На работу он явился мрачный: всю ночь болела голова, гудели нескончаемые эскадрильи прямо над крышей, Драко во сне назойливо повторял: «Давай вместе подавать заявления в партию!» — и Гарри устал отмахиваться от этого щедрого предложения.
Дел было невпроворот — опять наблюдать за пациентами Биккеля после инъекций и записывать в журнал все изменения в их самочувствии: муторное, тошное занятие. И Дока не было — ушел по делам и пропал на полдня. Гарри наблюдал, вносил записи и все время поглядывал в окно поверх закрашенной полосы. Наконец мелькнул знакомый силуэт. Гарри позвал медсестру, сказал, что ему надо отлучиться, всучил ей журнал и поспешил навстречу. Перечить ему никто не смел, и он этим вовсю пользовался. Не ради себя — ради Дока.
— Профессор! — Док уже вошел в гардеробную и надевал халат. — Давайте помогу!
— Спасибо, я вполне справляюсь, — ответил Док, не давая шанса подойти и невзначай прикоснуться.
— У меня к вам дело.
— Ну идемте, раз так, — вздохнул тот.
Они пришли в его кабинет. Док сел за стол и принялся выгружать кипы бумаг из ящиков, выдвигая их один за одним.
— Слушаю вас, — буркнул он. — Что вы хотели?
— Вот. — Гарри приблизился к столу и поставил на него круглую картонку. — Это вам… от меня. Ну… то есть не я его сделал, конечно. Но он был мой, и…
— Стоп. Что это такое?
— Посмотрите.
Док снял крышку и увидел четвертинку торта, облитую розовой глазурью. Черные глаза в немом изумлении уставились на Гарри.
— Ну… это торт. Именинный. У меня вчера был день рождения.
Док с лицом до того серьезным, что Гарри заподозрил неладное, встал и протянул руку:
— Поздравляю.
Гарри с волнением ухватился за теплую сухую ладонь и крепко сжал. Док попытался выдернуть ее, но он стиснул пальцы еще крепче и для верности прихватил второй рукой.
— Ведете себя, как лемур, — невозмутимо заметил Док, прекратив попытки освободиться.
— Почему? — опешил Гарри.
— Они вот так же хватаются за все подряд.
— А я не за все подряд хватаюсь, — парировал Гарри, поражаясь этому разговору, которому их соединенные руки придавали оттенок безумства.
— Я заметил, — хмыкнул Док. — Но это не объясняет самого факта.
— Разве надо объяснять? — спросил он севшим от ужаса голосом и замолк. Док смотрел пристально, не отводя глаз, и читал, казалось, все сокровенные мысли. И ему они не нравились.
Гарри вздохнул и выпустил руку. Придвинул к Доку коробку:
— Глюкоза, углеводы и все такое. Не вздумайте отказываться.
Док помолчал и спросил совсем о другом:
— Вы готовы сегодня дежурить в пуффе? Ну, не бледнейте, будущий великий врач, в этот раз только терапевтический осмотр.
Когда поток девиц иссяк, и оставалось лишь заполнить бумаги, Гарри сел на крашеный табурет, привалился спиной к стене и стал наблюдать, как Док пишет. Господи, почему ты допустил, чтобы этот стол, заваленный журналами и медкартами, и этот человек с хмурой профессиональной сосредоточенностью в лице оказались не в клинике, не в университете, а в борделе лагеря смертников?
— Вы никогда не думали о побеге? — внезапно спросил Гарри.
Док вздрогнул, бросил писать и уставился на него.
— Что за фантазии? — медленно проговорил он.
— Просто подумал. Ведь это шанс… — и запнулся, не договорив.
— Шанс на что? Повиснуть на «колючке», корчась от удара током? Получить автоматную очередь между лопаток? На что?
— На свободу! — сказал Гарри, вскакивая. Так он и знал, с этим человеком невозможно спокойно говорить, даже если речь о его жизни и смерти! — Вам вообще не надо сбегать, вы можете выходить за ворота. Не вернуться однажды в лагерь — и привет.
