Sacrifice

Никлас действительно ушёл. Я удивилась, потому что сейчас это казалось сущим безумием. Он смотрел на меня столь хищным взглядом, обнимал, будто видел в последний раз, вжимал в собственную грудь с особенно резким усилием… В разуме существовала только одна мысль: «Он со мной навсегда, мы всегда будем вместе, всегда вместе». Никлас и заложил её, я уверена, что это – его старания. Только дела оказались превыше желаний. Удивительная избирательность для альфы его возраста. Едва шаги Никласа стихли в пустом коридоре, я зарыдала. Не потому, что испугалась или расстроилась от его отсутствия, нет... Я знала, что у меня нет выхода, и теперь я даже не могла подойти к окну, чтобы любоваться садом, цветы которого обсуждали и соседние правители. Не знаю, смогу ли гулять в нем когда-нибудь, если столбы так и будут делить пространство надвое, если их оставят, точно памятник жестокости правящей семьи. Должно быть, Катры часто вывешивали на них трупы своих врагов и предателей. «Ты виновата», – тут же шепнул мне разум. Нельзя было жаловаться Никласу, нельзя было говорить ему о том, что случилось. Мне могло померещиться, я была испугана, взволнованна, вырвана из рук собственной семьи. Моя ошибка стоила трем молодым девушкам жизней. «Он – альфа, а ты – его омега. Любой намёк на неуважение к тебе будет расценен им как оскорбление». Я закусила губу, чувствуя, как тревога растёт в груди, как она крепнет, занимая все больше и больше пространства. Мой альфа – жестокосердный тиран, он опасен не только для меня, но и для всех вокруг. Я прыгнула в кровать, думая только об этом. Когда цена твоих слов и действий – только твое благополучие, жизнь течет легче, ведь так? Но знать, что за каждое мое действие ответ может понести кто-то другой… Нет, возлагать эту ношу на плечи омеги – противоестественно, так не должно быть. Время шло медленно, и я не могла вновь заснуть. От съеденного меня мутило, меж ног все еще болело, а голова гудела от скорбных мыслей. Омега внутри скулила, требуя своего альфу, и чувства Никласа больше не терзали меня. Почему? Мама умерла рано, она не успела рассказать мне о том, как устроен брак, брачные метки и альфы, желающие испить омежьей крови. Среди моих подруг не было тех, кто уже успел свить семейное гнездышко, а отец о связи ничего не рассказывал. Он вообще мало говорил со мной, а я старалась не навязываться. Я закусила губу, думая о том, как это несправедливо. Может, Никлас оказался достаточно умным, чтобы оставить мне несколько книг о физиологии? Нет. Он – образцовый альфа, считающий, что ничего, кроме сказок и романтических историй мне не потребуется. Я оглядела книжную полку с особенным вниманием. Книги... Их редко можно найти на прилавках приезжих купцов, да и спрос не так велик. В конце концов, малая часть населения умеет читать. Никлас оставил мне всего шесть тонких книжек в кожаном переплете, и каждая история уже была мною изучена. Может, стоит попросить у него что-то ещё? В конце концов, омеги всегда что-то просят, вымаливают, ластятся под рукой своего альфы. Я вытерла слезы, услышав стук в дверь. Лекарь пришёл как раз тогда, когда бледное осеннее солнце уползло за крышу башни, и больше не заглядывало в мое окно. Мне не пришлось открывать дверь, Никлас не оставил ключа. Стук был скорее предупреждающим, обычной вежливостью, не более того. Сухопарый, не заинтересованный в беседе доктор велел мне надеть что-нибудь, и только после моего сигнала распахнул двери. Льняная рубаха доходила мне до пят, шорты неприятно щекотали кожу. Мужчина помедлил даже после того, как я велела ему зайти: боится гнева своего господина, боится увидеть лишнее. – Это не больно, Госпожа. Мне нужно немного вашей крови для проверки, вот и все, – сказал он, завершив весьма аккуратный осмотр, состоявший из пальпации и сурового взгляда на мой впалый живот. А ведь я редко получала кровоточащие