Искусство кражи

      Этот день для бога поэзии был лишь одним из множества дней в его вечной жизни, который никак не выделялся среди прочих. Да, бывали интересные случаи, но о некоторых лучше не вспоминать вовсе. Но, кажется, мойры решили скрасить скучный день Аполлона и добавить в его жизнь красок. Ему опять поручили стереть с лица Земли одну деревню, которая была не угодна богам. Аполлон, конечно, пытался отказаться от этого поручения, ссылаясь на то, что Арес неплохо так может вырезать целые армии, что для него одно небольшое поселение, но царь богов одним взглядом, метающим молнии, не оставил Аполлону другого выбора. Не то чтобы богу поэзии было это в тягость, наоборот, он всегда не прочь полюбоваться, как отравленная смертельной болезнью стрела пикирует в очередное поселение, но не в случае, когда Зевс нагло пользовался своим положением царя богов и обращался с Аполлоном как со слугой, а не как с одним из олимпийцев.       Бог поэзии покинул тронный зал в лёгком раздражении. Во-первых, его отчитали как мальчишку за его «мягкосердечность» к смертным, а во-вторых, Зевс был чем-то не на шутку зол и, видимо, выбрал в качестве козла отпущения одного из своих многочисленных детей — Аполлона. Настроение солнечного бога было безнадёжно испорчено, и он уже не знал, что ещё такого может случиться, чтобы выбить его из колеи.       Когда Аполлон зашёл в свои покои, захотелось наплевать на приказ отца и, как он делал это раньше, уйти на какую-нибудь поляну с музами. Но он понимал, что это действительно поведение мальчишки, и, глубоко вздохнув, направился к стене, где висели его лук и стрелы. Бог поэзии устало поднял взгляд на стену, намереваясь взять оружие, и первые несколько секунд ничего не происходило. Но когда пришло понимание случившегося, лицо Аполлона сначала выражало испуг, а потом злость вперемешку с раздражением. Часть стены, которую бог выделил для своего символа власти, была пуста. Ни золотого лука, ни серебряных стрел — ничего из этого не было на месте. Аполлон осмотрелся вокруг в поисках оружия, надеясь, что забыл, как убирал его куда-нибудь в другое место, но результат был тот же. Он ещё раз посмотрел на стену, словно лук со стрелами могли внезапно появиться, словно они и не исчезали. Теперь Аполлон увидел то, что не заметил в первый раз — маленькая записка на кремовой бумаге лежала на полу перед стеной. Она показалась ему смутно знакомой, но бог поэзии отмёл эту мысль: мало ли сколько таких бумажек он видел. Аполлон поднял её и прочитал стих-загадку, написанный золотыми чернилами: «Поиграй со мной в игру. Я советом помогу. Вспомни дом, что сердцу мил, Где был счастлив и любим.»       Аполлон в некотором смятении снова и снова перечитывал стих, видимо, надеясь, что лист превратится в его лук и стрелы. Но бумага оставалась бумагой, а строчки всё так же казались какой-то шуткой. Бог поэзии сел на софу и начал обдумывать произошедшее. Кто-то украл его символ власти и теперь хотел, чтобы Аполлон сам же его вернул, следуя подсказкам? Видимо, кто-то слишком уж бесстрашный. Но теперь в глазах Аполлона помимо гнева искрился заодно и интерес. Возможно, потом он и покарает наглеца, но сейчас ему было любопытно, куда же его заведёт вор и какие ещё есть подсказки. А сколько их? Первые две строчки были Аполлону более чем понятны и вызывали только один вопрос — кто это все затеял? Остальные две строчки заставили бога задуматься. Любим и счастлив он был везде, куда ступал нога его. Но, немного подумав, Аполлон поймал себя на мысли, что ни одно из этих мест он не запомнил так, чтобы оно было мило сердцу. Места надолго не задерживались в памяти бога поэзии и со временем превращались в расплывчатые образы. Так какое место имел в виду вор? Олимп? Слишком