Войти во вторую дверь ему не дал Дудли.
— Ты в своем уме? — повторил он. — Отравиться хочешь?
«Да какая разница?!» — чуть не закричал Гарри, но заставил себя ответить нормально:
— Что же делать? Если он там, если не забрать, они со…сожгут его, и я… нельзя так, понимаешь?
Он не надеялся ни на каплю понимания, но Дудли неожиданно угрюмо сказал:
— Да, я понимаю, — и решительно направился на выход, к охраннику.
Это был знакомый им Хуго Гец, похожий на хитрую крысу.
— Слушай, — с места в карьер начал Дудли. — Нам с братом нужен труп. Для опытов. Только это, ну... в обход инструкций. Мой отец не одобряет такое, а мы будущие медики, и…
— Да ясно. Две марки — и выбирайте на любой вкус. Там возле дверей вроде пацаны были. Если, конечно, не перемешались все, когда дохли.
— Две? — переспросил Дудли и полез в карман брюк.
— Вообще-то пять, — поправил Гец, — вы же не хотите, чтобы комендант оказался в курсе.
Дудли молча вынул бумажки и протянул ему. Гец резво спрятал их и сказал:
— Я «боковушку» отопру. Не тащиться же вам через весь лагерь.
Гарри молча ждал. На него навалилась оглушающая апатия. Мир не померк — был чист, ярок, светел под вечерним теплым солнцем, но сделался чуждым, как иное измерение. Ненужным. Держало лишь одно: нельзя отдавать им Северуса Снапе. Он должен сам предать тело земле, это только его право — и последнее, что он мог сделать для него.
— Пошли! — сказал Дудли, и Гарри двинулся за ним на деревянных, будто чужих, ногах.
В нос ударила невыносимая смешанная вонь пота, мочи, крови и уксуса.
— Циклон Бэ, — хмуро объяснил брат. — Травят крысиным ядом.
Гарри закрылся было рукавом, но вскоре опустил руку — стало все равно. Просторное помещение было завалено голыми людьми. В распахнутые двери входил широкий солнечный поток, пронизывая темноту золотым сиянием, и люди в этом косом освещении выглядели, как большие поломанные куклы. Невозможно было считать их частью реальности.
— Дудли, — заговорил Гарри, шаря взглядом по мертвым людям. — Его наверняка тут нет. Тут просто какие-то дурацкие трупы, а его нет!
Дудли повернулся, взял за плечи:
— Соберись, братишка. Ищи, если хочешь забрать его. Давай, а я помогу.
Гарри стряхнул его руки и шагнул вперед, едва не наступив на чужую ногу. Пошел вдоль ряда нар, вглядываясь в искаженные оскаленные лица. Вдруг увидел кровь — она собиралась вокруг головы тощего парня, прижимавшего к груди кулаки.
— Лопатами добивали тех, кто шевелился, — сказал Дудли. — Сволочи.
Добитых попадалось немного, но брызги крови были повсюду.
— Это все не те люди, — сказал Гарри решительно, и новая мысль подарила ему пару секунд безумной надежды. — Это же старые трупы, Дудли. Они тут не первый день лежат. Чувствуешь, как воняют? А Док был на работе утром, его нет здесь.
— Гарри.
— Я тут никого не узнаю. Кто они вообще, может, их сюда пригнали из другого лагеря?
— У них номера Охау, — сказал Дудли, нагнувшись к старику с выпирающими дугами ребер. — Ты говорил, у Дока клеймо. Помнишь номер?
— Сто семь пятьдесят два, — пробормотал Гарри.— Сто семь пятьдесят два. Сто семь пятьдесят два!
«Надо просто проверить все руки, — подумал он отстраненно. — И убедиться, что такого номера нет. И можно будет поискать Дока где-то в другом месте. Мог же он сбежать? Ничего не сказав, просто сбежать. А что? Вполне в его духе. Потом скажет, что не хотел мной рисковать. Господи, где же он?!»
Сквозь прыгающие в глазах черные мушки он вдруг увидел торчащую из-под угловых нар худую забинтованную ногу. Присел на корточки, потом встал на колени — и все понял, прежде чем увидел темные цифры на белой коже, острые локти и лопатки, черные пряди, прилипшие к шее.