— Это вы, похоже, с приветом, — скривился Док. — Как вы представляете себе эту «свободу» — в стране, где каждый натаскан на доносы, а ищейки Мюллера и Гиммлера разве что в кровати гражданам носы не засовывают? Скрываться в лесах? Зарабатывать на хлеб подпольными абортами? Что-нибудь еще, столь же восхитительное?
— А что, лучше сидеть здесь и ждать приговора?— пробормотал Гарри, которому хотелось плакать, оттого что Док прав и надежды нет, хоть умри.
А тот встал и подошел почти вплотную. Очень тихо, проникновенно спросил, касаясь лица теплым дыханием:
— Вам что-то известно о готовящемся в лагере побеге? Скажите честно. Это очень серьезно.
— Нет, — прошептал он, отводя глаза.
— Вы понимаете, что в случае массовой попытки сбежать будут огромные жертвы? Если вы что-то слышали, что-то знаете, я вам советую любым способом и как можно скорее предупредить вашего дядю. Вы понимаете меня?
Гарри угрюмо молчал.
— Побег — это идиотизм, — говорил Док, возвращаясь за стол. — И не выход.
— А что тогда выход?
— Подавать апелляции, добиваться пересмотра дела в рейхсканцелярии. Я выйду тогда и только тогда, когда мне вернут доброе имя, звание и место в клинике. И никак иначе. А скитаться — это гнилая романтика.
— Ну так что? — жадно спросил Гарри. — Вы их подаете? Апелляции?
Он был уверен, что Док непременно расскажет, как много он уже подал прошений и как не ценят нацисты такого специалиста, но тот лишь махнул рукой.
Дома Гарри покружил по комнате, потом подпер дверь гирей, которую неизвестно зачем подарил ему год назад Дудли, и сел за стол. Док прав, побег не метод. Будут трупы. Будет разбирательство, и неизвестно, как Реддле решит наказать дядю Вернера.
Гарри достал бумагу и ручку, подумал и поменял ручку на карандаш. Вряд ли бы у зэков нашлась хоть одна ручка. Потом подумал еще и убрал чистый лист обратно в стол. Такой бумаги в бараках не нашлось бы тоже. Пришлось отодвигать гирю, спускаться на кухню и, постоянно оглядываясь, рыться в мусорном ведре. Серая оберточная бумага в масляных пятнах, вроде той, в которой Доку продали сахар, показалась подходящей.
Стянув с трюмо карманное зеркальце, Гарри снова подпер дверь и взял карандаш. Приставив зеркало к бумаге и глядя в отражение, он попробовал написать первую строчку. Почерк испортился, но все равно был легко узнаваем. По нему дядя вычислит его в два счета. Непонятно, почему этот бесполезный способ так часто описывают в шпионских романах. Дело пошло веселее, когда Гарри переложил карандаш в левую руку и начал писать печатными буквами. Получалось криво, и на записку ушло больше получаса. Он сумел уместить на клочке бумаги предупреждение о побеге с крыши и через ворота, решил, что получилось убедительно, и спрятал записку в карман. Осталось найти момент, чтобы подсунуть ее дяде.
Случай подвернулся через два дня.
— Заберешь меня после обеда, поедем в банк, — говорил дядя шоферу, а Гарри на заднем сиденье усиленно делал вид, что спит. Если дядя скажет то же самое ему, зайти в администрацию не будет повода.
После обеда, покрутившись у администрации и убедившись, что у входа никого нет, он с независимым видом взбежал по ступеням и толкнул дверь. Ведь нет ничего подозрительного в том, что племянник после трудового дня зашел к дяде. В коридоре его поджидал неприятный сюрприз: уже знакомый противный старик, хозяин серой кошки, возил шваброй по мокрому полу. Он неприязненно глянул, и в сумраке, после яркого солнца, показалось, что у него красные, опухшие глаза, словно этот тип мог над чем-то плакать. Старик промолчал, и лишь когда Гарри на цыпочках прокрался мимо, забормотал под нос:
— Целый день наводишь тут порядок, а они грязь с улицы таскают и таскают. А ты моешь и моешь. А Фрау Норрис пропала. И два дня ее ищешь, и три, а ее все нету, а эти все ходят.
«Сумасшедший, — подумал Гарри. — Носится со своей кошкой, как с родной внучкой”.
