Девятого ноября в Охау праздновали годовщину Путча, и именно в этот день сирена тревоги выла дважды. Сначала в пять утра. Вместе с дядей и тетей Гарри добрался до убежища и там додремал вырванные из сна часы. Он не волновался — в лагере было убежище, а в доме со львами — глубокий подвал, и Док ему обещал... Вторая тревога завыла во время обеда. Вместо Доры тетя наняла новую девушку, но та не была ни общительной, ни приветливой, и Гарри сторонился ее. Раздался рев, пришлось оставить суп и снова отправиться в укрытие. Вдобавок над городом низко шли нескончаемые самолеты, и от их утробного гудения разболелась голова.
Тетя дала ему таблетку аспирина. Дядя рассказал, что ночью через город прошла колонна грузовиков, везущих новобранцев к поездам на восточный фронт. Тетя прижала платок к губам: она уже видела, как Дудли тоже отправляют на войну.
— Успокойся, Петра. Пока он окончит Академию, все завершится, ему учиться три года, — объяснял ей дядя. — Каких-то пару месяцев, и Союз капитулирует. Наши уже у Москвы.
То же самое заявили Гарри встреченные позже на площади Мульцибер и Нотт, приехавшие в честь праздника домой из своих университетов. Стоя среди горожан на многолюдной улице, они рассматривали вывешенную на двух столбах огромную карту Советского Союза и Европы, где ярким цветом было отмечено форсированное наступление Германии. Красная черта линии фронта и впрямь продвинулась на восток от границы СССР.
— Но Союз такой огромный, — с сомнением протянул Гарри, который вслед за Доком вовсе не разделял всеобщей радости.
— Плевать, — рубанул Нотт воздух ладонью. — В парк пойдешь, Поттер? Там сегодня ярмарка. Все наши будут, кто остался.
В парк Гарри отправился с Доком, который к четырем часам уже вернулся из лагеря. Тот основательно нагрузил своего ассистента и ученика стопкой материалов для будущего учебника, собирать и писать которые начал еще до лагеря, сам взял битком набитый ими же портфель, и они вдвоем отправились через весь город в «Фотографию Гертнера». Все это надлежало сфотографировать для архива.
Город праздновал. Улицы щедро украсили флажками и портретами фюрера, на главной площади надрывался маршами громкоговоритель, на углах в киосках продавали соленые крендели и напитки. Людей на улицах было куда больше, чем в обычные дни, когда городок почти вымирал. Потратив в «Фотографии» полтора часа, Док и Гарри, усталые и замороченные бесконечным раскладыванием бумаг под правильным светом, брели домой мимо парка. В парке играл оркестр, слышались удары мяча, разговоры. Переглянувшись, они шагнули к ажурным воротам.
Надеждам на беспечную прогулку, как тогда, в Мюнхене, сбыться было не суждено. Через пять шагов Дока поймал незнакомый эсэсовец в форме оберштурмбанфюрера:
— Герр Снапе! Северус! Простите, что в такой день, но если вы были бы столь любезны….
Словом, пришлось Доку вручить Гарри свой портфель с бумагами и отправиться с эсэсовцем к его беременной сестре, у которой живот разрывает болью.
— Я искал доктора Маркманна, — волновался оберштурмбанфюрер, — дозвонился, сказали, он в парке, а тут вы! У меня машина за воротами.
Не успел Гарри опомниться, как Док был уведен. Раз только оглянулся и сказал:
— Герр Поттер, не сочтите за труд, отнесите бумаги ко мне.
Гарри вздрогнул — кругом были люди, но, кажется, никто не обратил внимания на эти слова. В самом деле, у такого важного доктора наверняка дома горничная или кухарка — примет портфель и отправит восвояси. Гарри нащупал во внутреннем кармане толстый ключ от квартиры Дока и ухмыльнулся.
— Мальчик на побегушках, Поттер? — раздался за спиной холодный, насмешливый голос.
Гарри медленно обернулся. Драко Шлимм в темной полувоенной форме с серебряными манжетами стоял перед ним и с ехидным прищуром и рассматривал с ног до головы. На груди сиял белый партийный значок со свастикой.
— Привет, — буркнул Гарри. — В партию вступил?