Сквозь навалившуюся дурноту пробился и стал нарастать в ушах надсадный звон.
До этого момента он искал не Дока, а доказательства, что его нет здесь. Но вот он лежит бездыханный, и с этим надо что-то делать. Почувствовав на плече ладонь Дудли, Гарри сделал усилие и поднялся.
Вдвоем они вытащили Дока из-под нар. Его голова моталась, а кулак все еще сжимал полосатый лоскут, оторванный от робы: наверное, он надеялся спастись от яда, закрыв лицо этой убогой тряпкой.
— Держись, — сказал Дудли. — Терпи. Все потом. Надо вынести его сначала. Берись за ноги, а я за плечи.
Гарри послушно взялся за худые щиколотки. Может быть, и правда, надо немного потерпеть, пережить этот страшный сон — и затем проснуться?
Док был тяжелый. Он свисал, почти касаясь спиной грязного пола, пока они волокли его к выходу. Опустить и тащить им и в голову не пришло. Когда выбрались из барака, Гец подкатил строительную тачку и помог погрузить тело.
— Прикройте шмотками, — велел он. — В раздевалке их полно, только целые не берите.
Дудли метнулся за тряпками. Гарри молча стоял у тачки, неверяще глядя на запрокинутое бледное лицо с приоткрытым ртом. Глаза Дока были не просто закрыты, а зажмурены, отчего казалось, что он испытывает сильную боль и терпит, чтобы ее не выдать. Скорее бы оказаться в глухой чаще наедине с ним. Забрать часть этой боли себе.
— Нормальный мертвяк, — сказал Гец, — Не самый тощий. Органы небось еще в кондиции. Удачного полосования, будущий док.
Обращение словно ударило Гарри, и он вздрогнул, очнувшись от полузабытья. Дудли уже тащил ворох полосатых тряпок и две лопаты. Гарри выхватил у него старое рванье и осторожно накрыл Дока, оставив возможность дышать. Как если б тому еще было нужно…
Сбоку Дудли пристроил лопаты. Гарри старался не смотреть на их ржавые, темные от присохших земляных корок края, чтобы не помнить, для чего они. Одна из тряпок застряла в колесе, не давая сдвинуться, и он с исступлением стал рвать ее, пока Дудли не перехватил руку. Гец проводил их через пустырь до ограды, отпер встроенную в «колючку» дверь и выпустил наружу.
Поиски тела не заняли и получаса, и вот они стоят на опушке леса, удерживая тачку в равновесии, на ней ворох вонючего тряпья, под ним мертвый Северус Снапе. А вокруг — веселая летняя зелень, высокое небо, птичье пение и настырно лезущий в ноздри сладкий запах лиловых вьюнков, в изобилии цветущих под «колючкой». Запах смерти.
— Что теперь? — хмуро спросил Дудли, устало глядя на брата. — Повезем в лес? Надо же похоронить его.
— Да, — проговорил Гарри, с трудом ворочая языком. — В лес. Туда, в сторону гор, там прогалина, — он показал. — Можно проехать. И такая полянка в густых елках… Можно там.
— Поехали. — Дудли сам, оттеснив его, впрягся в тачку и покатил вперед и вверх по широкой тропе. Гарри поплелся следом. Его потряхивало в ознобе, несмотря на теплый вечер. Мысли то отключались, утопая в птичьем гомоне, в далеком жужжании самолета, в пряном запахе жухлой травы, то вдруг обострялись — и он с тошнотворной беспощадностью вновь осознавал, где он и что делает. В какой-то момент подумал, что, если переживет все это, не сможет выносить август. Месяц, навеки впитавший смертный холод.
На поляне Дудли осторожно опустил ручки тачки на землю, и вдвоем они стащили тело на траву. Молча взяли по лопате. Копать плотную землю, прошитую корнями, было нелегко, но оба не обращали на это внимания, остервенело долбя сухую почву и перерубая корни.
Когда в земле появилась неглубокая яма длиной около двух метров, Гарри бросил лопату и шагнул наверх. Устало опустился на траву рядом с Доком. Грудь жгло, дыхание выходило ненормальным, слишком частым, прерывистым. Отдышаться никак не получалось, точно из воздуха пропал весь кислород.
