***
Вернер сидел за столом в своем кабинете и разглядывал мнущегося у дверей Гарри. — Я не понимаю — ты учиться в университете хочешь или нет? — спрашивал дядя. — Конечно хочу. — Тогда почему не желаешь нормально подготовиться? Снапе мне заявил, что не будет учить такого неспособного абитуриента. Что ты выкинул? Что за штучки? — Да потому что он не учитель! Это какой-то мерзкий «рябчик», который позволяет себе слишком много. Дядя стукнул ладонью по столу, и Гарри умолк. Тетка, которая сидела у окна и просматривала счета, поморщилась. — Давай договоримся так, Герхард, — сказал Вернер. — Ты мой племянник, живешь с нами, и я несу ответственность за тебя перед страной и самим собой. И если у меня есть возможность дать тебе лучшее… — Ну какое лучшее, дядя! — застонал Гарри и плюхнулся в кресло. — Почему нельзя нанять нормального профессора, почему я должен слушать какого-то арестанта? — Снапе — лучший врач не только здесь, но, может, и во всем Мюнхене, — заметила тетка. — Тогда почему он в лагере, такой распрекрасный? — спросил Гарри, которому осточертело в сотый раз слушать, какой Док хороший врач. — Не справился со своими морально-этическими понятиями о профессии, — буркнул дядя. — Еще год назад он практиковал в клинике Швабинга, если тебе это о чем-нибудь говорит. Еще бы! Одна из лучших больниц в стране. За что же его оттуда выперли в лагерь? — И там он не раз доказал свою преданность Рейху. — Так за что его взяли? — повторил Гарри. — За неуместные протесты, — отрезал Вернер. — Тебе-то какая разница? Его знания от этого не иссякли, и он сумеет вложить их в твою голову. Надеюсь. — Он капо? Обер-капо? Почему он шляется по всему городу, а не сидит в бараке? — Во-первых, чтоб я больше не слышал этих твоих «шляется», «рябчик» и прочего словесного мусора. Изволь выражаться, как приличный человек, сколько раз тебе об этом напоминать? Гарри нетерпеливо кивнул. — Во-вторых. Капо? Я бы так не сказал, — задумался Вернер. — Снапе у нас на особом счету. Конечно, он заключенный и обязан подчиняться режиму, например, являться на перекличку. Не явится — считай, побег. А так… он работает в медблоке, получает какую-то зарплату… само собой, не в марках, а в лагерных знаках, может тратить их в кантине. Кормят его более или менее нормально. Пайка больше. — Но за что ему такие вольности? — упорствовал Гарри. — Я вот его в библиотеке встретил, ходит по городу, как свободный. Это нормально? — Так он наблюдает жен и дочек во всем Управлении как личный врач, — вмешалась тетя Петра. — Вот и создают ему условия, берегут. Я сама обеими руками за то, чтобы Снапе имел возможность лечить. Ты ведь и сам планируешь стать врачом, должен понимать, что такое надежда вылечиться. Снапе для тебя просто находка. Я была бы счастлива, учи он тебя в университете, но пусть хоть так. У тебя благородное, хорошее стремление, и судьба тебе подбросила лишний козырь. — Ага, только этот козырь считает меня безнадежно тупым, — привел Гарри последний довод, чувствуя, что сдает позиции. — Сказал, что у него нет времени, что у меня пусто в голове, и хлопнул дверью. Он меня сразу возненавидел. — Ну, брось, — сказала тетка, убирая бумаги в ящик стола. — За что ему тебя ненавидеть? — Гарри не ответил. — Он тебя и не знает. Но, надеюсь, узнает. — Да куда он денется, — усмехнулся дядя. — Ладно, Герхард, свободен, иди ужинай. — Ладно, — сказал Гарри, вставая. И, уже закрывая за собой дверь кабинета, услышал, как дядя сказал тетке: — И не могу же я выпустить из поля зрения парня, который лазил моей жене под юбку. Та что-то воскликнула в ответ, но Гарри не разобрал слов.***
