Жестокий мир?

Олег резко проснулся от звонка будильника. Вторые сутки без наркотиков давались очень тяжело. В первый день еще было терпимо, у него ныли мышцы, как при простуде, он часто чихал, было жутко холодно, но это состояние можно было перетерпеть. Теперь же все его кости словно выворачивало в суставах, нарастало чувство тревоги и паники, он постоянно либо зевал, либо чихал по десятку раз подряд. А по венам словно холодок бегал, трудно с чем-то сравнить это чувство — словно вместо теплой крови туда затолкали маленькие кусочки льда. С каждой минутой усиливался озноб, прерываясь короткими мгновениями жара. Брагинский обзвонил всех знакомых, ни у кого не было дозы, и денег у него не было. Коля еще вчера забрал все деньги и ночью убежал, неизвестно куда. Но сейчас Олегу было все равно, ему нужен был героин. Мелодичная трель звонка заставила его подскочить на кровати. Этот звон едва не взорвал его голову. Матерясь, он подбежал к двери и рывком открыл ее. На пороге стоял смутно знакомый человек. — Тебе чего? — Хмуро поинтересовался Брагинский. — Не помнишь меня? — Мужчина ухмыльнулся, — Я Людвиг. — А, точно. — Олег вздрогнул - все тело пронзила острая боль, — Ты зачем Ваньку побил? — Откуда ты это знаешь? — Пошел к черту. — Фыркнул русский, — Мне не до тебя, проваливай. Он хотел закрыть дверь, но немец его остановил и прошел внутрь. — Я тебе вопрос задал. — Он схватил Брагинского за отвороты теплого кардигана и дернул, — Откуда ты про это знаешь? — Детектив рассказал. — Сипло произнес Олег, — Альфред. — А, он все никак не успокоится. — Мрачно сказал Бальшмидт, — Что он задумал? — Я сказал тебе проваливать! — Я понял. — Людвиг достал из кармана пакетик с героином, — Хочешь? — Н-н… — Брагинский резко выдохнул, — нет! То есть… Черт! Нет! Нет! Пошел вон! Я обещал! Русский схватился за голову и медленно осел на пол. Он держался из последних сил, но соблазн был слишком велик. — Скажи, что задумал этот сукин сын, и я это тебе отдам, — Немец веселился, — Ты же хочешь, правда? Людвига забавляла ситуация. Он не понимал, как можно довести себя до такого ничтожного состояния, когда теряешь чувство собственного достоинства и готов на все, только бы получить заветный пакетик с волшебным порошком. — Он не сказал. — Едва слышно произнес Олег, — Он думает, как поступить. — Что ж, — Людвиг спрятал героин в карман, — раз ты не хочешь говорить… — Я думаю, он попытается вывести Ивана из больницы, — затараторил Брагинский, — он хочет увести его. — Уже лучше, — Улыбнулся немец и бросил перед ним на пол пакетик, — держи. Где твой второй брат? — Коля? Он тебе зачем? — Не заставляй меня забирать героин обратно. — Он сбежал из дома. — Из тебя не такой уж хороший брат, — Людвиг усмехнулся, — Как узнаешь, где он, позвони, тогда получишь еще героина. Мы договорились? — Да. — Кивнул Олег. — Отлично. — Бальшмидт прошел в комнату и сел в кресло, — Ты ведь нигде не работаешь? — Нет. — Мотнул головой русский и, поднявшись с пола, прошел в комнату. — Я хочу предложить тебе работать на меня. — Кем? — Удивленно произнес Олег. — Мне нужны отбросы вроде тебя и твоих дружков, чтобы выполнять всякую грязную работу. — Мне это неинтересно. — Брагинский нахмурился, — Уходи. — Уверен? — Немец пронзительно на него посмотрел, — Я хорошо буду платить или могу просто давать тебе героин, как захочешь. Олег прикрыл глаза и рухнул на диван. Ему сейчас лишь хотелось, чтобы Людвиг ушел, и он мог, наконец, остановить ломку. — Деньги. — Кивнул он, — Героин я сам смогу достать. — А ты сговорчивей, чем твой младший брат. — Ухмыльнулся Людвиг. — Что ты с ним сделал? Почему он в больнице? — Тебя действительно это волнует? Брагинский задумчиво уставился в пол. С тех пор, как он стал принимать наркотики, все его чувства отошли на второй план, чувствовал он только необходимость колоться снова и