Звездопад

      Всю субботу тетка нервничала из-за назначенного на вечер приема. Обедали торопливо, под причитания, что никто ничего не успевает, хотя нанятая прислуга во главе с Дорой сбивалась с ног. Уйти в город тетя Петра тоже не позволила, потому что семью обязательно нужно было представить гостям. Дудли, наряженный в полосатый костюм, ныл, слонялся по комнатам и тайком таскал с накрытого стола ломтики ветчины. Гарри смиренно сидел в кресле у незажженного камина и разглядывал себя в зеркало: худой, лохматый, в душном костюме в клеточку, который совсем ему не шел.       К семи начали собираться гости — то и дело слышался шум подъезжавшего автомобиля. Надо же, пешком прийти никто не пожелал, хотя тут всего несколько улиц. Правда, Шлиммы прибыли откуда-то из пригорода, их дом был у самого подножия холмов, которые тут называли горами. Так рассказывал Дудли.       Высокие, светловолосые Люциус и Нарцисса Шлиммы производили впечатление особ королевской крови, не меньше. Нарцисса с высокой прической, Люциус — Гарри не поверил глазам и моргнул — с тростью с серебряным набалдашником. Он с надеждой посмотрел за их спины, но Драко с ними не оказалось. Гарри разочарованно вздохнул, молча наклонил голову, когда тетка представила его, и мысленно поежился от цепкого взгляда прищуренных серых глаз Шлимма. Нарцисса лишь светски улыбнулась и сразу отвернулась.       Прочие гости такого яркого впечатления уже не произвели: заходили, приветствовали выброшенной вперед рукой и толпились в гостиной. За столом Гарри и Дудли не сидели — Дора накормила их в кухне. Она то и дело вытягивала шею и прислушивалась, а если что-то слышала, то тут же бросала нож, салфетку или хлеб и мчалась на призыв Петры так, что однажды чуть не своротила буфет.       Прием шел своим чередом. Гарри торчал в холле, слушая разговоры взрослых. Мимо сновали нанятые на вечер официантки в передниках, таскавшие посуду и закуски. Дудли по-тихому смылся гулять. Гарри не успел: тетка взяла с него обещание, что, как только ужин завершится и наступит музыкальная часть, он пригласит чью-нибудь супругу хотя бы на первый танец. Скрипя зубами, он согласился. И за что ему эти танцы, если он их терпеть не может? Только и оставалось, что жевать кусок абрикосового мармелада, разглядывать издалека чужих жен да гадать, с которой из них выпадет вальсировать.       Ему не нравилась ни одна. Во-первых, это были почти пожилые тетки. Ну, может, лет по тридцать. Во-вторых, они были некрасивые: надутые, расфуфыренные, все как одна в идиотских платьях, которые им не шли. Разве что Нарцисса выделялась. Но к ней Гарри не надеялся даже подойти, не то что потанцевать.       Негромко играл патефон. В углу у окна шумно разговаривали офицеры, все в форме с иголочки. Гарри пытался вспомнить, кто есть кто. Вон тот рыжий, конечно, герр Уизерль, отец рыжиков Рональда и Линды. В низком чине, не особо разговорчив, помалкивает и много ест. Интересно, а почему он без жены? Громче всех кричит лысоватый тип в форме оберштурмбанфюрера, украшенной «мертвой головой», — значит, он из отряда по охране лагерей. Кажется, это Розенштокк. Вообще их, с «мертвыми головами», целая толпа. Дядины сослуживцы — Краббе, Лестранге, Гойле, Амикус Карофски с сестрой, повернутой на идее служить в СС. Вот только женщинам туда хода нет, разве что в лагерь надзирательницей.       Комнату пересек штурмбанфюрер -- блондин с жестким лицом, весь будто высеченный из камня. Он подошел к патефону, поменял пластинку и сделал звук громче:       — А теперь, извольте танцевать! — Его взгляд упал на Гарри. — Посмотрите, каков кавалер, не заставляйте его ждать, дамы!       Раздался смех, Гарри готов был провалиться сквозь паркет. Будь прокляты эти танцы, вечеринка и весь Охау заодно.       — Да что вы набросились на парня! — мелодично произнес за спиной женский голос. Гарри обернулся — к нему подходила стройная изящная брюнетка с копной кудрявых волос, кое-как заколотых и уложенных в башенку на голове. Черные глаза сверкали и смеялись. — Герхард… верно? Сколько вам лет? Шестнадцать?       — Девятнадцать… почти, — буркнул Гарри.       — Идемте танцевать! Плевать на них!       Деваться было некуда.       Гарри кружил в танце брюнетку, которая, к счастью, не приставала с вопросами, а лишь вглядывалась в лицо и слегка безумно смеялась, и с тоской озирался. Как бы смыться? Закончив танец, он галантно отвел даму к дивану и наконец выскользнул за дверь.       Дора стояла в холле с подносом, полным бокалов из-под вина.       — Поздравляю, — сказала она со смешком. — Лестранг к тебе прониклась. Теперь спасайся кто может.       — А кто она такая?       — Веселая вдова, — усмехнулась Дора. — Хочешь бесплатный совет? Беги от нее подальше. Она чокнутая. Ты хоть знаешь, кто ее обхаживает? Точнее, кого обхаживает она?       — Кого?       — Предшественника твоего дяди, бывшего коменданта лагеря Реддле. Его двинули куда-то на повышение, но он сюда наведывается.       — Ладно, — отмахнулся Гарри, поспешно переобуваясь, чтобы выйти наконец на свежий воздух.       На улице густел туман. Соседние коттеджи тонули в молочной пелене. Жара спала, на смену ей пришла прохлада. Заливались дрозды, заглушая долетавшие из окон музыку, обрывки смеха и разговоры. Гарри обогнул дом, прошел по влажной от росы траве, приметил в глубине сада высокое раскидистое дерево и решил влезть на него. Взобравшись, устроился на крепкой ветке, перевел дух и огляделся. Мимо, свиваясь в полосы, тек туман, огибая крыши домов и кроны деревьев. Еще выше плыла луна и заливала все голубоватым сиянием. Где-то на грани слышимости гудел самолет. Гарри поискал глазами, не увидел и понадеялся, что это не бомбардировщик. Ход военных действий он понимал плохо — Германию пока не бомбили, но все со дня на день ждали этого. И такое ожидание пугало и нервировало. Он посмотрел назад — заметил светлую ленту речки. Еще дальше, за рекой и полями, возносились прожекторы, ярко освещавшие стадион. Наверное, там шел матч. Хотя… а почему тогда так тихо?       С минуту Гарри напряженно вглядывался в ту сторону, и вдруг догадка прошила мозг: не стадион, нет. Это и есть лагерь!       Зачем только его устраивать рядом с городом?! Как будто приятно знать, что живешь по соседству с толпами неблагонадежного сброда. Хорошо ли их охраняют? Судя по разговорам «мертвых голов», которые ему удалось сегодня подслушать, побег практически невозможен. Да и какой смысл бежать: их сразу же найдут и отправят обратно. И незачем: в лагере нормальные условия.       В саду раздались голоса: похоже, офицеры натанцевались и вышли покурить и перевести дух. Гарри понял, что замерз, стал неуклюже сползать с дерева, сломал ветку и чуть не сорвался. Спрыгнув, он двинулся вокруг дома, чтобы не встречаться с гостями, и замер в кустах: на небольшом балкончике их гостиной стояли дамы и разговаривали. Он обреченно присел на каменный выступ фундамента. Сперва слушал без интереса: обрывки незнакомых имен, сплетни о слугах и чьей-то сестре, потом о Марии Уизерль, которая никогда не ходит в гости, потому что на ней многодетная семья и вечное хозяйство, а нанимать помощниц она почему-то не хочет. А потом прозвучала фамилия Снапе, и он весь обратился в слух.       — Скажите-ка, Клара, он ведь по женской части? — спрашивала Петра. Гарри сперва не понял, что она имеет в виду, и вдруг его осенило: Док, получается, гинеколог? Вот это да!       Клара, сухопарая супруга «мертвой головы», Мульцибера, пустилась такие подробности встречи с Доком, что у Гарри стали вянуть уши. «Ничего, — подумал он, — будущему медику брезгливость ни к чему».       — Дорогая, Снапе не врач, а волшебник. Когда я рожала Дитриха, акушерки повредили шейку матки так, что воспаление шло за воспалением. Пока Снапе не посмотрел и не вынес вердикт: поможет простое прижигание. Всего-то! И помогло! Уже год как перестала мучиться.       — Он сам сделал?       — Сам, даже медсестру не привлекал. В один момент. Говорю вам — виртуоз.       — У меня хронический аднексит, — сказала тетка. — Приступы просто ужасные. Может, стоит и мне…       — Конечно! — раздались сразу несколько голосов. — Снапе обязательно поможет. Он знает такие рецепты, о которых и в Мюнхене не слышали. Обязательно обратитесь к нему, фрау Дурслер.       — Так он пожилой, раз настолько опытный?       — Что вы! Ему не больше тридцати пяти.       — О, Док шикарный мужчина, — протянул хрипловатый голос, который, как опознал Гарри, принадлежал вдове Лестранг. — Невероятный…       — А где у него практика?       Гарри вытянул шею, но услышал только, как тетка воскликнула:       — Да что вы?!       — Ну и ничего такого. Когда речь идет о здоровье, все остальное не имеет значения.       Голоса уходили, втягивались в дом, дамы покидали балкон. Хлопнула стеклянная дверь, и Гарри поднялся.       Где этот загадочный Док принимает, он так и не понял. Наверное, надо полистать на почте городской справочник, а еще лучше — пройтись наконец по городку и почитать вывески, а то он так и не разобрался, где здесь что. Заодно найдет Снапе. А если нет, то можно выследить тетку, когда она к нему соберется. Не проблема.       В своей комнате Гарри первым делом заперся, выволок из-под кровати чемодан и, перевернув в нем все, нашел порнографическую открытку с парочкой. Выключил свет, разделся, залез под одеяло, накрывшись с головой, и включил карманный фонарик. В его неверном желтоватом свете мужчина на открытке как будто слегка двигался, дышал. Чем дольше Гарри вглядывался в его лицо, почти полностью закрытое свесившимися волосами, тем сильнее ему казалось, что Док именно такой. Белла Лестранг права: невероятный. Длинная худая шея, полуприкрытая волосами, простой строгий костюм, пиджак накинут на одно плечо и вот-вот спадет, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, открывая часть гладкой голой груди. И руки — о, эти сильные, но тонкие пальцы! Правая рука скрывалась в складках одежды женщины, а левая, лежащая на ее груди, была отлична видна. И Гарри, прикусив губу, с упоением разглядывал согнутые в костяшках пальцы, ладонь красивой овальной формы, худое изогнутое запястье, торчащее из слегка закатанного рукава. Вообще-то он понятия не имел, что следует считать эталоном мужской красоты, тем более, не мог бы объяснить, что такого в этих руках. Просто ему они безумно нравились. Возбуждали.       Он вспомнил свой недавний сон. Как Док это делал… гладил по животу и читал заклинания на латыни... Гарри выронил фонарик и сжал через трусы напрягшийся член. Что еще Док мог бы сделать? Мог бы взяться вот так… или даже вот так… Сжать ладонь. Еще сильнее. С силой провести по члену. Нет, не то.       Гарри перевернулся, согнул ногу, вжался в матрац. Да, вот так. А Док… он лег сверху всем телом. Тяжелый, теплый. У него расстегнутые брюки, пах прижимается прямо к ягодицам. О-о-о! И руки засунул ему под живот. И двигается, медленно, еще медленнее… и дышит в ухо. Сколько это длилось, сказать было невозможно. Гарри двигался сам, раскачивался вместе с воображаемым Доком, налегающим на спину, терся животом и членом о жесткий матрац и не хотел, чтобы это заканчивалось. На пике наслаждения, когда «Док» будто бы сделал несколько резких толчков пахом между его ягодиц, он зажал себе рот, чтобы не застонать на всю комнату, и перевернулся на спину. «Док» сполз ниже и коснулся члена губами. Какие у него губы? Твердые, упругие и горячие. В полном одурении Гарри нащупал рядом с собой открытку и прижал ее к паху, смяв и вдавив картонку в член. Словно «Док» втянул головку в рот и сжал губы. Изо всех сил прижимая к себе открытку, Гарри кончал и кончал в воображаемое горло, конвульсивно дергаясь и кусая губы. И наконец обессиленно свесился с кровати. Открытка была испорчена — изломана, смята и испачкана. Но она больше не нужна ему. Он найдет Дока и увидит воочию, живого и настоящего. И…       Приехали! Он вожделеет мужчину.       