К счастью, старик тут же завернул за угол, и он решился: громко постучал в дверь и, не дождавшись ответа, наклонился и быстро протолкнул записку в щель внизу.
После шел к воротам, и на душе было легко: он чувствовал, что сделал что-то очень правильное, Док бы одобрил.
То, что дядя получил записку, Гарри заподозрил вечером. Вернер был хмур и задумчив, долго разговаривал по телефону, запершись в кабинете, не вышел к ужину. А когда через день он увидел, что в проулке, между бараком №31 и забором, маячит охранник с собакой, то убедился в этом окончательно.
В хорошем настроении он забежал в кабинет Дока и запнулся на пороге, увидев худого мужчину в кофте на пуговицах. Ссутулившись, тот сидел у стола, тихо отвечал на вопросы, а Док хмурился и записывал. Оба они одновременно посмотрели на влетевшего Гарри. Мужчина тотчас снова опустил глаза, а Док нахмурился, постучал ручкой по столу, но, видимо, так и не придумав, куда бы отослать стажера, снова начал записывать. Гарри юркнул за свой стол и прислушался.
— Итак, при просмотре изображений мужчин сексуальное возбуждение не наступило?
— Нет, доктор.
Док поджал губы и задумался.
— Меня уже не интересуют мужчины, доктор, вы же сами видели, — в голосе зэка появилась настойчивость, а Гарри не слишком удачно постарался сохранить невозмутимость. Это гомосексуалист! Еще один. Самый настоящий. И Док его, похоже, лечит от … наклонностей.
— Пока я вижу только то, что ваше половое бессилие вызвано скверным питанием и тяжелой работой, герр Вульф. Тесты на гетеросексуальность вы регулярно проваливаете.
— Дайте мне еще один шанс, мне кажется, в этот раз все получится. В прошлый раз девушка была не в моем вкусе.
— Вы говорите это каждый месяц, Ремус. Скажите, с какой из них вы еще не пытались совершить половой акт? Даже теряюсь, кого же вам предложить, чтобы полноценный секс все же случился, — съехидничал Док.
Гарри слушал, затаив дыхание и изо всех сил стараясь не поднимать голову от журнала осмотров, в котором не видел ни строчки. Док, казалось, не знал, что делать. С одной стороны, бросалось в глаза, что этот крайне болезненного вида герр Вульф ему неприятен, с другой, Гарри был уверен, Док и сам хочет дать этому человеку шанс.
Ремус перевел взгляд со своих коленей на Дока, и Гарри вспомнил слова Шварца о том, что «педераст Вульф» влюблен в него.
— Какую? — переспросил он, рассматривая Дока и словно не замечая издевки в вопросе. — Стройную брюнетку с маленькой грудью.
Гарри едва не поперхнулся. Док, казалось, тоже опешил, но взял себя в руки и сделал приглашающий жест в сторону двери.
— Я так и подумал. Фройляйн уже дожидается вас в той же комнате, что и в прошлый раз. Желаю удачи.
Вульф встал и уже направился к двери, как Док остановил его:
— Не так резво, Ремус. Боюсь, без дополнительной стимуляции результат будет не лучше прежнего. Закатайте рукав. — И пока вводил лекарство, давал инструкции, от содержания которых у Гарри моментально случилась эрекция: — Перед соитием помастурбируйте, подумайте о приятном, о том, что вас действительно волнует. Я ввел коразол, эффективное возбуждающее средство, но без вашего желания и оно не поможет. И внимательно следите за ощущениями: если почувствуете себя плохо, я за дверью, зовите.
Гарри изо всех сил пытался расслабиться, отвлечься: кончить в трусы было бы страшным позором. Док наверняка догадался бы с первого взгляда. Поэтому он глубоко дышал и старался не слушать возбуждающие инструкции.
— Поттер, хватит гипнотизировать стену, я ухожу, займите себя чем-нибудь.
— Куда? — просипел Гарри, но тут же откашлялся: — Я с вами!
— Уверены, что хотите наблюдать за так называемым процессом соития? Впрочем, вы все равно ничего особенного не увидите, можете пойти.