День рождения Дудли решили отпраздновать на свежем воздухе — в парке культуры на берегу речки. С утра брат был в приподнятом настроении: мать испекла его любимый торт со сливками, а отец, перед тем как уехать на работу, вручил дорогущий билет на боксерскую игру его кумира Вилли Кайзера. Бой пройдет в Берлине в августе, и Дудли отправится туда один. — Заодно запишусь на экскурсию на «Аллкет», — ликовал он. — Увижу, как собирают танки для Панцерваффе. На праздник приглашены были все, с кем Гарри успел познакомиться. Компания собралась большая, и Дудли раздувался от гордости, принимая поздравления и подарки. Угощение заказали в ресторане — на автомобиле доставили складную мебель, холодные закуски, напитки, сладости и фрукты. На широкой поляне в тени дубов расставили столики, в речку опустили ящик с шампанским. Драко Шлимм вручил Дудли пластинку из своей суперколлекции — любовные шлягеры Илзе Вернер. Рональд и Джерлинд притащили огромную коробку пирожных, которые напекла их мать, — и Дудли заурчал в предвкушении, заглянув под крышку. Надарили ему и конфет, и книг, кто-то вручил брелок с перочинным ножом, сам Гарри преподнес брату боксерские перчатки «Гебрюдер», на которые копил карманные деньги половину весны, и зашипел в его медвежьих объятиях. Герман Лангботтом, который невесть как прибился к их компании, вручил Дудли перевязанную лентой коробочку и букет цветов, чем вызвал у всех громовой смех. Красный как рак, он быстро отошел в сторону и старался не попадаться на глаза имениннику. Миртл, очкастая девчонка с кислым лицом, соседка Германики, подарила томик каких-то дурацких стихов, глядя при этом на Гарри. Словом, было весело. Среди ребят крутился мальчишка лет двенадцати в форме юнгфолькс и неустанно щелкал затвором громоздкого фотоаппарата. — Это Клаус Криффер, — сказал подошедший Рональд. — Наш юнкор городской газеты. Всюду свой объектив сует! Пока солнце стояло высоко, играли в тройную лапту, в колышки, немного в волейбол, с визгом и хохотом гонялись друг за дружкой по парку. Криффер бегал следом, щелкал затвором, без конца прося замереть и попозировать. Наконец он всем надоел, и его прогнали домой. С наступлением сумерек собрались на поляне, и было решено разжечь костер. Огонь уютно потрескивал, дым быстро разогнал комаров, и можно было сидеть на траве, глядя на пламя, и ни о чем не думать. В темной чаще что-то зашуршало, и Джерлинд, вздрогнув, тут же прижалась к Гарри. — Что, Уизерль, душа в пятки? — хмыкнул Драко. — Бууу! Смотри, кусты шевелятся! Все посмотрели в ту сторону, а потом, как по команде, куда-то вверх. — Что такое? — спросил Гарри. — На том склоне стоит замок, — показала Джерлинд. — Его сейчас не видно, но только что там мелькал огонек. — Говорят, там видят призраков, — негромко и серьезно сказал Нотт, и Панси Паркинсен схватила его за руку в притворном испуге. — Честное слово! — Ты сам видел? — привязался Шлимм. — А если не видел, так и не болтай. Мы каждый день мимо проезжаем — там никого нет. — Призраки просто так не заводятся, — заметил Гойле, — может быть, там сокровища зарыты. А от вашего, Шлимм, вонючего авто все привидения прячутся. К ним надо идти пешком. И ночью. Все таинственно помолчали. Гарри подумал, что неплохо было бы прогуляться однажды к замку. Мульцибер включил принесенный из дома радиоприемник на батарейках, и какое-то время, потягивая шампанское, они слушали сводку о продвижении германских войск вглубь Советского Союза. Тихо сидящий до этого Герман Лангботтом заметил: — Гитлер, конечно, неординарная личность, и идея тысячелетнего Рейха — грандиозный замысел, но зачем завоевывать весь мир? — А как иначе? — возмутился Драко. — «Мировое господство или крах», учил