снова, уходя из этого мрачного и серого мира. Иногда, в редкие минуты ясного сознания, он чувствовал горечь в груди, смотря на то, как надрывается на работе Иван, как Коля избегает его и презрительно хмурится, стоит только с ним заговорить. Он помнил, что любил своих братьев, точно помнил, но сейчас он не мог отыскать в себе эти чувства, потому что все заглушала пагубная зависимость, отбирающая здоровье и человеческий облик. — Он заслуживает хорошего отношения. — Ответил Олег, проигнорировав суть вопроса. — Ты прав, — Кивнул немец, — но мне нравится делать ему больно. Но это не значит, что я желаю ему только зла. Глубоко в душе Брагинский понимал, что после таких слов он должен был врезать Людвигу, вытолкать отсюда, а потом помчаться вытаскивать брата из больницы, спасти его, но… Но в дрожащих руках покоился заветный порошок и больше для Олега ничего не имело значения. — Мне нужно, чтобы ты убедил Альфреда не лезть к Ивану. — Как мне это сделать? — Полагаю, слова тут не помогут, — Людвиг задумчиво замолчал на несколько секунд, — убеди его силой. — Чего? — Не понял Олег. — Тебе героином весь мозг убило? — Раздраженно фыркнул немец, — Позови парочку своих друзей и отделайте его так, чтобы он не совал нос в чужие дела. — Я не буду этого делать! — Вспылил Брагинский, — За кого ты меня принимаешь? — За того, кем ты и являешься, — Бальшмидт улыбнулся, — Ты наркоман, за дозу продавший родного брата, когда я был здесь в прошлый раз, я ведь сказал тебе, что хочу с ним сделать, что он будет моей шлюхой, но ты этого и не услышал, зависнув взглядом на таком необходимом тебе порошке. Так что не строй из себя праведника. — Но он полицейский, он знает меня. — Так найди тех, кого он не знает, кто согласится на это. — Бальшмидт устало выдохнул, — Идиот. — Я подумаю. — Мрачно сказал Олег и замолчал. — Что ж, — Людвиг чуть ослабил галстук, — о делах мы поговорили. Теперь я хочу, чтобы ты рассказал побольше об Иване.

***

Брагинский провел в больнице уже 2 дня. За это время к нему заходили медсестры, ставили уколы и капельницы, давали какие-то таблетки, приносили еду. Делали все молча, на его вопросы ничего не отвечали. Это слегка пугало, но за последние несколько дней русский привык к странностям. Дверь в палату резко открылась, напугав Ивана. К нему зашел Гилберт. — Как ты себя чувствуешь? — Он подошел к кровати и привычно ухмыльнулся. Брагинский нахмурился и отвернулся. Меньше всего он хотел разговаривать с этим человеком. — Будешь молчать? — Бальшмидт чуть приподнял бровь, усмехнувшись, — Хорошо. Я пришел не за этим. — А зачем? — Руки Ивана невольно задрожали. Кажется, Гилберт это заметил, потому что засмеялся. — А я смотрю, ты меня боишься. — Лицо его так и светилось самодовольством. — Что тебе нужно? — Медленно произнес русский, сжав руки в кулаки, чтобы не было заметно дрожи. — Ну, и что у вас здесь происходит? — На пороге палаты появился Людвиг, сжимая в одной руке большой пакет, а в другой - букет белых лилий. Иван удивленно захлопал длинными ресницами, а Гилберт засмеялся. — Это что — цветы? — Веселился старший Бальшмид. — Не твое дело. — Людвиг ухмыльнулся и протянул букет Ивану, — Возьми, твои любимые. — Да. — Хрипло произнес русский, впрочем, не пошевелившись, — Но как ты… — Пообщался с Олегом. — Он положил букет на тумбу, поставил рядом пакет, — Здесь еда, пара книг, чтобы тебе было не так скучно. — Ты был у меня дома? — Был. — Кивнул Людвиг, — Кстати, Николай сбежал. — Что? — Брагинский подскочил на кровати, — Как?! — Не знаю, я ищу его, но пока результатов нет. — Но… — Хватит об этом. — Резко сказал Людвиг, заставив Ивана замолчать, а затем обратился к брату, — О чем ты хотел поговорить? — Кажется, у нас проблема. Небольшая. — О чем ты? — Это надо у твоей шлюшки спросить. Братья глянули на задумавшегося Ивана. Русский нахмурился и плотнее