раны. Я знала, что это – всего один укол острой докторской иглой, выточенной из слоновой кости, но омега внутри меня заскулила, захныкала. Ей страшно. Я закусила губу, понимая, что Никлас поймает мой испуг, что он может понять его неправильно, и кто-то вновь поплатится жизнью. Я протянула доктору дрожащую руку, разрешая уколоть себя как можно скорее. – Он почувствует? – спросила я тихо, будто опасаясь, что мой альфа услышит. – Не волнуйтесь, если почувствует, я объясню, что это от... – Почувствует, – нехотя сознался старый лекарь. – Но Господин знает, что это необходимо. Кроме того, я порадую его радостной вестью. Вы кажетесь здоровой, чуть истощенной и только. Пара месяцев коррекционного питания – и можно начинать планировать беременность. Он уколол, но я не знаю, от какой боли вскрикнула. От телесной или душевной. Игла вошла не глубоко, лекарь нацедил в небольшую колбу пару капель, а после прихлопнул ее деревянной пробкой, будто суть моя пыталась сбежать. Эти знания привезли из-за моря люди, отправленные за море моим знаменитым дедом, именно они поведали континенту, что кровь может рассказать куда больше, чем принято считать. Мужчина робко улыбнулся мне, и морщинки четче обозначились на его загорелом лице. Должно быть, лекарь хотел приободрить меня. Как жаль, что одной единственной улыбки мне было мало. – Вы не знаете, когда Никлас вернется? – спросила я, когда доктор приложил к ране смоченную в чем-то марлю. – Боюсь, что не знаю, Госпожа. Но он в любом случае вернется домой и сразу же поднимется к вам. Доброго вам дня. Мужчина вышел, и дверь захлопнулась за ним, снова окунув в тишину сжавшее меня в кулаке пространство. «Вернется и сразу поднимется к вам», – вспомнилось мне, слова доктора звучали в глухой тишине разума. Я закусила губу. Омега ерзала внутри меня, хныкала, будто брошенное дитя. Омега боялась, что ее альфа не вернется, что лекарь солгал, она стучала ногами по полу. Почему же я сама надеялась лишь на то, что Никлас заплутает в дороге? Лежа в кровати, я думала о том, что же случится, если мой альфа действительно погибнет в одном из боев или походов. Если к тому времени я не успею родить, смогу отправиться домой и провести остаток дней в одиночестве, как печальная безутешная вдова. Официального брака мне больше не видать, но кому он сейчас нужен? Эта мысль захватила, украла дыхание, и я чувствовала улыбку на собственных губах. Избавление – разве об этом следует мечтать молодой душе, душе старой, любой? Я не знаю, не помню, как это случилось, но волнение дало о себе знать: я уснула, погрузившись в блаженную пустоту забвения. Я не видела снов, просто лежала там, на мягкой теплой кровати, пытаясь восстановить иссякшие силы. Я не слышала, как служанка принесла обед, а та не стала будить меня, опасаясь гнева своего вождя. Я не слышала, как шаги альфы зазвучали в коридоре, как они достигли двери, как ключ повернулся в замочной скважине. – Солнышко? Я вздрогнула, услышав его. Когда я распахнула глаза, полумрак уже пробрался в наши покои. Вечер наступил незаметно, я проспала все на свете. И альфа не был этому рад. Напряжение наполнило воздух вокруг нас, и даже сквозь сумрак можно было заметить: улыбка покинула лицо моего альфы сейчас. Я потерла глаза кулачками, потому что картинка перед ними была мутной, нескладной, будто кто-то плеснул в меня водой. Никлас смотрел на меня, скрестив руки на груди. От моего альфы остро пахло потом, в его взгляде усталость мешалась с раздражением. Но разве я виновата в том, что уснула, не дождавшись его возвращения? – Ну и отчего же ты устала, позволь узнать? – спросил он притворно заботливым тоном. – Ты проспала обед, Джун. – Может, я просто не могу есть сейчас, – ответила я тихо. – Ты ничего не сказал мне, просто ушел. Оставил здесь смотреть на… – На что? – выгнул бровь Никлас, когда я остановилась на полуслове. – На сад, – нашлась