очевидно было бы для любого, ведь Аполлон часто тут бывает. Но, по правде говоря, Олимп не был тем местом, где он хотел бы надолго задержаться, потому что здесь, а особенно на совещаниях в тронном зале, он чувствовал себя крайне неуютно. Разве что сад, за которым ухаживала Деметра, и площадь, где сидели музы, привлекали Аполлона. Может, Делос? Да, это его дом, и он с теплотой вспоминал те дни, когда их с сестрой оберегала Лето от гнева Геры, а Гелиос и Селена ещё не возложили на их плечи бремя ответственности, но счастливым он себя там чувствовал очень редко.       Внезапно, в памяти всплыли моменты его недолгой жизни в Дельфах, где был построен храм в его честь. Вспомнились дни, когда на рассвете солнце освещало храм и прилегающую к нему территорию, превращая всё в позолоченный город. А он пролетал над ним в солнечной колеснице и с восхищением и гордостью смотрел вниз. Ни одно место не вызывало в нем столько тёплых эмоций, как Дельфы. Когда туда прибывала Артемида, то они словно вновь возвращались в беззаботное время, когда ещё не входили в пантеон Олимпийских богов, когда не нужно было беспокоиться о солнце, о луне и об охоте. Они как брат и сестра проводили дни вместе, рассказывали истории и делились переживаниями. Аполлон никому не рассказывал об этом, он не говорил, как ему нравились аромат цветов в саду Дельф и мелодия, доносящаяся из ближайших домов. Никто и не подозревал, каким взглядом Аполлон смотрел на Дельфы, стоя на вершине холма. По крайней мере, он думал, что никто не знал. Не теряя времени, он вышел из своих покоев и направился к колеснице, чтобы отправиться в Дельфы за следующей подсказкой.       Дельфы встретили его свежим ароматом полевых цветов и садовых роз. Глубоко вдохнув свежий воздух, Аполлон слез с колесницы и пешком пошёл в сторону храма. По дороге он с лёгкой улыбкой проходил мимо статуй, вокруг которых они с Артемидой ходили и иногда бегали, вспоминая детство. В те дни сестра словно снова становилась той темноволосой девочкой со звёздами в глазах, которая слушала поэмы и песни брата и смеялась над его глупыми шутками. Тогда она не была такой серьезной. Пройдя дальше, Аполлон увидел мраморную беседку, обвитую плющом, на котором во всю цвели цветы. Раньше он там сидел, пил нектар или любой другой напиток и разговаривал с прибывшими богами. Чаще всего это были Артемида и Гермес, который приносил вести с Олимпа и волю их отца Зевса. Бог поэзии всегда любил это место, особенно за местных жителей. На лицах играли улыбки, с разных углов доносились смех и музыка. Всё это казалось таким нереальным на фоне жестокого мира людей с их вечными войнами. «Боги не лучше в этом», — подумал Аполлон и быстро направился к храму. Почему-то знал, что следующая будет там. Возможно, из-за дара предвиденья.       Сейчас храм пустовал, так как время было позднее и все люди разошлись по домам. В центре большого зала Аполлон увидел, чего тут раньше не было — на тонкой металлической ножке лежала маленькая пластинка из серебра, а на ней кремовая бумажка с все теми же золотыми чернилами. «Злой отец отдал наказ, Суть которого поймешь, Стоит глянуть только раз На бесчестие и ложь.»       Эта игра становилась всё интереснее и интереснее. Аполлон взял записку и вышел из храма по направлению к беседке. Он сел на белую кованую лавку возле круглого стола, откинулся на железную спинку и начал вертеть записку в правой руке. Думалось в тишине сада очень хорошо, где-то в траве стрекотали сверчки, а в глубине сада журчал небольшой фонтан с освежающей водой. Вся эта обстановка помогала расслабиться и сосредоточиться на загадке. Первые два слова заставили Аполлона весело усмехнуться. Злой отец — это определенно Зевс. Речь шла о приказе громовержца уничтожить деревню. Следующие строчки словно предупреждали бога о том, что ему предстоит узнать. Брови невольно нахмурились. Не нравились богу эти игры в правду и ложь. Посмотрев на небо, Аполлон определил, что до рассвета ещё далеко, а, значит, у него есть время слетать в деревню, забрать записку и успеть к рассвету на восток, где начнёт свой путь солнце.       