Sacrifice

– Нам пора, милая. Нам пора. Это неизбежно, это должно было произойти, ведь время неумолимо ползло вперед. Никлас не улыбался, когда я взглянула в его бледное лицо, решил подыграть мне хоть в чем-то. Он, несомненно, предвкушал скорое сближение, но не подавал вида. Я стиснула зубы. Вечер кончился, наступала ночь, ночь холодная, тёмная, ночь, несущая с собой унижение. Свадьба кончена, новобрачным пора устраиваться в постели, пора оставить метку на моей бедной шее. Меня тошнило от одной только мысли о предстоящем. Тошнило не только от отвращения, но и от страха. Никлас крепко сжимал мою руку, точно волновался о том, что я от него убегу. Не могу сказать, что опасения его не имели под собой оснований. Мне действительно хотелось убраться отсюда, исцарапав его лицо острыми ноготками. Правда, даже если мне удастся выскользнуть из рук Никласа, кто-то из его свиты обязательно догонит меня и вернет хозяину. Хозяину разозленному. Альфа мягко подтолкнул меня вперёд, тяжелые деревянные двери открылись перед нами, и тьма коридора расступилась, дав дорогу свету факела, того, что Никлас нёс с собой. Нервная дрожь только-только зародилась в моей груди, она еще не обрела силу над моим телом, не начала дергать за ниточки, управляя мной, точно куклой. – Ты знаешь, как должны вести себя омеги в эту минуту? – спросил он тихо, и по спине моей побежали мурашки. – Нет, – брякнула я, нервно сжимая и разжимая пальцы. – Я ждал этого, – выдохнул альфа. – В конце концов, ты так рано лишилась матери, неудивительно, что она не успела проинструктировать тебя, – говорил Никлас будто с досадой. – Ничего, я все покажу тебе сам. Просто побудь послушной. Быть послушной. Почему он считает, что это так просто? Слушать Никласа, исполнять его приказы, самые нелепые, самые жестокие, самые опасные. Кому это может показаться посильной задачей? Я плотно сжала губы, не позволив себе высказать недовольство. В конце концов... В конце концов, течки у меня ещё не было, она наступит лишь через неделю после того, как Никлас оставит свою метку на моей шее. Метку на моей шее. Меня снова затошнило от этой мысли. Укус свяжет нас, альфу и его омегу, я смогу чувствовать то, что чувствует Никлас, и альфа получит те же привилегии надо мной. Он сможет чувствовать меня, мои эмоции, мои желания, сможет манипулировать этим. Никлас не оставит мне ни одного укромного уголка, он достанет меня всюду. – Ты сейчас заплачешь? – весело хохотнул он, слишком радостно для доброго заботливого альфы, которым так старался казаться. – Пошёл к черту, – произнесла я сквозь зубы. Я никогда не была милой с ним. Никогда. Ни в детстве, ни во время его сватовства, и даже сейчас я не могла заставить себя лебезить перед победителем. Он поработил меня, выкрал из дома, несмотря на мое нежелание, он добился этого брака обманом, развязыванием войны. Нет, я не боялась грубить ему раньше. Никлас должен был привыкнуть к этому, поэтому я опешила, когда тот резко затормозил у ступенек. Альфа сжимал мою ладонь в своей все сильнее, мне казалось, что я слышу, как участились его вдохи. В пустой слот для факела упало древко, всего мгновенье назад удерживаемое моим альфой. Несколько шагов – и оба мы опустились во мрак, в темноту, скрадывающую очертания стен. Злится? Кажется, Никлас злился на меня, по-настоящему злился. Что-то внутри испуганно сжалось, заскреблось со внутренней стороны грудной клетки, предупреждая о худшем. Извиняться поздно, он не оценит этого теперь, когда слова сорвались с моих губ. Я сдержала порыв, так и не заскулив в этот раз. – Занятно. Ты всегда была очень дерзкой, Джун, – говорил Никлас удивительно тихо, притворно-спокойно. – Излишне. Он помолчал, ожидая, что я буду возражать. Во всяком случае, мне показалось, что молчание это возникло лишь для того, чтобы я заполнила его словами, ища оправдание. Альфы любят это, любят выставлять омег виноватыми в чем-то, чтобы те ползали у их ног, вымаливая прощения. Я промолчала, упрямо сжимая губы. Мне нечего было сказать в это мгновенье. – Сегодня важный волнительный день, и ты не понимаешь, что делаешь, но... Если ты ещё раз пошлёшь