укутался в одеяло. — Я ничего не делал. — Объясни, в чем дело? — Младший Бальшмидт присел на кровать и положил холодную ладонь на бедро Ивана. Русский едва нашёл в себе силы не дернуться. — Мне на должность психолога посоветовали одного очень смышлёного паренька из Франции, неделю назад мы с ним встретились, все обсудили, он подходил. — Но? — Людвиг нахмурился. — Но выяснилась одна интересная особенность: этот парень — брат нашего назойливого детектива. — Вот как. Людвиг и Гилберт замолчали. Иван хмуро смотрел в окно. Брат Альфреда может быть и не в курсе всего происходящего, а может, наоборот, знает все и попытается как-то помочь, что очень плохо. — Ты знал об этом? — Людвиг обратился к Брагинскому. - Альфред говорил про брата? — Нет. — Ваня мотнул головой, — Честное слово, я не знаю ничего об этом. — Значит, Олег прав был, — Вздохнул младший Бальшмидт, — Ничего, эта проблема уже почти решена. — А что делать с его братом? — Гилберт ухмыльнулся, — С ним ты тоже разберешься? — Возьми его на работу, — Людвиг пожал плечами, — сделай вид, что ты ничего не знаешь, что все хорошо, будет лучше, если брат детектива будет у нас на глазах, мало ли что задумал этот недоумок. — Договорились. — Ты не оставишь нас? — Младший Бальмишдт чуть улыбнулся. — Конечно, — Гилберт засмеялся, — Только ведите себя тихо, все-таки это больница. Хлопнув дверью, он ушел. — Что ты хочешь сделать с Альфредом? Где Коля? — Эти проблемы тебя больше не касаются. — Но… — Начал было Ваня. — Иван, когда ты уже научишься подчиняться? — Устало выдохнул немец, — Мне снова придется тебя наказывать. А я-то думал мы приятно проведем время. — Позволь мне позвонить Коле, прошу, — Русский с мольбой в глазах посмотрел на Людвига, — мой телефон разрядился. Я хочу убедиться, что он в порядке, а потом… потом я сделаю все, что ты скажешь. Бальмишдт почувствовал приятную дрожь в теле от взгляда Ивана, от его тихих и умоляющих интонаций в голосе. Это было что-то невероятное. Вот они, чистые и искренние эмоции, которых так хотел Людвиг. — Хорошо, звони, — Бальшмидт улыбнулся и протянул телефон, — но потом ты полностью мой. — Да, конечно. — Кивнул Иван и схватил телефон. Набрав хорошо знакомый номер, он с волнением считал гудки. — Да? — Наконец, раздалось в трубке. — Коля? Это я — Ваня, узнал? — Брагинский счастливо улыбнулся, — Где ты? Почему ты ушел из дома? — Почему у тебя телефон выключен? — Взволнованно спросил Николай, проигнорировав вопросы. — Разряжен. — Коротко ответил Иван, — Ну, так что? — Я не собираюсь находиться рядом с этим наркоманом, — Фыркнул в трубку младший Брагинский, — у него ломка, он неадекватный. — Где ты? — Я поживу пока у Альфреда с его братом, они обещали помочь Олегу, ну, брат Альфреда обещал, он вроде в этом разбирается. Иван нервно закусил губу. Не нравилось ему все это, их семьи слишком уж сблизились, теперь даже неизвестный ему брат Альфреда был в курсе всей ситуации, только вот это всем грозило опасностью. Людвиг не похож на того человека, что будет угрожать в шутку, он действительно может причинить вред. Нужно как-то защитить братьев и Альфреда, который уже несколько дней не выходил из головы Ивана. Он боялся, что влюбился в доброго и заботливого детектива. В человека, в котором он так отчаянно нуждался. — Мне не нравится, что ты находишься у незнакомых людей. — Ваня, извини, но… — Коля вздохнул, — А что мне делать? Олега ломает, ты неизвестно где и чем занят. Что мне еще оставалось? Альфред и Мэтт хорошие люди, тебе не о чем беспокоиться. — Прости меня, Коля, — Брагинский едва сдерживал слезы, он чувствовал себя виноватым, — Прости, родной. — Что происходит? — Дрожащим голосом спросил Николай, — Тебе нужна помощь? — Нет, все хорошо. — Попытался убедить его старший Брагинский, — Все будет хорошо, мы скоро увидимся, я обещаю тебе. — Хорошо, я верю, я