— Привет, да, с рекомендациями от Молодежного союза. А ты? Служишь бывшему зэку?
— Давно хотел спросить тебя, Драко, — проговорил Гарри. — Как ты попал в Орденбург? Туда ведь принимают с двадцати пяти лет?
Шлимм изобразил на лице крайнее изумление:
— Начитался книжек о приключениях рыцарей? Берут всех, кто доказал лояльность и верность партийным ценностям… и у кого есть знакомый рейхсляйтер.
— Я так и думал, — кивнул Гарри. — Пока, рыцарь знакомого рейхсляйтера.
Он сделал шаг в сторону, но Драко, извернувшись, как лисица, схватил его за руку. Гарри едва не выронил свою стопку, которую нес, зажав портфель Дока под мышкой.
— Мы не договорили, Поттер, — губы у Шлимма отчего-то подрагивали. — Ты в Мюнхен переезжать планируешь? Или будешь весь год подавать штаны своему доктору?
Если бы Шлимм не оскорблял Северуса поминутно, Гарри, возможно, и поговорил бы с ним. Но тот вывел из себя с первых же слов и продолжал это делать.
— Я работаю, — коротко сказал он и вырвал руку, подхватывая норовившие выскользнуть папки.
— Я вижу, — Драко неестественно засмеялся. — Ходишь за хромоногим, как привязанный. Он случайно не платит тебе за мелкие услуги? А кофе ему в постель не носишь?
Кофе достать было трудно, и в постель Гарри в прошлый раз принес свежесваренный цикорий. Док крепко спал поутру, а он вскочил, вдохновленный ярким солнцем, сварил порцию, добавил мятного сиропа и сливок, желая удивить, и притащил в спальню. Док спросонья не понимал, отчего ему тычут горячей чашкой под нос, потом проснулся окончательно и развеселился. Ту чашку они выпили на двоих…
— Пока, — Гарри вновь решительно повернулся и двинулся прочь. Ему уже махали с ближайшей аллеи Рон, Германика и Джерлинд. Все трое ели мороженое в вафельных рожках. Драко на этот раз промолчал и с места не сдвинулся, но, когда Гарри зачем-то оглянулся, оказалось, провожает его глазами.
— Чего он хотел? — спросила Джерлинд.
Гарри не ответил, продолжая мысленно ежиться от тяжелого, сверлящего спину взгляда. Он оглядывался до тех пор, пока Драко наконец не исчез из виду. Но настроение было испорчено, и, хотя он старался не поддаваться, вернуть ту безмятежную легкость, с которой он сопровождал сегодня Дока, не удавалось.
Папки и портфель ужасно мешали, но Рон и Германика помогли ему, разделив ношу на всех. Вчетвером они отправились на концертную площадку, болтая и смеясь, послушали оркестр. Потом перебрались ближе к реке, встретили Германа Лангботтома — к сожалению, с бабкой. Все это время Гарри чудилось, что он чувствует цепкий взгляд между лопаток, но, сколько ни крутил головой, Шлимма больше не видел.
Оставаться на танцы и ночной волейбол Гарри отказался — прошло уже три часа после того, как Дока увезли к пациентке, тот наверняка давно дома и гадает, куда он подевался. Поймет, конечно, что загулялся, но материалы следовало вернуть поскорее. Распрощавшись с друзьями, Гарри отмахнулся от предложения Джерлинд проводить его и припустил по улицам к центру Охау. Уже начинало смеркаться, зажигались фонари и окна. Оглянувшись на бегу, он увидел вспыхнувшую праздничную иллюминацию и заторопился дальше, решив позже вытащить Дока прогуляться по вечернему городу.
В доме со львами света не было ни в одном окне. Гарри позвонил в дверной звонок и подождал. Тишина. Чертыхаясь и стараясь не выронить папки, полез во внутренний карман за ключом и отпер дверь. В темной прихожей бумаги наконец выскользнули и шлепнулись на коврик. Половина папок раскрылась, листы вылетели. Так его и застал вошедший спустя пять минут Док — ползающего на коленях и собирающего листы в стопку.
— Ты только что пришел? — удивился он.
— Да, — Гарри выпрямился, собрав все и сложил бумаги на трюмо. — Встретил приятелей.
