Sacrifice

Утро началось слишком рано. И я даже могла бы этому обрадоваться. Всю ночь мне снились кошмары о женщинах и мужчинах, распятых под окном нашей спальни, всю ночь я слышала крики, смотрела, как губы Никласа кривятся в ненормальной, неправильной улыбке, всю ночь ворочалась во сне. Наверное, так ощущается безопасность... Да? Безопасность в руках альфы, мирно спящего рядом со мной. Я могла бы обрадоваться, если бы пробуждение ни было столь неприятным. Проснулась я от того, что почувствовала, как Никлас медленно переворачивает меня на живот. Носом он уткнулся в мою макушку, прижимаясь все ближе и ближе, пока я не почувствовала давящую тяжесть его тела на своем. Я испуганно проскулила, открывая глаза, и Никлас самодовольно заворковал над моим ухом. – Тише. Просто потерпи, Джун. Сказать легче, чем сделать. Чувствуя ладонь альфы на своей пояснице, я заерзала, пытаясь скинуть с себя его руку. В тот момент мне казалось, что пальцами он мог бы стиснуть мою талию. Никлас пытался заставить меня выгнуть спину для его удобства, приподнять бедра и замереть, подобно хорошей омеге. Пальцы альфы скользили меж моих ног, он все чаще и чаще дышал в мои растрепанные волосы, все ещё влажные после поздней ванны. – Раздвинь ноги шире. Но я сжала их, услышав его команду. По связи мне передалось раздражение, кольнувшее альфу под языком. Никлас справился с моим сопротивлением быстро, ему не требовалось много сил, чтобы раздвинуть мои ноги в стороны, вклинив меж них свое колено. В конце концов, он – альфа, а я – только маленькая сонная омега. Его руки не были нежными в этот раз, Никлас не желал играть долго. – Я знаю, что тебе нужно, глупышка, – говорил он, раздражаясь все сильнее. – Расслабься и прими это, Джун. – А не то вздернешь меня на шесте? – прорычала я в отчаянии. – Я польщён таким лестным сравнением, но "шест" – это слишком громко, конечно. Я заскулила, пытаясь выскользнуть. Альфе не нравилось сопротивление. На секунду я ощутила его смущение, очевидно, прежде великий вождь великого народа не сталкивался с сопротивлением. Он не привык видеть боевых омег, негодование передавалось по нашей связи. Это заставило меня тихо усмехнуться. Должно быть, Никлас никогда прежде не заставлял девушек ложиться под него, те сами с удовольствием раздвигали ноги. Я понимала их и не могла судить, ведь омега внутри меня сгорала от желания. – Я сделаю тебе очень, – он наклонился к самому моего уху, чтобы пригрозить, – очень больно, Джун, если ты не будешь вести себя, как хорошая девочка. Мне не хотелось, чтобы это было больно. Чтобы было больнее, чем планируется сейчас. Я стиснула зубы, мелко кивнув, и Никлас удовлетворённо выдохнул, понимая, что получил свою сделку. «Омега должна слушаться своего альфу, ты же знаешь это, Джун. Разве тебе не хочется подчиниться ему? Он такой сильный, такой большой...» – шептал разум, и я вновь закивала. Мне же будет легче, если принять это. Никлас шлепнул меня по бедру, и я приподнялась, чтобы обеспечить ему более удобный угол. Несмотря на сопротивление разума, тело подчинилось, оно ждало этого, предало меня, едва появилась возможность. Когда Никлас коснулся меня ладонью, я уже была мокрой для него, влага каплями текла по внутренней стороне бедра. Альфа удовлетворенно зарычал, понимая, что на прелюдии не придется тратить время. Он больше не гладил меня, не успокаивал, только вжал в скрипучую кровать, носом уткнув в подушку. Я не смогла закричать. Боль оказалась не такой сильной, как вчера, но она все еще чувствовалась, эхом пробегая по телу. Никлас был слишком большим для меня, слишком большим для кого-либо… Или все альфы такие? Я стиснула зубы, заскулив, повернув голову на бок, чтобы дышать полной грудью, и Никлас погладил меня по щеке своей взмокшей ладонью. – Тише, тише, ты в порядке. Вот так, Джун, прямо так, – он двигался медленно, но не осторожно, то выходя из меня до самого конца, то погружаясь до упора снова. – Тебе же нравится, когда нежно, а? – Мне не нра-а-а-вится, – ответила я, и голос дрожал от его движений. – Что, правда? – издевался альфа, улыбаясь. – Ну