Sacrifice

– У тебя что-то болит? Какой глупый вопрос. Но стоило ли ожидать от Никласа иного? Душа, у меня болит душа от того, что он со мной сделал. У меня болит спина, болят мои разбитые о каменный пол колени… «У тебя что-то болит?» – я вновь услышала этот вопрос, он эхом прошелся от одной стенки моей черепушки к другой. Вряд ли супруг мой обладал хоть какой-то эмпатией, вряд ли он когда-либо начнет заботиться о моих чувствах. Но вот… Здоровье. Да, пожалуй, вождю я нужна здоровой, фертильной, способной рожать щенят одного за другим. Большего от меня и не требуется. Я одарила супруга самым холодным взглядом из всех, что когда-либо мне удавался. На Никласа он впечатления не произвел. Вождь улыбнулся, показал мне свои красивые ровные зубы и ударил коня по поджарым бокам, вновь вырвавшись вперед. Альфы. Им важно быть впереди, идти первыми, вести за собой безмолвное стадо послушных людей, даже если каждый член этой нелепой процессии и сам знал дорогу. – Это ведь госпожа Джун… – роптали селяне. – Смотри, это же молодая Госпожа, смотри же. Она к нам вернулась? – Смотрите, живая, живая, дикари ее не тронули! Я слышала их шепотки удивительно четко. Люди увидели меня еще издали, чтобы не заметить мою повозку, нужно было хорошо постараться. Оторвавшись от посева риса, те подняли головы, без стеснения смотрели в сторону повозки, стоя по колено в воде. Знамена Катров развевались по ветру, танцевали, ведомые слегка прохладным воздухом. Никлас не распорядился повесить рядом герб моего дома, нет. Когда омега обретает альфу, она теряет свой род, забывает старую жизнь и отдается во власть новой. Навсегда. Пути обратно нет и не будет, до конца своей ничего не стоящей жизни я так и прохожу под гербом его дома. Чтобы вновь не начать хныкать, я закрыла глаза, постаралась прислушаться к радостным шепоткам жителей. Почему же саму меня покинуло все веселье? Я вышла из комнаты, сбежала из каменных стен собственной опочивальни, но не чувствую радостного трепета в груди. Только неприятное предчувствие, ощущение, будто вот-вот что-то случится. Кажется, мы еще не вошли в земли отца. Кажется. Я, как и любая другая омега, редко путешествовала раньше, и, если быть честной, не могла понять, где заканчивается граница наших земель. Я могла показать на карте, четко разграничить наши земли и земли ближайших соседей, назвать столицы, рассказать о правящей семье, о некоторых обычаях… Но когда разговор заходил об ориентировании на местности – я всегда пропадала. Мне никогда не приходилось строить маршрут самостоятельно или путешествовать в одиночестве. Никлас же наверняка знал, где мы сейчас, но я не буду его спрашивать. Если быть окончательно честной, я бы предпочла никогда в жизни с ним не говорить. Ни о чем. Люди выходили из своих домиков, а я старалась не вертеть головой. Принцессы не должны выражать любопытство, даже если им действительно хочется узнать, чем живет простой люд. Теперь я, конечно, не… Подумав об этом снова, я тяжело вздохнула, поправляя ворот красного платья. Теперь я не принцесса, но, наверное, новый статус тоже обязывает держать голову прямо. – Почти на месте! – я слышала, как Никлас говорит с кем-то впереди, с всадником, ехавшим чуть поодаль. – Интересно, как они нас встретят. – Максимально вежливо, – засмеялся его собеседник. Мне хотелось закусить губу от досады. Никлас ни во что не ставил мою семью, моего отца и брата, Никлас считал их весьма посредственными лидерами, жалкими, если точнее. Нельзя сказать, что он абсолютно неправ. Я плотнее сжала губы, думая об этом. Отец мой уничтожил могущественнейшее