Аполлон ожидал увидеть многое: пустую деревню, где никто никогда не спит и занимается своим делом, шумную деревню, мешающую соседям, да даже деревню, где нет ни единого храма и святилища богам, но увиденное заставило усомниться в своих способностях видеть больше других. Как можно было проглядеть такое? В деревне действительно никто не спал, но мирной её назвать язык бы не повернулся. Всюду шум: кто-то кричал от ужаса, кто-то выкрикивал проклятья, а кто-то просто звал на помощь, но никто не приходил, слышался звон бьющейся посуды, ржание лошадей и лязг мечей. В деревне был хаос. На улицах тут и там раненые и мёртвые, на которых не обращали внимания, словно они ничего не значили при жизни.       Боги не имели права вмешиваться в жизни смертных и напрямую помогать им, поэтому Аполлон просто стоял и смотрел не в силах отвести взгляд. «А вот если бы ты сразу послушался, то всё закончилось бы намного раньше», — в голове зазвучал голос отца, словно тот еле сдерживал самодовольство. Он представил Зевса, сидящего на своём троне, смотрящего на сына сверху вниз с надменной улыбкой и взглядом, насмехающимся над ним. Но бог быстро отогнал этот образ не хватало ещё, чтоб Зевс сидел у него в мыслях.       Стараясь не обращать внимание на хаос вокруг, Аполлон огляделся в поисках хоть какой-то зацепки, которая бы указала на следующую подсказку. Видимо, Тихе всё-таки послала ему немного удачи, так как разгуливать по деревне пришлось недолго. И вот он увидел знакомую золотую стрелу, которой прицепили записку к дереву. Аполлон нахмурился, ведь о значении стрелы в данной ситуации было несложно догадаться. Он быстро сорвал записку и зажал в руке, осматриваясь вокруг в поисках какого-нибудь лука. Где-то в паре метров от него в куче сломанных досок и битой керамики валялся потрескавшийся деревянный лук, которому давно пора на свалку, но на один-два выстрела его всё же хватит. Аполлон взял лук в одну руку с запиской, а стрелу в другую и быстро направился на вершину холма. Оказавшись на месте бог поэзии ещё раз поднял глаза на деревню, где вскоре разрастётся пожар людской жадности и злобы. Когда-то у них был шанс избежать подобной участи, но не теперь. Глубоко вздохнув, он натянул лук, зафиксировал кисть под подбородком и прицелился. Любая другая стрела не справилась бы с такой силой и сгорела бы от её количества, но стрелы Аполлона без проблем выдерживали любую магию. Бог поэзии выбрал первую попавшуюся болезнь, от которой умирают быстро и практически без мучений, и представил, как она наполняет собой острие стрелы. Температура вокруг понизилась, а кожа покрылась мурашками. Лишь от стрелы ощущалось слабое тепло, но это не предвещало ничего хорошего для тех, в кого она будет выпущена. Аполлон задержал дыхание, ещё раз выровнял прицел, чувствуя, как напрягаются мышцы руки и спины, и выпустил стрелу прямо в сердце деревни, чтобы уже через день все слегли от болезни и впоследствии погибли. Сама болезнь не распространится дальше — бог без проблем удерживал её границы, — а через некоторое время она просто исчезнет.       Уже позже на пути к колеснице Аполлон вспомнил, что в руке у него записка, которая должна привести его к следующей подсказке. Бумага немного помялась, но само послание от этого не пострадало: «Свет покинул наш дворец. Наступил игре конец. Подыграл тебе хитрец.»       