знаю, что ты меня не бросишь. — Конечно не брошу, не волнуйся. Людвиг деликатно кашлянул, намекая, что пора заканчивать разговор. — Мне нужно идти, я постараюсь еще позвонить. — Хорошо, возвращайся скорее. Я переживаю за тебя, да и за Олега тоже. — До встречи, Коля. Бальшмидт забрал у него телефон и сбросил вызов, запоминая цифры. Этот номер ему еще пригодится. — Где он? — Поинтересовался немец. — У друга. — Ответил Иван, едва контролируя голос, он не хотел, чтобы Людвиг знал, где находится Николай. — Вот видишь, а ты переживал. — Бальшмидт улыбнулся, — Ну-ну, чего ты плачешь? Иван быстро стер слезы и попытался взять себя в руки. — Коля думает, что я его бросил. — Ему сколько? Шестнадцать? Он взрослый человек. — Фыркнул немец и провел кончиками пальцев по щеке русского, — Его надо отдать учиться в хорошее место. — Что ты задумал? — Иван сразу почувствовал неладное. — Ничего плохого, как видишь. — Людвиг покачал головой и стал серьезен, — Я не монстр, чтобы что-то ужасное с ним делать, но ты слишком к нему привязан, а это меня не устраивает. Он хорошо учится? — Вполне неплохо. — Кивнул Брагинский. — Старшие классы я проучился в одной достаточно престижной школе. Ну, это что-то вроде интерната, домой я попадал лишь на каникулах. Я думаю устроить туда твоего брата. Это очень престижное заведение, там учатся дети влиятельных людей со всей страны, так что после этой школы Николай гарантировано поступит в хороший университет. Я думаю, это заманчивое предложение. Предложение и правда было заманчивое, конечно, если забыть от кого исходит эта инициатива. Иван прекрасно понимал, что Людвиг просто хочет оставить его одного, лишить общения с близкими, чтобы полностью сделать зависимым от себя. На такое Брагинский был не согласен. Только вот он не думал, что у него есть выбор. Немец не спрашивал, хочет ли Ваня этого, он поставил его перед фактом и озвучил уже окончательное решение. — Николай может не захотеть. — С этим мы разберемся. Они оба замолчали на несколько секунд. — Итак, — Людвиг потемневшими глазами уставился на бледного Ивана и похлопал себя по коленке, — раз мы со всем разобрались… иди ко мне. Брагинский едва слышно вздохнул и выпутался из одеяла, пододвигаясь к немцу. Бальшмидт запустил пальцы в его волосы, мягко перебирая. Он не понимал, почему медлит. Вот он Иван, напуганный, покорный, что еще нужно? — Что же ты со мной делаешь. — Прошептал Людвиг и поцеловал его. Брагинский постарался расслабиться. Он надеялся, что смог морально подготовиться ко всему этому. Но его жутко трясло, а все внутренности словно узлом связало. Горячий и довольно жесткий поцелуй выбивал из головы все мысли. Бальшмидт действовал несколько грубо, до крови кусая губы. Застонав от боли, Иван уперся ладонями ему в плечи, но Людвиг резко сжал его запястья, повалил на подушку и вжал руки в кровать, не позволяя шевелиться. Оторвавшись от его губ, немец взял со столика небольшое полотенце. — Мы не дома, — С сожалением произнес Людвиг и сжал скулы Ивана, — поэтому насладиться твоими стонами я не смогу, придется заткнуть твой прелестный ротик, чтобы нас никто не услышал. Русский было дернулся, но Бальшмидт надавил сильнее и затолкал полотенце в рот. — Успокойся и дыши через нос. — Хрипло произнес немец, увидев панику в сиреневых глазах, — Ты еще не научился быть послушным, нужно дать несколько уроков. Бальшмидт слез с кровати и перевернул Брагинского на живот. Сняв с себя галстук, он крепко завязал ему руки. Ваня пытался успокоиться и привести дыхание в норму. Ему было очень страшно, он боялся боли. Звякнула пряжка ремня. Брагинский дернулся и повел руками — узел был очень крепкий. Людвиг вытащил ремень из брюк и задрал больничную рубашку русского. Стянув с него белье, он почти невесомо провел кожей ремня по ягодицам и бедрам Ивана. — Тебя родители когда-нибудь