— А. — Док был немногословен и выглядел усталым. Он сорвал пиджак, швырнул на стул в прихожей, шагнул в гостиную и повалился на диван. Гарри тотчас оказался рядом и присел на краешек. Док лежал на спине, запрокинув голову и прикрыв глаза локтем.
— Что случилось? — тихо спросил Гарри, трогая за руку. Док открыл глаза и потянулся.
— Да ничего сверхординарного. Случай и правда тяжелый, и мы едва успели.
— Выкидыш?
— Нет. Отвезли ее в клинику лагеря, пришлось ехать с ними, потом сидеть с ней, пока стояла капельница.
— Устал? Хочешь, заварю тебе чаю?
— Да не надо, — Док взял его ладонь и прижал к лицу. — Допью утренний, холодный. Останешься?
— Нет, — вздохнул Гарри, гладя его по щеке. — Дома меня потеряют. Ты лучше выспись. Завтра опять работать.
— Слушаюсь, мой капитан, — Док отпустил его руку и прикрыл ресницы. — Отпуск бы взять… уехать к морю.
Гарри представил, как Док с новеньким чемоданом отбывает на курорт, а его самого никто не собирается отпускать с формально чужим человеком, и снова вздохнул. Тихо поднялся с дивана. Док пробормотал:
— Ты дверь запри сам, ладно?
На улице было темно и тепло, из парка доносилось эхо музыки, а здесь, на Мюнхенштрассе, стояла ночная тишь. Ни людей, ни машин. Впрочем, один автомобиль с зажженными фарами был припаркован на противоположной стороне улицы.
С той ночи, когда Реддле преследовал их, Гарри не переносил таинственных автомобилей. И поэтому запирал квартиру с неприятным ощущением, оттого что вынужден был повернуться к нему спиной. Не успел он сойти со ступенек, как дверца автомобиля хлопнула, кто-то вышел, шагнул в свет ближайшего фонаря и оказался Драко Шлиммом. Всегда прилизанные волосы были взлохмачены, а черный галстук съехал набок.
— П-поттер, — немного невнятно сказал он.
— Ну?
— Ни днем, ни ночью не дает покоя твой хромой? — Драко ухмыльнулся и демонстративно посмотрел на ручные часы: — Половина одиннадцатого! Какой бесконечный рабочий день.
— Ты напился, — Гарри решил не поддаваться на провокации и твердо направился вниз по улице. Шлимм, однако, пошел рядом.
— Не то чтоб напился… слегка, — говорил он. — А вот Тильда, ну эта, толстуха из универсального, говорила нашей кухарке, что т-твой хромой постоянно берет у нее дорогущее Рейнское. Уж не для тебя ли, а, Поттер?
Гарри молчал.
— Не хочешь разговаривать? — Шлимм обогнал его и заступил путь. — З-зря. Я же все знаю!
Гарри захлестнула волна паники, но он лишь с каменным лицом пожал плечами, а Шлимм продолжил:
— Ключ! — он помолчал, не дождался реакции и повторил: — Зачем тебе ключ, Поттер? — и ту же переключился: — Хочешь, подвезу?
— Нет, — твердо ответил Гарри.
— Обещаю не приставать! С-слово рыцаря Орденбурга.
— Нет! И сам не садись за руль. Ты же пьян!
— Ну и катись к черту! — вдруг обиделся Шлимм. — Насильно мил не будешь.
Он оттолкнул его, замершего, с дороги и бросился к своей машине. Хлопнул дверцей и сорвался с места так стремительно, что мотор взревел на всю улицу. Обогнал и скрылся за поворотом — там, где начиналась дорога в горы.
— Чертов кретин, — подытожил Гарри. — Тьфу!
В воздухе расползался едкий запах бензинового выхлопа.
Усталость Дока с того вечера словно перетекла в последующие дни: он не пошел с Гарри на луга, заявив, что там нечего делать, потом отказался посидеть в кафе возле универмага. И к себе не приглашал. Наверное, хотел отдохнуть, работы в лагере и впрямь было невпроворот. Гарри находил объяснения всему, и все-таки его тревожил такой Док. Ведь прежде тот прекрасно отдыхал вместе с ним: например, безмятежно растянувшись на софе с газетой и вверив себя его ласкающим рукам.