Док вышел за дверь и похромал куда-то вглубь коридора, тогда Гарри осторожно встал из-за стола, оглядевшись, украдкой поправил все еще твердый член и отправился следом.
Док стоял у двери с глазком, но заглядывать не спешил. Привалился к стене и смотрел, как приближается Гарри.
— Этот Вульф, он что, гомосексуалист?
— Совершенно верно.
— И вы его лечите?
— И снова вы правы.
— Как?
— Пока самым гуманным способом, как видите, — девушками. Он старается, сам настаивает на терапии. Понимает, что если это не сработает, за него возьмутся хирурги, и вот тогда станет по-настоящему плохо.
— А что сделают хирурги? — Гарри смотрел на Дока во все глаза.
— Вошьют имплантат с гормонами, от которых он загнется, или ампутируют пенис, или искромсают мозги. Выбор издевательств велик.
— Ампутируют что?!
— Не кричите так. Собьете пациенту весь настрой. Я могу понять, что для вас это самое страшное. Но, на мой взгляд, страшнее попасть под нож к врачам, которые работают на Реддле. Он неординарная личность, но склонен к причудливым экспериментам и неоправданной жестокости. Остаться пускающим слюни овощем, потерять человеческий облик страшнее. Мне так кажется.
Док словно ушел в себя и разговаривал сам собой, рассуждал, что хуже для него, а не для Ремуса Вульфа.
— А вы? Вы не работаете на Реддле?
— К счастью, нет. Ну что там у них? — Док заглянул в глазок. — Н-да. Брюнетка не помогла.
— Может, в другой раз? — Гарри вдруг тоже испытал то чувство, что читалось на лице Дока: неприязненность пополам с желанием помочь и прекратить мучения этого хилого мужчины.
— Он каждый месяц за последние полгода получает в свое распоряжение любую девушку из пуффа. Это уже начинает напоминать жертвоприношение. И все бесполезно.
На словах о девушке Гарри вспомнил Хелену. Не она ли там? Хоть и говорят, Реддле использует ее единолично, но мало ли? Дудли сойдет с ума, если узнает. Плохо контролируя себя, совершенно обалдев от обстановки и слов Дока, Гарри шагнул к глазку и заглянул. Ремус одной рукой мял незнакомой девушке грудь, другой онанировал, закрыв глаза, как и советовал Док. Но прежде чем Гарри отпрянул, он увидел, что все это действительно не помогает.
— Налюбовались?
Гарри промолчал.
— Быть не как все, выделяться в нашем обществе идеальных людей очень опасно, запомните. Участь таких незавидна, а жизнь полна страданий.
Док как будто говорил о Гарри. Или о себе. Или о них обоих…
— Сириус Шварц сказал, что Вульф в вас влюблен, — брякнул Гарри, чтобы разбить неловкую, многозначительную паузу.
Док фыркнул:
— Какой может быть любовный интерес к кому бы то ни было в этих нечеловеческих условиях? Здесь срабатывает только один инстинкт — выжить. И желательно при этом не остаться инвалидом.
Он глянул на настенные часы, и в это время дверь комнаты распахнулась, выбежала полуодетая девушка. Прижимая к груди тряпки, затараторила:
— Там этот, ваш, ему плохо! Он умирает!
Док бросился внутрь, Гарри за ним. Ремус Вульф, закатив глаза, лежал на кровати, руки и ноги его подрагивали.
— Поттер! Воды!
Гарри метнулся в кабинет. Графина там не оказалось, но на столе Дока нашелся пустой стакан. Он схватил его, снова вылетел в коридор и наконец догадался заскочить в уборную. Набрав воды из гудящего крана, кинулся обратно.
— Вот! — он сунул мокрый стакан Доку.
Тот, не глядя, выплеснул большую часть воды на пол, достал из кармана халата бумажный квадратик и высыпал в стакан белый порошок.
— Держите ему руки, — приказал Док, а сам приподнял Вульфу голову и начал вливать в него воду. Потекло по подбородку и щекам, но что-то, видимо, попало и в рот, потому что Док начал массировать Вульфу горло, и тот все-таки проглотил. Док поднялся.
— Все, теперь он вне опасности. Лидия, вы свободны. Поттер, сходите в стационар, пусть приготовят койку, полежит пока там.
