Звездопад

      Одиноко сидя в палате, Гарри и хотел бы вызывать в памяти исключительно те чудесные события, но не мог. Во-первых, было слишком больно, потому что вместе со счастливыми воспоминаниями накатывало острое чувство потери. Во-вторых, обстановка располагала совсем к другим мыслям, и куда чаще вспоминался, например, несчастный Вульф. Тем более у Гарри, как вскоре выяснилось, были все шансы повторить его ужасную участь.       Спустя две недели апоморфиновой терапии его начало тошнить при виде любых черноволосых худых мужчин. Хорошо хоть, их не так много попадалось среди персонала и других пациентов. Последних он видел во время киносеансов и на прогулках — правда, прогуливаться разрешалось только по выделенным дорожкам, и наблюдать Гарри мог лишь издали. В поле зрения попадали пятеро. То были молодые парни вроде него самого. Несчастливчики, угодившие в силки правосудия…       В один из дней прогулку перенесли с утра на вечер из-за сильной метели — декабрь выдался нетипично снежный для Баварии. Снегопад улегся, и в синеющих сумерках Гарри бродил вдоль ряда запорошенных елок, еще раз убеждаясь, что укрыться среди веток было бы просто, а вот калиток в ограде не наблюдалось — разве что с другой стороны здания. Да как туда попадешь… Он зашел в темную беседку, обвитую сухими плетьми винограда, и сел на мерзлую лавку. Прислушался: приближались голоса, потом захрустел снег под шагами.       — А где комендантский племянник? — спросили вдруг прямо за виноградными плетьми, и Гарри сильно вздрогнул и прижал обе руки к груди: голос, этот голос…       — Только что гулял здесь, наверное, пошел в корпус. Холодно. — Это был Марк Нейр.       — Как его успехи? Трудный пациент? — спрашивал собеседник. Гарри зажал себе рот.       — Да, сказать по правде. Пока лечение оплачивается, делаем что можем. Шлюх вот еще не пробовали. Но после Нового года будет отправка безнадежных в лагерь, недавно вышел приказ Гиммлера об ограничении курса лечения. И если он провалит тесты, поедет тоже.       Гарри замер. Он не особенно поверил словам дяди о Заксенхаузе, а тот, получается, говорил серьезно.       — Повторный курс у вас теперь, значит, не предусмотрен?       — С безнадежными никто возиться не станет, у государства хватает других забот. Пусть решает Бруммер.       — Кстати, он собирался в Инсбрук на чей-то юбилей?       — Уже отбыл. Так что в субботу все по расписанию.       — Не волнуйся, буду вовремя.       Голоса стихли, а Гарри так и сидел, сжавшись, — и вовсе не от холода. Похоже, слуховые галлюцинации все-таки его навещают, немудрено — с такими препаратами. Теперь он знает свои перспективы. Выбор один другого хуже: лагерь, фронт, лоботомия. Неужели это он был так счастлив всего три месяца назад?

***

      Счастье переливалось теплом, грело и будоражило. Док был везде: в воспоминаниях, снах, вечерних фантазиях. Гарри бежал в магазин и слышал знакомые шаги рядом, открывал учебники и тетради — и Док возникал на соседнем стуле. В тот день, когда ему с теткой пришлось снова торопиться в школьное убежище, Гарри только и думал о том, успел ли Док спуститься в подвал или снова помчался спасать кого-то.       Он витал в облаках целых два дня и был спущен на землю однажды вечером, когда увидел у калитки Джерлинд. Стыдно сказать, но Гарри совсем забыл и ее саму, и объятия, и признания посреди улицы. А увидел — и вспомнил, и это было не очень-то приятно.       — Привет, Гарри! Рада тебя видеть, — Джерлинд заправила рыжую прядь за ухо, покусала губы и бойко затараторила: — У меня недавно был день рождения, мы как раз ехали в поезде, и команда меня поздравила. Собираюсь отметить его со всеми в воскресенье. Приглашаю тебя и Дудли к нам домой к шести вечера. Буду очень-очень рада видеть! Придете? — требовательно добавила она.       — Придем, — неожиданно для себя в тон ей ответил Гарри. — Да, конечно. Я передам Дудли.       Он протиснулся в калитку и постарался искренне улыбнуться. Джерлинд отчего-то смутилась, снова заправила волосы за ухо.       — Ну, я пойду. Буду ждать, не опаздывай. В смысле — не опаздывайте.       Гарри поднимался на второй этаж и очень надеялся, что Дудли не откажется. Но не угадал.       — Я сказал — никаких ваших тупых вечеринок!       Гарри смотрел, как он в мокрой майке и шортах бешено скачет вокруг «груши», как пот течет в глаза, и совершенно не узнавал брата. Он только сейчас заметил, что тот коротко постригся и избавился от дурацкой челки. Майка и шорты свободно болтались на нем, и казалось, что Дудли заметно похудел. Гарри даже не мог сказать, спускался ли тот в столовую в последние дни, так сильно был занят своей любовью.       — Но Джерлинд ждет. — Он хотел добавить, что там наверняка будут Милли и Пэнси, возможно, Миртл и Астория, но посмотрел в прищуренные злые глаза и понял, что об этом лучше молчать.       — Мне плевать на твою Джерлинд, — Дудли остановился и вытер рукой лоб. — Мне срать на всех, понимаешь?       — Понимаю. Ладно, продолжай, извини, что отвлек, — Гарри уже толкнул дверь позади себя, когда заметил на кровати раскрытую книгу, заложенную голубой атласной лентой.       Поймав предостерегающий взгляд, он проглотил вопрос и вышел, а за дверью снова послышались удары.       Как долго он будет ее забывать? И забудет ли когда-нибудь вообще? Вот он, Гарри, никогда не забудет Дока. И тут же радость сменилась тоскливым страхом, как случалось с ним теперь всегда, стоило подумать о будущем.       Оставшись без поддержки, он заколебался, идти ли ему вообще на эту ненужную вечеринку. Потом вспомнил, что там, наверное, будет Германика, и с ней можно перекинуться словечком об общем деле, будет Рональд, который, если что, приструнит сестру, и отправился за подарком.       Он долго стоял у прилавка, совершенно запутавшись в заколках, духах и украшениях, и в итоге вышел из магазина с бумажным свертком, в котором лежали коричневый строгий ежедневник с металлическими уголками и закладкой и коробка конфет.       Подарок Джерлинд не понравился. Гарри понял это сразу, как только она его развернула, — покрутила ежедневник, натянуто улыбнулась, но тут же спохватилась и коснулась щеки мягкими губами:       — Проходи. Ты без Дудли? Почти все уже собрались. Сейчас родители уедут, повеселимся.       — Куда-то это они на ночь глядя?       — В Мюнхен, к Перси. Я их убедила, что мы не разнесем дом. Поможешь мне присмотреть за этим?       Гарри неопределенно пожал плечами — ни за чем присматривать он не хотел.       — Ну, теперь именинница счастлива, пришли все, кого она так ждала, — раздался сверху насмешливый голос. На площадке второго этажа стоял Драко в обнимку с Пэнси, а чуть в глубине Гарри разглядел Мульцибера и Гойле.       Джерлинд вспыхнула, схватила ежедневник и убежала в кухню.       — Давай, Гарри, поднимайся к нам. Только осторожнее на лестнице, она шатается. Пэнси засмеялась, прижалась к Драко и что-то зашептала ему на ухо. Тот ловко выкрутился из объятий, сделал шаг навстречу Гарри и протянул руку:       — Рад видеть. Забавный дом у этих Уизерлей, сплошная нелепость. Здесь есть третий этаж, и там знаешь что? Кладовая с резиновыми сапогами! Наверное, это всем нам, когда решим спуститься в огород.       Драко смеялся и то ли пожимал руку, то ли тянул к себе. Когда Гарри поднялся, то попал в объятия Миллисент, а Гойле похлопал по плечу. В две маленькие комнатушки набились почти все знакомые. Хмурый Краббе выбирал пластинку, Герман Лангботтом что-то рассказывал Миртл, которая слушала его с плаксивым выражением. На столе одной из комнат стоял огромный букет и пах сильно и сладко.       — Полсотни роз. Я подумал, должна же милашка Уизерль хотя бы на свое совершеннолетие получить приличный букет, — Драко снова возник рядом и хотел что-то добавить, но тут же был утянут кем-то из девушек в другую комнату.       — Милли, Пэнси, Миртл! Может, вы спуститесь и поможете нам на кухне? — раздался снизу требовательный голос Германики.       — Не-а! — хором ответили те и одновременно прыснули.       — О, предки сейчас свалят, — подал голос Нотт, выглядывая в окно. Гарри глянул тоже. Герр и фрау Уизерль стояли возле автомобиля и что-то говорили Джерлинд. Она послушно кивала, а потом махала вслед, пока автомобиль не скрылся за поворотом.       — Ну все, теперь можно нормально расслабиться, — высказал кто-то общую мысль, и все расслабились: вытащили на задний двор под навес столы, заставили их закусками и бутылками, включили радио.       Как только заиграла музыка, во дворе кто-то громко и тоскливо завыл так, что Гарри на секунду подумал, это Нагини, как тогда у Шлиммов.       — Это наш Упырь, не бойтесь! — объясняла Джерлинд, перекрикивая шум, — Рон, уведи его!       Большую серую дворнягу заперли в сарае, и вечеринка пошла своим чередом. Вино и шампанское выпили быстро. На вопрос Джерлинд, не принести ли тыквенный сок, Драко поморщился, уточнил, где тут у них телефон, и вошел в дом.       — Никакого сока, сейчас все будет, — пообещал он, вернувшись.       Пока ждали обещанное, девчонки смахнули крошки со стола, а Рональд вытащил «настолки», но дело не пошло, и оживились все только тогда, когда у ворот просигналил гудок.       Под столом появился ящик «Купферберга», разговоры и смех стали громче, а музыка веселее. Компания разбилась на парочки, и Гарри натыкался на них в доме и во дворе. Герман увел Миртл в огород под предлогом показа прекрасного редкого вида горошка, и даже громкое ржание вслед его не остановило. Пэнси упорхнула от Драко к Нотту, и он остался за столом, развалившись на стуле. Милли кружила в танце с Мульцибером. Рональд не отходил от Германики. Гарри увидел, как Полина Дорфшульц забежала в дом вместе с Гойле, и больше они не показывались. Неприкаянный Краббе подпирал фонарный столб без фонаря, зачем-то вкопанный посреди сада.       — Что это с ним такое? — Гарри кивнул в его сторону. — Как в воду опущенный.       — Ты не знаешь? — Драко закинул ногу на ногу и сел удобнее. — Награда нашла героя. Обергруппенфюрера Краббе перебрасывают в Польшу по приказу Реддле. Поляки, дрянная еда и партизаны в лесах. Уже не сходишь на охоту, как здесь. — Он тихо засмеялся. — Гойле тоже уезжают, но Грегор держится.       — Ты сегодня без Астории? — Гарри решил не показывать, как рад новости про Польшу, и сменил тему. От шампанского не становилось весело, как он надеялся, только все больше хотелось к Доку или, на крайний случай, домой, а оттуда все равно в лагерь, к нему.       — Конечно без. Она не участвует в таких… ммм… мероприятиях.       — Тогда почему ты здесь?       — Здесь много тех, кого я рад видеть. А Уизерль приятно, что сам Шлимм посетил их уютное жилище. Как они его называют — Нора? Ну-ну, — Драко окинул взглядом странный, узкий и высокий дом. — Ты уже гулял по огороду? Если нет, я тебя приглашаю.       Гарри огляделся. Он не заметил, как наступили сумерки. Здесь, под навесом, горели лампы, отчего сад и огород тонули в темноте. В деревьях шумел ветер, все разбрелись — в доме слышались шум и голоса. В сарае подвывал и скребся Упырь.       Драко смотрел пристально и очень серьезно, и Гарри вдруг безотчетно захотелось отказаться от прогулки и очутиться подальше от него, исчезнуть с праздника. Но краем глаза заметил пробирающуюся к нему между стульев именинницу и выбрал из двух зол меньшее:       — Согласен. Надо пройтись.       Он быстро вскочил и шагнул из-под навеса, но все-таки успел заметить полные обиды глаза Джерлинд.       