— Дудли… Спасибо. Но… ты теперь уходи, ладно?
— А ты? — мрачно спросил тот, тоже откидывая лопату, вылезая наверх и отряхиваясь.
— Я хочу посидеть с ним. Ну, попрощаться. Вспомнить… разное.
— Ты что, сам его похоронишь?
— Куда я денусь? — криво улыбнулся Гарри и увидел, как Дудли вздрогнул от этой улыбки. — Так ведь не брошу.
— Дорогу-то найдешь? — брату явно не хотелось оставлять его одного с мертвецом. — Давай я подожду.
— Нет, уходи. Найду.
Больше он не произнес ни слова, отвернулся и нашарил наконец под тряпками холодную ладонь. «Боже, дай мне сил, — думал он. — Это хуже, чем умирать самому… Но, по крайней мере, ему не придется выносить то, что мне теперь».
Дудли ушел, напоследок неловко похлопав по спине. Воздух постепенно стал синим, лесная глушь тонула в тишине, звенели на грани слышимости кузнечики. Сквозь еловые ветки Гарри видел, как загораются в вышине первые звезды, и знал, что скатись вниз хоть сам Альтаир из созвездия Орла, рассыпься хоть весь Млечный Путь — ничего уже не нужно: нет больше желаний, и Дока нет, и всей жизни. Гарри сидел, точно придавленный невидимой глыбой, рухнувшей с небес, и гладил холодную руку.
«Мой Док мерзнет», — отрешенно думал он, проводя пальцем по ладони, вдоль линии жизни, которая оказалась так коротка. Выпустил руку и дотронулся до его щеки.
Можно на минутку притвориться, что Док слышит его, чувствует прикосновения.
— Мы с тобой ничего не успели. Я не узнал, например, как это — быть с тобой. Не в чертовом лагере и тайком, а всерьез, по-настоящему. Вместе жить, вместе делать все. Ты ведь не был бы против? — шептал он, склоняясь над ним, всматриваясь. — У тебя длинные ресницы...
Осторожно, словно боясь разбудить, он провел по их щекочущим кончикам. А потом вдруг наклонился еще ниже и прижался губами к переносице между сведенных бровей.
«Плевать, — думал он. — Я псих, но плевать. Я не могу отпустить. Я хочу почувствовать его еще раз, последний».
Стоя на коленях перед Доком, Гарри целовал все безудержнее: лоб, нос, подбородок с утренней царапиной, шею. И, понимая, что сходит с ума, касался губами губ.
Те под его нажимом вдруг раскрылись, и послышался стон.
Гарри окаменел. «Я брежу, — соображал он лихорадочно. — Я чокнулся от горя».
В тот же миг пальцы Дока зацарапали землю и вцепились в траву. Кадык задергался, Док захрипел.
Гарри вскочил, вытаращился: дышит, без сомнения дышит! Вновь рухнул на колени, обхватил его голову, приподнял — руки ходили ходуном, и он едва не уронил, — склонился к лицу и залепетал:
— Док! Северус! Ты меня слышишь?! Это Гарри! Очнись! Прошу тебя!
Док открыл мутные расфокусированные глаза — взгляд некоторое время блуждал, наконец остановился на нем и замер. Перепугавшись, что Док опять умер, Гарри прижался мокрой щекой к его лицу и уловил слабое, но определенное дыхание. Нашел вялую, послушную руку — и от волнения не сумел нащупать пульс. Наконец пальцы зафиксировали нитевидное биение. Не в силах выпустить ожившее запястье, прижал его к губам и ощутил, как пульс укрепляется, делается отчетливее. Док зашевелился, очевидно, пытаясь приподняться, и Гарри стремительно схватил его, не позволяя двигаться:
— Лежи, прошу тебя.
Хрипение.
— Молчи, пожалуйста, молчи. Это яд повредил связки. Но все пройдет, теперь все обязательно пройдет, раз ты выжил. Господи, ты выжил! Почему я сразу этого не понял, я остолоп, я не проверил пульс, точнее, я не нашел его, а ты дышал так незаметно, это поверхностное дыхание, да? Я читал, но никогда не видел. Северус, прости, прости! Я был уверен, что ты... все. Ты простишь меня?