В стационаре у каждого нашлось свое дело: Док стал осматривать пациентов, а Гарри пришлось помогать старшей медсестре — сортировать таблетки и менять капельницы.
Потом он вышел из медблока под жаркое августовское солнце, постоял на ступенях, решая, не пройти ли до барака №31 и посмотреть, все ли в порядке и не оставил ли охранник свой пост.
Он обогнул столовую, бордель и решил срезать через пустырь с мусорными баками. Кое-где из них свисали рукава полосатой одежды, под ногами похрустывали какие-то обломки, и Гарри торопился пройти, как вдруг остановился. Прямо перед ним лежала серая кошка. Вытянув лапы, она стеклянно смотрела перед собой и не шевелилась.
Неподалеку взлетали и снова садились две вороны. Они ждали, когда человек уйдет. А Гарри вспомнил старика с красными глазами и подумал, что тот наверняка все еще ищет свою кошку, но на пустырь ему не дойти — не пустит охрана.
«Пойду найду его, скажу что кошка околела, пусть не ищет больше», — решил Гарри и пошел в обратную сторону, к баракам.
— Поттер, почему вы до сих пор тут?
Перед ним стоял Док с миской и ложкой в руках: направлялся в столовую обедать. Путано и длинно Гарри начал объяснять про кошку, чувствуя себя дураком. Док слушал и хмурился.
— Идите лучше в то подсобное помещение, где мы с вами однажды повстречались, да возьмите лопату. Закопайте вы эту несчастную Фрау Норрис и не говорите ничего Филчу, ради Бога. Он на эту кошку молится и повесится посреди барака на балке, если узнает. Пусть думает, что убежала.
Док пошел дальше, а Гарри послушно отправился за лопатой. Все еще слегка влажную от недельных дождей землю копать было легко.
— Ты эту серую дрянь так похоронил, как ни одного из нас не похоронят.
Жующий что-то Сириус Шварц подошел сзади и оглядел свежую кучку земли.
— Почему дрянь?
— Она ловила голубей. Я их прикармливал последними крошками, а она задушила двоих.
Гарри промолчал. К птицам он не испытывал приязни, но если старый Филч обожал свою кошку, почему бы Шварцу не любить голубей?
— Не говорите Филчу про кошку, ладно?
— Да уж не скажу. Некому больше говорить.
— Как?
— Сегодня весь пятнадцатый барак, доходяги, не пришел на обед.
— И что?
Шварц посмотрел недоуменно и вдруг оскалился:
— А то, что этой кошке можно позавидовать, вот что. Пошла и сдохла сама на свежем воздухе, пока ее хозяин принимал душ в газовой камере. Сегодня вонять дымом будет на весь Охау. Пусть дамочки готовят платочки.
Сириус, насвистывая, пошел прочь. Гарри постоял еще немного и понес лопату в подсобку. Его дядя отдал распоряжение насчет всего пятнадцатого барака. Это не укладывалось в голове. Его дядя, который с виду так похож на нормального человека.
Дома, торопясь на зов тетки в столовую, Гарри остановился у книжного шкафа. Док говорил про «Остров доктора Моро», а ведь, кажется, у них была такая книга. В доме имелось почти полное собрание сочинений Герберта Уэллса. Он повернул ключ и открыл стеклянную дверцу. Книга нашлась во втором ряду на нижней полке. Совсем новенькая, не потертая.
— Гарри! Где ты там застрял, жаркое стынет! — услышал он голос тетки, захлопнул книгу и, прежде чем отправиться в столовую, занес в свою комнату.
***
Гарри лечили в клинике, Вульфа — в лагере строгого режима, и тем не менее с ним обращались ничуть не лучше, чем с тем заключенным.
— Выздоровление происходит в первую очередь за счет коррекции личности и ее развития.
Гарри вновь сидел на сеансе психотерапии, и безумная Сибилла, которой самой явно требовалась помощь, вещала безостановочно о том, что ему необходимо вырваться за пределы разума, а главное — избавиться от сексуальных фантазий, связанных с мужчинами.
— У меня нет таких фантазий, — упрямо повторял Гарри.