А через пару недель, явившись утром на работу, Гарри услышал, что Док снова собирается в командировку. И на этот раз один — намечается консилиум в клинике.
— Опять рожает высокопоставленная баба? — спросил он с досадой.
— Ну что за слова!
— Я что, помешаю тебе там? Я не полезу в клинику, подожду в гостинице.
— Это неприлично, — заметил Док.
— А в прошлый раз было прилично?
— Нет. Я просто пошел тебе навстречу.
— Вот как? А я думал, тебе самому хотелось, — сказал Гарри, наливаясь тоской. Что-то шло не так. В последние дни Док нередко отговаривался делами и исчезал, даже не поставив в известность куда. Гарри гнал от себя мысли, что надоел ему, что их отношения тяготят Дока, но мысли настырно крутились в голове, порой доводя до отчаяния.
— Не злись, — отвечал тот, копаясь в столе и не глядя на него. — Вернусь — пойдем на вскрытие. Я же обещал показать, как все выглядит в реальности. Анатомический атлас — это не то.
Покойников Гарри давно перестал бояться — после той газовой камеры как отрезало. А попасть на настоящее вскрытие пока не удавалось. Но сейчас он вздохнул: нашел тоже утешение. Как будто не понимает.
— Я на пару дней, не больше, — сказал Док. Задвинул ящики, повернулся к Гарри и обнял. Ширма прикрывала их от дверей. — Ну не страдай так. Я правда не могу тебя взять.
— Не можешь или не хочешь?
— Послушай, — Док нахмурился и снял с его плеч руки. — Я, в конце концов, не обязан отчитываться по твоему капризу. Раз говорю — нет, значит, нет.
— Слишком часто, — пробормотал Гарри.
— Что?
— Вот это твое «нет». Ты как будто бегаешь от меня, не замечаешь? Нет — не поедем в Мюнхен. Нет — не пойдем вместе в библиотеку. Нет — нельзя подождать тебя после работы. Ты даже обедать со мной отказываешься!
— Я обедаю в комендатуре с Биккелем и другими врачами. В каком качестве я приведу тебя туда?
— Мог бы поесть со мной в столовой хоть раз.
— Нет, не мог бы, — отрезал Док, вставая. Он все сильнее хмурился, глаза сверкали. — Я вынужден играть по их правилам, а не по твоим.
— А раньше…
— Раньше я был безумен. Ты свел меня с ума, заставил думать, будто все возможно, даже подчинить нашим желаниям все вокруг.
— А теперь не так, да? — с горечью заключил Гарри. — Разум восторжествовал над желанием?
— Разум — это единственное, что не дает мне опуститься на дно, — буркнул Док, отворачиваясь. — Я ценю факты. Рациональность. Здравый смысл. Ты мог бы уже это понять. Появляться всюду вместе — неразумно.
— Я понимаю. Но идет война, в стране происходит черт знает что, это твои слова, и случиться может все что угодно, — Гарри тоже встал. — Мы договаривались не расставаться надолго, тем более, не уезжать в одиночку. А тебе стало плевать на все, кроме твоей драгоценной работы. Разве не так?
Док молчал. Не отрицал, как бывало раньше, не бросался уверять его, что он самое дорогое, что именно Гарри держит его на плаву. И, не понимая его молчания, подозревая самое страшное и чувствуя, что шагает в пропасть, Гарри произнес слова, о которых жалел потом день и ночь:
— Мы, наверное, слишком разные. И нам вообще не стоило начинать это все...
Док не реагировал, глядя в окно.
—… и сейчас самое время прекратить, — закончил Гарри и зажмурился от страшных слов.
Тишина. Слышно было лишь, как муха бьется в стекло.
— Давай оба подумаем об этом, пока я в отъезде, — негромко произнес наконец Док, так и не повернувшись к нему. — Вернусь, и все обсудим.
Гарри закусил губу, хотел ответить и не смог. Махнул рукой и вышел, стукнув дверью.
После, казня себя за эту сцену, он находил только одно оправдание — боялся, что Док сам предложит расстаться. И это было бы совершенно непереносимо.