в школе? Думаешь, все сами придут и сдадутся на милость победителя? Если бы! Знаешь, Лангботтом, сей лучше цветочки и не лезь в большую политику. «Сельский год» по тебе плачет, не хочешь поучаствовать? — А я и собираюсь, — вспыхнул Герман. — В сентябре поеду в Тюрингию, на виноградники. Хочу все руками пощупать. — Лучше бы ты девчонок научился щупать, — хмыкнул Гойле, и все опять покатились со смеху. Гарри помалкивал: ход войны оставался для него загадочным, о нападении Германии на СССР он услышал вчера только потому, что дядя возбужденно обсуждал это с кем-то по телефону. К счастью, парни громко заспорили о девушках, и от Германа отцепились. Обсудили киноактрис, эстрадных певиц, на этом кандидатуры красоток закончились, и все одновременно замолчали. — Лучше скажите, кто смотрел фильм про педерастов? — вдруг выдал в тишине Краббе. Гарри затаил дыхание. Он понятия не имел, что есть такие фильмы. — Ты про «Михаэля»? — хмыкнул Драко. — Я смотрел, смеялся, как никогда. — Это серьезное кино, — сказала Германика. — Строго по Фрейду… — Ой, да плевать на твоего Фрейда. Слезливый бред! И как додумались такое показывать? — Кто-нибудь из вас встречал педераста? — спросил Нотт. — А ну признавайтесь! — Они на свободе не ходят, — сказал Драко. — Один ходит, — хрюкнул от смеха Мульцибер. — Все его видели, наверное. Хромой. Гарри застыл. — Снапе? — громко спросил он. — Заключенный доктор? Он еще и этот… педераст? — А кто ж еще, с такой-то мордой? Ты что, уже с ним познакомился? — засмеялся Нотт. — Поздравляю. Он тут нам всем надоел до невозможности, теперь и за тебя возьмется. Любитель повоспитывать подрастающее поколение. Небось бывший преподаватель. — Гарри с ним поспорил немного в библиотеке, — улыбнулась Германика. — Ничего страшного. И никакой он не педераст, не выдумывайте. — Мне дядя его привел для подготовки. Я же на медицинский поступаю. Ну и вот. Прямо с доставкой на дом, представляете? — Ну ты попал, — протянул Гойле. — Он из тебя душу вытрясет. — Не вытрясет, — сказал Драко. — Поймаем и сами из него вытрясем все, что захотим. Он бесправная сволочь, и нечего перед ним тушеваться. Ясно, Поттер? Не тушуйся! — Постараюсь, — пробормотал Гарри, жалея, что заговорил о Доке. — Давайте лучше споем, — предложила Джерлинд, явно уловив перемену в настроении Гарри. Он подумал, что ее сейчас все поднимут на смех, но, к его удивлению, идею подхватили. Через минуту все слаженно тянули молодежный гимн, и Гарри тоже стал открывать рот, чтобы никто не заподозрил его в нежелании петь. Гимн закончился, и Дудли предложил поймать в радиоприемнике музыку и потанцевать вокруг костра. Из динамика неслась «Лили Марлен», Гарри танцевал с Джерлинд и слушал ее болтовню, а сам думал о Доке. Эта странная личность занимала все его мысли, и выгнать его из головы никак не получалось. Зачем, зачем они о нем заговорили? Зачем сказали, что Док — педераст? Так это или нет, в конечном итоге, неважно, но игру воображения было уже не остановить. Гарри чувствовал, что попал. С фантазией у него проблем никогда не было, а тут такая тема. Из темноты послышался голос, звавший кого-то. В круг света от костра вдруг вошла грузная пожилая дама, и раздались приветственные крики: — О, фрау Лангботтом! — Добро пожаловать к нашему огоньку! Звучали они вроде бы и добродушно, но слышалась в них насмешка. Дама выглядела странно: одетая в нелепые многослойные юбки, в огромной шляпе, которую венчало чучело орла, держащего в когтях свастику. Что за пугало? — Герман!!! — голос у нее был выдающийся. — Внук! Ты где?! — Ба, ну чего ты? — Герман материализовался у костра, подошел к даме и взял ее под руку. — Я же сказал, что