Они молча брели между деревьев и кустов, Гарри слышал стрекот сверчков и дыхание Драко рядом. Он то и дело касался руки, или Гарри сам задевал его руку — было не разобрать.       — Я буду рад увидеть тебя в Мюнхене осенью, — неожиданно сказал Драко.       Гарри запнулся на ровном месте. Отчего-то, возможно, от шампанского, соображать было трудно. Искренне ответить «я тоже» он не смог, а достойный, но нейтральный ответ никак не приходил в голову. Драко тем временем продолжал:       — Ты рано или поздно уедешь туда учиться, я буду бывать у родителей, почему бы нам иногда не встречаться, как считаешь?       И снова, как и раньше, казалось, Драко не говорил ничего особенного, но чувствовалось, что это не просто дружеская болтовня, что все сложнее. Он не боялся предлагать то же самое, что сейчас происходило у Гарри с Доком, и с этим нужно было что-то делать. Сейчас даже не нужно отказывать, просто дать понять, что Драко все неправильно понял.       — В каком смысле встречаться? — Гарри наконец взглянул на профиль справа. И тут Драко остановился и прижал его, не успевшего отреагировать, к стволу.       — Перестань делать вид, что не понимаешь. Я же все вижу. Как ты бегаешь от рыжей. Как смотришь на всех парней и на меня в том числе. Ты что думаешь, я слепой? Может, ты просто боишься, а я нет. И сам тебе предлагаю… попробовать… встречаться.       Драко замолчал и наклонился так близко, что Гарри показалось — сейчас поцелует. Поэтому он выкрутился из захвата, отступил на грядку и резко — даже слишком — ответил:       — Все не так, Драко. Ты ошибаешься, я не бегаю ни от кого, а Уизерль мне просто не нравится. Ты придумал чушь. Ничего такого я никогда… Не надо нам встречаться в Мюнхене.       И замолчал, не зная, что еще добавить для убедительности. Но этого и не потребовалось.       — Ну, раз так… извини, я ошибся.       Драко сунул руки в карманы и зашагал к дому, и, судя по хрусту, шел он не разбирая дороги. Гарри постоял, переживая то, что сейчас случилось, и медленно пошел следом. Силуэт Драко растаял в темноте, а от дома послышались шум и крики. Что-то происходило — судя по выкрикам, совсем не праздничное, и Гарри сначала прибавил шаг, а потом, когда увидел свалку под садовым фонарем, побежал.       Торопился он не зря: на земле лежал, закрывшись руками, Винцент Краббе, а неизвестно как оказавшийся в саду Уизерлей Дудли остервенело пинал его и, судя по окровавленным кулакам, сначала разбил ему лицо.       — Прекрати, Дурслер! Чокнутый придурок, отойди от него! Кто-нибудь, ну что вы стоите, пусть он перестанет! — перекрикивая друг друга, все толпились под фонарем, но подойти к озверевшему Дудли не решались.       Один Гарри знал, в чем дело, и не сомневался: Дудли убьет Винцента, запинает до смерти, и взывать к его сочувствию и здравому смыслу бесполезно.       Из дома выбежала растрепанная Джерлинд, за ней следом выскочил Нотт.       — Гарри, сделай что-нибудь. Он же твой брат! — подскочила она к нему. Германика, закрыв ладонями рот, с ужасом смотрела на избиение. И это подтолкнуло действовать. Начал Гарри с того же, что и все. Крикнул:       — Дудли, хватит.       Тот лишь коротко взглянул на Гарри, наклонился, приподнял Краббе и снова врезал по лицу. Стало страшно.       — Придурок, остановись. Ты его убьешь. Тебя посадят. Даже далеко ходить не надо, лагерь рядом. — Еще один удар.       Дудли ничего не видел и не слышал. Он ударил снова, но тут Гарри вспомнил книгу и ленту между страниц, подскочил к брату и вцепился в рукав рубашки. От Дудли крепко пахло дядиным коньяком.       — Ты забыл, что она говорила про мордобой? Что не приемлет такого, презирает драчунов. Ей бы не понравилось, Дудли. Очнись! Если плевать на маму с отцом, про нее-то помни. Остановись, Большой Дэ, пойдем домой!       