я же чувствую то, что чувствуешь ты, Джун. Тебе больше нравится, когда я делаю это резко и быстро, да? Он должен был знать, как мне страшно сейчас. Я старалась изогнуться сильнее, тело само делало это для него, для моего альфы, жаждущего войти до упора. Но мне не нравилось. Нет. Никлас не жалел сил, он вбивался в мое тело с размаху, пальцы его впивались в мою плоть все глубже и глубже, заставляя меня жалобно хныкать под его касаниями. Я не могла видеть, но знала, что они оставляют после себя белые обескровленные полосы на моей коже. Скорее бы это кончилось. – Ты научишься не стесняться этого, Джун, – рычал Никлас мне на ухо, все сильнее и сильнее вжимая меня в скрипучий матрас, продолжая двигаться, набирая скорость. – Научишься. «Я тебя ненавижу». Мне хотелось плакать, кричать, хотелось оттолкнуть его и убраться из комнаты… Но все тщетно. Никто не поможет, никто не придет сюда, а одна я с ним не справлюсь. Я не знала, чувствует ли Никлас мое отчаяние сейчас, я и не хотела знать этого, подчинившись безрадостной судьбе. Он вновь вжал мое лицо в подушку, и я заплакала, не смогла сдержаться, чувствуя, как семя его снова проливается внутри меня. Так начиналось каждое следующее утро, через день ко мне приходил все тот же немолодой врач. Он совершал привычный визуальный осмотр, брал анализ мочи и оставлял мне новую тару, начал приносить мазь, которой «нужно обрабатывать себя между ног», как сам говорил. Это снимало боль, притупляло ее и заживляло мелкие ранки, это помогало, но лучше бы альфа просто не трогал меня сейчас. Никлас же приносил с собой масло от порезов и синяков. Он любил сам обрабатывать мои раны, делать вид, что заботится обо мне. Жаль, что каждый вечер альфа забывал о том, что сам и нанес их. – Доктор сказал, что ты до сих пор не беременна, – сказал он однажды, вернувшись чуть раньше, чем обычно. – Мне жаль, – ответила я, отворачиваясь. Но я солгала. Я не хотела иметь от него щенков ни сейчас, ни в далеком будущем, я не хотела растить их здесь, не выходя на свет месяцами. Никлас воспитает в них жестокость, вырастит во вседозволенности, заставит считать себя центром вселенной. Ничего хорошего из его детей не получится, как бы я ни пыталась вмешаться. Альфа просто отберет их, не позволив нам видеться. Никлас вздохнул. Дверь за ним скрипнула, и я свернулась калачиком, понимая, что сейчас все повторится. Как вчера, как за день до этого, как за неделю… Мои пальцы сами собой вцепились в вязанный плед, принесенный Никласом не так давно. Альфа разложит меня на этой кровати, вожмет лицом в подушку и возьмет, словно племенную кобылку. Однажды, когда я вновь решила взбрыкнуть, альфа выудил из шкафа веревку, пригрозив, что привяжет меня к изголовью кровати и оставит в таком положении на целый день. – Все в порядке, – ответил он, и по нашей связи до меня дошло его разочарование. – Это не твоя вина. Виноват твой папаша. – Слишком рано выдал меня замуж? – Нет, – ответил альфа, фыркнув. – Позволял тебе всю жизнь питаться росой и пресными рисовыми зернами. Доктор говорит, что твой организм все еще не готов к зачатию и родам, и что ты… Альфа замолчал, отводя взгляд. – Я чем-то болею? – я приподнялась, вытянув руку, и Никлас мог увидеть мою наготу. Последние пару дней я перестала одеваться, перестала вставать с кровати, когда альфа уходил от меня на целый день. Что было толку? Он запирал меня здесь, в одиночестве, в холодной тишине покоев, чтобы я пряталась за балдахином каждый раз, когда старая служанка приносит еду. К окну я не подходила, опасаясь, что там ждет очередная жертва Никласа, к книгам не прикасалась. Мы были женаты с неделю или чуть больше, и я знала, что в это время альфы особенно ревнивы, особенно сильно переживают обострившееся желание, но все же… Утратить свободу было нелегко. Мой голос прозвучал наивно, наивно и испуганно. Никлас грустно улыбнулся, подходя к кровати. Я инстинктивно закрыла глаза, когда он поднес ладонь к моей щеке, и по брачным узам, навсегда связавшим нас вместе, до меня дошло его сожаление. Где-то в глубине души, в самом