племя из всех племен этого континента, из победителя стал проигравшим. Должно быть, на скором собрании ему придется очень и очень несладко, предстоит вытерпеть все эти косые взгляды, насмешки, брошенные ему прямо в лицо, отвечать на неудобные вопросы и прочее. Что-то в моей душе радостно шевельнулось, едва я подумала об этом. Может, я становлюсь такой злой, такой жестокой, что желаю ему боли и неудобств? Может, я хочу, чтобы он тоже страдал за то, как страдаю теперь я? Говорят, что когда альфа и омега формируют пары, когда они ставят друг другу брачные метки, сливаются в единое целое, один приобретает часть черт другого, каждый из них меняется, становясь чем-то совершенно новым, чем не был прежде. Отлично. Я и не хотела оставаться такой, как есть, такой мягкотелой и робкой, как прежде. У хорошо знакомых мне ворот меня ждали такие же хорошо знакомые лица. Отец потупил взор, будто бы виновато, будто видеть меня – позорно и сложно. Я уже не была ему дочерью, из живого, дышащего тем же воздухом человека, я превратилась в ходячее напоминание его поражения, в трофей, потерянный во время войны. Ненависть шевельнулась во мне, перевернулась с боку на бок, напоминая о своем существовании. Дориан выглядел не так смущенно, но было в его лице недовольство. Брат не позволил себе отвести взгляда. Лицо его тут и там покрывали медленно пропадающие следы ушибов и сходящих отеков, один глаз все еще не открывался до конца, во втором горела чистая, ничем нескрываемая ненависть. Я не смогла сдержаться, закусила губу, решив, что зря согласилась на эту встречу. Казалось, что одна Юи радовалась моему визиту. Она ведь совсем и не похожа на альфу, если так рассудить. Ее длинные черные волосы, как это часто бывало и раньше, были собраны в тугой пучок. Строгий и красивый. Прическа выходила такой огромной, что закрывала собой весь затылок. Мои волосы никогда не были такими густыми, но повезло мне в том, что и такими тяжелыми, как у Юи, мои волосы никогда не были. Темно-синее хуа облегало ее скромную фигуру, и несмотря на все попытки, все приложенные к этому силы, Юи не могла сдержать улыбку. Я улыбалась альфе в ответ. – Приветствую, – улыбнулась она, первой поклонившись гостям. Гостю. Никласу. – Легким ли был ваш путь, мой господин? – Да, весьма, – небрежно бросил в ответ мой супруг, не обратив на нее почти никакого внимания. – Мы живем очень и очень близко, в конце концов, мне не нужно долго добираться. Наверное, сама судьба подтолкнула нас друг к другу. Никлас бросил в мою сторону самодовольный взгляд. Я заерзала на месте, и он, наверняка, почувствовал мое смущение сквозь нити нашей связи. Красное платье, выбранное моим же супругом для меня, хорошо подчеркивало румянец стыда, заливший мои щеки. Когда я попыталась вылезти из кареты, никто не подал мне руки помощи. Беты отступили на шаг, и я успела разглядеть в их взглядах страх, мелькнувший на одно краткое мгновенье. Никлас засмеялся, вновь небрежно оглянувшись в мою сторону. Что смешного сейчас? – Не спеши, любовь моя. Сейчас я помогу тебе выйти. Он отдал приказ об игнорировании моих потребностей? Когда я вновь посмотрела на слуг, те виновато оглянулись. Никлас поставил их в безвыходное положение. Если они обидят меня, свою королеву, последует наказание. Если они ослушаются приказа Никласа и выполнят мою просьбу – последует наказание. Им в любом случае может достаться, вопрос только в том, кто накажет сильнее. Я фыркнула, и стоящие рядом услышали мое недовольство. Не знаю, что они подумали на этот счет, да мне и не было никакого дела. Только я собралась