Sacrifice

Они не говорили ни слова. Всегда молчали, заходя в мои покои. Никлас заставил. Служанки, что посещали меня утром и вечером, не издавали ни звука, они все делали в кромешной тишине, даже между собой не переговариваясь. Тряпка скользила по моему телу почти неслышно, тарелка с кушаньем ставилась на стол с особым трепетом, дверь закрывалась легким движением руки… И все же – это лучше, чем ничего. Большую часть дня я проводила в тягостной тишине спальни. Иногда меня кормил с руки Никлас, иногда это делали горничные, только еда меня мало волновала. К темноте привыкнуть легко, но вот к тишине... Я росла среди звуков, среди суетившихся вокруг меня стражников и слуг, и теперь сидеть здесь в полном одиночестве – самое страшное для меня наказание. Никлас знал, что именно следует сделать, чтобы сломить меня. Пожалуй, во мне и правда что-то треснуло за это недолгое время. Сам Никлас заявлялся в спальню ради одного. Нет, я говорю не про сон и не про общение с дорогой супругой. Альфа, хоть и не хранил молчание, все равно большее усердие уделял вовсе не разговору. Он задирал вверх мою юбку, наклонял меня в ту сторону, к которой сегодня был расположен, и брал. Как игрушку, которая не может ни отказать, ни согласиться. – Ты так мило радуешься, когда я прихожу, Джун, – сказал он на второй день моего заточения. – Это льстит. – Да. Только ты со мной разговариваешь, – севшим от долгого молчания голосом ответила я своему альфе. – Нам обоим от этого будет легче в будущем, вот увидишь. Сама природа завещала нам такое поведение. Омега общается только со своим альфой, а альфа хранит ее покой. Идеальный симбиоз. Урод. Спала я часто, но не крепко, не долго. Время, как и прежде, отмерялось приходом и уходом прислуги, только они выбирали для визита одно и то же время. Думаю, если бы не доктор, если бы не желание Никласа скорее зачать ребенка и необходимость поддерживать мое тело для этой цели, альфа мог дать и еще один указ. Не кормить меня. Может, кормить пореже, менее сытно, чтобы я просила его о еде. О, я уверена, что вождь способен на подобное. Можно считать, что мне очень повезло. На второй день я начала мечтать о душе, о нормальном туалете, а не куче мокрых простыней-полотенец и поддоне, на третий – о мимолетном взгляде в окошко. Я и представить себе не могла, какой увлекательной была моя жизнь в четырех стенах, когда я могла передвигаться по комнате и видеть, что в ней лежит, когда могла здороваться с прислугой и получать в ответ такое же приветствие. На третий день, если я считала верно, и произошла некоторая перемена. Никлас говорил со мной не так, как вчера или позавчера. Он, как обычно, открыл дверь резко, тяжёлая круглая ручка стукнулась о каменную стену, посыпалась каменная пыль. Шаги, раньше слышимые весьма чётко, замерли, я не видела, но точно знала, что Никлас остановился в проходе и смотрел на меня, храня молчание. Наслаждается? Я не рискнула спросить. Он ещё пробыл там пару мгновений, отчаянно долгих для человека, связанного по рукам и ногам. Я ждала, покорилась воле своего альфы, как тот того и желал. Он дышал часто и быстро, глотал воздух, предназначенный для меня. На мгновение меня захватил колючий страх, что-то кольнуло под шеей: «что-то не так, что-то не так»… Жаль, что это – не омега. Она молчала все это время, ни единого слова. Раньше я отчаянно желала, чтобы омега заткнулась, но сейчас мне начинало ее не хватать. Никлас, наконец, скинул охватившее его оцепенение. Он шагнул к кровати, тёплая ладонь прошлась по моей щеке, стирая следы недавно пролитых слез. Я плакала часто, больше мне ничего не оставалось. – Я не чувствую рук, Никлас, – пожаловалась я тихо, не выдержала. – Сиди здесь, – сказал