приду к десяти. Не надо меня разыскивать! — Ты еще юный и нуждаешься в контроле, внучек, — гудела старуха. — Пошли домой. Герман наскоро помахал всем, прощаясь, и был утащен в темноту. Стали собираться и остальные. Драко сообщил, что у входа в парк его ждет автомобиль с шофером, и предложил подвезти Гарри и Дудли. Дудли обрадованно согласился и принялся сгребать в кучу подарки. Потом сердечно прощался с Гойле и Краббе, с которыми, кажется, близко подружился, и заручался их обещаниями прийти в гости. Гарри сказал, что проводит Джерлинд и ее брата и, не дожидаясь ответа, быстро пошел вперед, догоняя Уизерлей. Садиться со Шлиммом в машину и выслушивать очередные расовые бредни не хотелось. Хотелось в одиночестве пройтись по темным улицам, где заливались дрозды, и подумать о Снапе, который совсем не похож на педераста.***
А профессор мюнхенской клиники Альбус Бруммер совсем не был похож на врача. С аккуратно подстриженной белой бородой, в костюме, с массивными часами на запястье, он напоминал, скорее, фабриканта. Успешного, довольного жизнью дельца. — Вы знаете, почему вы здесь, Герхард Поттер? — Нет. И мои родные до сих пор не знают, что я здесь. Они волнуются, нужно предупредить их… — Они в курсе, я только что телефонировал герру Дурслеру. И он не против вашего здесь пребывания. Мало того, он его оплатит. — Да?.. — Гарри обмяк на стуле. Продержаться эти ночь и утро ему помогала только мысль о том, что рано или поздно удастся дозвониться домой, объяснить, что произошла ошибка, и вера в то, что дяде будет совсем несложно вытащить его отсюда. А тот, получается, знает, что Гарри здесь… и не торопится? — Так вы догадываетесь, почему оказались в нашей клинике? — Нет. Я в полном порядке. — Вы заблуждаетесь, юноша. Думаете, если у вас на месте руки-ноги и не болит желудок, вы здоровы? — Бруммер резко подался вперед, и Гарри от неожиданности едва удержался, чтобы не отклониться назад, подальше от внимательного взгляда. — По-вашему, связь с мужчиной, сексуальная связь, я имею в виду, — это нормально, это признак здоровья? Нет, молодой человек. Не нормально и никогда не было нормальным! Так считаю я, поколения врачей до меня, немецкий народ и ваш дядя в частности. — Это неправда, вы ошибаетесь, — Гарри постарался сказать это твердо, но голос все-таки дрогнул, и Бруммер заметил. — Я буду очень рад ошибиться, герр Поттер. Небольшое обследование, и, если все в порядке, я принесу вам свои извинения и немедленно отпущу домой. Сигнал поступил, и я не могу его игнорировать. Вы же не хотите переехать отсюда в лагерь? — Какое еще обследование? Какой сигнал? — Не волнуйтесь, это быстро. Немного неприятно, но ведь вам важно, чтобы с вас сняли все подозрения и отпустили к родственникам? Ваш врач, Марк Нейр, скоро подойдет и все вам объяснит. Через час Гарри сидел на кровати, морщился и вздрагивал, стоило вспомнить, в чем заключалось то обследование. Он очень старался говорить уверенно, держаться с достоинством, контролировать дыхание и смотреть на россыпь порнографических открыток как можно равнодушнее. Он еще думал, что можно выкрутиться, когда его попросили раздеться, осмотрели со всех сторон, когда этот Марк Нейр взял двумя пальцами его член, обнажил головку и быстро, но больно взял мазок. Но когда он попросил повернуться, наклониться и раздвинуть руками ягодицы, Гарри понял, что все его вранье сейчас вскроется. Поймет, увидит, не дурак же он, и все, что можно попытаться сделать, — наврать, что он все равно не был ни с кем. Раз он и так уже для всех больной извращенец, стоит сказать, что он просто экспериментировал с чем-нибудь… подходящим по размеру. С теннисной ракеткой, например. Ведь он действительно когда-то пробовал, пусть и не таким радикальным способом.***
