Как развращался Пьер

- Андрей, Вы не против, я закурю здесь? - Конечно, милый Пьер, чувствуй себя, как дома. К тому же жена теперь в деревне... Что за новая привычка? Молодой человек достал из кармана новенькую лакированную трубочку и табакерку. Положил в чашечку горсть табака, примял пальцем и прикурил от спички, пуская облако дыма и хмурясь. - Я даже не знаю, что Вам сказать. Во-первых, что-то в этом есть, будто бодрит немного. Во-вторых, мне просто нравится запах и атмосфера, создаваемая при процессе. Андрей сел рядом с ним и стал с любопытством наблюдать, как молодой друг посасывает мундштук. «Как эротично он обхватывает его губами. Как ему это идет. Интересно, а мне?» - Дай мне попробовать, - он взял осторожно трубку из рук приятеля и, облизнувшись, сунул в рот. «Я хочу облизать все его слюни. Я хочу пробовать его на вкус. Я хочу его поцеловать», - он пустил несколько облачков и подумал, что, возможно, Пьер уже никогда не сможет бросить. - Ну как? Нравится? - Вообще-то, это вредно, дружище. - Знаю. - Не боишься портить здоровье? - Если честно, мне уже нестрашно. Будь что будет, я не стремлюсь к долгой жизни. Да и смерти не боюсь. Чему быть, того, как говорится… - Неужели? Когда такие мысли к тебе пришли в голову? - Не знаю… Я просто спросил себя, если бы пришлось мне сейчас сделать подвиг ценою жизни, долго бы я раздумывал? – он медленно отрицательно покачал головой. – Жизнь – это лишь эксперимент. Князь, покуривая, смотрел на него, прикрыв глаза, изучая его лицо, чтобы уловить долю откровенности. Он чувствовал, что влюбляется, и градус любви растет в нем в геометрической прогрессии. Он передал ему трубку, облизнув пересохшие губы, и понял, что его новое чувство к другу сродни любви к кумиру. Он ловил каждый жест Пьера, и все в нем ему нравилось. - Я давно хотел спросить, но боялся… - Что такое? Спрашивай, не стесняйся меня, говори со мной откровенно, - сердце Андрея ёкнуло. - Что Вы чувствовали на поле боя, когда… убивали людей? - Хмм… Это непростой вопрос, конечно. Трудно о нем говорить однозначно и убежденно. Вообще-то, когда я был мальчишкой, я считал, что есть конкретные враги, которые объективно неправы, их надо убивать без жалости, потому что они нелюди. Мне казалось, что, когда я вырасту, буду думать точно так же. Однако, время менялось, менялся я, и пришло чувство единство со всеми людьми. Я поездил за границу, посмотрел быт иностранцев и пришел к выводу, что они точно такие же, как и мы. Зачем вообще люди придумали патриотизм и войны? Это бы мой экзистенциальный кризис. Я потерял веру во всех уважаемых полководцев, военных. Казалось, эта позиция самая правильная, осталось только разобраться, почему люди были так глупы, затевая войны, и с мировоззрением порядок. - Я тоже так думаю. Все-таки лучше договориться, чем проливать кровь. - Но от этой миротворческой политики не осталось ни следа, когда я в результате стечения обстоятельств, причем не за один раз, разочаровался в природе людской раз и навсегда. В душах есть две половины – темная и светлая. Неискоренимы ни та, ни другая. Больше смущает темная. Жестокость, тяга к насилию, подлость, эгоизм, предательство… Сегодня они мило беседуют с тобой на балу, а завтра идут убивать и мучить животных, женщин, детей. Это не только людей абстрактных касается, но даже нас с тобой. Люди – варвары. А на фронте тем более. Вот он сейчас идет на тебя и убьет, не задумываясь. Так что уж лучше ты постарайся оказаться ловчее и быстрее его. Вот и вся философия, - он отхлебнул из бокала вина. – Я и себя не считаю порядочным и правильным. Хватило бы мужества, застрелился бы. Пьер сидел, глубоко задумавшись с напряженным выражением лица, воспринимая новую информацию от уважаемого им человека: «Неужели этот хрупкий омега мог правда убивать людей? И оправдания звучат вполне логично. Ах, черт с ними! Мне так хочется посадить его себе на колени и поцеловать. Хочу облобызать всю его кожу, всего его целиком, во всех местах». Он тяжело вздохнул. «Я обещал себе, что никогда не возьму в рот, но для него я сделал бы исключение», - Андрей, сам того не замечая, начал ёрзать на стуле. «Какое лицо, сладкое личико, красивейшее, прелестное!.. точнее брутальное и мужественное! Когда уже мы дойдем до того, что будем говорить откровенно обо всем? Хочу сделать ему тысячу комплиментов. Нет, Андрей, будь скромным, ты все-таки омега». Вперемешку с дымом в комнате струились, сплетались, танцевали запахи возбужденных альфы и омеги. Еле уловимые, но хорошо различимые чуткими носами влюбленных. * * * - Так. До меня только сейчас дошел смысл. То есть, как