он, удаляясь. Идиот. Если бы я могла уйти, Никлас... Меня бы тут уже не было. Руки действительно болели, и, судя по спешности моего альфы, это было заметно невооруженным взглядом, передавалось по связи. Просто так он бы не начал беспокоиться, да и за Никласом никогда не наблюдалось поспешности. Обычно он обдумывал каждое свое слово, я поняла это в тот самый день, как альфа сделал мне "предложение". Предложение, от которого нельзя было отказаться. Мне не пришлось долго оставаться в одиночестве после его ухода. Никлас вернулся скоро, и вернулся он не один. На лестнице слышались шаги второго человека, более тяжёлые, чем у служанки. Мужчина? Удивительно, обычно сюда им не было хода, ни для бет, ни тем более – для альф. Судя по силе звука, дверь мой супруг не закрыл, удаляясь из спальни. Так был уверен в том, что никто не осмелился приблизиться к моей башне? – Боги... И долго это длится? Я узнала этот голос сразу, сердце мгновенно забилось быстрее, надежда затопила тело теплом. Мой лекарь! Ох, наконец-то, наконец-то все кончится. Я все ещё не могла видеть, никто не снял с меня плотную черную повязку, но глаза не нужны, чтобы знать: доктор, приведённый Никласом, пребывает в ужасе от моего вида. Он должен помочь мне, должен закончить этот бесконечный ночной кошмар. – И все это время её руки оставались в таком положении? Ох, духи, – причитал старый лекарь. – Никлас, это бесчеловечно! –Просто помоги ей сохранить конечности, – холодно ответил мой альфа. – Она сказала, что ей больно. – Удивительно! – повысил голос врач. Никлас. Лекарь назвал его по имени, и голос старика не дрогнул. Что же до моего супруга... Я чувствовала его волнение. Откуда оно взялось? Прежде я не замечала, чтобы между моим доктором и Никласом складывалось более тёплое общение, но сейчас я явно ощущала это. Их многое связывало. Не знаю, было это согласованной акцией или нет, но доктор разрезал верёвку, заставлявшую меня тянуть связанные руки вверх все это время. Да, это он, не Никлас. Я поняла, потому что нож дрожал. Врач взволновался, и его беспокойство передалось и мне. – Она может остаться без рук, – шепнул лекарь, явно обернувшись к Никласу. – Дай мне повязки, – торопливо добавил он. Супруг мой молчал. Я не видела его, не могла пощупать, не могла приблизиться... Но по нашей связи, сквозь зудящую брачную метку я чувствовала, как сильно Никлас напуган сейчас. Интересно, на поле битвы он оставался спокойным? Наша связь, казалось, укрепилась за эти дни, ведь все моё общение проходило лишь с ним, с моим альфой. Никлас удалился, но вернулся весьма скоро. Руки мои болели, болели теперь нестерпимо, и боль была до того странной, что мне сложно её описать. Я чувствовала жжение, покалывание, но будто не по всей их длине... На отдельных участках кожи чувствовались уколы тысяч иголок. – Их правда отрежут? – испуганно спросила я лекаря, когда тот крепко сжал мою ладонь, точно проверяя реакцию пальцев. – Нет. Я сделаю все возможное, моя госпожа, чтобы руки остались при вас. Никлас не говорил ни слова, лекарь отдавал команды, и мой альфа заматывал правую мою руку чем-то, отдалённо напоминавшим липкую мокрую марлю. Лекарь проделывал то же самое с моей левой рукой, попутно разминая её своими старыми сморщенными пальцами. Под кожей вновь промчались десятки иголок, плоть то горела огнём, то остывала, как льды зимнего Буяна. Я вновь начала хныкать, не в силах терпеть. Меня не пытались утешить, и то было частью наказания. Никлас с лекарем спорили о чем-то, но я, все ещё напуганная предостережением врача, не могла их слушать. Страх пульсировал внутри меня, никто так и не снял с моих глаз повязку. Мне, пожалуй, и самой не хотелось говорить в