я. – На этот гребанный сад. Альфа сжал губы плотнее, и я поежилась, глядя на него. Никлас злился не из-за меня, это было ясно, его раззадорили дела, брошенные ради краткого свидания с новоявленной супругой. Озвереет ли он, если я предложу своему альфе пойти проветриться, еще немного погулять и оставить меня в тишине и покое? Я готова была сказать об этом, но один только взгляд, брошенный в его сторону, пресек все попытки гордости подать голос. – Разве ты не рада? – спросил мой хозяин, будто действительно удивился. – Они получили по заслугам, Джун, они больше никогда не расстроят тебя. Ты должна смотреть на них с гордостью. – Ты не можешь убивать каждого за косой взгляд! – И кто же мне запретит? – улыбнулся Никлас. Холодок пробежал по моим плечам. И верно, кто может указывать вождю? Даже мой отец не решился перечить, а ведь он слыл сильным соперником, пусть и недалекого ума. Никлас смотрел на меня молча, разглядывал, будто надеясь заметить изменения в моем лице. Я отводила взгляд, чувствуя, как в груди медленно растет тревога, как она захватывает все больше и больше пространства. Омежьи инстинкты подсказывали, что что-то не так, что альфа зол на меня, что нужно спрятаться, скрыться, пока эта буря не стихнет. Пальцы сами собой вцепились в мягкие шкуры, устилающие наше брачное ложе. – У тебя что-то случилось? – спросила я тихо, отползая дальше, к противоположной от двери стене. Будто надеялась, что меня не достанут. – Ты случилась, Джун. Почему ты не можешь делать то, что тебе велят? – ответил альфа, и голос его отдавал сталью. Никлас сделал шаг вперёд. Слишком резко, слишком неосторожно, будто больше его не волновала моя реакция. Взгляд его зелёных, словно цветущие благоухающие поля глаз заставил меня поежиться, сглотнуть скопившуюся под языком слюну. Наша связь вновь окрепла, по ней мне передалось его раздражение, но причина осталась загадкой. Если я так злила его все время, зачем весь этот брак? – Я не делала ничего плохого, – прошептала я, чувствуя, что сердце колотится в груди все быстрее, что оно пытается выбраться из-под ребер и сбежать от нас обоих. – Да? – усмехнулся альфа, указывая на поднос, оставленный служанкой. Черт. Я вспомнила, как серьёзно звучал мой альфа с утра, уговаривая меня соблюдать новый режим питания. Он просил есть, только и всего, ничего сложного, даже омега должна была справиться с этой задачей. На тарелке лежала нетронутая порция клецок в густой и вязкой остывшей подливе, в большой пиале плёнкой покрылось молоко, а рядом лежали несколько спелых инжиров. Жаль, что меня не разбудили, жаль, что я не успела проснуться раньше. – Всё, о чем я просил тебя, Джун, – раздражённо заговорил мой альфа, но я не дала ему закончить. – Я не виновата в том, что так утомилась ночью! Я просто заснула... Прости, я уснула из-за того, что плохо спала. Я поем сейчас. – Но сейчас время ужина, – ответил мне Никлас, чуть смягчившись. – Ты голодна? В его взгляде на секунду мелькнуло что-то... Что-то нехорошее. Мне показалось, будто однажды я уже видела в нем подобное, этот мрачный отблеск, словно блуждающий огонек с болот. В детстве, в далёком детстве. Прежде, чем обидеть кого-то, сделать очередную пакость, во взгляде Никласа светилось это. Ожидание? Торжество? Осознание безнаказанности? Альфа пригладил свои тёмные волосы назад, он старался выглядеть дружелюбно, старался усыпить мою бдительность. Метку кольнуло болью и я потерла её взмокшей от волнения рукой. Никлас хотел, чтобы я подошла к нему. – Немного, – ответила я тихо, испуганно. – Тогда иди сюда и поешь. Он снова улыбнулся мне, и странное тепло растеклось по низу живота. Откуда оно там появилось? Я не могла вспомнить, чтобы прежде испытывала к Никласу что-то теплое, что-то далекое от ощущения неприязни. Мне захотелось поцеловать его? Мне показалось, что мне действительно захотелось выйти из укромного уголка