Гарри заливался слезами и безостановочно гладил его по волосам, по щекам, по шее с кадыком, едва ли не прорывающим тонкую кожу, по груди и плечам. Понял, что Док раздет, торопливо выбрал из вороха тряпок штаны с дырой на колене и робу без единой пуговицы. Но сперва, оставшись в майке, надел на него свою рубашку.
Затем уложил головой себе на плечо. Надо было ждать.
— Я ни за что тебя здесь не оставлю одного, — тихо говорил он. — И Дудли ушел. Я прогнал его, чтобы побыть с тобой в последний раз. Северус, ты не представляешь, что со мной было… Дудли знает, где я, если не вернусь к ужину, придет сюда обязательно. Вместе мы тебя увезем, как раз ночь будет, ты же подождешь — ты выдержишь?
Прохладная ладонь сжалась на его пальцах, а через секунду у Гарри чуть не остановилось сердце, когда Док медленно поднес его руку к лицу и уткнулся в нее.
— Ты не представляешь, что я пережил, — бормотал Гарри. — Это правда ты? Ты не снишься мне, я не спятил, похоронив тебя под елками?
Он обнял Дока как можно крепче, пытаясь отдать все тепло, на которое был способен. Тот прижался, непривычно слабый, беззащитный. Если бы сейчас из кустов вышел кто угодно, Гарри дрался бы за жизнь Дока голыми руками, никто и ничто не остановило бы его.
Док дышал ровно, он совсем расслабился в объятиях, тяжело навалился и, кажется, дремал. Гарри не тревожил его. Пускай дышит чистым воздухом и приходит в себя. Но вот Док беспокойно зашевелился.
— Что, Северус? — заволновался он. — Тебе плохо?
Док молчал. Гарри тоже замер и вдруг услышал щелчок. Сучок треснул под ногой. Кто-то шел к ним. Шаги приближались, шли явно двое, и вот они вышли на поляну.
— Это здесь, — произнес голос Дудли. — Черт, яма не закрыта! Гарри!
Он молчал, скрываясь вместе с Доком в темноте, — ждал, пока голос подаст второй. Какого черта брат притащил неизвестно кого?
— Гарри, ты где? Отзовись, черти тебя взяли, что ли? Эй, осторожно, не свались!
Хруст ветки, чертыхание.
— Да я уже поняла, — это была Германика. — Могила пустая, да?
— Я здесь, — сказал Гарри, и через секунду из тьмы выступили освещенные луной силуэты — большой и высокий Дудли и гораздо меньший — Германики.
— Ты так и сидишь с трупом в обнимку?! — у Дудли был потрясенный голос. — Я Гранхер привел, она искала тебя. Я ей все рассказал: что ты пропал в лесу, мы вместе пошли тебя искать, и…
— Гарри, — Германика подобралась к нему и попыталась коснуться плеча. Ладонью попала в волосы Дока. — Боже мой, что за…
Она вскрикнула и отскочила, треснув ветками.
— Ты с…с… с покойником?!
— Док жив.
— Что?! — воскликнули Дудли и Германика вместе. — Не может быть!
— Док жив, — повторил Гарри и, заразившись их неверием, торопливо ощупал Северусу лицо. Тот вздохнул, ткнулся теплыми губами в его пальцы, и Гарри перевел дух. — Черт возьми, я не псих. Док пришел в себя. И надо его куда-то спрятать.
— Как жив? — повторял Дудли. — Был же — мертвее не бывает!
— Был без сознания, а потом отдышался в лесу, — предположила Германика. — Просто чудо.
— Куда нам его спрятать? — спросил Дудли. — Если только в наш сарай? Отец туда никогда не заходит.
— Не годится. Не заходит, а потом зайдет. Но я знаю куда. Только не представляю, как добраться.
— Куда? — заговорила Германика. — Если ты имеешь в виду зам…
— Да нет, я имею в виду Дору, — он на всякий случай перешел на шепот. — Ну, нашу служанку. У нее коттедж на Шимплерштрассе, это тоже далеко. Но зато лучше места нет. Дора не выдаст. Кроме того, Док и должен быть у нее.