меня к черту, – говорил он, не оборачиваясь, – тебе очень не понравится наказание, следующее за твоими словами. Но жить с ним – уже наказание. Разве этого недостаточно для карт-бланша на всю жизнь? Никлас обернулся слишком быстро, я не успела среагировать, лишь испуганно закрыла глаза. Мне казалось, что он собирается ударить, обидеть меня, что он хочет причинить мне вред. Только альфа поднял меня на руки, чтобы самому отнести в нашу спальню. Я дрожала. Нервно дрожала, чувствуя, что время играет против меня. Мы поднимались по длинной винтовой лестнице и во встреченных на нашем пути окнах я замечала круглую луну, источающую скудный молочный свет. На празднике я ничего не ела, и живот жалобно скулил, будто выпрашивая немного пищи для себя. Нет, не стоит… Иначе меня вырвет на чистые простыни, и Никлас взбесится, обвинив меня в том, что испортила ему всю романтику. Он держал меня на весу легко, и мне это не нравилось. Я знала, что разница меж количеством наших сил велика, но не хотела видеть, насколько… Никлас мог держать меня на весу всего одной рукой, сама я не умела даже подтянуться. Грудь его оказалась горячей, почти обжигающей, я чувствовала, как бьется сердце альфы. О, он хотел как можно скорее со всем покончить. – Боишься? – спросил он, остановившись возле дверей. – Я буду нежным. Нет, не будет. Я знала, что Никлас проведет эту ночь так, как хочет лишь он, и нежность в его приоритеты явно не входила. Я помню, я видела, я знаю это. Никлас грубил слугам, чужим подданным, запугивал и собственных людей. Не стоило ждать, что ко мне отношение будет иным, я больше года успешно избегала «счастья» называть себя его омегой. О, этого мне не простят никогда. – Добро пожаловать, – шепнул он, прислонив губы к моей щеке. И спальня оказалась приятной. Сложно подобрать другой эпитет, чтобы описать её единым словом. Огромная кровать, сложенная для двух пар, занимала пространство от стены до стены, красный балдахин закрывал её сверху, и подушки крепко прижимали к пуховому матрасу вышитое крестиком покрывало. На нем изображались волки, поющие полной луне, источавшей мягкий бледный свет. Небольшой обеденный столик робко прижимался к стене. Подданные постарались для своего вождя. Неподалёку от кровати, спрятанной в нише, ждал камин, дымоход которого украшала кованая решетка. В племени Катров было много кузнецов, потому железо в их интерьере занимало много пространства, металлическое холодное кружево часто овивало дома и беседки. Железо и шкуры животных, выловленных в этих же лесах – все, что можно было найти в округе. Меха здесь было много. Он утеплял каменные стены, удерживая горячий воздух внутри, устилал пол для большей мягкости... Я будто бы оказалась в огромном гнезде, приготовленном течной омегой, желающей порадовать своего альфу. Странное чувство накрыло меня, заставило тихо проскулить от радости. Счастье? Казалось, что омега внутри меня ликовала. Если бы у меня был хвост, я бы завиляла им в это мгновенье. – Моей малышке так нравится? – улыбнулся Никлас, обнажая клыки. – Здесь все твоё. – Кровать такая большая, – пролепетала я просто потому, что нужно было сказать что-то. – С нами будет спать кто-то еще? – Никогда, – ответил альфа чуть жестче, чем мне хотелось бы. – Мне нужно больше пространства в постели. Ты привыкнешь к моему аппетиту. Я не сомневалась в том, что Никласу нужно все место. Альфа все еще держал меня в руках и не собирался ставить на пол, будто от этого я могла бы разбиться. Никлас поцеловал меня в лоб, точно объясняя: ответ ему не нужен, это не обсуждается. Я закусила губу, чувствуя, что грядёт развязка, скорое завершение моей обособленной жизни, что сейчас путы сомкнутся на моих запястьях навсегда, до самой Его смерти. – Это больно? – спросила я тихо. – Ты не знаешь, это больно? Паника накрывала меня с головой. Я редко общалась с другими омегами на эту тему, разве что с теми, кому еще не довелось испытать это «счастье». Большая часть боялась своей участи, меньшая – ждала, будто самого дорогого подарка. Меня же мутило от одной мысли о том, что клыки Никласа вонзятся в мою плоть. – Мне нравится, когда