центре, прячась за толстой жесткой коркой, Никлас жалел о том, что запугал меня так сильно. – Нет, – ответил он тихо. – Доктор сказал, что, возможно, ты слишком много нервничала последнее время, это могло иметь негативные последствия. – Прошла всего неделя, – ответила я, не открывая глаз. – Разве этого достаточно, чтобы сделать вывод о моей или твоей фертильности? – Прошло две недели, Джун. И да, обычно омеги беременеют гораздо быстрее. – Наверное потому, что они начинают попытки во время течки, да? Никлас не ответил. Он всегда был нетерпеливым, я помнила это по нашим мимолетным встречам в прошлом. Никлас всегда был самодовольным, холодным… На его губах всегда горела улыбка, но в лишенных блеска глазах ее никогда не было. Обычно альфы ждали месяц, ждали первой течки своей омеги. Может, он был прав, беспокоясь? Может, я – бракованная омега? Я не хотела своего альфу, не подчинялась ему, а в довесок еще и не могла от него забеременеть. Может, это – повод избавиться от меня и завести щенков от кого-то другого? Я не была уверена в том, что теперь получится. Брачную метку ему уже не поставить на чужой шее, связь не образуется, даже если я умру. У каждого альфы в распоряжении была всего одна попытка, и как же глупо было потратить ее на меня. Конечно, это не значило, что, в случае чего, овдовевшие альфы и омеги живут в одиночестве. Беты, лишенные нашего обоняния, нашей зависимости от гормонов и инстинктов, охотно заключали брак и рожали детей. Никлас погладил меня, а я все не открывала глаз, чтобы не смотреть. Он перелез через меня на кровать, лег, прижав к своей груди мою голую спину. Его тело дышало жаром, будто альфа только-только вернулся с тренировки, будто он пробежал несколько лестничных пролетов за пару минут. В воздухе слышался запах его пота, я распахнула глаза, чувствуя, что альфа обнимает меня не так крепко, как обычно. Я все еще могла дышать. – Ты разочарован во мне? – спросила я, попытавшись обернуться. – Если бы у тебя была возможность, ты бы хотел отказаться от этого брака? Ну же, скажи это. Скажи, что я – бесполезная, непослушная, гадкая, скажи, что ненавидишь меня в ответ. Я плотнее сжала губы, чувствуя, что Никлас не был доволен происходящим. Все шло не так, как он хотел. – Нет. Я знал, на что иду, – ответил мой альфа, щекой прижимая меня на место, к подушке. – Ты не похожа на обычную омегу, Джун. «А ты – абсолютно такой же, как и все альфы, встреченные мною». Разве что более жестокий, более хладнокровный и чуть менее импульсивный. И все же я чувствовала его беспокойство. Должно быть, мой лекарь не был таким уж плохим. В конце концов, он ведь мог лить лесть в уши Никласу, уверяя того в том, что рано или поздно «чудо» случится, не говоря ни слова о том, что я могу быть несчастной в возведенной им клетке. Лекарь мог сказать, что вся проблема в том, что альфа мало трудится над моим ослабленным телом, и следует увеличить частоту наших свиданий, но он не сделал этого. Зря я не узнала, из какого племени приехал мужчина. На вид ему было около шестидесяти лет, ребенком он вполне мог видеть моего деда и отправиться изучать медицину по организованной им программе. – А что советовал врач? – спросила я с надеждой. – Прогулки на свежем воздухе и установление доверительных отношений, – будто с досадой ответил мне альфа. – Ты разве не доверяешь мне, Джун? – Ты прекрасно знаешь, что я к тебе испытываю, – ответила я, чувствуя, что хватка Никласа крепнет. О, он не мог не знать этого. Мое сердце подпрыгивало в груди каждый раз, едва дверные петли скрипели. Я знала, что мой альфа грядет. Уверена, Никласу нравился этот трепет, нравился, пока до его скудного умишки, наконец, не дошло: стресс не лучшим образом влияет на мою фертильность. Интересно, как много открытий ему еще успеет преподнести этот мир, прежде, чем люди под его началом взбунтуются. Впрочем, я зря надеялась, что чаша их терпения переполнится. Беты редко устраивали беспорядки, а альфы, служащие Никласу, выглядели счастливыми и сытыми, им хватало земли, власти и женщин в подчинении, чтобы сохранять верность своему