это, застрелиться? Почему? Зачем? - Ты никогда не задумывался, что тяга к героизму, алкоголю и курению – тоже своего рода самоубийство. Только медленное, - невесело улыбнулся Андрей. - Как же это ужасно, когда человек доходит, хотя бы в уме, до мысли об этом. Что же такое должно было произойти в его голове, чтобы он был готов отречься от жизни? От полной удовольствий, прекрасной жизни! – сказал Пьер, подняв удивленно брови, и слова его прозвучали очень искренне, по-детски доверчиво. Андрей отметил про себя, что он испытывает к другу целую гамму чувств, в которую входит даже отеческая любовь. «Слишком уж он милый, когда пытается обработать какую-то мысль. Представляю, какой у него сейчас мыслительный процесс идет. Я так хочу к нему прижаться. И потереться об него. Хочу, чтобы он пометил меня своим запахом. Хочу ему принадлежать». - Кстати, я подумываю, что, если начнется война, может это пока преждевременно, но я собираюсь уйти на фронт. «Если ты меня не остановишь. Или не обрюхатишь». - Ты все хорошо обдумал? – спросил Пьер, понимая, что его решения не изменить. Он иногда переходил на «ты», когда рядом никого не было. Андрею это даже нравилось. Это указывало на сокращение дистанции между ними. - А тут нечего думать. Это для меня единственно возможный вариант. Хочется интересной жизни, а не такой, какой живу сейчас я. Трудно мне жить, когда некуда стремиться, не с кем бороться. «...в постели. Хочу с тобой бороться, хочу сопротивляться тебе, чтобы ты меня укрощал, ломал, принуждал. Я тебе обязательно сдамся. Но только после боя». - Я хочу с тобой. Возьмешь меня? Посмотреть, - нерешительно попросил Безухов, глядя другу в глаза и напряженно ожидая ответа. «Лучше ты возьми меня. Когда же ты проявишь свою настойчивость. Смелей, наконец!» - Ты пей вино, не стесняйся, дружок... – улыбнулся Болконский, но быстро помрачнел: - …Нет, для тебя там не место. Очень опасно. «Я бы хотел с тобой обжиматься, лежа под летящими снарядами, или в опасности быть увиденными кем-то. Ооо, еще немного и я от таких мыслей улечу в мир чудес!» - Но мне не страшно, напротив, я чувствую в себе потенциал, может быть, даже оружие в руки взять! «Возьми лучше кое-что другое в руки и опрокинь меня прямо на этом столе!» - Возьмешь, если представится такая возможность. А пока скажи мне, что ты делал у Курагина давеча? Ты же сказал мне, что не пойдешь. Пьер совсем растерялся от такой неожиданности и, забыв, что он ничего не должен другу, стал оправдываться: - Это как-то само произошло. Извозчик перепутал адреса и почему-то привез меня туда. И я решил… К тому же Анатоль приглашал меня по случаю присвоения звания. Отметить. Так сказать. И неудобно было ему отказывать. Он, наверное, ждал… «Неудобно тебе будет мои фантазии в жизнь воплощать, милый Пьер. А это – ерунда!» - Все ясно, можешь не оправдываться. Не послушал меня, значит. * * * «А действительно, почему я перед ним оправдываюсь? Я что, его собственность? Как захотел, так и поступил. Заревновал что ли?» Пьер хитро улыбнулся и посмотрел на Андрея: - К тому же у него там было много выпивки и молодых офицеров… трудно не поддаться такому искушению. Андрей безбожно заревновал, даже щеки разрумянились, и промолчал. «Ах ты, маленький ревнивый омежка!» - улыбнулся про себя Пьер. «Сам, небось, думает обо мне, а сказать гордость не позволяет! Рассматривает, значит меня, как потенциального партнера. Ага. Ясно. Значит, это сигнал к действию. Хотя, нет. Как бы не набедокурить. Надо последить за невербальными знаками». - На самом деле, я пришел к нему не на долго. Выпил бокальчик шампанского, поздравил его, как положено, и уехал. А что мне там делать долго? Веселиться я не умею. - Знаешь, что, мой дорогой. В следующий раз я поеду с тобой. И посмотрю, как ты не умеешь веселиться, - он подмигнул, но плохо скрываемое недовольство выдавало его с потрохами. «Кажется, в нем проснулось собственничество. Все, не буду больше его травить. Проверка прошла удачно, но, кажется, он все принимает близко к сердцу. Бедный, чуткий, ранимый Андреюшка. Так хочется тебя обнять крепко-крепко, защитить от всего, приласкать. Какие ангельские глазки, наверное, думает о чем-то добром. Еще немного и я его поцелую». Андрей негодовал: «Ну, Пьер. Ну, паразит. Специально меня провоцирует. Думает, я за ним буду, как собачка бегать! Выпороть бы его за это хорошенько. На нервах играет, поганец. Ну, я ему всю спину исцарапаю за это. Закусаю». «Еще ножкой потопай! – думал Безухов, следя за другом. - А я думал, умеешь справляться с собой. Влюбился в меня, дружок, и не отрицай. Ах, как приятно это знать!»