— Вам нужно научиться получать эстетическое удовольствие от любования женским телом, — заявила Сибилла и стала доставать из сумки и выкладывать перед ним стопки открыток. Открытки рассыпались, полетели на пол, Гарри был вынужден подбирать их и рассматривать. Ничего особенного: девушки — обнаженные и в неглиже, и ни одного мужчины. Ему стало скучно и смешно: неужто думают воздействовать такими примитивными методами? Но спустя минуту стало не до смеха.
Отворилась дверь, и вошел насупленный Нейр.
— Герр Поттер, вам предстоит новая процедура, — сказал он и в притворном участии покачал головой: — Вижу, разговоры ни к чему не приводят.
Подглядывает и подслушивает? Вполне вероятно.
Нейр привел притихшего Гарри в комнату без окна, заставил раздеться и усадил в кресло, очень похожее на зубоврачебное.
— Маленький опыт… Положите руки на подлокотники.
Гарри послушался и едва не подпрыгнул, когда запястья замкнули толстые металлические пряжки. Сидеть в кресле и без того было неприятно: обивка холодила тело, ноги свисали. Нейр запустил в комнату незнакомого медика в халате, и тот встал за спинкой кресла. Внезапно свет погас, и на белой стене засветился экран. Опять кино!
Фильм был, разумеется, порнографического содержания, и действующими лицами оказались два парня. Один из них был худ и черноволос, и когда он начал раздевать и откровенно ласкать партнера, Гарри с ужасом почувствовал возбуждение. Член стал наливаться кровью. Гарри закусил губу, стараясь унять волнение, но не успел — его тряхнуло электрическим разрядом. Ток был несильный, но тошный — все тело словно прошила очередь из игрушечного автомата, кости заныли, руки и ноги подергивало. Он невольно зашипел.
— Тихо!
— Отпустите! — Гарри разозлился и с силой задергался. — Какое вы имеете право применять пытки?! Я пациент, а не заключенный!
— Спокойно, юноша, — сказал Нейр. — Это не пытки, а обычная терапия. И только первая часть сеанса.
Картинка на экране сменилась, и Гарри замолчал. Теперь на широкой софе энергично трахались мужчина и женщина. Он лежал сверху и размеренно толкался в распростертое тело. Женщина прижимала его голые ягодицы ногой и самозабвенно стонала. Проклятая эрекция, которая исчезла было от электрошока, вновь возникла. Гарри заерзал, пытаясь снизить градус возбуждения, но происходящее на экране не оставляло шансов: изображение приблизилось, почти весь кадр занимала большая грудь женщины, а стоны стали напоминать всхлипы и участились. Член Гарри дернулся, а сам он внутренне сжался, ожидая удара током. Но разряда не последовало, зато отстегнулись зажимы на руках, и раздался приказ Нейра:
— Мастурбируйте, Поттер!
— Как? — Гарри показалось, что он ослышался.
— Что значит «как»? Или вы разучились? Ну!
— Я не буду.
— Вейгель, тут кто-то упрямится, дайте-ка разряд.
Гарри неловко взялся за член и постарался глядеть только на экран, но, зная, что на него смотрит врач, не смог сосредоточиться. Прошло безуспешных две минуты, потом еще одна.
— Хватит, — сказал Нейр. — Мозоль натрете.
Экран погас. Врач смотрел с недовольством:
— Что ж, в дальнейшем продолжим электрошок. Возможно, попробуем гипноз. Ну и пора переходить к практике.
«Что он имеет в виду?» — подумал Гарри, с облегчением слезая с кресла и натягивая пижаму.
— Вейгель, отведите Поттера в палату.
Шагая по коридору перед Вейгелем, Гарри решился задать ему этот вопрос.
— Шлюху тебе приведут, — оскалился тот. — Не робей, девки здесь отменные, даже у такого, как ты, встанет и заработает. Осечки редко случаются.
«У меня случится», — подумал он.
— Бруммер еще по-человечески с тобой, — продолжал Вейгель, пропуская его в палату, — отменил апоморфин.
— Что это?
— А вот как введут тебе лекарство, от которого собственные кишки захочется вытошнить, и заставят смотреть на фотографию того, с кем ты там это самое… Будешь потом при одной мысли о нем блевать. Но с тобой нет смысла — не теннисную же ракетку тебе демонстрировать.