молодому вождю. Никлас расставил приоритеты правильно: он подкармливал их, самую верхушку власти, помогая держать народ в постоянном страхе, в уверенности грядущего поражения. Я и сама почти не сопротивлялась, понимая, что это ни к чему не приведет. – Я защищаю тебя, кормлю и осеменяю, Джун, – произнес он, уткнувшись носом в мою шею. – Я выполняю все свои обязательства, в отличие от тебя. – Отправь меня домой, вот и все, раз уж я – сплошное разочарование, – ответила я, изображая обиду. И зря. Ладонь альфы медленно переместилась с моего живота вверх, задев грудь, поднявшись к шее. Я не пыталась сопротивляться, понимая, что любая моя попытка не увенчается успехом, Никлас только разозлится или раззадорится. Он сжал пальцы под моей челюстью, и я завозила ногами, уперев пятки в раскиданные по матрасу шкуры. Холодок пробежал по плечам. – Ты никогда меня не покинешь, Джун, – шепнул он в самое мое ухо, и горячее дыхание альфы обожгло кожу. – Никогда. Повтори это. – Никогда, – прохрипела я, чувствуя, что давление усиливается, пытаясь скинуть пальцы альфы, увлеченного издевательством. – Никогда что, мой котенок? – в его голосе слышалась улыбка, слышалось веселье, он радовался открывшейся возможности. – Никогда не покину тебя, – ответила я, пальцами вцепившись в его руку. – Моя хорошая девочка, – ухмыльнулся альфа, целуя мой висок, и хватка его сошла на нет. – Мы справимся с этим вместе, правда? Я кивнула, и слезы снова брызнули из глаз. Я хватала воздух, которого мне сейчас так не хватало, кашель вырвался из груди. Как скоро он впервые по-настоящему ударит меня? «Никогда», – отвечал не то мой собственный разум, не то Никлас, пробравшийся в него в момент слабости. Я тихо заскулила, шмыгнув носом, и альфа замурчал, прижимая меня к груди. Он не любил плач, не любил рыдания, и всегда сбавлял темп, если замечал. Омега-инстинкты вновь одержали победу, я закрыла глаза, успокаиваясь от мерного мурчания моего альфы. До чего странное преимущество. Это несправедливо. Альфа мог контролировать меня свидетельством собственного удовольствия, отключать мой разум одним только намеком, мне же, чтобы вызвать каплю его жалости, приходилось лить слезы. Да и в них не было никакой гарантии… Альфы могли мурчать, чтобы успокоить нас, омеги – только скулить и хныкать, моля о пощаде. – Значит… – Никлас помедлил, точно проверяя, заснула ли я от его стараний. – Значит, ты хочешь домой, да? Это – вопрос-ловушка? Я предсказуемо отвечу ему «да, пожалуйста», и альфа накажет меня за это? Я поджала губы, решив не отвечать. Мне в любом случае достанется, совру я, скажу правду или откажусь от слов, так пусть же все пройдет легче для нас обоих. Альфа вздохнул, раздражаясь, но больше не пытался придушить меня. Возможно, на сегодня синяков было достаточно. Он не зажег факел, и в спальню медленно прокрадывалась тьма. За последнее время здесь ничего не изменилось, книг так и не прибавилось, хотя я говорила альфе, что мне мало. Служанка приходила всего несколько раз, молчаливая и испуганная, она всегда просила меня спрятаться за балдахином, убирая комнату. Одни шкуры на кровати заменяли другими, пол натирали до блеска, а с мутного оконного стекла стекали брызги дождя. – Мы могли бы зайти к тебе в гости, если хочешь, – задумчиво произнес он, будто действительно спрашивая моего мнения на сей счет. Это не шутка? – Правда? – спросила я, улучив момент, чтобы повернуться лицом к моему альфе. – Конечно, если ты хочешь. Встретимся с твоим отцом, братом, твоими подружками… И если это поднимет твое настроение, не вижу никаких причин для отказа, – улыбнулся Никлас, чувствуя себя щедрым хозяином, бросившим своей любимой собаке сахарную косточку. И я улыбнулась ему в ответ. По-настоящему, мне не пришлось выдавливать из себя эту вымученную улыбку, Никлас чувствовал. Альфа готов был замурчать снова, но сдержался, прижимая меня к груди. Его тело все еще дышало жаром, будто после пробежки, будто под кожей он прятал маленькое солнце, запертое там, в темноте. Я никогда не спрашивала, где именно Никлас ошивается весь день, пока