это тягостное мгновение. Никлас отвязал одну мою ногу от уголка кровати, но, несмотря на все уговоры врача, со второй он не повторил свой фокус. Дождавшись, пока вновь останусь одна, я поспешила повернуться набок. Руки болели всю ночь, если то было ночью. Служанки приходили очень давно, и что-то подсказывало, что все потому, что сейчас люди спят. Наверняка небо чернело над их головами, и звезды плыли на нем, будто корабли в далеком море. Теперь я могла прилечь, и как только голова моя коснулась подушки, сладостный сон тут же позвал к себе. Я уверена, что Никлас являлся в спальню несколько раз, я слышала его голос сквозь мрак собственных век, сквозь вязкую тишину сна. Альфа шептал мне что-то на ухо, что-то нежное, несвойственное ему в другие мгновения. Я хотела думать, что он раскаялся. Он лежал со мною рядом всю ночь, беспокойно двигаясь на взмокшей простыни. Покои, обычно холодные и неприветливые, стали чуточку краше, уютнее. Именно этой ночи я обязана знанием, приобретенным совершенно случайно. Я проснулась раньше, чем Никлас, открыла глаза, но ожидаемо встретила лишь темноту повязки, отделявшей меня от света. Четвертый день заточения… Альфа спал рядом, я чувствовала тепло его присутствия на физическом уровне, но было во мне что-то еще, более глубокое. Не имея других чувств, я обращалась к осязанию больше, чем ко всем остальным, больше не полагаясь на зрение. Должно быть, потому и заметила этот слабый огонек в самом центре моего сердца, души, если она была. Я чувствовала Никласа. Нет, не физически. Я ощущала отзвук его разума. Не так, как обычно, сквозь дымку, четко сознавая, где проходит грань, отделяющая нас друг от друга. Сейчас я понимала, что нахожусь за этой чертой, что вторгаюсь в пространство, не предназначенное для посещений, обычно не ждущее гостей. Но мне были рады, на этот раз ворота оказались распахнуты передо мной. Пока Никлас спал, я проникла не то в его голову, не то в его сердце, на мгновение нарушила его одиночество и вторглась в чужие владения. Если он узнает об этом, меня непременно накажут снова. Но как велик соблазн. Прикусив губу, прислушиваясь к мерному дыханию альфы, я сделала шажок вперед. Не уверена, можно ли обозвать мое действие именно этим словом, и все же… Волнительно. Здесь все иначе, не так, как чувствую, как вижу я. В ушах моих послышался звон стали, бьющейся о сталь, перед глазами, закрытыми черной повязкой, возникла весьма четкая картинка, цвета оказались яркими и живыми, образы – объёмными, будто я видела их наяву. Я видела руки моего альфы, сжимающие древко тяжелого меча, видела, как вокруг него выстроились соплеменники. Ладони Никласа оказались маленькими, как мои сейчас, судя по всему, ему было около десяти лет, и трава под ногами приминалась все ниже. Сколько он стоит здесь, не решаясь двинуться с места? И почему он вообще оказался на поле битвы в этом возрасте? В носу моем стоял запах горящей плоти, горящих волос, медный отзвук крови. Я, никогда не бывавшая на войне, мигом поняла, что происходит, страх заставил сердце биться громче, быстрее. – Пропустишь все веселье, давай же! – крикнул кто-то, промчавшись мимо меня. – Главное – смотри им в глаза, когда бьешь. Увидишь, как в теле затухает жизнь… Он смеялся, теряясь вдали. Воспоминание Никласа оказалось услужливым, оно подсказало, что незнакомец – это его старший брат, тот, которого мой альфа убил собственными руками, если верить преданиям. Я не знала его имени, но альфа должен был его помнить, что-то не подпускало меня к этой части воспоминания, к этой его стороне. Не скажу, что я очень интересовалась, но все же любопытство брало верх, и я, будто голодная собака, копала все глубже и глубже. Мне не