спрыгнуть самостоятельно, как поняла… Ступеньку, помогавшую мне подниматься, предусмотрительно убрали, а такое расстояние до земли мне не осилить. Страшно. Наморщив нос, я ждала, когда же на меня снизойдет благодать. Никлас не спешил. Он обменялся несколькими фразами с отцом, таким недовольным и суровым, после обратился к моему брату. Я знала, что альфа поступает так специально, что он учит меня, наставляет. Дориан слушал его внимательно и вежливо, ни единый мускул не дрогнул на его израненном еще лице. Мне оставалось послушно ждать, ждать и смотреть на своего альфу издали. Странное чувство гордости пронзило меня стрелой, заставило смущенно улыбнуться самой себе. В плечах Никлас был шире Дориана в два раза, намного крупнее и сильнее моего отца, и улыбка на его лице была шире. Альфа, поставивший метку на моей шее, превосходил всех знакомых мне альф во много раз… И мне будто бы нравилось знать об этом. Вновь взглянув на его широкую грудь, я отчего-то задумалась о том, сколько омег может на ней поместиться, скольких девушек он мог бы забрать себе по праву сильнейшего. «Мне нужна только одна, Джун, не бойся», – пронеслось в моей голове. Услышав его голос, я вздрогнула, и слуги нервно переглянулись, не рискнув задать мне вопрос. Вновь обратив свой взор к супругу, я заметила, что альфа смотрит в мою сторону. Никлас мне улыбался, улыбался самодовольно, ему нравилось копаться в моей голове, нравилось проникать в нее против моей воли. «Что такое, Джун? Страшно?», – спросил меня альфа. Ответа не нашлось. Я закусила губу, вынуждая себя отвернуться, сдаться, повержено улизнуть. Возможно, весь мой род был создан для этого, кто-то ведь должен проигрывать, чтобы в мире остались победители. Усилием воли я избавилась от этого голоса, и Никлас скорчил мне грустную улыбку. Он вновь отвернулся, вновь заговорил с моим отцом, а я осталась позади, чтобы в одиночестве думать о произошедшем. Почему альфы могут так делать? И если… Если могут альфы, можем ли так делать мы? Мама умерла слишком рано, она не успела научить меня тонкостям жизни омеги. Отец просвещением моим никогда не занимался, а Никлас не видел в этом никакой нужды. Он не предоставил мне ни единой книги, ни консультанта, и даже врач, приходящий ко мне по его наитию, отвечал на вопросы удивительно неохотно. Когда Никлас, наконец, соизволил помочь мне, я стояла смирно. Казалось, что люди вокруг были заняты разговорами друг с другом, но едва вождь Катров шагнул в мою сторону, все взгляды устремились к нам. Я чувствовала себя неловко, но заставляла себя делать вид, будто все хорошо, будто я люблю и уважаю своего супруга, и повышенное внимание не приносит мне дискомфорта. В конце концов, я – королева, я привыкла к такому. – Вот так, – произнес мой альфа, распростерший руки в стороны, будто для объятий. – Иди ко мне. – Знаешь, ты можешь говорить со мной, как со взрослой. – Я знаю, Джун, – с улыбкой ответил вождь, когда я шагнула к нему в руки. – Просто не хочу. Хочу, чтобы ты оставалась моей маленькой беспомощной девочкой. Во всяком случае, пока не родишь ребенка. По спине моей пробежали мурашки. Никлас мягко погладил меня по щеке, и я взглянула в его глаза, на мгновенье заметив в них похоть. Связь позволяла мне услышать некоторые из его мыслей. Альфа хотел меня, хотел здесь, прямо на этой площади, на брусчатке, вычищенной перед его приездом. Он стиснул зубы покрепче, заметив мое присутствие, и я поджала губы, виновато отводя взгляд. «Прости», – пыталась сказать я беззвучно. Не потому, что сожалела о своем вторжении, нет, нет, Никлас ведь проделывал это