кровати, сесть рядом с Никласом, прижаться к нему поближе, вдохнуть его запах. Будто... Будто он был мне нужен. Узы крепли, омега внутри меня сходила с ума от любви, а я продолжала показывать альфе зубы. Может, зря? – Я больше не буду кусать тебя так больно, как вчера. Ну же, Джун. У меня был такой долгий день, – пожаловался он, через голову стягивая с себя рубаху. – Мой был коротким, – ответила я, отводя взгляд. – А что ты делал? – Ничего из того, что кажется тебе интересным. Но он ничего обо мне не знал. Ведь если подумать, мы никогда не общались с моим альфой, никогда прежде не говорили по душам, никогда не обсуждали наши интересы. Быть может, между супругами так и не происходит? Я не знала, ведь у меня всю жизнь были лишь друзья, а мать умерла слишком рано, я не успела понаблюдать за их с отцом семейной жизнью. Никлас по-птичьи любопытно наклонил голову, взглянув в мою сторону снова. Улыбка захватила его тонкие губы, но что-то в ней было неправильным, ненастоящим. Он зажёг факел, и мягкий рыжевато-желтый свет залил пространство, прогоняя тьму к углам. Я не рискнула продвинуться вперёд, и альфа сам забрался на кровать, устало вздыхая. Матрас прогнулся под его весом, половицы предупреждающе скрипнули, и что-то щелкнуло внутри меня. «Подойди». – Почему ты не выходишь оттуда, Джун? Ты мерзнешь? Я могу согреть тебя. – Ты обещал, что не тронешь меня, пока мне больно, – шепнула я, пытаясь вжаться в стену сильнее. – А ты обещала поесть. Но я просто заснула. Я не делала этого нарочно, ему на зло, я не хотела раззадоривать Никласа еще сильнее. В конце концов, я не знала, насколько жестоким он может быть, насколько опасным может оказаться для меня и своего окружения. Альфа медленно крался ко мне, словно дикий кот на ночной охоте, а я не знала, куда деться. Разве инстинкты омеги не должны были помочь мне удрать от опасности? Интересно, этот же трепет чувствует загнанная в угол мышка? – Я поем... Только не трогай меня, – пролепетала я, кажется, слишком уж жалко, ведь по нашей связи до меня дошло сожаление. – Но я так соскучился по тебе, Джун, – ответил Никлас, и руки его уже были прижаты к стене по обе стороны от меня. – Могу я покормить тебя? Просто покормить. Да, да, это можно сделать. Я уговорила себя кивнуть альфе, но не смогла податься вперёд, к нему в руки. Что-то просило меня остаться, что-то в его глазах, бесконечно темных мшистых болотцах. Никлас наклонился, чтобы оставить след поцелуя на моем лбу, и я тихо заскулила. Альфа позволил мне выбраться из кольца его рук, свесить ноги с кровати. Все идёт хорошо, ведь правда? Никлас обнял меня. Резко, выбив из груди дыхание. Он прижал мою спину к своему взмокшему торсу, и я услышала, как над ухом раздаётся приглушенный смешок. Его просто веселит мой испуг, правда? Альфа провел носом от моей макушки до самой шеи, будто пытаясь учуять запах постороннего мужчины, проверить, не посягнул ли кто-то на его собственность. Будто настоящее животное. – Ты такая хорошенькая в ночной рубахе, – говорил он тихо, шептал в моё ухо. – А ты... Ты в этом встретила лекаря, Джун? – спросил он, и я почувствовала, как пальцы альфы сильнее сжали мои плечи. – Да, – ответила я, не понимая, к чему он клонит. – Как досадно, – сказал Никлас, обдав меня жаром собственного дыхания. Я вновь сглотнула. Когда Никлас пресёк мою попытку вырваться и взять в руки тарелку, я заскулила, но альфа был к этому готов. Он воспользовался самым подлым приёмом из всех возможных: замурчал. Замурчал, чтобы омега во мне откликнулись на зов, поджалась, расслабилась. И это сработало. Альфа больше меня знал о нашей физиологии, потому и не озаботился вопросом моего просвещения. Инстинкты, вопящие об опасности, замолчали, они спрятались, на мгновенье погрузив разум мой в тишину. И в молчании можно было слышать лишь мерное урчание альфы, ловить сладкими каплями стекающее по ребрам