ты испуганно лопочешь, – только и ответил альфа, и я услышала над ухом его смешок. Конечно, ему нравится. Он же злобный и мерзкий урод. Я стиснула зубы плотнее, когда альфа посадил меня на кровать. Я продолжала цепляться за его плечи, инстинктивно, и Никлас сел передо мной на корточки. Удивительно... Удивительно, но он все ещё был выше меня. Альфа улыбался, а я чувствовала, как в груди колотится сердце, как оно стучит, готовое сбежать. «Он только оставит метку, только оставит метку, ничего больше», – повторяла я самой себе. Это – естественно, никто и никогда не умирал от такого. – Сиди смирно, – сказал он холоднее, намного холоднее, будто мы только-только начали серьёзный разговор. Пальцы Никласа скользнули к шнуровке платья. Нет, нет, так не должно было быть, я не обязана оголяться ради такого. Почувствовав, что альфа развязывает ленту моего пояса, я дернулась, пытаясь выпутаться из его рук. Никлас не засмеялся и не умилился сопротивлению. Его темно-зелёные глаза, казалось, на мгновенье вспыхнули гневом. – Что не так? – он будто заставил себя говорить тише, спокойнее, подавить в голосе угрозу. Я уверена, что Никлас хотел зарычать. «Всё», – хотелось сказать мне. – Зачем ты раздеваешь меня? У меня нет... Нет сейчас... – Течки? – спросил альфа, выгнув бровь. – По-твоему, я не могу трахнуть тебя без этого? Никлас плотоядно улыбнулся, а по моим плечам пробежали мурашки. Он шутит? Он шутит, просто пугает меня за строптивость, правда? Альфа не стал ждать долго, пальцы его принялись снова развязывать шнуровку платья, на этот раз куда требовательнее, без заигрываний. Когда я, стряхнув оцепенение, ноготками впилась в руку Никласа, тот нехотя поднял глаза и встретил мой испуганный взгляд. – Зачем ты делаешь это, Джун? Разве ты – плохая, непослушная девочка? – спрашивал он, будто у ребёнка. И проклятые омега-инстинкты отзывались. «Нет, нет, я – хорошая», – шептала она внутри меня, привстав на задние лапки. Альфа. Он пах так приятно, он был таким сильным, он называл меня своей. Омега внутри тянулась к нему, и я покачала головой, словно пытаясь уверить его в том, что не была плохой и непослушной, словно это сейчас было важно. – Хорошие девочки делают так, как велят им их хозяева. – Хорошие альфы не насилуют своих омег, – сказала я, безвольно прикрываясь руками, ведь лиф платья начал спадать, оголяя грудь. – Изнасиловать свою омегу невозможно, Джун, ты поймёшь это. Когда хочет альфа, хочет и омега, она должна хотеть, – улыбался Никлас. – Только не плачь. Я помогу тебе расслабиться, чтобы стало легче принять меня. Я дернулась в сторону, ухватившись за покрывало. – Отлично, – устало выдохнул он, – Я хотел по-хорошему, боги видят. Я ждал, когда ты сама согласишься на этот брак, я долго ждал, я планировал сделать все правильно… Хорошо, ты сама так решила, – сказал Никлас, поймав подол моего платья. Ткань затрещала, и я взвизгнула, чувствуя, что Никлас тянет меня к себе. Напускная нежность пропала, альфа тащил меня по скользкой шерсти снятых с животных шкур, а я пыталась зацепиться хоть за что-то, отсрочить мгновение близости. Ничего. Ничего, будто Никлас знал все заранее, будто он рассчитывал на моё сопротивление, будто ждал его. Я знала, что он в своем праве, что если я обращусь за помощью к совету, на мою жалобу никто не ответит. От этого становилось лишь страшнее. Платье порвалось и ошметки белой ткани летели в разные стороны, Никлас отшвыривал их, будто нетерпеливый ребёнок, уничтожавший упаковку своего подарка. Я почувствовала, как слезы выступили на глазах. Ненавижу. Так не должно было случиться, так не должно происходить. Я никогда прежде не слышала, чтобы альфа брал свою омегу просто так, чтобы первый их раз происходил не во время ее течки или его гона, это противоестественно, неправильно, неразумно. Так не должно быть. Не должно. Когда платье разошлось окончательно, я совершила свой последний рывок, и Никлас ослабил хватку, удовлетворившись результатом. Мне удалось отползти от него, голой теперь спиной прижимаясь к стене, руками ловя те жалкие остатки платья, пытаясь прикрыться. Холодный воздух целовал мокрую