много раз, не мучаясь сожалениями. Я хотела извиниться потому, что боялась его гнева. Вождь великодушно отступил на шаг, возглавив теперь процессию. Мой отец, мой брат, Юи и некоторые высокопоставленные беты и альфы шли теперь вперед, к нашему дому. Никлас подозвал меня, велев шагать рядом. Его пальцы впились в мою ладонь, и я невольно прикрыла глаза на мгновение. Это не так унизительно, как казалось мне раньше. Мы миновали низкие туи, отданные во владение садовников, прошли мимо сада камней, миновали короткие ступени. Никлас первым вошел в дом моего отца. – Здесь тепло, – тихо заметил Никлас, наклонившись к моему уху. – Да, – подтвердила я, словно возгордившись его замечанием. – Дом расположен над горячими источниками, а в стенах специальные ходы, чтобы вода и пар… – Чтобы расхолаживать вас, да? Вы растите неженок, Джун, – хмыкнул мой альфа. Стоило догадаться, что клонит он именно к этому. Никлас никогда не похвалит наши здания, земли, наших людей, нет. Я отвернулась от него молча, и альфа тихо хохотнул. Его ладонь быстро покрылась испариной, и мои пальцы начинали скользить, но Никлас не ослаблял хватку. Я кусала губы, не желая говорить о том, что мне больно. В конце концов, альфа должен был чувствовать это, и если бы он хотел остановиться… Он бы сделал это без напоминаний. – Наши дети не будут воспитываться так, – сказал Никлас тихо, почти прошептал, убедившись, что отец стоит поодаль. Как галантно с его стороны. – Не будут воспитываться в тепле и уюте? – я вскинула бровь, пытаясь показать ему, как бредово звучат его же мысли, облеченные в слова. – Может, они будут жить в собачьих будках у дверей? – Дети должны воспитываться в других условиях, Джун, – шепнул мой альфа, не теряя улыбки. – Они не должны привыкать к тому, что в доме всегда тепло. Мир – холодное и жестокое место, и никто не согреет тебя на поле битвы или в холодном зимнем лесу, если ты не умеешь греться самостоятельно. – Им нужно уметь греться самим? – фыркнула я. – Даже если они – омеги, как я? – Даже если они – омеги. Мы же не хотим, чтобы с ними случилось то же, что и с тобой, правда? Не хотим растить в них эту… Слабость. Неспособность принять свое предназначение. Омеги должны знать, что когда им холодно, нужно попросить своего альфу решить эту проблему, а не жаться к теплой стене. «То же, что и с тобой… Слабость», – эхом пронеслось в моей голове. Я не знала, почему это случилось. Никлас не был для меня авторитетом, его мнение не казалось мне важным, нет. Только это признание ранило меня очень сильно. Я на секунду запнулась, оступилась на ровном месте, но альфа не дал мне упасть. Никлас подал мне руку, помог устоять на ногах, и взгляды наши на мгновение встретились. Мне показалось… Сейчас я действительно думаю, что тогда мне лишь показалось, почудилось, будто в ярко-зеленых в полумраке коридора глазах Никласа промелькнуло сожаление, будто он хотел бы забрать свои слова назад, но уже не мог этого сделать. С губ его не слетело ни слова, альфа быстро взял себя в руки, продолжил идти вперед, будто ничего не произошло, будто дела шли именно так, как он планировал. Когда мы дошли до парадного зала, Никлас отпустил мою ладонь. Жаль только, что отойти дальше, чем на пару шагов, мне все равно нельзя. Я продолжала думать над словами Никласа. Раньше мне казалось, что вера в лучшее, желание избежать порабощения – вот она, сила, дарованная мне свыше. Но что, если мой альфа – прав? Что, если силы мне не хватало, не хватало силы понять себя, принять собственную природу, забыв о несбыточном? Я на мгновенье прикрыла глаза, думая об