удовольствие, что он пытался мне показать. Я невольно прикрыла глаза, прижимаясь к его груди ближе, надеясь, что меня погладят, приласкают, похвалят ещё и ещё. Омега тряслась от удовольствия, понимая, что ее альфа счастлив. – Опустись на колени, – произнёс он, и я не могу понять, что случилось. Ведь я опустилась на колени перед ним, сидевшем на краю высокой кровати. Никлас улыбался, продолжая мурлыкать, точно довольный сытый кот, и что-то внутри меня отчаянно хотело, чтобы он и дальше продолжал радоваться. Только бы альфа мурчал мне ещё и ещё, только бы он говорил, что я – это солнышко, что я – его зайка, и он защитит меня от всего на свете. Никлас погладил меня по щеке. Почти нежно, почти мягко, словно действительно любит меня. Я почувствовала, как губы растягиваются в нелепой улыбке, как мне хочется посмотреть в его глаза. В то мгновенье он казался мне красивым, и только слабый голосок осознания продолжал звучать в захвативший разум тишине. Никлас принялся распускать шнуровку на собственных бриджах. Нетерпеливо и быстро, альфа уже перестал мурлыкать. Сквозь плотную ткань штанов я все равно могла видеть его возбуждение. Когда я, придя в себя, попыталась отвернуться, Никлас двумя пальцами сжал мой подбородок, чуть приподнял моё лицо. Как тяжело встретить его взгляд, как тяжело его выдержать, зная, насколько альфа сильнее. – Ты обещал... Ты сказал, что не будешь, пока мне больно, – зашептала я, уговаривая себя не хныкать. – Нельзя так просто нарушать обещания. – Всё хорошо, – ответил он, погладив мою щеку снова. – Сейчас больно не будет. Я покажу тебе кое-что новенькое. Ещё одну замученную девушку, насаженную на шест за окном? Никлас тихо рассмеялся, будто прочитав мои мысли. «Будто», – эхом отдалось в сознании. Как теперь я смогу понять, читает ли альфа мои мысли, пользуясь связью, или просто догадывается по выражению моего лица? Я закусила губу, не смея сбежать в этот раз. В глазах Никласа вился пугающий огонёк, подсказывающий мне: сиди смирно, если не хочешь проблем. А проблем мне хватало. Альфа стянул с себя бриджи, нетерпеливо отбросив их прочь. От него пахло потом, кожа оказалась чуть скользкой от испарины. Перед моим взором предстала его нагота. Никлас отпустил, и теперь я могла отвернуться, отвести взгляд от его плоти, ждущей моих касаний. Руки альфы сжали мою талию, медленно прошлись вверх, словно случайно задев мою грудь. – Подними руки, – сказал он, задирая мою рубаху. – Вот так. Когда тело моё сотряслось не то от страха, не то от холода... Мне показалось, мне могло показаться... Что Никлас почувствовал укол похоти. Будто ему нравилось это, будто он хотел, чтобы я дрожала перед ним от страха, от неудобства, чтобы я страдала. Мой альфа хотел, чтобы я боялась его. Дрожь снова прошлась по моим рукам, но Никлас не пытался успокоить её. Он положил ладонь мне на затылок, придвинув моё лицо ближе. До чего мерзко, до чего это неправильно... Головка его члена коснулась моей щеки, оставила на ней влажный след его нетерпения. Я не сдержалась и заскулила, взглянув в глаза альфы на короткое мгновение. Просто отпусти меня, давай просто ляжем рядом, давай просто ляжем спать, пожалуйста. Отпусти меня. – Я... Я не... – шептала я, пытаясь отвернуться. – Да, да, я знаю, – ответил мой альфа, – Ничего страшного, это же я, – он улыбнулся, будто я боялась расстроить его своей неопытностью. – Открой ротик, оближи его, как конфету. Но ведь это не конфета. Никлас ждал. Нетерпеливо и неохотно, он желал быстрее получить то, на что имел полное право, и мне оставалось лишь подчиниться ему. Я закрыла глаза, и альфа позволил мне не смотреть. Губы осторожно коснулись удивительно нежной кожи, и Никлас тихо простонал, когда удовольствие захватило его разум. Нет, его породили не мои неловкие движения, но усилие, совершенное надо мной. – Да, вот так, – сказал он, поглаживая мои волосы, сжимая их в