Аполлон дёрнул поводья солнечных коней и быстро направился на восток, чтобы успеть к восходу солнца, а о записке он сможет подумать по пути. Но из-за своих обязанностей бога солнца подумать об этом у него так и не получилось. Когда Аполлон вернулся на Олимп, то не имел ни малейшего понятия куда ему идти. Вроде загадка выглядела просто, но в то же время была совершенно бессмысленной. Решив, что сейчас он вряд-ли что-нибудь сможет отгадать, Аполлон отправился в тронный зал, который на данный момент пустовал. Правда, сейчас там не было никого, кроме Гермеса, что-то записывающего на листах. Как только бог поэзии переступил порог зала, посланник богов обратил на златокудрого внимание и приветливо улыбнулся.       Аполлон часто смотрел на улыбки людей и думал, какие они искренние в отличие от Олимпийцев, которые вроде и улыбались, но в глазах читались холодность и отчуждённость. Этим отличался и Гермес. В его глазах плясали искорки веселья в зависимости от ситуации, и когда он улыбался, то ничего, кроме искренности, Аполлон не видел. Несмотря на неприятный момент с кражей символа власти бог поэзии улыбнулся в ответ. Не мог иначе.       Гермес с интересом глядел на Аполлона, а тот в очередной раз подметил гетерохромию посланника богов. Один глаз Гермеса был серым, храня в себе холод стали и блеск белого золота, а другой — голубым, будто ясное небо. Он слегка наклонил голову влево, отчего его и без того криво лежащая золотая диадема, напоминавшая скорее металлический обруч с такими же золотыми небольшими крылышками, накренилась ещё больше, рискуя свалиться с темноволосой макушки. Аполлон любил, когда всё лежало идеально, а сейчас этот аксессуар провоцировал бога, чтобы тот его поправил.       — Здравствуй, — насмешливо отозвался Гермес.       — Здравствуй. А чего ты тут делаешь? Разве ты не должен ещё и души к Аиду отправлять? — поинтересовался Аполлон, не понимая ноток озорства в голосе собеседника.       — Не сегодня. Я ведь не каждый день это делаю. Иначе бы у меня совсем не было бы свободного времени, — ответил Гермес. — А вот завтра мне предстоит много работы. Нужно будет переправить души погибших из той деревни. Ну той, где ты недавно болезнь пустил. К завтрашнему дню уже будут первые погибшие.       Издав мучительный вздох, Аполлон сел на свой трон.       — Чувствуешь вину? — спросил Гермес.       — Если бы дело было в этом, — устало отозвался бог поэзии.       — Ты мог решить эту проблему и раньше. Зевс три дня говорил тебе сделать это, но ты заупрямился, и вот к чему это привело.       — Я не собирался убивать по первой просьбе отца. Мне надоело, что он приказывает мне делать грязную работу, — начал Аполлон и решил, что лучше сейчас выговориться, пока есть слушатель. — Словно я и не бог, а его пешка. Он даже меня сыном ни разу не назвал. Аполлон иди туда, сделай то, убей вот тех. А хочу я этого или нет меня не спрашивают. Конечно, зачем, можно ведь пригрозить жезлом и изгнанием, тогда любой будет ноги целовать, лишь бы задобрить его. А он это знает и пользуется, хотя не понимает, что достаточно нормально попросить. Мне не сложно уничтожить деревню, но вот это пренебрежение ни в какие рамки уже. Вот я и решил, что с меня хватит. Пусть уже поймёт, что я не мальчик на побегушках. Так к этому ещё и какая-то скотина украла мой лук и стрелы! Представляешь? — осознав сказанную ранее глупость, Аполлон замялся. Сказать посланнику богов, что нет ничего хуже, чем быть на побегушках? Почему бы и нет? — То есть…не то, чтобы плохо быть на побегушках, — бог зажмурился, как будто это могло помочь не видеть собственного позора, — ты знаешь, я не это хотел сказать.       Но в ответ он услышал звонкий смех.       — Не зря меня также величают красноречивым богом. Для тебя одного слишком большая ответственность, — подтрунивал Гермес.       