Звездопад

      Дядя разбудил Гарри перед работой и сообщил, что Снапе появится в медблоке только к обеду:       — Поэтому не торопись. Лучше быть под его присмотром, пусть потом и придется задержаться подольше.       Гарри с удовольствием протянул время: поболтался по улицам, перекусил и в итоге явился на постылую работу не перед обедом, а после.       И, оказывается, опоздал — Док заметно злился, когда Гарри, взмыленный после велопробега, вошел в гардеробную.       — Потрудитесь приходить в назначенное время, — угрюмо сказал он и глянул так, будто искал, к чему придраться. Но штаны Гарри надел нормальные, был причесан и гладко выбрит, и выгонять его формально не за что: Док в своей робе и с растрепанными волосами выглядел гораздо более вызывающе. Тот, видимо, пришел к такому же выводу, потому что тяжко вздохнул, извлек из недр шкафа белый халат и промолвил:       — Что ж, ступайте за мной. Сегодня дежурный день в пуффе.       Гарри не понял где. Но рассудил, что по ходу дела разберется, и, захватив халат, двинулся следом. К его ужасу и недоумению, они подошли к борделю, и первая мысль была: Док решил перед работой поразвлечься, и его тоже сейчас заставит выбрать себе девицу. Похолодев и вспотев одновременно, он с облегчением вдруг догадался, что это и есть пуфф и что они идут сюда работать. Дежурить.       Какого рода это дежурство, догадаться тоже было несложно.       Неподалеку слонялся заключенный, одетый очень странно — в полосатые зэковские штаны и щегольскую голубую рубашку с распахнутым воротом. Рубашка, впрочем, была пыльная и в пятнах. Волосы его были так живописно растрепаны, что Гарри даже загляделся.       — Эй, Снапе, — заговорил зэк, приближаясь. — Начальства нет, пусти, а? Получишь две марки.       — Исчезни с глаз, Шварц, — сухо вымолвил Док, не замедлив шага. — Пуфф не для штрафных, и ты это прекрасно знаешь.       — Ну-ну. А сам-то ты чего туда таскаешься?       — Работаю, — сказал Док. — Хочешь тоже там поработать? Могу устроить. Но это явно не то, о чем ты мечтаешь.       Шварц притворно завздыхал:       — Вижу, деньги тебя не интересуют, пресытился, хромоножка?       Док не ответил. Они уже заходили в бордель, когда Шварц весело выкрикнул:       — А малыша куда тащишь? Приучать к разврату? Отпусти, ему рано, ему еще в лапту играть надо, а не еб…       — Сириус! — раздался новый крик. Гарри не выдержал и оглянулся, прежде чем закрыть дверь.       К Шварцу подошел зэк в робе и накинутой сверху кофте на пуговицах, очень худой и больной на вид; попытался увести его, взяв под руку.       — Отвяжись, Вульф, еще решат, что я твой ебарь, — сказал Шварц, сбрасывая руку, глянул на остолбеневшего Гарри и вдруг подмигнул ему.       В борделе оказалось уютно, как ни странно. Ковровая дорожка в коридоре, светлые занавески, цветы. Откуда-то доносились голоса и женский смех, и Гарри поразило, что здешние девушки, по-видимому, не считают себя обиженными судьбой.       Док привел его в просторный медкабинет, где сразу же бросалось в глаза гинекологическое кресло за ширмой и высокий стеклянный стол рядом. Помимо него здесь были обычный стол и стулья, высокие шкафы с прозрачными дверками, заполненные пузырьками и инструментами, раковина в углу и диван. Небольшое окно было закрашено и давало приглушенный свет. Впрочем, Док тут же зажег все лампы. Потом надел халат, ловко, не прибегая к помощи, затянул сзади все завязки. Гарри неуклюже, путаясь в рукавах, тоже облачился и кое-как завязал все. Осторожно присел на краешек стула.       Док копался в столе, доставал бумаги, просматривал их. От нечего делать Гарри глядел в его лицо — оно и отталкивало и притягивало — и он пытался понять этот феномен. Возможно, все дело было в том, что рожа неприятная, но умная. Гарри вздохнул, неожиданно шумно, и Снапе поднял на него угрюмый взгляд.       — Что вы расселись, как в гостях? — недовольно сказал он.       — А что делать? — с вызовом спросил Гарри.       — В крайнем шкафу чистые простыни. Одну расстелите в кресле, другую на столе рядом.       — Почему именно вы должны осматривать этих женщин? — спросил он, доставая стопку простыней.       Док уставился, как на идиота, разве что по голове не постучал.       — Может быть, потому что именно я здесь гинеколог? — сказал он.       — Но в прошлый раз вы… гм… консультировали почечника.       Док, который уже встал из-за стола и шагнул к шкафу, мигом обернулся и чуть не взвился:       — Разумеется, консультировал. Эти эскулапы только халаты носить умеют. И шагу не могут сделать без специалиста! И если бы не всеобщий нацистский кретинизм, я бы уже имел ученую степень и собственную клинику!       Док скривился, отодвинул застывшего Гарри, надел перчатки и стал доставать и раскладывать на покрытом простыней столе блестящие инструменты. У Гарри неприятно засосало под ложечкой. Он пригляделся. Кое-какие были знакомы: зажим, щипцы, зеркала на длинных ручках. Другие он видел впервые и не мог даже приблизительно догадаться о назначении.       — Наденьте перчатки, — велел Док, не глядя на него. — И маску. Станете ассистировать при осмотре.       — Я не умею, — зло сказал Гарри. — Меня никто не учил этому.       — Вот и научитесь, — процедил Док. — Будете подавать, что я скажу. И только попробуйте грохнуться без чувств!       Зря он это сказал. Гарри и так подташнивало.       — По морде дадите? — спросил он, не сдержавшись.       Док не ответил: надевал маску. Гарри последовал его примеру и тихо порадовался, что маска пропитана какой-то медицинской эмульсией и заглушает внешние запахи. Тошнило от этого проклятого, проникающего повсюду запаха горелого мяса, и Гарри понимал, откуда он взялся. По дороге сюда он заметил, что две из четырех труб крематория дымят.       В дверь громко постучали, а затем впорхнула белокурая девушка в простом платье.       — Здрасьте, Док, — воскликнула она. — А это…       — А это мой новый ассистент, и стесняться его не нужно, Клара. Садитесь.       Клара оглядела Гарри, отвернулась и затараторила:       — У меня мало времени, я еще должна успеть на кварцевание.       — Успеете, — Док подложил под ее руку резиновую подушечку, стянул плечо жгутом и нацелился в вену длинной иглой шприца. Гарри смотрел как завороженный: куда подевалась вечная хмурость, где злобная гримаса, где недовольный тон? Само очарование. Глядишь, еще и улыбнется.       Закончив забор крови, Док воткнул пробирку в ящичек и велел:       — Клара, давайте в кресло. Поттер, а вы приготовьтесь.       Во всем этом было что-то фантастическое, нереальное. У Гарри слегка плыло в голове от открывшегося зрелища: распятая в гинекологическом кресле девушка и сосредоточенный, с серьезным лицом, Док между ее голых ног. Гарри на какую-то секунду даже зажмурился, но был вынужден тотчас встряхнуться, услышав:       — Зажим с тампоном!       Док действовал удивительно ловко и быстро, почти неуловимыми движениями. Миг — и он требует стекло. Потом второе. А потом стаскивает с рук перчатки, а Клара торопливо спрыгивает на пол.       Гарри выдержал прием еще восьми девушек — взятие материала для анализов, забор крови, инъекции кальция, и среди девиц была та, на которую запал глупый Дудли. Она вела себя скромнее прочих и даже попросила Гарри отвернуться, пока усаживалась в кресло.       Док его игнорировал, все внимание отдавая пациенткам; лишь поторопил, когда не сразу получил иглу для пункции.       А потом осмотр закончился, и пришла пациентка с проблемой. Она втиснулась в дверь боком, обе руки были заняты: прижимали между ног свернутое жгутом полотенце. Док бросился навстречу, помог войти и лечь в кресло, осторожно потянул на себя полотенце. По голым ногам девушки потянулся кровавый след.       Гарри затошнило, и он срочно представил ломтик только что отрезанного лимона. Светло-желтый, истекающий кислым соком…       — Это все периодическая кровь, — простонала девушка. Док ставил ее ноги на подставки, раздвигая их пошире.       — Снимите белье, Эрика, — сказал он довольно мягко и отошел. — Поттер, помогите ей. Разрежьте ножницами.       Стиснув зубы, Гарри сделал и это. Подумаешь, какие-то трусы, ерунда. Тем временем Док приподнял Эрике голову, дал выпить какое-то лекарство, затем бесцеремонно отодвинул Гарри и встал между ее ног.       — У вас маточное кровотечение на фоне периодического. Отслоение эндометрия. Я должен остановить кровь, поэтому терпите, — и стал что-то делать с ней. Гарри не смотрел.       — Утку! — сказал ему Док, и Гарри, едва соображая от паники, торопливо подал пустую эмалированную емкость. — Держи сам!       Но манипуляция оказалась слишком кровавой, да и пациентка стонала и вскрикивала так, словно ее резали живьем, и он не выдержал испытания. Почти выронив утку и на ходу срывая перчатки, бросился вон.       В туалете его рвало всем, что он сегодня съел. Желудок скручивало, по лицу катился холодный пот. Наконец отпустило. Гарри умылся ледяной водой из крана и долго стоял, оперевшись на раковину. Лишь потом нашел в себе силы вернуться в кабинет.       Кресло, к счастью, уже пустовало, окровавленных тряпок не было. Док стоял перед слепым окном, глядя в никуда.       — Идите домой, — не оборачиваясь, сказал он. — И подумайте о выборе другой профессии. Халат оставьте тут, я сам отнесу.       Гарри молчал и не двигался с места.       — Сейчас начнется ужин, — Док наконец посмотрел на него. — Можете отдохнуть до моего возвращения. — И преспокойно вышел.       Гарри без сил опустился на стул. Хотелось домой, в свою комнату. Он мечтал о профессии педиатра и никак не предполагал, что его первыми пациентками станут проститутки. Какой-то абсурдный выверт судьбы.       Не прошло и получаса, Док вернулся. Гарри решил, что теперь предстоит бумажная работа, но тот решил добить его до конца.       — Держите! — он толкнул по столешнице разграфленный листок. — Смена у девочек только что началась. Отмечайте в таблице комнаты, время, имя, позу и фамилию клиента, они значатся на приклеенных к дверям графиках. В дверях есть глазки.       — Что?! — Гарри решил, что ослышался.       Док скривился:       — Вы хоть немного представляете себе суть борделя?       — В целом да.       — Этого мало. Ваш драгоценный фюрер убежден, что необходимо влезать в постель к тем, кого и так лишили нормальной жизни. В борделе разрешена только одна поза — миссионерская.       Гарри молчал, чувствуя, как начинают гореть уши и щеки. Похоже, Док издевается над ним.       — Чего вы ждете? — спросил тот. — Ступайте, проверяйте. Теперь, когда мне вас навязали, я могу скинуть с себя хоть часть обязанностей. Увидите что-то не то — вмешивайтесь.       — В каком смысле?       — Заходите и разъясняйте, как надо правильно общаться с девушкой. Что тут непонятного? Или вам объяснить, как эта поза выглядит?       Гарри вылетел из кабинета, сжимая бумажку потной ладонью, не уверенный до конца, что Док над ним гадко не подшутил.       В дверях и в самом деле были глазки. Он подкрался к первой и уже хотел заглянуть, ведь, если говорить честно, его тянуло увидеть все своими глазами, как вдруг ухо уловило тихий стон, а следом тяжелое равномерное дыхание и скрип. Гарри будто ошпарило, и он отошел, так и не посмотрев в глазок. За некоторыми дверями было тихо, где-то раздавались голоса или смех. Заглянуть отважился лишь дважды: туда, где была тишина, — и оба раза отпрянул как ужаленный: в первой комнате голый, налысо бритый заключенный в татуировках, капо, видимо, трахал лежащую девушку в таком бешеном темпе, что напоминал совокупляющуюся обезьяну, а во второй темноволосая девица старательно сосала член лежащему на кушетке полуодетому парню.       Отходя, Гарри вдруг представил на его месте Дока — какое бы у того было лицо во время этого? Разозлился на глупые мысли и наобум быстро заполнил графы в таблице. В кабинете Док забрал листок и скривился:       — Неужто все соблюдают предписанные правила?       — Да, — не задумываясь, соврал Гарри и заработал долгий, странный взгляд. — Я могу идти?       — Можете, — задумчиво сказал Док. — Халат снимите.       Гарри стащил халат, бросил на спинку стула и ушел, не прощаясь.       В лесу уже стало слишком темно. Он покатил на велосипеде по шоссе и доехал до дома за полчаса — голодный, усталый, перевозбужденный и очень взволнованный.