кожу, но я не знала, от холода ли дрожу. Никлас цокнул языком, чуть запрокинув голову. Он смотрел на меня, оставшись у изножья кровати. Его предплечья куда толще моих ног, он может сломать меня одной лишь ладонью. Его руки медленно опустились, альфа принялся вытаскивать из петлиц бридж пояс. Пряжка звенела, и я мотала головой, словно пытаясь скинуть с себя виденье, отказаться от него. Я не знала, улыбается ли сейчас мой альфа, я старалась не заглядывать в его лицо. – Я не знаю ничего о боли, которую омеги испытывают, когда получают метку, Джун, – говорил он, продолжая раздеваться. – Но я хорошо знаю, что несчастные маленькие омеги жалобно поскуливают от неудобства, когда альфа с ними груб. – Ты не... Так нельзя со мной, я... – Они плачут о том, что его член слишком велик, о том, что им нечем дышать, что ты берёшь их слишком глубоко, слишком резко, – продолжал Никлас, не обращая на меня никакого внимания. – Я не хочу быть грубым с моей омегой, Джун, но если ты не будешь лежать смирно... – Не делай этого со мной, – прохныкала я. – Тише, – утешающе произнес альфа, – Но это же в нашей природе, глупышка. В твоей – подчиняться самому сильному альфе, в моей – подчинять самую хорошенькую омегу. Посмотри, как я добр к тебе, Джун, – улыбнулся Никлас, и в улыбке его мелькнуло что-то нездоровое. Что-то испорченное. Я плотнее прижалась к тёплой стене, чувствуя, как слезы текут по щекам. Инстинкты советовали не двигаться, разве что покорно расслабиться, раздвинуть ножки и лечь на живот, закрывая глаза. Я всхлипнула, когда альфа разделся окончательно, когда его бледная кожа прорезала темноту. Скудный свет луны позволял разглядеть рельеф его мышц, красивое сильное тело. Я отвела взгляд, когда Никлас подался вперёд, когда он забрался на нашу кровать, точно дикий кот, начавший охоту. – Разве я был жесток? – вновь спросил он, будто искренне не понимая, почему я не желаю сдаться. – Я ждал так терпеливо, до самой свадьбы, Джун. – Я не хочу, я не хочу, чтобы это случилось так... Если нам суждено провести вместе остаток жизни, почему ты решил сделать все возможное для того, чтобы я тебя ненавидела? – Расслабься, – жёстче ответил Никлас. – Можешь плакать, если так тебе будет легче. Потом ты поймешь, что я – самый чуткий альфа из всех, встреченных тобой. Я начала скулить. Никлас больше не медлил, он двигался быстро, пугающе быстро, совершая бросок. Альфа настиг меня у стены, прижав горячие руки по обе стороны от моей головы. Сердце продолжало гулко стучать в моей груди, на лбу выступила липкая испарина. Ненавижу. Я плакала, не пытаясь уже выскользнуть из хватки своего альфы, это все равно бесполезно, он одержит надо мной верх. – Дай мне посмотреть, – произнёс он шёпотом, взяв обе мои руки в одну лишь свою ладонь. Так просто. Взгляд его скользнул к моей груди, резким рывком альфа избавил мои плечи и спину от остатков некогда милого платья, меня затрясло. Холод заставил меня содрогнуться или ужас от предстоящего, и альфа цокнул языком, будто недовольный устроенной мною сценой. Я закусила губу, уговариваю себя сделать так, как он хочет: просто расслабиться, попытаться расслабиться хоть на миг. – У тебя такая красивая кожа, Джун, – говорил он, поглаживая мой живот, мои ребра, выступающие под плотью. – Ни единого шрама. Вся моя. – Ни... Никлас, пожалуйста, – снова заскулила я. – Я не смогу, если не будет т... – Я помогу тебе, солнышко, – улыбнулся альфа, заглядывая в мои глаза. – Ты будешь мокрой, когда понадобится. Нет. Я не успела ответить очередным возражением, потому что альфа заставил меня лечь на кровать. Он не был аккуратен, продолжая держать мои запястья над моей головой, второй рукой раздвигая мои ноги. Никлас на мгновенье замер, рассматривая мою обнаженную грудь. Когда взгляды наши встретились, я поймала самодовольную улыбку. Он наклонился, чтобы поцеловать мой живот, а затем снова и снова, дорожкой поцелуев спускаясь вниз. Мелкая дрожь прошлась по моему телу. Я заерзала, чувствуя щекотку, чувствуя стыд, чувствуя, как усиливается страх. Никлас улыбнулся, я ощутила, как его губы тянутся в недоброй усмешке, как он веселится, мучая