я томлюсь здесь, в четырех стенах. Мне никогда не было дела. – Я все равно горжусь тобой, Джун, – произнес он, когда тишина захватила комнату. – Уверен, что я – единственный в округе альфа, которому необходимо было приручить свою омегу. Да, повод для гордости. Обычно эмоции и мотивы Никласа были мне понятны, ясны, словно летний день, но сейчас… Сейчас отчего-то захотелось узнать наверняка. Альфа радовался своей маленькой победе, он устало закрыл глаза, даже не думая о том, что с минуты на минуту в дверь постучится служанка, принесшая для нас двоих ужин. Никлас расслабленно гладил мою спину, перебирал пальцами пряди моих тонких светлых волос, думая о чем-то своем. Я знала, что такого шанса может не подвернуться еще долго, я знала, что если и пытаться, то только сейчас. Прикрыв веки, я смогла взять верх над собственными эмоциями, над разумом, ждущим своего часа. Никаких волнений, никаких тревог, ничего, что можно было обнаружить. Проникнуть в голову Никласа оказалось не так сложно, с каждым днем наша связь становилась все прочнее и прочнее, и мост, соединявший нас друг другом, обретал опору, становился все шире и шире, позволяя мне пройти. В его разуме царил хаос. Сложно было понять, куда именно он уходил. Воспоминания альфы мелькали передо мной бесконечной вереницей, и особенно яркими были те, что источали запах чужой крови. И те события не всегда происходили на поле битвы, нет. Никлас дрался с мальчишками во дворе собственного дома, после же я видела, как он одним ударом меча отсекает голову коня, подвернувшего ногу в пути… Вот десятилетний Никлас на собственном дне рождении стреляет в спину крестьянину, когда тот бежит в лес, пытаясь скрыться, вот Никлас… Вот он держит за волосы омегу, пытавшуюся бежать все в тот же лес. Мне не хотелось смотреть, но я не могла оторваться, узнав на мгновенье себя в ее взгляде. Черт. Вот он повалил ее на сырую землю, платье несчастной пачкается в грязи. Девушка кричит, плачет, бьется в истерике, пытаясь отшвырнуть от себя обезумевшего от желания альфу, но Никлас только смеется, расстегивая пояс. У него гон, ему плохо, ему жарко, он не думает ни о чем, кроме близости незнакомки. Ему нет дела до ее протестов. Мое сердце начинает биться быстрее, я вижу, как омега сопротивляется ему, как она пытается спастись, вонзая ногти все глубже в его кожу. Звонкая пощечина останавливает ее, но у Никласа есть еще лишь мгновение, ведь в следующую минуту нечто отшвыривает его прочь. Омега все еще держится за щеку, на которой горит след его ладони, она не успевает отползти. Глаза Никласа закрываются, и я могу видеть только размытые силуэты. Нечто подхватывает омегу на руки, и та продолжает жалобно кричать, пытаясь удрать. Тщетно. Тень уносит ее в густую лесную чащу, и фигура ее растворяется в тенях деревьев, прячется за толстыми стволами секвой. Слышится крик, уходящий все дальше и дальше, омега жива, даже если неизвестная тварь вонзила в ее плоть свои когти. Я чувствую, как альфа колеблется, как он хочет нырнуть прямиком в лес, чтобы забрать добычу, но уговаривает самого себя убраться прочь. Это… Это тот лес, путь в который теперь был закрыт? Выходит, омега находилась в племени Катров. Я не могла понять, сколько Никласу было лет в то мгновенье, но что-то подсказывало, что около семнадцати, всего девять лет назад. Омега носила традиционное для племени красное платье, отороченное черным кружевом, кожа ее была такой же бледной, как у Никласа, волосы – темными, но скорее походившими на каштановую скорлупу, чем на уголь в костре. Она явно росла за этими стенами. Я вновь попыталась рассмотреть ее, но не смогла, воспоминание растаяло, растворилось, и Никлас положил руку на мою шею вновь, целуя меня в висок. Я вздрогнула, открывая глаза, вернувшись в собственное тело. – Достаточно, – холодно произнес он, замолчав на несколько секунд. – Не копайся в моей голове, если не хочешь последствий. – Хорошо, – ответила я, вспоминая, как Никлас ударил девушку по щеке, как хрустнули ее кости, когда альфа повалил ее наземь. Чудовище. Он был чудовищем, только и всего.