Как развращался Пьер

- Нет, князь, несветский я человек, простите. Не умею я говорить ни о чем и улыбаться без причины, - он быстро, как вихрь, прошелся по комнате, когда они наконец-то приехали в дом Болконских и остались вдвоем. Негодование внезапно вырвалось у него, и все, что накопилось, полилось потоком: - Мне морально тяжело, я задыхаюсь среди них. Не о чем говорить, просто-напросто не о чем. - Дорогой друг, напрасно ты переживаешь, право. Вечер, я думаю, прошел ровно, приятно и без эксцессов, - Андрей присел на софу, поджав под себя ногу, закинул подушечку под спину и продолжил наблюдать за другом, который метался по комнате, то останавливаясь, то присаживаясь, то снова вскакивая. - Все прошло, как и следовало ожидать, так проходит всегда, и я ничего нового не жду. Только там был не я. Это был Лжепьер, ни следа от меня настоящего, истинного. Если бы я мог быть искренним там, мог говорить, о чем мне искренне интересно и хочется, мог честно радоваться тем, кому мне хочется и не радоваться малознакомым! - Ты же знаешь, это приличия. Их надо соблюдать. - Эээх! – он махнул рукой. – Только приличия в них и остались. В душах пусто. В глазах вечная мерзлота. А я должен, должен ходить на такие сборища! Мне некуда деваться, иначе подумают, что я болен. - Ты знаешь, я и сам не большой любитель… - А эти взгляды! Спасибо, что хоть открыто у виска не крутят, мимикой открыто говорят «какой ты странный, непонятный, невоспитанный». Раньше я боялся плохой оценки себя. А теперь мне кажется, будто все меня уже оценили, как низкосортный товар. Я будто бы чувствую, как я им не нравлюсь, они не умеют это скрыть. Жаль, я умею… Так неловко мне при них, так неприятно, фальшивые люди, лживые, а я не такой! Я искренний, я честный, они не смеют судить меня за это! Да, пусть не понимают, пусть считают чужим среди своих. Мне с ними тоже не детей крестить. Но я отчетливо, будто со стороны вижу, как они себя откровенно нагло возвышают надо мной. Их самоуверенность растет как на дрожжах, в то время, как уменьшается под их змеиными взглядами моя. Когда я неловко себя чувствую, мне очень сложно общаться. А они не должны так вести себя, пусть даже я был бы хоть крестьянином первым встречным! Все-таки люди. - Может, ты надумываешь? - Помилуйте, не из воздуха же я это беру! Сам только что все видел, прочувствовал на себе. - Хорошо, в таком случае, почему твоя самооценка базируется на мнении других? - Хм… Дело даже не в самооценке, наверное. Оцениваю-то я себя как положено, я знаю себя хорошо и могу здраво без крайностей оценить. Но, возвращаясь к обществу, я заметил, как они выстраивают отношения. При общении с собеседником надо обязательно почувствовать собственное превосходство над ним, выставить себя с лучшей стороны, проявить себя самым благородным и с этой позиции вести беседу. Или, напротив, признать его превосходство и принизиться самому. - Странности ты навыдумывал, я так никогда не делал. - Да нет же! Так и есть. Невозможна беседа на равных, как человек с человеком. Такое, наверное, возможно только у бедных людей. А тут… титулы, звания, достижения. Не знаю. Не хочется мне придавать значения больше вещам, чем человеку, пусть даже заслуженным им. - Я понимаю, о чем ты говоришь, Пьер. Ты прав. Присядь, успокойся. Я тебе только одно скажу, нам с тобой в этом мире жить. Хочешь ты или нет. Придется смириться. «Мне так нравится, когда он буянит и позволяет себе высказаться. Какой, все-таки, в нем потенциал. Странно, как за маской скромности и неуклюжести может скрываться такой гордый волчий нрав». Безухов присел и заговорил тихо и печально, как на исповеди. - Увы… Тяжело это только. Быть чужим среди всех. Трудно носить в себе этот ад непонятости. Быть «странным», непринятым… Почему? Дело во мне? Я не прав? А что же мне исправить в себе, придется все с самого начала. Андрей придвинулся к нему поближе, положил ему руку на колено и улыбнулся. - Главное, что я тебя понимаю. И ты мне импонируешь, как человек. Перестань копаться в себе, с тобой все в порядке, это кризис взросления. Ты должен лишь пройти через это, как через испытание. И все. Пьер опустил взгляд вниз и уперся взглядом в неприлично-долго задержавшуюся на его бедре изящную руку. Он сглотнул и, сам не понимая отчего, весь внутренне сжался. От этой близости заколотилось сердце, и стало тяжело собрать мысли в кучку, они разбегались. Он почувствовал сладковатый пленительный омежечий запах, в голову ударили гормоны. В растерянности, он провел медленно взглядом по руке и посмотрел другу прямо в глаза, серьезно и слегка напугано. Лицо Андрея было спокойное и дружелюбное. Весь его вид располагал к доверию, он в этот момент был очень близкий и родной. Он убрал руку и прилег поудобнее на подлокотник софы. - Продолжай. * * * - Больше всего меня пугало («до тех пор, пока я не встретил тебя») не просто одиночество среди людей. А одиночество в масштабах вселенной. Понимаешь, Андрей, у нас же есть душа и, когда мы покинем наши земные оболочки, куда мы полетим? Вдруг нас никто нигде не ждет? Совсем нет никого. Только блуждающие вокруг, неприкаянные души. И пустота. Может даже где-то далеко и живет Бог, но нам же его не достигнуть никогда, да? Ты понимаешь?.. - Это и есть главный страх человечества. Он был у нас всегда, у нас всех, не только у тебя. - Это страх обреченности. Безнадежность. Безразличие… Для чего тогда я? ты? - Я думаю, что возможно люди соединены какими-то невидимыми нитями. Потому что их встречи неслучайны и неизбежны. Мы уготовлены судьбой для кого-то. Не можем не встретиться. Это фатализм, мое убеждение. Тогда и одиночество временное и незначительное. Бог ведь не уследит за всеми нами. Поэтому он создал нас парами. - И как мне поверить в эту радужность? Тогда все слишком хорошо, а так не бывает, - он непонимающе взглянул на князя. «Только с ним одним я могу говорить об этом, мы, кажется, не наговоримся никогда». Андрей смотрел в умное, красивое лицо друга и не мог себе признаться в том, что хотел бы провести с ним время не только за разговором о великом. Рядом с ним он мог расслабиться, почувствовать себя под защитой и в то же время он начинал чувствовать себя нужным, незаменимым и сексуальным. Он прекрасно видел, какое действие оказывает на Пьера его присутствие, но гнал от себя все мысли о сближении. Болконский вдруг осознал, что несмотря на то, что он находится у себя дома, пахнет здесь необычно, по-новому, но так вкусно, маняще. Не парфюм, какой-то натуральный запах, природный. Очевидно, этот аромат принес его друг. Это запах альфы. В тот момент, когда Андрей это осознал, волна вибраций прошла по его телу и внизу живота сжалось, будто от того, что мысль попала в точку, захотелось думать о вольностях. Этот запах оказался вкусен так сильно, что вслед за возбуждением пришло желание уткнуться ему в шею и нюхать, нюхать, а может быть даже кусать, а потом лизать его кожу. Он сглотнул. - Бывает. Точнее, должно быть только так, мой друг. - Очень хочется в это верить. - Кстати, Пьер. Прекращай уже ездить к этому Курагину! Нечего тебе там делать. - Я уже и сам подумывал об этом. Больше не поеду. Хватит.