Вейгель, ухмыляясь, удалился.
Тошно было и без апоморфина.
На столе лежало давно обещанное расписание досуга, Гарри просмотрел его: утром прогулка, после обеда боксирование с грушей для укрепление тонуса и духа. Чушь, конечно, но он был рад и этому: мышцы затекали, и мозги кисли торчать в этой палате целыми днями с перерывами на блядское кино. Хотелось движения, побегать на свежем воздухе. Тогда, летом, его чуть не силой увлекли играть в нелюбимый футбол, а сейчас он многое отдал бы за подобную возможность.
***
В то летнее воскресенье жара навалилась на город, как душное одеяло. Ночью Гарри спал плохо, несмотря на распахнутые окна, — вставал пить холодную воду, торчал на подоконнике, высунувшись в сад: там казалось чуточку свежее, чем в комнате, и он высматривал в темном небе Альтаир и хоть одну вспышку «метеорного потока», но напрасно. Заснул лишь под утро и опоздал к завтраку.
На работу идти было не надо, занятия теперь тоже проходили в лагере — когда было время, повторяли анатомию и физиологию, или Док рассказывал Гарри что-нибудь по общей терапии.
Он оделся как можно легче — в шорты и рубашку с коротким рукавом — и отправился в город с тайной надеждой встретить своего наставника. По воскресеньям тот много и часто ходил по Охау и окрестностям — в библиотеку или к пациенткам.
Пройдясь по залитой солнцем Остенштрассе, Гарри вышел на площадь перед местной школой. Здесь который день красовался новый указатель «Бомбоубежище» с большой желтой стрелкой. На столбе повыше указателя надрывался рупор радиотрансляции, по площади разносился каркающий голос: «…с единственной целью — заблокировать установление нового германского государства и опустить его снова в мизерное состояние...» Недавние бомбежки Берлина породили серию повторов июньской речи фюрера, и радио неустанно передавало ее на всю страну. Он поморщился — слишком громко — и хотел уже нырнуть в ближайший проулок, чтобы выбраться по теневой стороне к библиотеке, как его догнал и схватил за локоть запыхавшийся Мульцибер:
— Идем! Нам позарез нужен человек в команду!
— Куда? — слабо сопротивлялся Гарри, увлекаемый в сторону школы.
— Играем против гимназии Бергкирхена! У нас только восемь игроков!
— В такую жару?!
— Поле пока в тени школы! Самое время!
Гарри дал привести себя на школьный стадион и поставить правым полузащитником. Играл он неважно — никогда особенно футболом не увлекался и едва помнил правила. По зеленой траве, хорошенько политой из шланга, прохаживались незнакомые парни — видимо, те самые гимназисты. Пришел важный Краббе со свистком, и игра началась. Было много криков, беготни, все — даже Шлимм — выкладывались по полной, и время от времени возникали свалки у ворот; с площади доносились бравурные песни, сменившие гитлеровскую речь, но их то и дело заглушал общий восторженный вопль: «Го-о-ол!».
Сыграли вничью. Красные, потные, мокрые, повалились на траву на кромке поля. Гимназические обменивались с ними рукопожатиями, позировали неутомимому Крифферу с фотокамерой, потом разом все заспешили к подъехавшему желтому автобусу.
— Куда они? — спросил Гарри.
— Обратно в свою деревню, — лениво ответил Нотт. — Их сюда возят по воскресеньям на лекторий в библиотеке. Не помню зачем. Гранхер говорила, да я забыл.