Как к этому относиться, было совершенно непонятно. Ладно, он подумает обо всем потом. А пока — спать. Гарри на ощупь вытащил полотенце, перепачканное мазью, вытерся. И уткнулся в него лицом. Теперь запах не казался больнично-едким. Наоборот, приятный смолистый аромат. И смешивается с запахами спермы, пота и теткиной отдушки для белья, напоминающей лосьон после бритья. Как будто он с Доком в сосновом лесу жарким днем — обнимает его и вдыхает… вдыхает…       Наутро солнце било прямо в раскрытое окно так, что хотелось немедленно залезть под кровать. Пол сотрясался: Дудли уже встал и тренировался со скакалкой.       После завтрака Гарри переоделся в легкие шорты и рубашку-поло, расстегнул воротник, тщательно зачесал волосы назад. Крикнул тетке, что идет гулять, хлопнул калиткой и двинулся вниз по Остенштрассе, стараясь держаться теневой стороны. Пекло так, словно не было ни влажной прохладной ночи, ни рассветного дождика. Лужи почти испарились, повсюду царила удушливая жара с запахом прелой травы и цветов. Вскоре он вышел на маленькую площадь с булькающим фонтанчиком, из крошечного бассейна пили голуби. Площадь со всех сторон замыкали торговые фасады: «Бакалея и булочная Йозефа Миллера», ателье, цветочная лавка, «Аптечный киоск Бертольда». «Киоск» представлял собой целый магазин с большими зеркальными окнами. Гарри нерешительно вошел, звякнув дверным колокольчиком, в полутемную прохладу, пахнущую лекарствами. Может, купить упаковку презервативов? Просто на всякий случай. Навстречу из-за прилавка поднялась сонная девушка:       — Здравствуйте. Вы приезжий? Я вас раньше не видела.       Он вздохнул и кивнул. Наберешь сейчас блестящих упаковок, а девчонка растреплет каждому следующему покупателю, что в город приехал малолетний ловелас. Чего доброго, и до тетки дойдет. Гарри помялся и выбрал бутылку лимонада.       Дальше улицы веером расходились в четыре стороны. Глотая холодную шипучку, он побрел наугад, внимательно оглядывая вывески. Ни на одной не было фамилии Снапе. Наконец впереди блеснула эмблема — кубок со змеей, Гарри ускорил шаг и увидел небольшой желтый коттедж с надписью на фасаде рядом с дверью: «Клинические дантисты Гранхеры». Дом утопал в цветах.       Гарри постоял, глядя в затянутые светлыми шторами окна. Зайти спросить о Доке? Но придется объяснять, с какой стати он бродит по городу в поисках гинеколога, — ведь не для себя же. Вдаваться в подробности своих планов на будущее не хотелось, а врать, что ищет для тети, опасно — такая ложь по закону подлости обязательно вскроется. Дверь вдруг распахнулась и выпустила девушку в платье в горох, темноволосую, с затейливо уложенными вокруг головы косичками. Она строго взглянула на Гарри шоколадными глазами и спросила, не на прием ли он?       — Нет, я так, гуляю.       Девушка закрыла за собой дверь.       — Я вас не знаю. И в городской мужской гимназии вы вроде бы не учитесь.       — Я только неделю назад переехал, — ответил Гарри. — Герхард Поттер. А гимназию я уже закончил в этом году.       — Германика Гранхер. Очень приятно. Я выпускница прошлого года.       — Здорово, — машинально ответил Гарри, вспоминая, где слышал это имя. Германику, кажется, упоминали брат и сестра Уизерли. — А вы Рональда знаете?       — Конечно, — фыркнула Германика. — Вы уже познакомились? И он уже успел что-то наболтать обо мне?       — Только то, что вы поступаете на юриста и что бываете в библиотеке… О, так, может, вы мне покажете, где она? Я тут пока ничего не нашел.       — Конечно, идемте прямо сейчас. Я как раз туда.       Они шли рядом и болтали. Германика предложила не церемониться и перейти на «ты», начала расспрашивать о Мюнхене. И вскоре Гарри чувствовал себя с ней так, будто они были знакомы с детства.       Библиотека в Охау оказалась небольшой — с Баварской Национальной даже сравнить нельзя. Выходящая углом на перекресток Шляйсхаймерштрассе и Мюнхенштрассе, она занимала двухэтажное здание с эркерами и высокой крышей. В прохладном зале толпился народ. Гладко причесанный парень в форме Молодежного союза вел через холл отряд шумных малышей в коротких штанах и высоких гольфах, судя по их виду, из начальной школы.       — Сейчас Неделя детской книги, — сказала Германика, глядя на них с улыбкой. Мальчик, замыкающий строй, помахал ей рукой. — Привет, сосед.       В читальном зале Германика сразу же села за стол и вытащила из сумки тетради, а Гарри встал в небольшую очередь к стойке библиотекарши. Продвигалась она неторопливо. Гарри стоял и крутил головой. Судя по всему, библиотека была и клубом: вот афиша кинофильма, сегодня будет «Еврей Зюсс». Гарри уже видел его и не остался в восторге: кричащая пропаганда. Висело объявление о цикле лекций на тему истории Третьего Рейха, другое сообщало о филателистической выставке в Малом зале. Над стойкой — портреты Гитлера и старика со втянутыми щеками.       — Не знаете, кто это? — спросил он у стоящей за ним девушки.       — А, это обер-бургомистр Охау. Он открывал нашу библиотеку.       Наконец очередь подошла. Смущаясь, Гарри протянул немолодой сухопарой библиотекарше, фрау Шпильц, если верить табличке, свой ученический билет и бумажку с названием книги: «Руководство к изучению акушерства» Эрнеста Бумма. Вчера, размышляя о Доке, он решил, что перед возможным знакомством с ним стоит немного подготовиться и почитать хоть что-нибудь по теме, чтобы не выставить себя совсем уж профаном. В конце концов, детскому врачу, которым собирался стать Гарри, такие знания могут пригодиться.       Фрау Шпильц скрылась среди полок и вскоре вернулась с большой книгой. Гарри радостно потянулся навстречу — принять заказ и расписаться в карточке — и тут его оттолкнули. Сбоку возник тип в мешковатом полосатом костюме, тяжело облокотился о стойку и, не глядя на него, сказал:       — Фрау Шпильц, мне как обычно: все новые номера.       Та кивнула, оставила книгу Гарри на столе и ушла обратно к стеллажам.       — Здесь очередь! — возмутился он.       Тип помедлил и повернул голову. Прищуренные черные глаза оглядели его с ног до головы, потом метнулись к «Акушерству» и сузились еще больше.       — Вы ошиблись, юноша, — процедил тип. — Занимательных картинок в этом издании нет. Вам туда, — он мотнул головой влево, — там стойка с журналами, в том числе и непристойными. Только, боюсь, вы еще не доросли. Попросите себе «Штрувелльпетера».       За спиной, где стояли какие-то девчонки, раздались смешки. Гарри задохнулся от изумления и злости.       — Вы… — начал он. — Вы не смеете меня оскорблять!       — Разве я кого-то оскорбил? — притворно удивился тип и ухмыльнулся, показав неровные зубы. У него было очень неприятное лицо — крючконосое, изжелта-бледное, изможденное, искривленное в ехидной гримасе.       — Вы влезли вперед меня… нас всех, — сказал Гарри, сдерживая гнев, — да еще и комментируете…       — Я из режимного объекта, — отрезал тип. — У меня нет времени стоять и ждать. А вам, бездельникам на каникулах, лишних пять минут в обществе книг и умных людей не повредят.       — Из объекта?! — Гарри широко раскрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. Да ведь на этом типе не костюм, а лагерная роба — только такой слепой дурак, как он, мог принять ее за приличную одежду. Это заключенный! Как он здесь оказался, где конвойные?! Гарри резко обернулся — но никаких охранников в зале не было.       В это время вернулась фрау Шпильц с тремя журналами, и Гарри громко, с негодованием обратился к ней:       — Послушайте… библиотека что же, обслуживает законопреступников?       — Законопреступников? — прорычал тип, хватая журналы. — Придержи язык, гитлерюнге недоделанный! Сперва штаны надень!       — Ну-ка, тихо! — рявкнула Шпильц. — А вы… — она глянула в карточку, — герр Поттер, не лезьте, куда не следует. Есть приказ из Управления лагерей, и не вам тут заводить порядки.       У Гарри горели щеки. Не веря глазам, он глядел на типа, который ставил размашистые подписи в формулярах, злобно косясь на него. Через плечо была перекинута лямка холщового мешка, из него торчали стебли травы. Роба с выгоревшими синими полосами, как будто бы сшитая из матрасной ткани, болталась на нем, как на вешалке. Лохматые черные волосы — разве их не должны были остричь? Худоба, острые скулы — и это выражение в глазах, как будто их обладатель готов на убийство. Как можно таким вообще разрешать разгуливать по городу?!       