наказывали? — Мягко поинтересовался немец, сжав его волосы, приподнимая голову. Ваня отрицательно мотнул головой и зажмурился. Первый удар был довольно слабым, кожу лишь немного прижгло, но больно не было. Брагинский удивленно замычал и повел плечами. — Не расслабляйся. — Весело усмехнулся Бальшмидт и ударил еще раз, чуть сильнее. Это было больнее, но все же не так ужасно, как ожидал Иван. Осознание этого помогло немного расслабиться. -…Черт… — Зашептал Людвиг, — Это не то, что нужно. Судя по звукам, он отбросил ремень и обошел кровать, похоже, о чем-то размышляя. Спустя пару секунд Бальшмидт сел на кровать, помог русскому приподняться и уложил его животом себе на колени. Пару раз огладив ягодицы холодной ладонью, он вдруг резко ударил. Сочный шлепок разнесся по больничной палате. Иван чуть выгнулся и простонал — это было больно. Почти сразу последовал второй удар, затем третий. Второй рукой Людвиг сжал его светлые волосы и потянул, заставляя выгнуться. Шлепки были резкие, короткие и очень болезненные. Брагинский почувствовал, что по горячей коже скул потекли слезы. Он сильнее зажмурился и попытался вывернуться из-под шлепающей его руки. Людвига это разозлило. Он остановился и вытащил кляп изо рта русского. — Я уже было хотел прекратить, но ты все испортил. — Бархатным голосом зашептал немец ему на ушко, — Еще три удара, будешь считать. Издашь хоть один лишний звук — возьму ремень и жалеть тебя больше не буду. Ты понял? — Д-да… — Прошептал Ваня, морщась от боли, — да, господин. — Умница. — Нежно произнес Людвиг и поцеловал его в плечо, — Тогда продолжим. Первый удар ощущался раскаленным металлом, прижавшимся к коже. — Один. — Прохрипел Брагинский и закусил губу, прокусывая ее до крови, только бы не закричать. Это было практически невыносимо. Во второй удар немец вложил, кажется, всю свою силу. — Два! — Иван все-таки закричал, разрыдавшись. Он не услышал тихой усмешки Людвига, который откровенно наслаждался происходящим. Он был уже не на шутку возбужден и старался держать себя в руках, чтобы просто не сорваться и не трахнуть этого ангелочка грубо и больно, так, чтобы до крови разорвать и заставить мучиться еще сильнее, чем сейчас. Третий удар, как завершающий аккорд, вышел самым ощутимым и болезненным. Брагинский успел уткнуться лицом в кровать и закричал, дернув руками. — Три! — Донеслось до ушей немца приглушенное всхлипывание. Выдохнув, Людвиг улыбнулся и развязал Ивану руки, растер затекшие тонкие запястья. — Ты неплохо держался несмотря на то, что все-таки закричал. Но ты досчитал, молодец. Брагинский тихо плакал, не в силах даже встать и лечь нормально, так и висел на коленях у Бальшмидта. Людвиг рассмеялся и, ловко повернув русского, усадил его лицом к себе так, чтобы тот мог опереться на свои колени, чтобы не раздражать болевшую кожу. — Тише, перестань. — Зашептал Бальшмидт, прижимая Ивана к себе, — Все уже закончилось, ты очень меня порадовал. От нежных интонаций Ваня только сильнее зарыдал, но, неожиданно для себя, прижался к немцу, крепко его обнимая за плечи и уткнувшись лицом в изгиб шеи. — Совсем еще маленький ребенок. — Бальшмидт провел ладонями по его спине, — Хочешь, чтобы я тебя пожалел и успокоил? Честно говоря, русский плохо соображал, где находится и с кем, он был словно в бреду из-за шока и сильного испуга, поэтому машинально кивнул, прижавшись сильнее. — Хорошо, тогда ложись на кровать. — Людвиг помог всхлипывающему Ивану осторожно лечь. Брагинский прикрыл глаза. Он ничего не хотел, только спать. Он почувствовал, как Бальшмидт залез на кровать и навис над ним, а затем поцеловал. Поцелуй и правда вышел достаточно ласковым. Людвиг провел языком по верхней губе, затем осторожно прикусил нижнюю и, наконец, проник в рот, но действовал мягко, не настойчиво. Ваня даже слабо ответил и едва слышно простонал. После всей боли, такая