— Как так?!
Гарри шепотом коротко рассказал о командировке.
— Можем отвезти в той тачке, — сказал Дудли. — Но как по городу?
— Нужна машина. Если взять дядину…
— Нет, не выйдет, — заявил брат. — Отец прячет ключи после того, как я покатался без его разрешения.
Гарри шепотом выругался.
— Рон, — прошептала Германика. — У их отца есть старый драндулет. Стоит в сарае сто лет, никто не пользуется, но Рональд говорил, на ходу. Он умеет водить.
— А бензин?
— Ну, залить, наверное, можно. Есть же там канистры или что-то такое…
Док беспокойно возился — видимо, имел какое-то свое мнение, но не знал, как выразить.
— Герр Снапе… — начала Германика.
— Его зовут Северус, — зачем-то исправил Гарри.
— Северус, я очень рада, что вы живы. Это просто чудо чудное! Вы только не волнуйтесь. Мы вас отвезем в безопасное место. И… Рон свой человек. Он не выдаст.
Док на миг прижался щекой к щеке Гарри и затих. Согласен. Ну а что — в лесу, что ли, оставаться?
— Тогда что? — шептала Германика. — Я побегу к Уизерлям. Куда подъехать?
— К опушке напротив Рыночного тупика, — подумав, прошептал Гарри. — Туда мы доберемся.
***
На очередной прогулке во дворе клиники Гарри, приняв как можно более задумчивый и отрешенный вид, перешагнул через низкие колючие кусты, растущие вдоль крайней дорожки, и не спеша побрел дальше. Вот уже совсем близко угол корпуса, вот виден бордюр, широкая дорога, вот показался просвет в елках и каменная стена забора…
— Поттер! Куда вы собрались, позвольте узнать? — запыхавшийся Нейр с силой схватил за локоть и развернул к себе. — В изолятор захотели?
— Я засмотрелся, извините.
— Не заговаривайте мне зубы! Вас давно ждет психолог, а вы разгуливаете по территории больницы. Пожалуй, побудете без прогулок до возвращения доктора Бруммера.
Без прогулок — так без прогулок. То, что калитки или ворот в этой части стены нет, Гарри понять успел, а чтобы увидеть остальное, нужно совершить настоящий побег.
Нейр быстро довел его до дверей, сдернул с него пальто, нетерпеливо дождался, пока переобуется, и, продолжая держать за локоть, повел дальше, мимо знакомой лестницы.
— Куда мы?
— Я же сказал, доктор Сибилла давно ждет. Или вы забыли о процедурах, пока планировали побег?
— Я как-то не запомнил расписания.
— Вижу, вы и вправду не слишком заинтересованы в результате.
Стоя на площадке в ожидании лифта, Гарри жадно обшаривал глазами холл, на всякий случай запоминая детали: телефон на стене, небольшая елка в углу, гардероб для посетителей — пока не наткнулся на предупреждающий взгляд Нейра. После этого оставалось лишь уставиться в закрытые двери лифта. Так и стоял истуканом до тех пор, пока ноги вдруг не ослабли. Он снова услышал этот голос!
— Добрый день.
— Здравствуй, Северус. Ты в буфет?
Гарри показалось, что стало нечем дышать.
— Конечно, вроде уже должен открыться.
— Сейчас этого сдам на сеанс и тоже поднимусь.
Никто не ответил, и он, как во сне, перевел взгляд на подошедшего. И не мог ни сморгнуть, ни отвернуться — стоял и смотрел на своего когда-то самого родного, близкого, любимого человека. Он был здесь, в этой больнице, совсем рядом, можно даже коснуться, если протянуть руку. Настоящий Док, не галлюцинация — немного взлохмаченный, в медицинском халате, небрежно наброшенном поверх костюма. Только глядит исключительно на Марка Нейра, пожимает ему руку, и никакого внимания не обращает на Гарри.
Двери открылись. Нейр несильно подтолкнул его в спину, зашел сам и, чуть посторонившись, пропустил Дока. Тот, по-прежнему не глядя на Гарри, закрыл двери и нажал на кнопку. Он стоял так близко, что чувствовался его запах — незнакомый одеколон. Лифт поднимался, а Гарри не мог оторвать взгляда от верхней пуговицы рубашки Дока: посмотреть выше не было сил.