этом, о том, чего лишалась, борясь с самой природой, с устоявшемся порядком вещей. Слезы подступили к глазам, но я бегло смахнула их прочь, пока никто не успел заметить. Омеги часто хнычут, в этом наша природа, наше предназначение – лить слезы, окропляя землю собственным горем. Никто не должен был удивиться, даже если бы заметил. Красное платье хорошо подчеркивало румянец, пылавший на моих щеках. Обида на Никласа росла и крепла, я чувствовала, как она давит, сжимает грудь. Прежде я никогда не испытывала столь сильной боли, даже слыша, как Дориан в очередной раз намекает на мою бесполезность, как отец советует мне держать свой рот на замке… Юи, как всегда, подкралась ко мне бесшумно. – Моя госпожа, – тихо произнесла она, заметив, что некоторые члены свиты Никласа обратили внимание на это стремительное сближение. – Я скучала по тебе, – еще тише шепнула альфа. – Ты не представляешь, как сильно скучала я, – мой голос предательски дрогнул, указывая на слякоть, полнившую мои глаза. Юи сдавленно вздохнула, она протянула мне руку, и я сжала ее теплую ладонь. Никлас, безусловно, учует на мне чужой запах, он может расстроиться, а может и разозлиться, но тогда мне не было дела до его чувств. Возможно… Возможно, мне хотелось ранить его, хотелось, чтобы ему было очень и очень больно, чтобы эта печаль передалась и ему, обожгла его тоже. Больно. Именно так, как больно мне. – Можно мне прогуляться? – спросила я, потянув своего альфу за край плаща, едва укрывавшего его могучую спину. – Просто посмотреть, не изменилось ли что-то, пока меня не было. – Да, да, иди, любовь моя. Только будь поблизости, – ответил он бегло, явно не желая отвлекаться от увлекательной беседы. Как бы я хотела, чтобы улыбка сошла с этого лица. Такая самодовольная, такая красивая… У Никласа удивительно ровные, удивительно белые зубы. Мысли мои прыгали от одного полюса к другому, полярно противоположному, я то чувствовала приятное томление, смотря на своего альфу, то ненавидела его сильнее, чем прежде, желала ему зла. Я все еще надеялась, что эти желания не превращают меня в животное, в подобную ему тварь, чье сердце непроглядно черное, тяжелое и холодное. Юи мягко сжала мои пальцы, Никлас отвлекся на разговор с одним из своих приятелей, а я смогла улизнуть, поняв, что разум его занят. Ненавижу. Юи провела меня за спинами наших солдат, некоторые приветливо улыбались, следя за мной, другие неодобрительно качали головами. Да, все они принадлежали нашему клану, все были подданными моего отца, когда-то – и моими подданными… Но ведь некоторые из них были альфами. Альфы редко одобряли непослушание, непослушание со стороны омег, не уверена, стоит ли уточнять. Они никогда не предадут отцовского доверия, рассказав о моем проступке, но это вовсе не означало, что альфы одобряют мои решения. – Он не бьет тебя? Не обижает? – спросила Юи, осматривая меня, но не касаясь. – Ты выглядишь бледной, но чуть поправившейся. Это сбивает с толку. Да… Никлас распорядился кормить меня только тем, что может насытить взрослого альфу на пару дней, он заставлял меня питаться как можно плотнее. Пожалуй, это – на пользу. В конце концов, раньше я была слишком худой. Я видела, как дрогнули пальцы советницы отца, как альфа подалась вперед, но удержалась на месте, явно опасаясь, что позволит себе лишнего. Интересно, Юи сейчас тоже боролась с собственной природой, тоже показывала слабость, не найдя в себе сил к сопротивлению? Альфы привыкли брать, привыкли получать желаемое, Юи же провела большую часть своей жизни в услужении. Альфа внутри нее часто грызла прутья