Гарри угадал. Дудли замер с занесенным над Краббе кулаком, потом оттолкнул его и с силой провел окровавленной рукой по своему лицу, оставляя красные полосы. В таком диком, страшном виде он медленно огляделся, словно только что понял, где он и кто вокруг.       — Домой, да. Надо домой, — медленно сказал он фонарю, развернулся и, словно сомнамбула, побрел к калитке.       — Кто такая «она», Гарри? — услышал он голос Джерлинд, ничего не ответил и догнал Дудли уже за воротами.       — Пойдем вместе, — тронул он его, но тут же убрал руку. Дудли размазывал по лицу то ли кровь Краббе, то ли свои слезы.       — Да пошли вы все на хуй! — крикнул он, оттолкнул Гарри и бросился бежать по дороге ведущей не к дому, а к лесу.       — Гарри, стой! Да что происходит? — его догнала Германика. Следом топал Рональд. — Что с твоим братом? Он побежал в лес?       — Кажется, в лес, — проигнорировав все вопросы кроме последнего, ответил Гарри, — попробую поискать его.       — Мы пойдем с тобой, — заявила Германика. — Уже ночь, одного мы тебя не отпустим. Да, Рональд?       — Конечно! — поддакнул тот, оглядываясь на дом. — Если нужно, то само собой.       — Естественно, нужно!       — Тихо. Тогда идем молча и слушаем, — остановил их Гарри, и они пошли к лесу, вслушиваясь и вглядываясь в темноту.       Гарри боялся, что приятели вновь спросят о странном поведении брата, но разговор пошел о другом.       — Послушай, — начал Рональд. — Тебе совсем не нравится Джерлинд? Она-то, похоже, от тебя без ума.       — Совсем.       — А кто нравится?       — Да никто! — ответил Гарри. — Мне сейчас вообще не до девчонок.       Размытый образ Дока проплыл перед глазами — светлое, белое лицо с ехидно прищуренными черными глазами… Некрасивое, но такое родное. Можно ли скучать сильнее...       — Дьявол! — приглушенно вскрикнул вдруг Рон и с треском то ли повалился, то ли бросился в кусты.       Остановились.       — Что с тобой? — спросила Германика. — Споткнулся?       — Я мордой в паутину влип, — страдальчески отозвался тот откуда-то снизу. — Черт, сейчас встану. Ну и пакость! Он еще и пробежал по мне. Бр-р-р! Гарри, стряхни с меня его, вдруг он где-нибудь на голове. Паук, я имею в виду.       Рон кое-как встал, Гарри нашарил рукой его голову и несколько раз провел рукой по волосам и плечам.       — Да нет никого, успокойся.       — Бояться надо людей, а не пауков.       — Германика, мы знаем, что ты очень смелая, но в этом лесу полно не только пауков, но и змей и прочей хреновины. Так что давайте осторожнее. Надо было хоть фонарик прихватить.       — Рон, а ты, между прочим, можешь вернуться домой.       — Нет уж!       Гарри, почти не слушая перепалку, забирался все глубже в чащу. Черт, лес и впрямь был неуютный — под ногами неровный косогор со скользкой каменной крошкой, кругом колючие кусты, а кроны деревьев так тесно смыкаются над головой, что закрывают лунный свет. И паутина между стволами.       — Не знаю, как насчет змей, — бормотала Германика. — Тьфу ты, все время липнет на лицо. Гарри, подожди, а то потеряемся… Но я здесь тоже живу всю жизнь и знаю, что в этом лесу водятся медведи, волки, кабаны…       — … упыри, вурдалаки, — подхватил Рональд, оправившись от ужаса после встречи с пауком. — Сколопендры, скорпионы, анаконды…       — Какие упыри — такие, как твоя собака?       Дудли и след простыл. Гарри наконец решил покричать и открыл было рот, но тут же поперхнулся: Германика толкнула его под локоть.       — Молчи!       — Почему? — шепотом удивился он.       — Здесь могут ходить патрули, — ответил Рональд. — Мне отец говорил. Решат, что мы беглые заключенные, и пристрелят.       — Бред какой-то, — пожал Гарри плечами. А черт их знает. Док тоже говорил, что в этой войне порой не разбирают, свои или чужие.       