***

      Бросив велосипед у крыльца, Гарри отворил входную дверь и прислушался. В гостиной гудел голос дяди, тетка, кажется, ему возражала, было слышно, как наверху Дудли колотит «грушу». Но прокрасться незамеченным в свою комнату не удалось: Дора бросила протирать хрустальные бокалы из серванта, прижала палец к губам и тут же шепотом спросила:       — Есть хочешь? Тебе оставили в столовой ужин. Могу подогреть.       После всего увиденного сегодня есть не хотелось. Желудок сводило от голода, но даже думать о еде было противно.       — Не хочу. Только молока выпью. Чего они там, ругаются? — Гарри мотнул головой в сторону гостиной.       — Нет вроде. Но у герра Дурслера очень плохое настроение, я предупредила.       Дора продолжила натирать хрусталь. Гарри на цыпочках сделал несколько шагов, но обернулся:       — Ты почему еще здесь? Домой не собираешься? Поздно ведь уже.       — Герр Дурслер собирался в город, обещал завезти меня. Жду, но боюсь, как бы не забыл, — Дора озабоченно выглянула в окно, — ох и темень! Если что, дашь свой велосипед?       — Бери, у меня завтра выходной.       — Бабку Лангботтом удар хватит. Соседка моя, — пояснила Дора в ответ на недоуменный взгляд, — вечно у окошка дежурит день и ночь. Уверена, что приличная фройляйн на велосипед не сядет, а меня она считает о-очень приличной. Может, потому, что я мимо ее дома в платке хожу. Увидит розовые волосы — в обморок же упадет.       Но Гарри уже не слушал Дору, он пытался разобрать, о чем говорят в гостиной.       —…И что прикажешь делать, Петра? Завтра прибудет несколько вагонов. Заключенных нужно разместить. Их нужно кормить, в конце концов. Они здоровые и сильные, они могут работать. А те, другие, уже нет. И куда их, может, отпустить?       Тетка отвечала тихо и неразборчиво.       — Да что вы за цацы такие! Запах! Дым! А Реддле, думаешь, не жег? Да у него печи не остывали, это я еще чего-то жду, тяну. Думаю, не будет ли мой дорогой супруге неприятно нюхать гарь в ее чудесном цветнике. А когда мы ездили в гетто за покупками, тебя все устраивало? Напомнить, по какой цене ты взяла меховое манто? Дай сюда коньяк!       — Хватит, Вернер! Уже поздно, тебе завтра на работу, держи себя в руках.       — В рука-ах?! — неожиданно взревел дядя так, что Гарри едва не подпрыгнул, а Дора за спиной уронила ключ от серванта. — А если завтра прибудет еще состав? Битком набитый евреями и коммунистами — будь они все прокляты! С захватом СССР они там, наверху, как с ума посходили. Всю толпу придется расселять, одевать. Проводить медосмотр. А старых куда? Немощных, больных, хромых?       На «хромых» сердце Гарри вдруг екнуло. Ведь дядя не Дока имеет в виду? Док ценный, нужный. Нужный не Гарри, конечно, но тем девушкам в борделе точно.       Стало тихо. Было слышно, как булькает жидкость, как на стол со стуком опускается бутылка, как дядя шумно выдыхает и ворочается в кресле.       — Так что, Петра, оставь возмущение при себе. Ты знала, куда ехала и чем твой муж будет заниматься. Крематорий работать будет, как бы ты и твои подружки ни морщились. Работал до меня и будет работать после. Мы с Герхардом провели в лагере сегодня весь день и, как видишь, живы. Кстати, он разве еще не вернулся?       Гарри быстро отпрыгнул от дверного проема и, уже поднимаясь к себе по лестнице, окликнул Дору:       — Бери велик. Дядя сейчас точно никого не повезет.       И скрылся в комнате.       Закинув руки за голову, он лежал и смотрел в потолок, слушал стрекот сверчков и скрип кроватных пружин в комнате Дудли. Брату тоже не спалось. Тело чесалось, да и немудрено, если вспомнить, сколько Гарри тер себя мочалкой. Он стоял под горячей водой и раз за разом смывал с себя пот, кровь, ужас, запах гари и ту неловкость, что пришла, когда он подсматривал в глазки. Если бы из головы можно было так легко вымыть воспоминания, слить их в какую-нибудь большую миску и никогда больше не доставать оттуда...       