Может, это капо — привилегированный заключенный? Дядя рассказывал о них. Но никогда Гарри не слышал, чтобы кто-то из капо шатался за пределами лагеря, где вздумается, и тем более являлся туда, где собираются приличные люди.       Тип вновь окинул его презрительным взглядом, выразительно кивнул на стойку с журналами, ухмыльнулся и двинулся к выходу. Гарри молча, кипя от негодования, глядел вслед, прижимая к груди «Руководство». Заключенный припадал на правую ногу и не мог идти быстро, хотя ему явно не терпелось исчезнуть. Гарри позлорадствовал: нога-то болит, небось, но тут тип скрылся за дверью, и он, торопливо расписавшись за книгу, выскочил следом, надеясь доругаться на крыльце, без свидетелей. Нельзя же не поставить зарвавшегося упыря на место!       Тип хромал вверх по Мюнхенштрассе, и поднявшийся ветер развевал полы его свободной робы и волосы. Гарри догнал этого колченогого в два прыжка и схватил за костлявое плечо. Тот немедленно вырвался и отшатнулся, поворачиваясь к нему перекошенным от злости лицом. В ярком солнечном свете оно казалось еще бледнее, а на носу стали заметны несколько темных веснушек. Симпатичности ему это не прибавило.       — Стойте, вы! — сказал Гарри решительно. — Мы не договорили!       — Я и не собираюсь с тобой говорить, — зловеще ответил тип и скривился: — Наци прилизанный.       Он шагнул было прочь, но Гарри заступил ему дорогу.       — Раньше за беспочвенные оскорбления я бы вызвал вас на дуэль, — выдал он, стараясь держаться с холодным достоинством. И добавил пренебрежительно: — Если бы, конечно, вы были ровня… а не преступный элемент.       — Тебе, щенок, не стать мне ровней и через двести лет. Отойди с дороги! — тип довольно грубо отодвинул его, и это взбесило Гарри. Намерение сохранять спокойствие полетело к чертям.       — Ах ты… «Рябчик»! Одно мое слово, и тебя сгноят в карцере, или попадешь прямиком на фабрику смер… — он захлебнулся словами и чуть не выронил книгу, потому что тип схватил его за воротник и дернул, едва не задушив.       — Свернуть тебе шею прямо сейчас? — процедил тип, стягивая ткань так, что жесткая кромка воротника врезалась в горло. — Раз тебе хватило идиотизма угрожать преступному элементу! — Он с силой оттолкнул его и захромал прочь.       Гарри глядел вслед и тяжело дышал открытым ртом. Потом отвернулся и двинулся в противоположную сторону.       Этот инцидент лучше забыть как можно скорее. Позорище!

***

      Стыд и злость жгли душу. Гарри не меньше пяти раз переиграл в голове их ссору, каждый раз находя новые способы красиво и остроумно поставить упыря на место, но, увы, время не поворачивалось вспять. Он сам не заметил, как добрался до дома. У калитки Дудли разговаривал с удивительно страшненькой девушкой.       — Это Милли Булстроде, — представил Дудли, — ей тоже нравится бокс и Вилли Кайзер. Эй, а ты чего такой красный?       Едва кивнув девушке, Гарри метнулся к дому и взбежал по лестнице. Придурок, мямля, не смог ответить какому-то вшивому зэку! «Штаны подлиннее! — Гарри дернул штанины шорт пониже, — Глядите, какой внимательный выискался».       Пометавшись по площадке второго этажа, он ворвался в комнату Дудли и с силой ударил по висящей на крюке «груше». И еще раз. И еще. Он колотил «грушу» до тех пор, пока не заныли запястья и не заболели костяшки. Но зато стало легче.       Гарри уже смазывал остатками волшебной мази отбитую руку, когда тетка позвала обедать.       — Тетя, ты знаешь, что здесь есть библиотека? — начал он с главного, не замечая, что Дудли стащил из его тарелки кусок сосиски.       Тетя поставила хлебницу на стол и рассеянно взглянула на Гарри.       — Библиотека? Нет, не знаю. Думаешь, стоит заглянуть? Ты не видел там подшивок «Моденшау»?       — Дело не в журналах, тетя! Ты знаешь, кого я там встретил?       Но она посмотрела поверх их голов и, не дослушав, перебила:       — Вернер! Почему ты дома, что-то случилось?       — Все в порядке, дорогая, — вошедший в столовую дядя снял китель и повесил на спинку стула. — После обеда собираюсь в Мюнхен, у меня встреча с Томасом Реддле. Пообедаю с вами и поеду. Здравствуйте, мальчики.       Гарри, как раз в это время сунувший в рот ложку пюре, смог только кивнуть, а Дудли затараторил про Милли Булстроде, скорый день рождения, подарки и отчего-то про пикник.       — Вечером, дети, всё вечером. Положи мне картошки, дорогая. А это что, штрудель? Ты снова сама стоишь у плиты? Зачем я держу в доме служанку? Чтобы ты после не могла подняться с постели?       — Вернер, успокойся. Я себя прекрасно чувствую. Я же была у доктора, точнее, он был у меня. Тот самый, которого мне советовали Белла Лестранг и Нарцисса Шлимм. Он потрясающий, просто какой-то волшебник! Массаж, мази, режим питания. Я не сомневаюсь, что мне поможет его лечение.       Гарри навострил уши. Тетка говорит про таинственного Дока, чей дом сегодня не получилось отыскать. Того, который так нужен. Он был здесь, пока Гарри шатался по городу!       — Ну пока это твои фантазии.       — Все будет хорошо, милый. У него золотые руки. Кхм. Я хотела сказать, он умный, деликатный человек, врач высшей квалификации. Тот грубиян из Мюнхена и рядом не стоял. Дети, что вы замерли? Налить вам чаю?       — Мам, а что за врач-то? — Дудли подвинул чашку.       — Не твое дело. Дора, ну что опять?       Послышался звон, ойканье, и Дора с извинениями начала собирать рассыпанные чайные ложки. Одна из них залетела под стол, и Гарри нырнул под скатерть. Тетка вдруг замолчала, сосредоточенно наблюдая за ним, а потом задумчиво сказала:       — Вернер. А ведь он мог бы давать уроки Герхарду. То, что ему нужно для поступления. Скажем, два раза в неделю. Может, тебе пригласить его?       Гарри подскочил и приложился макушкой о столешницу так, что зазвенела посуда. Торопливо вылез из-под стола с ложкой в руке.       — Я готов хоть завтра. Дядя, ну пожалуйста!       Вернер положил салфетку и поднялся:       — Вечером решим. Пусть учит, мне не жалко. Сколько с меня содрал проныра Эгельшенке, хоть на этом сэкономим.       Дядя уехал. Гарри так поразила мысль, что чудесный доктор будет заниматься с ним бесплатно, от чистого, так сказать, сердца, что совершенно позабыл инцидент в библиотеке.       Вечером дядя сообщил, что первый урок назначен на послезавтра, на десять утра. Весь свободный день Гарри промаялся в ожидании. Было пасмурно, но тепло, оттого темный платок на снующей туда-сюда Доре смотрелся очень странно. От скуки и безделья Гарри потащился с ней на задний двор и там, сидя на пустом ящике, подавал ей прищепки, пока она вешала белье.       — Зачем ты его надела?       Дора бросила взгляд на окна коттеджа.       — Да так…       — Ты что-то скрываешь, покажи. Может, ты остриглась наголо? — поддел ее Гарри.       — Ну тебя, — она в шутку хлестнула его по ногам мокрой простыней и чуть стянула платок назад. — У меня вот что, только не говори фрау Дурслер, пожалуйста. Волосы под платком оказались розовыми.       — Как у тебя это получилось?!       — Ошиблась с краской. Бывает.       Гарри решил не думать о том, чем эта девушка покрасила себе волосы.       — Дора, расскажи про Дока, ну, про того, чью мазь ты мне дала. У меня завтра с ним первый урок, — не удержался и похвастался он.       Дора уронила чистую простыню в пыль и даже не заметила этого, смотрела на него во все глаза:       — Да ты что?!       — Дядя с ним договорился. Какой он? Не слишком строгий?       — Договорился? Не слишком строгий? — Дора хлопала глазами. — Да ты ничего про него не знаешь!       — Чего я не знаю?       Она звонко рассмеялась, но тут же опасливо зажала рот рукой:       — Ничего тебе не скажу, увидишь сам. А увидишь, долго не забудешь. Я, так и быть, принесу вам кофе. Хочу посмотреть на тебя во время вашего урока!       Все еще смеясь, Дора унеслась перестирывать испачканную простыню, а Гарри, пожав плечами, поднялся с ящика. Пора начинать готовиться к первому уроку.