пытки. Просто не смогу. — Мари… — он уловил нотку фальши. Такую крохотную, почти неотличимую даже для меня. Но он её заметил, словно почуял на каком-то молекулярном уровне, что я обманываю его. — Маринетт, принцесса, — Господи, убейте меня прямо сейчас, пожалуйста, — что произошло, скажи мне. Я что-то сделал не так? Если да, то прошу, скажи, потому что я не понимаю ничего. — Ничего не произошло. А разве что-то не так? — бесцветно и сухо. Почти, как сам Габриэль-Его-Величество-Агрест. Поразительно, какой же пример он мне подал, учусь достаточно быстро. «Конечно, черт возьми не так! Все идёт не так с того момента, как ты решила устроить скандал на пустом месте. Вот когда все пошло не так!» — Не так то — что ты моя девушка, Маринетт и я… — начал уверенно Адриана и я поклялась отрубить себе язык после этих слов. Сразу, как только он уйдет. — Возможно когда-то и была. Сейчас себя таковой не считаю. Я никогда не была твоей девушкой. Если это все, то я попрошу покинуть мою квартиру. — перебила я и, блять, как это больно и сложно! В душе выли волки, сдирая заживо мою плоть. А я терпела, не отгоняя их. Даже не спугивая. Сама шла на эту зверскую смертную казнь. Кажется, что Агрест-младший побледнел. Стал похож на приведение. Однако, совершенно не раздумывая, шагнул ко мне, взяв мою лицо в свои теплые, мягкие руки и я едва сдержалась, чтобы не застонать от облегчения. Эти касания были бальзамом на мою терзавшуюся душу. — Ты несёшь абсолютный бред, Маринетт. Самый настоящий бред. Если это шутка, то я убью тебя прям сейчас. Если это последствие травм, то я сначала излечу это, а потом тебя придушу своими руками, потому что это больно, Маринетт и не смешно. Очень больно и совсем не смешно. — он говорил серьезно, не давая мне возможности отвернуть лицо или перестать смотреть в его глаза. Я буквально горела. Заживо. Мучительно. Такая его близость заставляла ощущать себя в заложниках. Связанной по рукам и ногам тугой нитью. Лишь стоит мне хоть немного начать сопротивление, то она разрежет меня, словно острые лезвия. — Я люблю тебя, каждую твою клеточку, каждую твою родинку. Ты стала моей девушкой с того момента как я тебя поцеловал на той крыше, когда я приходил к тебе почти каждый вечер, чтобы быть с тобой. И если ты решила поставить точку в наших отношениях, даже не сказав мне об этом, то я напомню — я жуткий собственник и эгоист. Я сделаю тебя своей, снова. Миллион раз, если потребуется. И если не добьюсь тебя в этой жизни, то продолжу добиваться в следующей. И так до бесконечности, потому что моя любовь к тебе не соизмерима даже с космосом. Её больно держать в себе постоянно и эту ни с чем несравнимую боль способна излечить только ты, ясно? — я моргнула, ощущая, как слезы скатились по щекам. Больше ничего. Ни одного проявления эмоций. Тишина. Почти звенящая, если бы не болтающий на фоне телевизор, где рассказывали о каких-то странных событиях в Китае, где невообразимым образом в горе появилась расщелина, длинной в пять километров. — Кстати вот про это. — он кивнул головой в сторону телевизора и я смогла выдохнуть. Хоть немного. — Это дело рук нашего «друга» из прошлого. Поэтому, мы с тобой отправляемся в Китай. Возражения не принимаются.