нежность, пусть даже и от мучителя, была словно небесный дар. Одному Богу известно, каких усилий стоило немцу сдержать всех своих демонов, и не сорваться в ту же секунду, когда он услышал этот легкий, едва различимый и такой трепетный стон. Вопрос самоконтроля никогда для Людвига не был проблемным. Но сейчас все его предохранители словно слетели. Он мог с уверенностью сказать, что никогда такого не испытывал. Да, бывали моменты страсти, когда он плохо соображал от возбуждения, но это все равно ни шло ни в какое сравнение с тем, что творилось у него внутри сейчас. Он был заведен не только физически, но и морально. И Бальшмидт понимал, что этот молодой паренек, так трогательно жмурившийся под ним, не просто доставит ему удовольствие, а, возможно, и сделает счастливым. Отстранившись от его губ, Людвиг уткнулся своим лбом в его. — Черт, это невыносимо. — Зашептал немец, — Прости, Ваня, я правда хотел, но… но тебе придется потерпеть. Прости, мне так жаль. Брагинский зажал рот рукой, только бы снова не заплакать. Как он мог надеяться, что Людвиг станет с ним осторожничать? Никто не заботиться о том, комфортно ли шлюхе, её просто используют. Бальшмидт резким движением раздвинул его ноги и устроился между ними. Иван был слегка возбужден, что не могло не радовать Людвига, но сейчас он не думал об этом. Он просто хотел получить то, о чем мечтал уже давно. Достав из кармана брюк смазку, немец расстегнул их и чуть приспустил, раздеваться у него не было уже сил и желания. Выдавив побольше геля на пальцы, он вставил Ивану сразу два, второй рукой сжимая его бедро и не позволяя вывернуться. Брагинский зажимал рот ладонями, чтобы не кричать. Ему не было ужасно больно, просто он знал, что последует за пальцами, знал, что скоро будет больно и его колотило от страха. Он чувствовал, как его сердце бешено стучало в груди, а ребра словно чем-то сдавило — было трудно сделать даже маленький вдох. Вытащив пальцы, Бальшмидт выдавил еще смазки и обильно смазал свой член. То, что он хотел сделать — взять русского практически без растяжки и подготовки — не сулило ничего хорошего. Для Ивана. А вот Людвиг уже предвкушал эту узкую теплоту, почти до боли сжимающую его, эти болезненные стоны, (которые, скорее всего, услышит вся больница, но это немца мало волновало в данный момент) и искаженное отчаянием прекрасное личико его ангела. Пристроившись поудобнее, Бальшмидт одной рукой сжал плечо Ивана, едва не выворачивая кость из сустава, а второй направил в него член. — Не зажимайся, хуже ведь будет. — Хрипло произнес Людвиг, — Ну же, Ванюша, расслабься, так все закончится быстрее. Дыши глубже и расслабься. Резон в словах немца был, это нужно было закончить быстрее. Выдохнув, Ваня с трудом смог слегка расслабиться. Этого хватило, чтобы немного вошла головка. Вскрикнув, Иван вцепился в его плечи и попытался оттолкнуть, но Бальмшидт резко толкнулся наполовину и зажал его рот, успевая немного заглушить громкий болезненный крик. — Кажется, я все-таки тебя порвал, — Прошептал Людвиг ему на ухо и задвигался, — представляю, как тебе сейчас больно. Ваня сомневался, что Бальшмидт мог понять эту ужасную боль, иначе он бы не стал этого делать. Его словно разрывало на части и с каждым глубоким толчком становилось только больнее. Он уже не мог кричать, даже дышал с трудом, его дыхание было больше похоже на отчаянные попытки ухватить немного воздуха. — Смотри на меня, — Рыкнул немец, ударив его по лицу и сжав скулы, — смотри! С трудом открыв глаза, Иван с болью и ужасом, наполнявших его, глянул на Людвига. Бальшмидт был в восторге от того, как много страха и обиды в них было. Глаза даже стали темнее, словно их перекрыли полупрозрачной серой пленкой. Это было чертовски красиво. Ухмыльнувшись, Людвиг грязно поцеловал его и, толкнувшись особенно глубоко, кончил, едва слышно простонав.