— Про субботу помнишь? Все в силе? — вдруг спросил Нейр.
— Само собой, буду обязательно.
— Отвлечешься от своих мамашек,— гоготнул Нейр, но тут лифт приехал, он открыл дверь, вышел сам, следом шагнул Гарри. И напоследок все-таки поднял глаза на Дока. Тот с каменным лицом, глядя куда-то мимо, снова закрыл двери, и лифт поехал выше.
Эта встреча оставила Гарри совсем без сил.
***
Германика исчезла в темноте.
— Ну пошли, что ли, — сказал Дудли. — Док… э-э-э… Северус, мне придется взять вас на закорки. Вы не против?
Док пошевелился и вздохнул.
— Он не против, — ответил Гарри. — Погоди! Давай сперва тачку закопаем в той яме. Вдруг найдут.
Луна светила ярко, и справились они быстро. Потом Дудли присел, и Гарри помог Доку повиснуть на его спине, перекинув руки через плечи. Дудли, кряхтя, поднялся, устраивая ношу удобнее, и сказал:
— Двинули, а то долго я так не продержусь. Помогай, держи снизу!
Потом они бесконечно долго тащились по лесной тропе — Дудли впереди с Северусом на спине пыхтел как паровоз, а Гарри позади держал сползающие и тянущие вниз длинные ноги. Не в добрый час дядя Вернер предрек, что они научатся ориентироваться в лесу.
Наконец деревья расступились, открыв выход на тихую окраинную улицу. Фонари горели через один, но Гарри сразу заметил маленький старый автомобиль, припаркованный с краю дороги.
— Ждите здесь, я проверю, — сказал он и выскочил, обогнав брата, на дорогу. Тотчас открылись передние дверцы с обеих сторон, вышли Германика и Рон.
Рон бросился к Гарри, и вместе они помогли изнемогшему Дудли дотащить Дока до машины и устроить сзади. Гарри сел рядом с ним, положив его голову на колени. Германика — впереди.
— Везите скорее, — сказал Дудли, — я вас догоню.
Машина рванула с места, дверца водителя хлопнула уже в пути. Германика перегнулась через спинку сиденья и протянула Гарри бутылку:
— Дай ему воды.
Он приподнял Доку голову и помог напиться. Тот глотал жадно, захлебываясь, текло на грудь и на колени Гарри. Наконец откинулся назад.
— Все будет хорошо, — шептал Гарри, почти касаясь губами вспотевшего лба. Он верил в это всей душой.
До дома Доры домчали за пять минут и затормозили у самой калитки. В окне, выходящем на улицу, горела лампа, отсвет падал в палисадник.
— Я схожу, — сказала Германика. — Нельзя соваться с разбегу, мало ли. Скажу, что ищу Гарри, если что.
— Попроси лампу вырубить, — ответил Рон. — А то кто-нибудь из соседей увидит. Бабка Лангботтом, например.
Она постучала в дверь, исчезла в доме, тут же вышла и направилась к ним. Лампа погасла. Дверь осталась открытой.
— Давайте, идем, — сказала Германика. — Никого.
Они помогли Доку вылезти из машины. Тот попытался идти сам, но ноги все время подгибались, как сломанные, ничуть не держа. Повиснув на плечах Рона и Гарри, он волочился, загребая босыми ступнями пыль. Дора встретила на пороге и пошла вперед, показывая дорогу к комнате.
Едва Док опустил голову на подставленную подушку, тотчас закрыл глаза. Гарри и хотел бы остаться, но не пока не мог. Он дважды взял с Доры обещание не спускать с Дока глаз, вышел и сел в машину.
— Теперь едем к нам. Рон, прости, что использую тебя, как таксиста, но…
— Замолкни, — велел тот и тронул машину.
По дороге они подхватили Дудли в километре от опушки, доехали до Остенштрассе, где тот пошел пудрить мозги родителям, а Гарри пробрался в свою комнату и нашел коробку с набором полевой медицинской помощи. После Рон подбросил Германику до дома и наконец повез Гарри обратно к Доре и Доку.