Библиотека! Гарри вскочил. Еще есть шанс повстречать Дока, надо только поторопиться. Он быстро попрощался со всеми, с трудом отделался от Драко Шлимма, который почему-то хотел его проводить, и ринулся обратно на площадь, пытаясь сообразить, как быстрее дойти до нужного места. На площади, вновь попав под обстрел солнечных лучей, зашел в открытый универсальный магазин, чьи витрины от солнца были затянуты полосатыми тентами, и купил бутылку холодной «Фанты», всю в изморози. Напиток только входил в моду и ужасно ему нравился — кислый и свежий, особенно если со льда. Потягивая его прямо из горлышка, он вновь вышел под жаркое солнце — и понял, что в библиотеку идти не придется. Сердце радостно трепыхнулось: на границе света и тени у ограды углового коттеджа стоял Док и разговаривал с незнакомой фрау. Гарри опустил бутылку и медленно приблизился, жадно разглядывая его. Северус Снапе был в черных брюках и черной рубашке и весь, от ботинок до темной макушки, будто нарисованный черным карандашом на ярком фоне. Он заметил Гарри, моргнул, сбиваясь с речи, кивнул ему, вызвав любопытство своей собеседницы, и наскоро распрощался с ней. Двинулся навстречу.
Они сошлись у фонтана, окруженного цветочной клумбой. От льющихся струй долетали мелкие брызги, приятно холодя разгоряченную кожу.
— Герр Поттер! — еле заметная усмешка. — Ваше лицо может посоперничать цветом вот с этими маками. Бежали от самого дома?
Гарри улыбнулся, преодолевая счастливый столбняк:
— Да нет, просто жарко… Хотите пить? — он протянул запотевшую бутылку, и, к его изумлению, Док не стал отказываться:
— Хочу! Давайте сюда. — Он взял ее и приложился к горлышку, нисколько не брезгуя тем, что его касались губы Гарри. Сделал несколько глотков и уставился на этикетку:
— Боже правый, что вы пьете? «Фанта»? А-а-а, напиток из отходов.
— В нем сок и сыворотка, — возразил Гарри, забирая бутылку. — В жару самое подходящее.
— Говорю же, ваше место точно в пищевой комиссии. Лучше бы нам напиться вот из этого фонтана, — Док шагнул через цветы к низкому бортику, подставил ладони под струю и с наслаждением умылся. Обернул к Гарри мокрое довольное лицо:
— Рекомендую.
Гарри тоже плеснул на себя холодной водой — действительно, стало гораздо легче.
— Можно вас проводить? — спросил он, отфыркиваясь от воды, попавшей в нос. — Вы куда сейчас?
— В лагерь, куда же еще. Не нужно провожать, успеете еще там побывать. Чем реже, тем лучше.
— Ну ладно, — разочарованно протянул Гарри, отступая. Не навязываться же теперь, раз не хочет. — Прямо сейчас и пойдете?
— Да, я тороплюсь… А что, хотите предложить мне нечто иное? — прищурился Док.
Гарри и хотел бы — но не успел. Взгляд Дока вдруг метнулся куда-то за его плечо. Гарри повернулся. Радостно улыбаясь, к ним подходила Белла Лестранг, разведя руки, как для объятий. Она была в ослепительно-алом платье; высокая прическа, из которой торчали растрепанные локоны, съехала набок.
— Док, дорогой, наконец-то я вас нашла! Здравствуйте, Герхард! Док, вы мне очень нужны — заглянете на чашечку кофе?
К негодованию Гарри Док моментально забыл про него и, не глянув, даже не попрощавшись, прошел мимо — к Белле, и лицо его при этом осветилось приятной улыбкой. Гарри он так ни разу не улыбался.
— Конечно, фрау Лестранг. С удовольствием. К тому же у меня есть кое-что для вас.
Белла повисла на его локте и повлекла в белый коттедж на углу. Стукнула калитка, и двое скрылись в доме. Док так ни разу и не оглянулся.
— Ну и подумаешь! — ожесточенно произнес Гарри. Кофе он распивает по гостям. Небось все эти дамы и лучший кусочек ему подсовывают…
А он еще жалеет его как голодающего.
Тут он вспомнил, как Док отказался есть в их доме, ссылаясь на тетку, которая будет недовольна. А Белла, получается, вполне позволяет себе посадить за стол зэка и вообще не гнушается виснуть на нем. Она-то не гнушается, ну а Док почему так охотно пошел с ней… к ней? Неужели ради кофе?
Насколько Гарри успел понять, еда мотивировала Северуса Снапе меньше всего. Значит, его туда манит нечто иное.
Вот тебе и педик. Гарри повернулся и двинулся домой. Идти куда-то еще — в библиотеку, на речку — расхотелось.