Лицо солнечного бога в миг приняло удивлённый вид, и он поспешил поинтересоваться, кто же так величает братца.       — Люди, конечно же. В основном юные девы, — посланник богов лукаво улыбнулся.- Кстати о луке и стрелах. Ну почему же сразу скотина? — тихо сказал Гермес, почёсывая затылок. — Я хочу сказать, что не нужно принимать так близко к сердцу слова и действия. Лучше верни того Аполлона, который всегда всем улыбается и со спокойствием пускает эти стрелы Смерти. Кстати, как так получилось, что у тебя украли символ власти? А если их украли, то как ты тогда выполнил поручение?       Аполлон рассказал Гермесу, как обнаружил кражу, шёл по подсказкам, которые привели его в деревню, и как сейчас из-за всех этих событий не может сосредоточиться на решении последней загадки.       — Дай глянуть на подсказку, — Гермес слегка ухмыльнулся и опять склонил голову влево, ожидая, когда Аполлон передаст ему бумажку. Получив загадку, Гермес внимательно прочитал её, а потом удивлённо посмотрел на Аполлона. — Братец, скажи мне честно, ты притворяешься, что не знаешь или всё настолько плохо с головой?       — Я без понятия. Кажется, что ответ вертится на кончике языка, но я всё не могу произнести его.       — Ясно. Скажи мне, кто тут у нас бог поэзии, ты или я? — Гермес немного поправил диадему. — Думаю, всё же ты. Подумай немного. Вспомни всё, что знаешь о стихах, — с этими словами Гермес собрался уйти, но его окликнул бог поэзии.       — А ты мне разве не поможешь?       — У меня есть одно незавершённое дело, — крылышки на сандалиях Гермеса затрепетали и слегка подняли своего владельца над полом. — Чуть позже мы ещё встретимся.       Гермес оставил Аполлона одного с подсказкой. Последний начал перебирать в голове всю информацию о стихах. Ну, стихотворения различаются по жанрам, но это не подходит. По размерам бывают двухсложными и трёхсложными. При написании используются разные поэтические приёмы, но для трёх строчек это много. Также стихосложение бывает разных видов, начиная от белых стихов и заканчивая акростихом. Аполлон нахмурился. Акростихом это явно не было, так как первые буквы каждой строки выдавали нелепицу. В таком случае можно рассмотреть послание как месостих… И тут Аполлон почувствовал себя глупцом. Это же и был месостих! Где каждая последующая буква строки составляла слово. «Свет покинул наш дворец Наступил игре конец Подыграл тебе хитрец» С.А.Д       Как вдохновение, посланное музами, внезапно приходит к поэту, так и полное осознание происходящего обрушилось на Аполлона, отчего руки невольно сжались в кулак, заодно сминая кусок бумаги.       -"Подыграл тебе хитрец», — прошептал Аполлон. Как он раньше не догадался?!       Аполлон шёл торопливым шагом. Вся ситуация вызывала смешанные чувства. С одной стороны он никогда не был против шалостей, даже охотно поддерживал их, но с другой — этот хитрец посягнул на его лук и стрелы! Какой из него величественный бог, если у него из-под носа можно украсть символ власти?       Тишину сада прерывал лишь шелест листьев. Близился вечер и солнечные лучи окрасили землю мягким оранжевым светом. В другое время Аполлон несомненно бы оценил окружающую красоту: посвятил бы какое-нибудь стихотворение или сочинил песню. Но сейчас его интересовал лишь один бессовестный божок, что сидел под кроной дерева и играл с любопытной птицей, что покоилась у него колене. Когда Аполлон подошёл достаточно близко и встал, скрестив руки на груди, птица мигом улетела. Гермес состроил недовольную гримасу, затем посмотрел на Аполлона, но уже лукаво улыбаясь.       — А я ведь говорил, что мы ещё увидимся, — усмехнулся посланник богов.       — Как? — Когда он шёл сюда, то в голове проскальзывала мысль накричать на брата за кражу и отчитать его, но злость улетучилась стоило только посмотреть в эти необычные глаза, полные детского озорства, на эту улыбку, которая могла принадлежать только Гермесу. Бог поэзии всё чаще начал замечать, что даже общество олимпийцев не изменило его: тот всегда искренне улыбался и смеялся. Это не могло не привлекать.       — Что «как»? — Гермес наслаждался этой ситуацией и эмоциями Аполлона, не понимающего как ему вообще реагировать.       — Как ты их украл? — Аполлону не нужно было уточнять, что именно украл Гермес, они прекрасно понимали друг друга.       — Странный вопрос. Ты почти два часа провёл в тронном зале. За это время можно было вынести все покои, — Гермес пожал плечами, продолжая улыбаться.       — Зачем? — раздражение возвращалось, и Аполлон только и мог думать о том, как убрать эту ухмылку с лица хитреца.       — Мне стало скучно. А ещё я решил, что на Олимпе уже давно не происходит ничего интересного, а остальные словно в трауре.       — То есть тебя не волнует, что ты пробрался в мои покои и украл мой символ власти? Вдобавок ты ещё и игру с загадками затеял, — Аполлон нахмурился и скрестил руки на груди.       — А мне казалось, что тебе понравится, — Гермес будто бы не понимал раздражения Аполлона и нахмурился.       — Понравилось? Может, сначала это было даже любопытно и интересно, но потом, когда записка была в той деревне, это было ни капельки не захватывающе.       — Ой, ну не ворчи, всё равно же ты дошёл до конца и скоро вернёшь себе свои драгоценные лук и стрелы, — Гермес встал и отряхнулся от травы. — Между прочим последняя записка не просто так привела тебя сюда. Ты не помнишь?       — Помню. Тут ты нарисовал лиру, — Аполлон вздохнул, стараясь унять раздражение. Он повторял про себя, что все уже почти закончилось. — Ещё я помню кое-что другое, — воспоминания о том дне отодвинули обиду и раздражение на задний план, и Аполлон хитро улыбнулся Гермесу.       — Да-да, клятва, я не забыл, — сказал Гермес, закатывая глаза.       — Речь о другом, — теперь уже Аполлон следил, как непонимание на лице Гермеса сменилось, о боги, смущением, которое тот быстро скрыл, повернув голову в сторону дерева.       — Я её закончил, — тихо сказал Гермес и снял с хитона брошку, которая была уменьшенной копией той лиры. Он немного повертел её в руках, и брошка увеличилась до нужного размера. — И ты первый, кто её видит. Я всё-таки сдерживаю свои клятвы.       Аполлон с интересом глянул на лиру, мысленно подмечая искусность проделанной работы.       — Всё это время ты делал музыкальный инструмент? — уточнил бог поэзии.       — Видимо, — хмыкнул Гермес и легонько прошёлся пальцами по струнам.       Послышался мелодичный звук. Совсем недолгий, но какой дивный, подумал Аполлон. Его музы точно бы оценили.       — Сыграешь? — серьёзно спросил бог поэзии.       Гермес пожал плечами. Ему не впервой было играть на музыкальных инструментах, он часто играл на ударных и духовых для смертных детей, а те устремляли на него глаза, полные интереса, восхищения и благодарности. Юноши и девы тоже не оставались равнодушными, и каково было их огорчение, когда гонцу богов приходилось возвращаться на Олимп, на котором никто не знал о его умении. Да и сам Гермес не спешил делиться этим. Ему нравилось удивлять окружающих. Это намного приятней, чем слышать «да? Что ж, это здорово». Да и у олимпийцев уже был Аполлон и девять муз.       Гермес сел на ближайшую мраморную скамью и заиграл. Аполлон, кажется, затаил дыхание и уже не скрывал своего удивления, глядя, как тонкие пальцы Гермеса невесомо, но ловко касались струн. Голос лиры был нежным, переливчатым и обворожительно парящим. Мелодия словно передавала настроение своего владельца. Бог поэзии услышал в этой игре пение ветра, дикость путешествий и искру азарта. На миг стало даже неловко, будто он вторгался в личный мир Гермеса — слишком уж искренне тот играл.       