В автомобиле при слабом свете фонарика Гарри быстро листал памятку по оказанию первой помощи и прикидывал, с чего нужно начинать. Первым делом попросил у Доры кувшин чистой теплой воды, размешал соль, разбудил Дока и вынудил выпить почти литр, а затем тот покорно вытошнил воду в таз. Выглядел он ужасно: бледный, в испарине, с кругами вокруг запавших глаз, со слипшимися в сосульки волосами. Но дышал уже совсем чисто и даже попытался что-то сказать.
— Молчи, — попросил Гарри, набирая в шприц лекарство. Он помог Доку перевернуться на бок, протер кожу спиртом и, поколебавшись секунду, вогнал иглу. Получилось. Затем Док проглотил несколько десятков угольных таблеток, и наконец Гарри достал и настроил для него кислородный баллон.
— Дыши, — говорил он, вытирая Доку лицо влажным полотенцем. — Можешь спать и дышать. Ты сам знаешь, что так нужно.
Тот сжал его руку и закрыл глаза.
Через минуту Гарри осторожно высвободился и на цыпочках вышел из спальни. Дора возилась в маленькой кухне.
— У тебя молоко есть? А яйца?
— Есть, конечно. Омлет, что ли, сделать?
— Да нет. Доку надо будет дать молоко с желтком. При отравлении лучшее питание.
— Иди спать, — откликнулась Дора, — я тебе постелила в гостиной на диване.
— Да, спасибо. Я посижу с ним немного.
— Как он?
— Заснул, — улыбнулся Гарри. — Я ввел ему мышечный релаксант, теперь судороги его мучить не будут. И успокоительное. Пускай выспится. Токсины вывел.
— Господи, помилуй нас всех, — вздохнула Дора. — Повезло ему с тобой.
«Это мне с ним повезло», — подумал Гарри и вернулся в спальню.
Док растянулся на короткой кровати, упираясь ступнями в деревянную спинку, и дышал ровно и глубоко. Гарри поправил подушку, постоял, глядя в спокойное лицо, полускрытое кислородной маской. Как бы ни хотелось лечь рядом, кровать была слишком узкой — Доку будет тесно. Но и уходить он не спешил, хотя нервное возбуждение схлынуло, уступив место тихой, усталой радости. Она горела в душе неярким, но ровным огоньком: его Док жив. Назло всему!
Гарри опустился прямо на коврик возле кровати и не решился погладить расслабленно лежащую на одеяле руку, чтобы не разбудить измученного страдальца. Спустя несколько минут он и сам крепко спал, уронив голову на постель.
Ему снились тревожные сбивчивые сны: бег по лагерным проулкам, переполненные бараки, груды мертвецов, среди которых он ходил, тщетно пытаясь найти Дока, мрачный лес с волками. Даже во сне он устал от постоянного ощущения смертельной опасности и, когда грянул выстрел, споткнулся о корягу и рухнул в мокрую траву.
А на самом деле стукнулся головой о край кровати и проснулся. Тут же с огромным облегчением понял: здесь, живой, не приснился.
— Испугался? — негромко спросил Док. Гарри торопливо переполз на коленях к изголовью и обнял его поперек груди.
— Как ты? — спросил он тихо, разглядывая белое в полумраке лицо. Маски на нем уже не было. — Тебе лучше? Ты нормально разговариваешь.
— Мне хорошо. — Док положил прохладную ладонь поверх его руки. — Баллон свалился и разбудил тебя.
— Неважно. Ты правда в порядке?
— В легких жжет...
— Это пройдет, я прочитал…
— …и ногу дергает.
— Ногу? Почему? — испугался Гарри. — Покажи!
Он откинул одеяло и склонился над Доком. Размотал старый бинт, дотронулся до поврежденного колена — слегка вывернутого, с широким темным шрамом. Док с шипением втянул воздух:
— Я там упал неудачно.
Гарри поцеловал колено и решительно поднялся. Зажег лампу и приготовил шприц с дозой обезболивающего. Пришлось сделать вторую инъекцию, и на этот раз Гарри уже не медлил. Привык.
Лекарство действовало быстро: Док заметно расслабился, из лица ушло мучительное напряжение, лишь глаза оставались блестящими, больными. Гарри погасил лампу, снова сел к нему и обнял одной рукой, потрогал губами лоб. Кажется, температуры все-таки не было.