кулак. – Продолжай. И я продолжила, коснувшись его языком. Вкус оказался странный, не такой противный, как можно подумать, но... Странный. Чуть горький, словно ядовитая ягода. Я старалась не думать об этом, продолжая держать головку его члена во рту. Ладонь Никласа покоилась на моей щеке, изредка поглаживая её, его глаза были открыты, я заметила это, распахнув свои. Я замерла, не зная, что следует делать дальше, и Никлас вновь переместил руку на мой затылок, потянув меня за волосы. – Попробуй... – выдохнул он и запнулся, словно спазм сковал его живот. – Взять до конца. Возьми до конца, Джун. Я не была уверена в том, что получится. Я чувствовала, как губы начинают болеть в столь неудобном положении, как сводит скулы. Никлас нажал на мой затылок снова, встретив мой испуганный взгляд. Он ворковал, пытался говорить что-то приятное сквозь удовольствие, а я старалась подавить рвотный рефлекс. Если бы альфа отпустил меня хоть на мгновение, я бы закашлялась. Рот наполнился слюной, и от того стало чуть легче. Альфа двигался сам, мягко и осторожно, не забывая приглаживать мои волосы. Никлас больше мне не мурлыкал, но приглушённые стоны срывались с его плотно сжатых губ. Я чувствовала каждую вену на его члене, каждый миллиметр плоти, все больше и больше погружающейся в меня. Челюсть свело болью, но я все продолжала терпеть, лишь бы поскорее закончить с этим. – Высунь язык, – произнёс мой альфа, и я заметила испарину на его лбу, – Высунь язык, Джун, а то будет больнее, – повторил он строже. И я послушалась, стараясь высунуть язык как можно дальше. Головка его члена упиралась в моё нёбо, упругая плоть касалась его, раздражая нервы, слюна заполнила рот, и теперь стекала по высунутому языку, капала на пол. Я захныкала, чувствуя, что Никлас пытается протолкнуться дальше, когда кончился путь. «Мне больно, мне страшно, хватит», – пыталась сказать я, передать по чертовой связи, но альфа будто не слышал. – Расслабься, – сказал он сквозь зубы. – Сейчас все кончится, вот так. Но я не могла. Я задрожала, чувствуя, как горло обожгло болью, но альфа удержал меня, заставив сидеть на месте. Слюна капала на мою грудь, на ноги, на живот, я боялась пошевелиться... Хорошо, что я не ела в обед. Альфа зарычал, вгоняя член до самого конца, не обращая внимания на моё жалкое сопротивление его воле. Горло болело, болела вся челюсть, слезы текли по щекам. Я захныкала, засучила ногами, чувствуя, что мне не хватает воздуха. – Ч-ч-ч-ш, проглоти, просто глотай, Джун. Ты такая умничка, такая молодец. Давай же. Мне казалось, что сейчас меня вырвет. Что-то текло по горлу: вязкое и густое. «Его семя», – понимание возникло само собой. Я чувствовала горьковато-соленый привкус, пытаясь вырваться из рук моего альфы, и попытки сбежать выглядели слишком смешно. Никлас отпустил не сразу, он ещё долго сидел на кровати, прижимая мою голову к себе так, что нос почти упирался в густые заросли волос на его лобке. Альфа вытаскивал член медленно, стараясь заглянуть в мои глаза. По щекам текли слезы, которые он тут же принялся вытирать. – Я знаю, я знаю, тебе было сложно, но нужно привыкнуть. Хорошие омеги любят это, –говорил он, будто пытаясь успокоить. – Разве тебе не хочется доставить мне удовольствие? – Хо-о-чется, – солгала я, и Никлас наклонился вперед, чтобы поцеловать мои губы, все еще мокрые после его «ласки». Выходит, я – плохая омега. Какой сюрприз, так? Я кашляла, кашляла долго и надрывно, локтем вытирая вымазанный слюной рот. Никлас гладил мои волосы осторожно и бережно, и во взгляде его плескалось удовольствие победителя. Что-то подсказывало, что это – не самое худшее из всего, что я переживу в этих стенах. – Пойдём, мы примем ванну, ты выглядишь грязной. – Я и чувствую себя... – шепнула я, когда Никлас поднял меня на руки. Альфа сделал вид, что не услышал моего признания. В конце концов, кого волнуют чувства омеги?