В новом доме, в комнате под крышей, жаркими летними ночами было душно. От клумбы под окном пахло ирисами и лилиями, стрекотали сверчки. Тело покрывалось испариной, и Гарри, сбив тонкое одеяло в ноги, крутился в кровати, не понимая, хочется ему пить, в туалет или чего-то еще. Дудли уже храпел за стенкой, а к нему сон так и не шел. Гарри вспоминал пикник, разговоры, лица. Пушистые волосы Джерлинд, странную Миртл, которая не спускала с него глаз. Щеголя Драко, который за весь день сумел не помять и не испачкать форменные брюки. И то, как он смотрел на Гарри при разговоре о привидениях… Хотя нет, во время разговора о том фильме про педерастов он смотрел еще внимательнее. Неужели подозревает? Но… Гарри не в чем подозревать — он тоже говорил про Снапе, как все. Конечно, они просто глумились над этим Доком. С таким лицом и поведением немудрено, что тебя в спину будут называть педиком. А вдруг все же правда? Вдруг этот хваленый Док с золотыми руками упрятан в концлагерь как раз за это? Может, он этими самыми руками трогал какого-нибудь мужчину. Мысли вернулись к недавнему уроку. Что он говорил про «Акушерство»? Ради картинок? Что там такое, на странице триста девяносто четыре, Гарри не помнил. Включив фонарик, отыскал книгу, пролистал и вгляделся в иллюстрацию. Под заголовком «Сoitus» совокуплялись мужчина и женщина, причем у женщины было такое выражение лица, словно ей до чертиков надоели и сам акт, и партнер. Гарри, не отрываясь, глядел на картинку — так долго, что ему начало казаться, будто фигурки двигаются. Мало того, показалось, что под мужчиной не женщина вовсе. Это парень запросто раздвигает ноги и позволяет вот тому, который сверху, проникать в задний проход. Гарри глубоко вздохнул. Звучит кошмарно, но почему тогда это не кажется таким уж противным? Под окном пронзительно вскрикнула ночная птица, вспугнула робкие, но будоражащие мысли. Гарри захлопнул книгу, погасил фонарик и лег в постель. Быть гомосексуалистом опасно, но хотя бы подумать об этом в тишине и темноте можно? Неужели им настолько хочется противоестественного секса, что они готовы рисковать здоровьем и свободой? И если ощущения того, кто сверху, Гарри более или менее мог себе представить, то что чувствует тот, кто подставляет зад, вообразить не получалось. Что если попробовать? Палец тоньше члена. И если удастся раздобыть презерватив, то Гарри готов на эксперимент. В конце концов, все известные врачи ставили опыты на себе. Он готов повторить их путь. Нужно обязательно узнать, каково это — быть гомосексуалистом, и если в этом нет ничего хорошего, переключиться полностью... да вот хотя бы на Джерлинд. На следующий день Гарри распутывал поливальный шланг, когда его поманил Дудли. Выглядел он одновременно решительно и растерянно. — Ты знаешь, что отец ездит в город по воскресеньям? — спросил он, протирая тряпкой газонокосилку. — Знаю. А что? — А то, братишка. Хватит нам киснуть. Нас ждут великие дела. Краббе и Гойле обещали веселое приключение в следующее воскресенье. Пять километров через лес, и мы у лагеря. А там что-нибудь придумаем. — Что именно? Гарри не нравились туповатые Краббе и Гойле, и от их затей он не ждал ничего хорошего. — Ну-у… в лагере есть бордель? Слышал? — Бордель? Да ладно! — Серьезно. Если дать на лапу блокфюрерам, мы все сможем там поразвлечься. Я так вот не против, у меня уже яйца звенят, Паркинсен и Булстроде даже близко к себе не подпускают, а эта рыжая вообще чуть глаза не выцарапала. — Дядя же узнает — убьет, — не зная как реагировать на откровения брата, сказал Гарри. — Не