— Мой дорогой стажер, — прошептал Док, слабо улыбаясь. — У тебя хорошо получается.
— Это не у меня хорошо, это у фюрера хорошее армейское снабжение.
Док поднял руку и провел по его щеке. Рука мелко подрагивала.
— Как тебе удалось выцарапать меня у смерти?
— Я же говорил, что мнительный, помнишь? Ты не пришел к Доре, ну и я испугался...
Разглядывая голую грудь Дока с проступающими ребрами, он заговорил о том, как тревожился, паниковал, искал его, но почувствовал, что слова никчемные и глупые, что невозможно ими передать все, что случилось вчера, — и умолк. Содрогнулся, вспоминая.
— Бедный ты мой,— тихо сказал Док. — Каково тебе было...
— Гребаный кошмар, — искренне сказал Гарри и поднял наконец глаза. — Но зато все не зря. Я успел.
— Успел, — тихим эхом повторил Док. — Спастись из камеры смерти — такого еще никому не удавалось. И не удастся. Ты волшебник, Гарри.
— Ты сам как-то спасся, — сказал он. — Три часа прошло, когда мы с Дудли туда примчались, а ты был жив. Как?
— Мой коктейль, от которого ты каждый раз так морщился.
— А? — удивился Гарри. На миг показалось, Док просит выпить, но он сразу же сообразил: — То лекарство! Оно не дало яду всосаться?
— Думаю, да. И я заполз под нары в угол, а там щель между кирпичей на стыке стен. Хоть какой-то воздух.
— А говоришь, волшебство. Ты же сам все сделал.
— Сам бы я там и остался.
Они умолкли, глядя друг на друга. Сияла, как фонарь, луна в окне поверх занавесок, и ее голубоватый свет напомнил ночь в бараке. Гарри потянулся к Доку, и тот обнял его, притягивая ближе. Трудно обниматься, когда один лежит, а другой пытается устоять рядом на коленях, но они не расцепляли объятий долгие минуты.
— От меня воняет, — вдруг спохватился Док и попытался отстраниться.
— Ага, — ответил Гарри и удержал, находя губами тонкие трепещущие веки. — От меня тоже, весь день в мыле. Завтра вымоемся. Хочешь чего-нибудь? Я принесу воды, тебе надо больше пить.
— Неси, — сказал Док, разжимая руки.
Выпив стакан, он попросил еще. Тогда Гарри отправился в кухню, зажег маленькую лампу над столом и нашел бутылку с молоком и коробку яиц. Холодное молоко пришлось подогревать. Взбив пару желтков и хорошенько размешав, принес напиток Доку.
— У меня тоже есть целебный коктейль, очень полезный при отравлении пестицидами, — прошептал он. — Сможешь выпить?
Док приподнялся, взял у него стакан из тяжелого стекла, и рука задрожала. Гарри поспешно перехватил ее.
— Давай помогу.
— Уф... Ну и гадость, — голос у Дока сделался совсем тихий, слабый. Он отдал стакан и откинулся на подушку.
И тут Гарри решился:
— Как ты попал в камеру?
Он не спрашивал раньше, хотя это было первое, о чем бы следовало узнать. Но, во-первых, он жутко боялся услышать подробности, а во-вторых, было совершенно ясно, что без Реддле не обошлось.
Док, однако, ответил коротко:
— Мое обычное невезение. Пошел к воротам — встретил Реддле. А он нетрезвый и на взводе. Увидел меня, выхватил вальтер: «Пошел, мое терпение иссякло». Сперва я подумал — на дезинфекцию. Поунижать меня решил. Туда как раз вели толпу, и охрана зубоскалила, что все вшивые отмоются наконец. А потом увидел это здание.
Док замолчал. Гарри захотелось плакать, но он мужественно спросил:
— Ты лоскут оторвал от робы чтобы дышать через него?
— Дурацкая надежда, — усмехнулся Док. Голос у него был усталый. — Все! Хватит об этом.
— Я еще посижу с тобой, а ты засыпай, — прошептал Гарри, и на этот раз Док закрыл глаза.