Ужасный день, и Док делал его еще ужаснее. Смотрел со злостью, с презрением. За презрение было особенно обидно. Ненавидеть можно равного, а презирать — только никчемного сопляка. В том, что он для Дока никчемный сопляк, Гарри не сомневался.       Вот бы выучиться, получить докторскую степень, стать светилом медицины и приехать снова сюда, в Охау. Посетить лагерь, провести несколько показательных сложных операций, а Док в полосатых штанах стоял бы рядом, держа утку, да убирал окровавленные тряпки. Можно даже было бы сделать вид, что не узнал, чтобы не думал, что он такой… запоминающийся.       С мечтательной улыбкой Гарри повернулся на бок и закрыл глаза. И все поменялось. Он сам лежал в этом странном и неудобном гинекологическом кресле, а Док в перчатках и белой маске, надетой так, что видны только глаза, трогал и мял везде, водил по члену, надавливал пальцем у заднего прохода. И Гарри хотел бы свести ноги, но не мог, а потом… Негромкий стон Дудли за стенкой вырвал его из дремы. Что за свинство, мастурбирует, вспоминая свою девушку, не дает досмотреть сон. Не успев удивиться странным сновидениям, он повернулся на бок, подумал, что был бы не против посмотреть, как кто-то так же поиздевается над Доком, как он сегодня над самим Гарри, и наконец заснул.       Его желание сбылось намного раньше, чем он предполагал. Он шел по Мюнхенштрассе, пинал мяч и размышлял, занял Драко Шлимм со своей компанией футбольное поле в парке, или удастся всласть позабивать голы с Рональдом и Германом. Рядом шла Германика Гранхер и рассудительно вела с Гарри беседу, не обращая внимания на то, что он толком не слушает:       — Думаю, после того как окончу университет, вернусь сюда. У нас здесь, в Охау, целый концлагерь, это очень интересно. Обособленное общество со своими устоями, со своими сложностями, от которых все отмахиваются. Они преступники, но не рабы и не должны работать бесплатно на красильном комбинате. Их труд обязательно должен оплачиваться. Кстати, спроси у дяди, могу я передать заключенным теплую одежду?       — Что? — очнулся Гарри.       — Вязаные шапки. Пятнадцать штук. Я сама их вяжу и хочу передать в лагерь в качестве гуманитарной помощи. У меня неплохо получается. Смотри, эту сумку я тоже связала сама.       Гарри недоверчиво пригляделся к кривому, не слишком аккуратно связанному блину на тесемках. Он представил, как будут выглядеть в шапках Германики и без того убого одетые зэки, и едва сдержал улыбку.       — Спрошу.       — Спасибо. Я предлагала их еще герру Реддле, но он и слушать не стал. Да что одежда! А досуг?       — Что досуг? — не понял Гарри.       — Его нет! Что делают заключенные, когда приходят с работы? Ужинают и ложатся спать. И так годами! Ты считаешь это нормальным?       По лицу Германики Гарри понял, что сама она так категорически не считала. Пришлось молча пожать плечами. Германика, кажется, приняла это за согласие.       — Ни культурного отдыха, ни спорта. Ну, допустим, устроить в лагере кинематограф сложно, хотя я так не считаю. Но театр? Что мешает вечерами репетировать спектакли и показывать их в праздники? Наверняка бы нашлись желающие проявить талант. Отдохнуть душой от постылой работы.       — Ну-у…       — И спорта нет. Ну хотя бы элементарное. Бег, бокс. Командные соревнования. Получается, в великой стране, где проводились последние Олимпийские игры, между прочим, столько народа не охвачено физкультурой. Это позор, я считаю.       Гарри хотел было рассказать ей о бесконечном тяжелом труде, о человеческом муравейнике вокруг строящегося барака. О том, что спорт добьет слабых. И что театр — последнее, что хотели бы видеть заключенные после двенадцатичасового рабочего дня. Что ни о какой оплате труда не может быть и речи. Неужели Германика не знает о скудных порциях дурной еды, об условиях на грани выживания? Но, посмотрев на нее, так увлеченную планами, решил пока промолчать.       — Стой. Там что-то происходит.       Германика дернула Гарри за рукав рубашки, остановилась и прислушалась. Впереди, за поворотом, скрытым раскидистой пышной ивой, кто-то шумел и ругался.       Пригнувшись, Германика нырнула под густые ветви, и Гарри, пожав плечами, забрался следом. В зарослях уже сидела Джерлинд Уизерль, она смеялась:       — Ох и представление! Я думаю, бабка его доконает. Она самого Реддле не боялась, тростью на него замахивалась, а с этим заморышем справится в два счета.       Посередине улицы стояла Августа Лангботтом. Гарри узнал ее по древнему, наглухо закрытому платью и сумасшедшей шляпе с чучелом орла. Бабка эта была со странностями, и Гарри всегда старался отойти от нее побыстрее, когда сталкивался в универмаге или на почте. Старуха, найдя жертву, подбегала, хватала за руку и громко начинала восхвалять Германию, говорить о долге и чести, непременно вспоминать погибших за Родину сына и невестку. Хорошо если ее сопровождал Герман: тогда он заговаривал и уводил бабку, а если нет — ее собеседнику оставалось только сочувствовать. Сейчас же Германа рядом не было; Гарри узнал в стоявших рядом женщинах фрау Розенштокк и фрау Краббе да еще фройляйн Карофски — некрасивую старую деву с корзиной для овощей.       Но вот фрау Лангботтом сделала шаг в сторону, и стал виден ее невольный слушатель. В полосатой робе, в такой же полосатой шапочке, в расклеившихся старых ботинках, устало сгорбившись, перед ней стоял Док. Гарри прислушался и похолодел. Августа крыла его отборными ругательствами. Да за одно такое Гарри летел бы из медблока до самых ворот! А перед Августой Док стоит как миленький и только морщится.       — И такого полосатого говна по стране тысячи! Сидите в загонах, как овцы, блеете и гадите, и никакого от вас толку! Нормальные люди служат Германии, погибают за нее, как мой Франц, носят форму и фуражку. А что носишь ты? Что за тряпка у тебя на голове? Да и кто даст такому чучелу фуражку? Вот тебе бабская шляпа! Только ее ты и заслужил, проклятый коммунист. Носи и помни, хоть у тебя и болтаются яйца между ног, а все равно ты баба.       С этими словами она сняла свою шляпу и нахлобучила на голову Доку.       — Что вы делаете?! — не выдержала фрау Розенштокк.       — Прекратите немедленно, — поддержала ее Карофски, — не видите что ли, это наш Док!       — «Ваш Док»! Скажите, пожалуйста. Дуры! Вы все просто дуры и шлюхи. Раздвигаете ноги перед этой лагерной вшой и думаете, с вас на том свете не спросится?       — Ну вам-то я уж точно без надобности, — негромко сказал Док, снимая шляпу.       Гарри в панике оглянулся на приятельниц. Джерлинд, приоткрыв рот и вытянув шею, жадно ловила каждое слово, похоже, она была в восторге от неожиданного развлечения. Германика хмурилась и качала головой. Гарри уже собирался выскочить из-под ивы и прекратить унижение. Пусть это всего лишь противный Снапе. Точнее, даже хорошо, что именно он так удачно подвернулся. Выбраться из-под ивы, высказать бабке все, что он о ней думает, и пусть бесятся оба. Особенно приятно было бы посмотреть на выражение лица Дока, которого опять защитил тот, кого он ни капли не ценит.       Из-за угла дома вынырнул запыхавшийся Герман и, вцепившись в руку бабки, начал шептать ей на ухо. Германа бабка слушалась не всегда, но в этот раз замолчала, выдернула из рук Дока свою шляпу и заковыляла за красным как рак внуком.       — Покажите вашу бабушку психиатру, Лангботтом, — негромко сказал вслед Док. — Боюсь, без медикаментов тут уже не обойтись.       — Я тебе покажу медикаменты, наглый врун! — немедленно оглянулась Августа и замахнулась зонтиком, но передумала и вновь покорно двинулась за Германом.       — Эх, жалко, что так мало. Вот это цирк! — хихикнула Джерлинд.       — Молодец Док, — задумчиво сказала Германика. — Не стал обижать больную женщину. Какая выдержка. Я бы не смогла смолчать.