собственной клетки, шептала ли она в ее разуме по ночам: «Перегрызи их глотки, займи трон, будь собой, будь сильнее»? – Не бьет, – ответила я, инстинктивно шагнув назад. – Нет, он не бьет меня, просто… Юи, мне там так плохо! Я всхлипнула, когда признание сорвалось с моих губ. Я не хотела, не хотела рассказывать, не хотела пугать ее всплеском эмоций, но не смогла сдержать в себе этот страх. Юи вздрогнула, но лицо ее оставалось неизменным: легкая улыбка тронула тонкие губы, окрашенные красным цветом, в глазах читалось участие, и только призрачный далекий блеск выдавал ее тоску. Альфа помогла мне опуститься на холодную каменную скамейку, и я подалась вперед, прижалась к Юи, слыша, как бьется ее сердце. Пальцы мои сжались сами собой, я стиснула ткань ее платья, прижимаясь как можно ближе. – Он не выпускает меня из комнаты, Юи, он держит меня взаперти, как собаку, он не позволяет мне общаться хоть с кем-то, – говорила я, надеясь, что после слов этих станет легче. – Он берет меня каждый день, он так груб со мной, когда, когда… Я запнулась, чувствуя, что мне становится жарко, еще жарче, едва я пытаюсь вспомнить своего альфу в нашей постели. Я не могла подобрать слов, но знала, что должна говорить, должна рассказать Юи все на свете, излить душу. Больше никто меня не услышит. Я думала о Никласе, о своем альфе, о том, как он широк в плечах, о том, какие у него красивые глаза… Мысли путались, я будто забывала, где нахожусь. Юи подалась вперед, погладила меня по волосам, но отстранилась. Она не слушала меня, зажала нос рукой, теперь уже затянутой в перчатку. – Мне нехорошо, – шепнула я, припав спиной к теплой стене. Жар рос внутри меня, рос и рос, мне казалось, будто во мне горит настоящее пламя. Я кусала губы, чувствуя, как сбивается дыхание, чувствуя, что омега внутри меня скребет костяные стенки. Она вот-вот сломает мои ребра, вот-вот выберется наружу, и, ликуя, возьмет верх надо мною, навсегда похоронив всю «слабость» что когда-либо вмещалась в моем теле. Не понимая, что происходит, я обратила растерянный взгляд к Юи, державшей меня за талию. – Джун, от тебя… От тебя пахнет, – с ужасом заметила она. Я смущенно оглядела полы собственной одежды. Мне не чудилось постороннего запаха, только приятный домашний аромат свежего хлеба, свежевыстиранной одежды, нотки ванили в сладких духах Юи. Жар приливал волнами, после – сходил, и я закрывала глаза каждый раз, каждый раз под веками проявлялся один и тот же образ. Мой альфа. Я должна найти своего альфу, должна бежать к нему…. Не знаю, как долго я сидела там, в тишине коридора, пока советница отца держала мою руку. Я чувствовала, как Никлас занервничал, едва мой страх достиг его по нашей связи. Мой альфа шел громко, я слышала его шаги еще до того, как увидела Никласа, выходящего из-за поворота. Вождь метнулся ко мне, словно раненный зверь к своему единственному спасению, словно утопающий к лодке, плывущей мимо. Ему не пришлось отшвыривать Юи, советница отца отшагнула сама, виновато взглянув в мое лицо. В глазах ее плескался не страх, нет. Ужас. – Мой господин, я… – начал один из советников Никласа. – Я полагаю, нам нужно выдвигаться обратно, в связи с… – Нет, – холодно отрезал Никлас, и я видела, что сохранять серьёзность ему стало тяжело, мучительно тяжело, что вождь желает иного. – Мы проведем здесь эту неделю. – Мне плохо, – шепнула я, когда Никлас заглянув в мои глаза, когда мимо нас поползли взволнованные шепотки. – Мне так плохо. – Ничего, милая, – удивительно ласково ответил мой альфа. – Сейчас все будет хорошо, я сделаю хорошо. У тебя началась течка.