Аполлон вспомнил Делос. Их с Артемидой беззаботную жизнь, полную веселья. Тогда всё было так искренно, невинно и ново, что казалось будто и вечности не хватит, чтоб прочувствовать весь восторг. Как оказалось, достаточно лишь устать от этого. Милые сердцу воспоминания покрылись дымкой, зарылись в самой глубине бессмертной души. И вот сейчас их будто вновь вытянули. Аполлон не сразу понял, что звучание прекратилось. Только когда Гермес позвал его по имени, он чуть дёрнулся, покидая забытую жизнь.        — Что скажешь? — почесав затылок, спросил Гермес.       — Думаю, нет тех слов, что смогли бы передать всю глубину моего восторга, ‐ тепло улыбаясь от воспоминаний детства, проговорил Аполлон.       Гермес коротко усмехнулся, но выглядел явно польщённым.       — Могу я…— начал бог поэзии, протягивая руку к лире, но умолк, когда Гермес прижал инструмент к себе.       — Прости, братец, но ты знаешь, как я отношусь к тому, что трогают мои вещи. Вспомни тот случай.       Такое забудешь, подумал Аполлон, вспоминая, как Арес испортил крылатые сандалии братца, затем, по его словам, случайно довёл любимого коня Гермеса до смерти. И это только незначительные случаи. У бога войны определённо был талант к разрушению. С тех пор Гермес всячески раздражался, стоило кому-то дотронуться до его вещей. Однако это, видимо, не мешало ему прибирать к рукам чужое.       — Так нечестно. Ты украл мой символ власти! И даже не извинился. Неужели я не могу всего лишь сыграть на лире? К тому же я тут бог музыки, если не забыл.       — Ответ всё равно нет, — беззаботно бросил Гермес. — Я поклялся, что покажу тебе лиру, а не дам в руки. Разница есть. Посланник богов собрался уже пройти мимо Аполлона, как тот остановил его, схватив за предплечье.       — А если я предложу обмен?       Брови Гермеса удивлённо взметнулись вверх. Крылышки на сандалиях, кажется, были не меньше владельца заинтригованы и затрепетали.       — И что же ты можешь предложить мне? — в светлых глазах искра любопытства.       Аполлон принялся судорожно соображать. Гермеса трудно было заинтересовать тем, что он мог и сам получить, значит, нужно было предложить то, что нельзя прибрать к рукам.       — О, знаю! — радостно воскликнул Аполлон. — Кадуцей!       — Куда что? — с полным непониманием переспросил посланник богов.       — Кадуцей, — Аполлон закатил глаза. — Посох волшебный. Он способен примирять врагов и прочее в этом духе. Идеальный символ власти для гонца, разве нет?       — Ты предлагаешь мне символ власти? Но я должен сам его сделать, нет?       Аполлон драматично усмехнулся. И щёлкнул Гермеса по носу.       — Уже несколько столетий прошло, пока ты «делаешь». Скорее уж наш отец подарит молнии Посейдону, чем ты создашь символ власти. А я предлагаю тебе готовый вариант.

***

      — Ну и где он, — ворчал Аполлон, перебирая содержимое очередного сундука.       Он был уверен, что кадуцей в покоях. Не мог же он оставить его где попало. Или мог?       — Миленькая картина. Правда мотив под стать Аресу, — послышался голос Гермеса.       Посланник богов парил над полом и разглядывал висевшую картину, на которой изображалась кровопролитная война. Затем он плавно приземлился на пол, сделал пару шагов и вновь запорхал над поверхностью, подлетая к Аполлону, чтобы рассмотреть содержимое сундука.       — Долго ты тут будешь возиться? — Гермес очень редко мог долго сидеть на одном месте, из-за чего на собраниях он постоянно ёрзал на троне и оглядывался по сторонам, словно ища способ поскорее сбежать.       — Я точно помню, что он где-то здесь, — Аполлон продолжал поиски, а Гермес удивлялся, как в такой куче всего можно что-то найти. У него самого в покоях было много вещей, но он прекрасно знал местонахождение каждой из них, а тут даже нить Ариадны не поможет.       — Это что, женский платок? — Гермес взял в руки шёлковый платок, которым юные девы покрывали голову и плечи.       — Это подарок, — процедил Аполлон, отнял вещь и положил обратно.       «Это насколько очаровательной надо быть, чтоб сам Аполлон сохранил кусок ткани», — скептически подумал посланник богов. Хотя неудивительно, Аполлон любил хвастать подобными вещами. Пожав плечами, он приземлился на софу.       — Нашёл, — воскликнул Аполлон, доставая находку. Посох был не длинным. Серебристую поверхность покрывали вычурные узоры, а верхушка имела конусообразную форму.       — Эм, странный он, — заключил Гермес с долей скептицизма.       — Да ладно тебе, — отмахнулся Аполлон. — Возьми и…ну, что ты хочешь к нему добавить? Представь это и всё.       Гермес только хмыкнул и взял из рук бога жезл. Тот очень удобно лёг в руку и был легче, чем казалось. Посланник богов решил проверить слова Аполлона, но не знал что ему представить. Он огляделся по сторонам и увидел на одной из стен, изображающей сына Аполлона, бога врачевания — Асклепия, у которого в руках был длинный посох со змеёй. Гермесу понравилась задумка, но он решил добавить немного своего, и представил как Кадуцей обвивают две змейки, а у основания верхушки раскрывается пара птичьих крыльев. Когда он посмотрел на результат, то был удивлен тем, как точно жезл воплотил его мысль в жизнь.       — Неплохо, — заключил Аполлон. — Так мы договорились?       Гермес повертел жезл в руках и оценивающе его оглядел.       — Думаю, да, — посланник богов снял брошь с белого хитона и протянул уже увеличившуюся лиру Аполлону.       Тот осторожно взял инструмент в руки и с щепетильностью начал рассматривать лиру. В это время Гермес хотел тихо уйти и остаться незамеченным, но бог поэзии окликнул хитреца, когда тот безшумно подлетел к двери.       — Ты случаем ничего не забыл, братец? — Аполлон стоял и выжидающе смотрел на Гермеса. Тот вздохнул и подлетел к богу поэзии, попутно снимая с серебряной цепочки, которую удобно скрывала серая накидка, кулон в виде лука с прикреплённым к нему маленьким колчаном. В руках у Гермеса лук и стрелы приняли свой обычный размер. Посланник богов отдал символ власти Аполлону, который с облегчением держал в руках помимо лиры теперь и свой символ власти.       — С одним разобрались, остались ещё два, — как бы невзначай сказал Гермес. Белокурый непонимающе уставился на него. Посланник богов полностью вытащил цепочку из-под хитона, и глаза Аполлона расширились от удивления. На цепочке висели ещё два кулона: один в виде трезубца, а второй в виде молнии.       — Ты серьёзно? — Неверяще спросил тот, понимая, что это были не просто побрякушки, а, упади он в бездну, символы власти Посейдона и Зевса. — Зачем?       Гермес пожал плечами и спрятал цепочку обратно под накидку.       — Не думаю, что эта информация как-то поможет мне выбраться из этой ситуации. Мне нужно их по-тихому вернуть.       Аполлон не знал, что делать и как поступить. С одной стороны он не обязан помогать Гермесу, а с другой — из этого могло получиться что-нибудь интересное. И тут в памяти бога поэзии всплыл недавний случай с Аресом в тронном зале. Аполлон хитро ухмыльнулся своим мыслям.       — Тут на днях случилась одна неприятная ситуация, — начал Аполлон с искрами азарта. — Помнишь прошлое собрание? Арес тогда при всех сказал, что от меня, как и от Афродиты, нет прока в битвах. Я думаю, что его стоит проучить.       Гермес начал понимать к чему клонит бог поэзии и заговорчески улыбнулся.