Они медленно пробирались по узкой тропинке, то и дело натыкаясь на ветки и уже не очень понимая, в какой стороне остался город. Наверное, нужно вниз, но косогор шел наискосок, и было непонятно, где спускаться. Во мраке лишь по хрусту сучков под ногами и дыханию Гарри знал, что Рон и Германика рядом. Лес полнился ночными звуками — что-то щелкало, словно в отдалении бродил человек или зверь, далеко ухала сова, шуршал ветер в листве.       Спустя полчаса стало ясно, что они все же заблудились. Город, так или иначе, внизу, но где тот низ?       — Вон там огни, — тихонько рассуждала Германика. — Значит, город…       — Слишком мало света, — перебил ее Гарри. — Думаю, это дом Шлиммов на горе. Смотри, и огни как будто выше нас.       — Стойте! — задушенным голосом просипел Рон. Они встали как вкопанные. — Вон там… что? — В слабо струящемся сквозь ветви лунном свете было видно, что он показывает вправо.       Гарри вгляделся — как будто что-то застыло среди пустоты между стволами причудливым силуэтом. Сгорбленный человек? По телу пробежали мурашки, даже волоски на руках и ногах, кажется, поднялись дыбом.       — Это коряга, — неуверенно проговорил он. — Хотя…       — Может, привидение? — сказал Рон вроде бы шутя, но голос выдал его страх.       — Привидения светлые и просвечивают, — ответил Гарри, — а это…       И оборвал себя на полуслове, потому что уловил краем уха голоса и хруст сучков. Метрах в ста от них кто-то шел. Он схватил Германику и Рона за руки, заехав кому-то из них локтем по ребрам, и шикнул.       Они замерли.       Далеко блеснул и метнулся по стволам луч фонарика. Все громче слышались голоса, и уже понятно было, что идут двое. Гарри осторожно потянул Германику и Рона в заросли. Незнакомцы приближались, теперь было слышно каждое слово.       — Не люблю гладкоствольные ружья, — говорил кто-то сипло. — «Зауэр» еще куда ни шло, остальные барахло. Эх, давно я сам не охотился. Этой осенью оленей много будет…       — За оленем обязательно сходим. И мне пора ружье менять, — отозвался его собеседник, и Гарри помертвел. Пойти ночью в лес и напороться там на самого Реддле — вот что самое страшное, куда там вурдалакам и призракам! Если с ним волчица, она обязательно учует их. И тогда…       — Загляните к Олливандеру, — советовал его спутник.       — У него ассортимент неважный. У меня в Мюнхене свой оружейник, Грегорович. Обещал мне чудо-ружье, уникального механизма и персональной сборки.       — Сейчас мелкие фирмы процветают, — говорил сиплый. — «Хюбнер», например. У меня штуцер такой, что бьет зайцу в глаз.       — Вот им и воспользуйся, Шрамме. В глаз необязательно, прострели голову. Поохотишься наконец.       Гарри понял, кто второй, — то был здешний егерь, устраивающий в сезон охотничьи выезды для чинов СС: дядя однажды показал им с Дудли его в городе. Неприятный тип с бегающим взглядом и непомерно длинными ногтями.       Собеседники проходили мимо в каких-то пяти шагах. Гарри благословил про себя темноту и непролазность чащи. Рядом друзья дышали так бесшумно, словно исчезли.       — Почему бы просто не прикончить его в печи, как остальных? — спросил Шрамме.       — Не получается, он совершенно незаменим, без него все лягут и помрут, — ответил Реддле.       — Кому нужен специалист по блядским пиздам? — хмыкнул Шрамме, и Гарри словно по голове врезали. Они говорили о Доке! Рядом еле слышно пискнула Германика и сразу же, видимо, зажала себе рот.       — Бляди блядьми, но он лечит и печень штабного курьера Цайгенгана, и простатит Дурслера, и Кауфлер со своим геморроем на него молится.       — Так и вы на него ставили, герр штандартенфюрер?       — Он хирург от Бога, но дурак и теперь уже скорее опасен для моих планов, чем полезен, — жестко ответил Реддле, — а я не привык рисковать даже в мелочах. Несчастный случай во время охоты, и никто не будет устраивать дознание ради заключенного.       — Охота сейчас не разрешена. Мы ж поэтому ночью силки на корм вашей Нагини ставим…       — Я знаю, болван! Я хотел сказать, во время профилактического отстрела барсуков. Их и в самом деле много развелось, в лагере постоянные набеги на кухню. Обрати внимание!       Голоса уже удалялись, и что на это ответил егерь, Гарри не разобрал. Его трясло, и он сжал зубы, чтобы не стучали.       Еще минут пять они не двигались, чтобы не выдать себя. Наконец Рон первым выбрался из кустов на тропинку, бормоча ругательства.       — Гарри, — шептала Германика. — Ты понял...?       — Я побегу в лагерь, предупрежу, — сказал тот дрожащим голосом и откашлялся. — Он вечно таскается по лесу, и если что — даже убежать не сможет со своим коленом. Его даже придурки из компании Шлимма однажды чуть не утопили.       — Беги, конечно!       Гарри чувствовал отчаяние. Если за дело взялся сам Реддле, Доку несдобровать. Что толку предупреждать? Бесправный заключенный все равно не может обеспечить себе безопасность. И он, Гарри, ничем не поможет — Реддле достанет Дока, достанет их обоих. Что делать? Что?!       Побег? Док ведь не захочет… Значит, надо убедить его. Упасть перед ним на колени, умолять, угрожать, шантажировать! Что угодно!       — Я пошел, — сказал Гарри, загнав панику глубоко внутрь, и попытался сообразить, в какой стороне лагерь. Кажется, надо двигаться в обратную сторону. — Пока доберусь, рассветет, скажу, что пришел ассистировать при утренней операции; охране все равно, пропустит.       — Дома тебя не ждут? — спросил Рон.       — Нет, подумают, я остался у вас. Я всегда на всякий случай говорю, что ухожу с ночевкой.       — Ладно, дуй в лагерь. Я провожу Германику.       — Что ты будешь делать, Гарри? — спросила та. — Тебе… вам понадобится помощь.       Он знал, о чем она.       — Пока не представляю, честно. Я посоветуюсь с Се… со Снапе. Но спасибо! Все, пока.       Гарри сначала пытался бежать, но во мраке это было невозможно, ветки грозили выколоть глаза. Тогда он сбавил ход, пошел пешком. Все равно ворота отпирают не раньше полпятого. Путаясь в густой траве и хватаясь за деревья, он обдумывал, что скажет Доку, какими словами будет убеждать, что побег — единственный способ спасти жизнь. Свою и его, Гарри… Потому что без Дока ему ничего не нужно.       Он шел по наитию, почти не ориентируясь, но судьба хранила его — вскоре лес закончился, и Гарри выскочил на дорогу. На бледном рассветном небе догорали последние звезды. Он бежал, глядя под ноги, и, когда случайно поднял голову, увидел едва заметный росчерк в небе. От неожиданности Гарри споткнулся — это не сигнальная ракета, а самая настоящая падающая звезда, и он мог бы загадать для Дока свободу и безопасность, но не успел! Просмотрел все на свете, считая шаги до лагеря. Гарри с силой зло пнул подвернувшийся камешек и побежал дальше.       Когда он примчался к лагерным воротам, оттуда выводили колонну зэков, работающих в первую смену на красильной фабрике. Гарри пропустил людей и зашел на территорию. Знакомый охранник махнул в знак приветствия и стал закрывать тяжелые створки. Гарри, не оглядываясь, побежал вдоль бараков. Он так спешил, боясь не застать Дока, что несколько раз поскользнулся на грязной дорожке и едва не пропахал ее носом.       С размаху отворив дверь барака, в котором жил Док, Гарри заскочил внутрь и наконец притормозил. В сереньком рассветном освещении картина открылась самая мирная: колышущиеся от сквозняка самодельные занавески на окне, застеленные койки и сопящий на нижней Док. Он лежал на боку, натянув до волос одеяло и сложив руки под щекой, как учила спать маленького Гарри тетка Петра. Несколько мгновений он с нежностью смотрел на спящего, потом очнулся, подскочил и рухнул на колени рядом с койкой. Вцепился в плечо Дока и осторожно потряс.       — Пожар? — невнятно отозвался тот и, не открывая глаз, скорчил недовольную мину.       — Северус! Проснись, пожалуйста!