узнает. Винцент там постоянный клиент, все под контролем, у всех рот на замке. Гарри покачал головой: — Это без меня, я не хочу. — Не хочу-у, — передразнил Дудли, — не братец, а баба какая-то, — заключил он, отходя и включая газонокосилку. А Гарри открутил кран и долго смотрел, как струя воды бьет в сухую землю и скатывается шариками пыли. Если бы Дудли только знал, что он задумал, то не сомневался бы насчет «бабы». Гарри точно знал, что презервативы у Дудли есть, но искать их в комнате брата было опасно. Он понятия не имел, где тот их прячет. А вот дядя хранил запас уже много лет в одном и том же месте — в шкафу под стопкой постельного белья. Осталось дождаться, пока тетка отойдет от спальни подальше, и стянуть один. Та, как назло, именно сегодня чувствовала себя неважно и лежала в кровати. Положение спасла Дора — на кухне с оглушительным звоном разбилась посуда, и тетка резво подскочила. Свои драгоценные сервизы она бы спасала, даже будучи при смерти. Пока тетка громко отчитывала Дору, Гарри, торопясь и волнуясь, копался в постельном белье. И едва успел спрятать квадратик фольги в карман шорт, как раздраженная Петра вернулась. — Я ее уволю. Мало того, что у нее волосы то розовые, то черные, так она еще разбила две суповые тарелки из сервиза с маками. Гарри, ты зачем здесь? — Низачем, тетя, отдыхай. Он выскользнул за дверь и до самого вечера старался не думать, что у него в ящике стола теперь лежит презерватив для самого настоящего натурного опыта. Если бы будущий доктор Герхард Поттер вел журнал, то последней строчкой шла бы запись: «Эксперимент провалился». Еще раз проверив, крепко ли заперта дверь, Гарри лег в кровать, стянул и бросил на стул трусы. Потом надел на палец презерватив, подумал и просунул в резинку второй — уж если имитировать половой акт, то с более реальными размерами. Для верности обмакнул пальцы в баночку с кремом, который стащил у тетки уже перед самым сном. Потом, сосредоточенно глядя в потолок, он широко раздвинул ноги и слегка протолкнул пальцы внутрь. Ничего приятного в этом не было, только странное ощущение чего-то лишнего. Но, может, это только сначала? Ведь во время секса член должен входить так, чтобы задевать простату. Чуть поерзав, Гарри вогнал пальцы глубже. Стало больнее и неприятнее. Сколько он ни пытался нащупать простату, ничего не получалось. Точнее, может, он и дотрагивался до нее, но пальцы в презервативе потеряли чувствительность, а вот зад, наоборот, горел огнем, еще и щипало, видимо, от неподходящего крема, и единственное, чего хотелось, — это вытащить из себя все лишнее. Но, решив идти до конца, Гарри закусил губу, взял в кулак невозбужденный член и протолкнул пальцы на всю длину. И, сам от себя не ожидая, ахнул от боли. — Эй, ты чего там? — послышалось со стороны окна. Дудли еще не спал, наверное, торчал на своем подоконнике. — Все нормально, — с трудом ответил Гарри и начал медленно двигать рукой по члену. Возбуждение не приходило, рука затекла, ни о каком удовольствии от стимуляции простаты не могло идти и речи. Было больно и противно. Медленно вытащив пальцы, сняв и выкинув презерватив, Гарри попытался сесть, и боль вернулась. Проклиная все на свете, свое любопытство, дурацкого Дока, из-за которого все это и случилось, и треклятый Охау, Гарри лежа натянул трусы, укрылся и, перед тем как заснуть, решил, что если он и гомосексуалист, то уж точно не из тех, кто раздвигает ноги. Зачем вообще нужен такой мучительный и странный секс, есть же руки, губы и языки? На мысли о губах и языках член напрягся, но Гарри, раздосадованный провалившимся экспериментом, повернулся на другой бок и, послав все к черту, уснул.