***

      Всю ночь Гарри снились медблок и работа. Он завязывал Доку на спине тесемки халата, подавал инструменты, мыл утки и почему-то окна. Док все ухмылялся, и Гарри нервно искал причину этих усмешек. В конце концов обнаружил, что весь день проходил, забыв надеть штаны, и проснулся от ужаса.       В комнате еще было серо, тянуло в окно прохладой с реки, в березовой кроне чирикала ранняя пташка. Зевнув, Гарри откинул одеяло и решил, что раз сегодняшний день в лагерном медблоке снова обещает быть кошмарным, то нечего оттягивать неприятности. Умытый и одетый, он спустился вниз, удивляясь, что в доме так тихо.       — Дора, а где все?       Та сунула в духовку омлет и выпрямилась:       — Так воскресенье же. Все спят. А ты чего в такую рань вскочил?       Гарри только махнул рукой и снова побрел по лестнице наверх. Сны снятся о работе, в воскресенье подскакивает на работу. Что дальше? Начнет рассказывать за столом, кому что сегодня отрезали или кого умертвили? С Доком до такого дойти очень просто.       Никаких планов на выходной Гарри составить не успел. Рональд Уизерль уехал с отцом в Мюнхен, Герман крикнул из окна, что выйти не может, поэтому первая половина дня прошла совершенно бестолково. Он сходил отправить дядино письмо тете Маргаретт и заодно поразглядывал новую серию марок «Скачки» с обнаженными наездниками, помог Доре принести продукты по отоваренным карточкам, привел в порядок удочки, решил, что дополнительные грузила и крючки на крупную рыбу ему не помешают, и отправился в магазин.       Охотничья и рыболовная «Лавка Олливандера» давно манила Гарри, но не было повода зайти. И вот теперь, расплачиваясь за покупки, он посматривал на витрину с оружием. Хозяин лавки заметил и усмехнулся:       — Нравится, молодой человек? Охота — особый вид искусства. Вы думаете, здесь главное правильно выбрать оружие? О нет. Это оружие выбирает вас. Вот, примерьте-ка. — И подал ружье с укороченным стволом и узором на прикладе. — «Зауэр», шестнадцатый калибр, тройное запирание, довольно легкое.       Гарри неловко взял ружье и прицелился.       — Видите, вам неудобно. Не подходит. А вот это «Грейфельт», двенадцатый калибр, кучность боя просто потрясающая. А как сбалансировано, чувствуете?       Гарри вскинул ружье, навел на мишень за прилавком.       — А так очень хорошо. Словно для вас сделано. Я даже вам скажу по секрету, когда-то давно точно такое купил у меня бывший комендант, герр Реддле, и, смею надеяться, оно до сих пор служит ему верой и правдой.       Ружье словно стало продолжением рук: удобно лежало в ладонях, ладно прилегало к плечу, прицел указывал точно в центр мишени. Шикарная вещь. Гарри вздохнул и отложил его на прилавок.       — Может, когда-нибудь потом. У меня день рождения скоро.       — Вот и отлично! — Олливандер ловко завернул в бумагу крючки и поплавок. — Мечты должны сбываться. Тем более это не бесполезные финтифлюшки, это оружие. Подарок для настоящего мужчины.       Погруженный в думы о собственном ружье, Гарри шел через парк, когда услышал за спиной негромкий оклик. Драко Шлимм вынырнул из зарослей и подал руку:       — Хайль. Какие планы на вечер?       — Пока никаких, а что? — насторожился он.       — Да ничего особенного. Приглашаю в гости. Отец собирает взрослых на ужин и бридж. Ну и я тоже. Будут Краббе, Гойле, Мульцибер и Нотт. Твоего брата я уже позвал, даже Гранхер уговорил, хотя это было нелегко. Ну так что, придешь?       — А Уизерлей?       Драко скривился.       — Вот еще. Пусть копаются в огороде, зачем им бридж? Приходи, познакомишься с Реддле. Он дружит с моим отцом и обещал быть. Неординарный человек с интересными взглядами на проблемы общества.       На этих словах Гарри вспомнил Германику с ее шапками и театром, но, очевидно, она и Реддле видели решение проблем по-разному.       — Послушаем пластинки. У меня есть новая, с песнями Лале Андерсен. И настоящим кофе угощу, отец достал на черном рынке.       Драко хоть и стоял небрежно, с ленцой поглядывая по сторонам, но уговаривал так настойчиво, что Гарри подумал: почему бы и нет? В понедельник снова работа, так хоть сейчас, на один вечер, расслабиться и провести его в компании. Да и присмотреть за Дудли бы не мешало. Мало ли в какую авантюру его снова втянут тупоголовые Краббе с Гойле.       — Я приду.       — Отлично. Жду в семь.       Драко кивнул и растворился в тех же зарослях, откуда появился.