А тот уехал, так и не сказав ему больше ни слова. Не пришел мириться, как бывало прежде.
Зарядили дожди, по небу ветер гнал низкие тучи, и конца-края им не было. Гарри просиживал эти дни дома, валяясь на кровати и настраивая свой приемник то на одну, то на другую станцию. Вдобавок на Мюнхенштрассе случилась авария: забился ливневый сток, повсюду текли реки грязной воды, и присланные на починку солдаты безуспешно возились целыми днями. Только это и остановило Гарри от порыва схватить ключ и, несмотря на горечь в душе, переждать отсутствие Дока в его квартире, среди пахнущих им вещей, в надежде, что все еще можно исправить. Док вернется, и они поговорят и обязательно простят друг друга.
Как он благословлял впоследствии эту аварию!
Вечером восемнадцатого ноября Гарри возвращался из библиотеки, нагруженный журналами, когда на углу к нему подошли двое в черной форме с красными нарукавниками.
— Герр Поттер, если не ошибаюсь? — уточнил первый. Второй молча буравил его взглядом.
— Да, — Гарри молнией прошила ужасная догадка, что ищут Дока, и он приготовился отпираться до последнего.
— Прошу вас следовать с нами.
— Но куда? Зачем?
— Нужно кое-что прояснить.
— Что прояснить? Я ничего не знаю! Вы можете связаться с Вернером Дурслером, это комендант лагеря, он…
— Герр Дурслер в курсе, — невозмутимо отвечал эсэсовец. — Он и указал нам, где вас искать.
— О… — Гарри обмяк и, силясь понять, что все это может означать, дал себя отвести к большому черному автомобилю.
***
За месяц с лишним в клинике «Хогвартс» Гарри пришлось волей-неволей привыкнуть к однообразию ежедневной рутины: завтрак, прогулка, процедуры, иногда психологический разговор с надоедливой фрау Трелони или доверительная беседа с до приторности учтивым профессором Бруммером, который, казалось, изучал его во время этих бесед, как букашку под линзой микроскопа. Далее обед, «тихий час», осточертевшие киносеансы.
Посетители к Гарри не приходили. В палате же он мог лишь безнадежно смотреть в окно, высматривая признаки жизни за забором, либо читать библиотечные книги, которые тоже были однообразны: патриотическая литература и сентиментальные стишки. Однажды он попросил у библиотекаря что-нибудь из фантастики и получил неуклюжую эпическую поэму о рыцарях. Читать все это было невозможно.
Иногда Гарри казалось, что он отупел, превратился в тень самого себя. И только омерзительное происшествие на докторской вечеринке разбудило дремавшую в нем ярость.
В состоянии этой тихой ярости он пришел на очередной сеанс к Сибилле Трелони, заранее ненавидя все, что та скажет. Разговора не получилось: Гарри хмыкал в ответ на каждый ее вопрос или говорил, что все это бред, который противно слушать.
— Я позову доктора Бруммера, и он отправит вас в изолятор, — бесновалась Трелони. — Вы что, издеваетесь надо мной?
— Да, — с мрачным удовольствием сказал Гарри, решив, что терять ему, в общем, уже нечего, и Трелони захлебнулась возмущением.
В этот миг открылась дверь, и вошел Док в белом халате и шапочке, на шее его болталась маска.
— Сибилла, сколько можно вас ждать? — спросил он, не глядя на окаменевшего на стуле Гарри. — У меня пациентка вот-вот в окно шагнет, где вы с вашими спасительными методиками? Дама потеряла плод и сейчас в критическом состоянии.
— Но я же занята, — Трелони сменила тон.
— Вы перепутали часы, — перебил Док, пристально глядя на нее. — Снова тесная дружба с хересом? Идите скорее, а этого я сам отведу… куда там? К Нейру? Вот и отлично.
Страшно смущенная Трелони вылетела из кабинета, только дверь стукнула. Док быстро подошел к напрягшемуся Гарри.
— Родной мой, здравствуй, — тихо, взволнованно заговорил он, беря за руку и поднося ее к губам. — Ты как?
Гарри выдернул у него ладонь и вскочил:
— Не трогай, или меня сейчас стошнит.