меня. Альфа замер напротив места, которого никто, кроме меня, ещё не касался. – Пожалуйста, – в последний раз пропищала я. – Ч-ч-ч-ч-ш-ш, просто насладись этим. Его язык коснулся меня. Мягко и осторожно, я вздрогнула от неожиданности. Никлас снова и снова касался меня языком, губами, припадая все ближе и ближе. Казалось, что ему нравится это больше, чем должно нравиться мне. Рука его сжимала мою талию, заставляя меня лежать смирно и ждать, ждать, как положено хорошей омеге, удовлетворяющей каждое желание своего альфы. Когда я снова захныкала, Никлас принялся работать языком быстрее, и смутное удовольствие пробилось сквозь страх. Проклятые омежьи инстинкты побеждали меня, захватывали в плен. Запах альфы заполнил комнату, он казался густым и плотным, воздух можно было есть ложкой. Я скулила все тише, ощущая себя странно. Я не знаю, что это: удовольствие, дразнящая щекотка или зуд, который не унять теперь ничем. Никлас поднялся слишком резко, слишком резко навис надо мной, прижал свои мокрые губы к моим. Влага оказалась сладковатой на вкус, Никлас целовал меня осторожно, но лишь в начале. Происходящее слишком нравилось ему, и нетерпение брало верх над другими желаниями, его инстинкты ничто не сдерживало теперь. Альфа отпустил мои руки, и я тут же положила их на его плечи в смешной попытке скинуть с себя. – Тебе понравилось, Джун, я чувствовал, что ты двигаешься ближе, – он улыбался, будто победил меня, подчинил. – Не нужно стесняться этого, глупая омега. – Нет! Ты поступаешь неправильно, – только и ответила я. – Возможно. Расслабься и привыкай к этому, – рыкнул мой альфа. Сердце пропустило удар. Он не перевернул меня на живот, как положено, не заставил встать перед ним на четвереньки и приподнять бедра, чтобы альфа смог зайти до конца. Никлас поцеловал меня снова, и я почувствовала его касание. Там… Касание там. Я хотела расслабиться, но страх не отпускал меня, все внутри сжалось в предчувствии. Альфе пришлось приложить усилие, чтобы взять меня сейчас. Он увлажнил меня, но это не помогло. Я чувствовала каждый миллиметр его плоти. Боль застилала глаза, и я кричала, не в силах сдержаться. Альфы всегда слишком крупные, омеги – маленькие и хрупкие, потому природа создала для нас течку и гон. Я закричала, закричала громко, но губы Никласа заглушили звук моего голоса. Он не планировал останавливаться. Время, что альфа дал мне для смирения, кончилось быстро. Его движения были медленными, но боль от них текла по телу волной. Смазка стекала по ногам: природа брала свое, и омега во мне радовалась вторжению, чувствовала себя особенной в этот миг. Когда Никлас разорвал поцелуй, я зарычала особенно громко, ноготками впиваясь в его плечи. – Такая сви-р-репая. Хорошая девочка, моя хорошая девочка, – говорил он сбивчиво, рвано. – Ну разве тебе не хорошо? Нет. Никлас продолжал вбиваться в моё тело, все сильнее, все быстрее, все глубже брать меня на нашей новой кровати, застеленной теплыми шкурами. От рыданий, от боли, от накатившего на меня ужаса стало трудно дышать. Я не пыталась вырваться, просто лежала, стараясь сдвинуть ноги, не дать ему войти глубоко, не сделать мне еще больнее. Но Никлас забыл обо всем на свете. Альфа в нем ликовал. Никлас навис надо мной, движения его стали рваными, частыми, дикими. Рукой он провел по моей шее, убирая с неё выбившиеся из причёски пряди, мягко поглаживая взмокшую белую кожу. Я закрыла глаза, понимая, что сейчас все и кончится, и начнётся. – Моя, – произнёс он прежде, чем укусить. – Моя, моя, моя... Зубы альфы сомкнулись на моей шее, прямо там, где под кожей и плотью пряталась брачная железа. Я не смогла закричать, несмотря на боль, стрелой пронзившую тело. Это… Это хуже, чем получить ожог, чем получить по спине обухом. Это – хуже любой боли, испытанной человеком когда-либо, будто каждая клетка моего организма погибала сейчас. Каждый нерв натянулся, каждая ниточка кожи. Альфа мягко подтолкнул мою голову к себе, обхватив затылок, двумя пальцами разжал мои челюсти и сомкнул их на собственной шее. Альфа. Теперь мы связаны навсегда. Я закрыла глаза, чувствуя влагу, текущую по ногам.