— Как? Почему? — растерялся Док.
— Будто не знаешь, — Гарри попятился к окну. — Ваши докторские штучки. Апоморфин.
Док потемнел лицом:
— Твари…
— Ты выпиваешь с этими тварями.
Док снова шагнул к нему, попытался взять за плечи.
— Послушай, я…
— Нет, ты послушай, — Гарри сбросил его руки и едва не застучал зубами от озноба. — Я никому ничего не сказал и не скажу, но ты лучше ко мне не подходи.
— Гарри, ты все не так понял. Я же нарочно устроился сюда на работу.
— Конечно нарочно. Не сомневаюсь. Мстишь за то, что вынудил тебя забыться, поддаться мне, да?
— Да что ты говоришь такое?!
И в третий раз сделал попытку обнять, прижать к себе.
— Не трогай! — он отпихнул Дока, тот перехватил руку, и, рассвирепев, Гарри вырвался и хлестнул его по щеке.
Док отшатнулся, в темных глазах вспыхнуло отчаяние. А в голове Гарри как будто взорвалась граната. Он застонал и закрыл лицо ладонями. И уже почти не почувствовал, как Док его все-таки обнял и зашептал:
— Ну прости меня за ту вечеринку. Нельзя было по-другому.
Гарри молчал. Голова раскалывалась, действительно подкатывала тошнота, и больше всего ему сейчас хотелось исчезнуть отсюда. Можно и к Нейру в кабинет.
За дверью раздались голоса. Док мигом отпустил его и, как по мановению волшебной палочки, оказался в противоположном углу.
— Поттер! — заговорил он равнодушным, холодным тоном. Дверь открылась, вошел Нейр. — Утрите сопли и извольте следовать за… А, Марк. Забирай своего педераста, он у тебя совсем расклеился.
— Что вы тут устроили, Поттер? — с подозрением спросил Нейр. — Идемте. Северус, спасибо, что приглядел.
На ватных ногах Гарри проследовал за Нейром из кабинета к лифту, спиной ощущая пристальный взгляд. Но не смог себя заставить оглянуться.
В палате он рухнул на койку лицом в подушку. Хоть бы Док не приходил с этими своими извинениями. Как лучше он хотел! А получилось — хуже некуда. Раньше еще Гарри как-то держал себя в руках, а теперь чувствовал, что нервный срыв близок
Мысли путались. То он был уверен, что Док выбрал изощренный способ унизить за то, что проявил слабость и связался с ним, — и принимался недоумевать, как его умный и благородный Северус мог пойти на подобную низость. То решал, что тот хочет присмотреть за ним и как-то облегчить участь — и тут же понимал, что это не во власти Дока, а «присматривание» в итоге превращается в издевательское соглядатайство.
Какую бы версию его появления в клинике Гарри не находил, вместе с ней возникали новые неразрешимые вопросы. Так ни до чего хорошего и не додумался.
Долго лежать и страдать ему не дали: пришел санитар с вестью, что его ждет в своем кабинете профессор Бруммер. Очень злой, Гарри отправился за ним следом.
— Дорогой герр Поттер, — встретил его Бруммер и усадил в кресло. — Хотите чаю? Нет? Ну хорошо. К делу. Вам до Рождества предстоят тесты на гетеросексуальность, и если вы их не пройдете…
— Вы отправите меня в лагерь, знаю, — Гарри сразу решил расставить точки над «i».
— А вы предпочли бы лоботомию? — добродушно осведомился профессор, беря из вазочки конфету. — Не стоит бояться лагерей, они организованы разумно, там все для таких, как вы, попавших в беду молодых людей, готовых встать на путь исправления. Что такое лоботомия? Это грубое внедрение в мозг, которое имеет непредсказуемые последствия. Марк, ваш лечащий врач, настаивает, но я против. Лагерь — вот отличное решение.
— А вы сами бывали хоть раз в таком лагере? — зло спросил Гарри. — Или только нацистские агитки читали?
— Сбавьте тон, молодой человек, вы говорите о великом Рейхе. Что за агитки? Я внимательно изучал программу исправительно-трудовых лагерей, и уверяю вас…
— Значит, не были? — Гарри вскочил. — Значит, сами не видели, в кого превращаются эти вставшие на путь исправления? Чем их кормят и в каких условиях содержат? Как избавляются от них?!
Он хотел все это прокричать, но горло свело судорогой, и выходило какое-то злобное змеиное шипенье:
— Вы когда-нибудь видели огромный барак, полный трупов ни в чем не повинных людей, профессор?!
— Успокойтесь, — Бруммер поднялся с кресла и отставил стакан с чаем. — Вас кто-то запугал? Наврал какой-то ерунды? Кто?
— Запугал?! — вне себя от бешенства, Гарри с размаху пнул стоящий рядом столик с разложенными на нем инструментами. Столик откатился к стене, инструменты со звоном попадали на пол. Отворилась дверь, заглянул санитар. Бруммер вздохнул:
— Не надо громить мой кабинет, прошу вас. Вам нужно погулять, подышать воздухом. Забирайте!
— Мне запретили прогулки, — хмуро сказал Гарри. — Нейру померещилось, что я решил сбежать.
— Отсюда еще никто не сбегал, — засмеялся Бруммер, — и Нейру это прекрасно известно. Идите гулять, я разрешаю.
Выйдя наконец на улицу и вдохнув свежий морозный воздух, Гарри подумал, что прекратить все это очень просто — надо рвануть прочь через ворота, не реагируя на окрики, и его застрелит вон тот часовой с автоматом.
***
Голова болела не переставая, то сильнее, то слабее: как начала после встречи с Доком в кабинете, так продолжала, будто он сглазил этим своим «родной». Как сжалось тогда все внутри, так до сих пор и дрожит от напряжения, мучает мигренью и тошнотой. Прогулка не помогла. На киносеансе уставший от недомогания Гарри никак не мог сконцентрироваться и не реагировал ни на кадры с мужчинами или женщинами, ни на собственную мастурбацию. Нейр внимательно вгляделся в него, бледного и вялого, и после небольшого раздумья отменил инъекции апоморфина. Просить таблетку от головной боли Гарри не стал — после того что случилось в прошлую субботу, он старался не обращаться к Нейру: казалось, теперь тошнит и от этого худого очкастого лица.
«Зачем им все это? Для очистки совести, не иначе, ведь уже все знают про лагерь и махнули на меня рукой, но все равно зачем-то лечат, выгуливают. Неделя до Рождества… Хоть бы голова прошла», — думал Гарри, обходя лужи на асфальтовых дорожках. Потеплело, снег растаял, пахло сыростью и хвоей, но из-за терзающих мыслей прогулки были похожи скорее на наказание, чем на поблажку.
После той встречи ненависть постепенно сменилась на злорадное ожидание. Но Док больше не пришел, не дал Гарри возможность послать куда подальше. Злорадство сменилось тоской, потом пришло недоумение, потом обида. Но вот, кажется, прошло и это, не без помощи успокоительного, которое кололи каждый вечер.
Гарри медленно шел по дорожке: не смотрел ни на елки, ни на стену за ними, лишь на мокрые носы своих ботинок. И так увлекся их равномерным мельканием, что едва не врезался в человека в костюме и расстегнутом пальто.
«Нейр. Караулит все-таки», — успел подумать он, пока поднимал голову. А когда поднял, обомлел: перед ним стоял Док. Он равнодушно взглянул на Гарри, перевел взгляд на корпус больницы и негромко процедил:
— Сегодня ночью вас выведут на улицу. Постарайся отойти и встать за кусты на углу корпуса.
Пока Гарри соображал, что ответить на эти странные слова, Док, задев его, пошел дальше, к зданию, и скрылся в дверях. Озадаченный, он нервно дернул плечом. Даже при воздушных налетах спускаются в бомбоубежище, не выходя наружу. И откуда здесь кусты — кругом одни елки, от темных лап которых во дворе вечные сумерки и хандра.
Гарри все-таки посмотрел на угол корпуса и остановился от удивления: там качался на ветру ряд голых, черных, ветвистых кустов. Он быстро обшарил взглядом стену — высокий первый этаж, до которого едва доставала его собственная макушка, полуподвальные узкие форточки у самой земли, сухая виноградная лоза, увившая водосток и трещина в штукатурке.