удалось толком рассмотреть погибшего «родственничка». Высокий, широкоплечий, как все вожди Катров, с длинной черной косой. Когда я спохватилась, брат Никласа уже обернулся ко мне спиной и умчался прочь. В воспоминании мой альфа крепче сжал меч в своей взмокшей ладони. Он боялся, боялся, как трусит любой ребенок перед лицом настоящей опасности. Я поняла, что Никласу было не десять, нет… Он же альфа, они растут чуть быстрее. Шесть лет – от силы. Дикари. На секунду мой разум заняла паника. Пока Никлас шел вперед мимо занятых битвой взрослых, пока он растерянно искал средь убитых знакомые лица, я думала о том, что та же судьба ждет и мое дитя. Когда я рожу наследника, следующего альфу, Никлас не сделает для него исключения. Он возьмет сына на первую же подвернувшуюся битву, вложит в его слабую ладонь меч и отправит убивать. Совсем еще дитя. Никлас занес руку, увидев, как на него надвигается соперник. Крупный мужчина, оголенный по пояс, на его бледной коже виднелись незнакомые мне узоры. Удивительно, что он решил напасть на ребенка… Мир альф слишком жесток. Когда мой супруг направил меч ровно под грудь нападавшего, я зажмурилась, почти закричала, заставив себя замолчать усилием воли. Краем глаза я успела заметить, как брат Никласа добивает раненного, несколько раз подряд опуская ботинок на его череп, кость хрустела под его ударами. Воспоминание растаяло, перед глазами вновь оказалась лишь тьма, и альфа заворочался рядом со мной. Я дышала глубоко и часто, все еще напуганная увиденным, все еще заваленная вопросами. Только никто не ответит. Почему? Почему они так поступают? Я чувствовала страх, охвативший Никласа, неужели остальные альфы не испытывали этого в битве? Неужели они, еще малыми детьми выкинутые в гущу событий, не ощущали подкатывающую к горлу рвоту? – Ты крепко спала, Джун? – спросил меня Никлас, и звук его голоса заставил меня дрогнуть. До чего же он походил на голос его брата, топчущего череп поверженного врага на поле боя. – Да, – я сказала правду. – Спасибо… За руки. Альфа ничего не ответил. По связи, вновь ослабевшей до привычного уровня, до меня донеслось удовлетворение. Он радовался тому, что я старалась проявить благосклонность, выказать свое уважение. Было там и еще кое-что. Отзвук вины. Да, Никлас уже не считал себя абсолютно правым. Это удивляло. Раньше это пространство было мне недоступно, мысли моего супруга оставались одной большой тайной, приходилось додумывать, угадывать его эмоции. Почему же я всегда предполагала совсем не то? Какой же я была дурой, подумать только. Никлас заворочался рядом, его теплые губы мягко коснулись моего плеча, и я уже приготовилась к тому, что поцелуи поползут вверх, к шее, а после ее сожмет рука Никласа, он перевернет меня набок, поднимет юбку… Только этого не случилось. Супруг поднялся с кровати и принялся одеваться. Я даже не могла вспомнить, как именно он пришел, Никлас был необычайно аккуратен. – Мне нужно на тренировку, – рассказал он будто виновато, будто не хотел покидать меня. – У нас есть новые рекруты, нужно ими заняться. – У вас зимний набор? – спросила я, точно не зная, когда в армию Катров принимают новобранцев. – Нет, нет, – с тихим смешком ответил мне Никлас. – Мы забрали рабов из поверженного племени, Джун, и рабы пойдут в атаку в первой шеренге при следующем нападении. Нужно подготовить их к этой чести. Я только кивнула в ответ. В военном искусстве я понимала мало. Пожалуй, в том, что омегам неинтересны агрессивные действия и все, что связано с наступлением – была своя правда. Я не могла припомнить, чтобы подобное меня хоть когда-нибудь занимало, битвы не трогали излишне нежное сердце… А, возможно, я многое теряю, не проявляя интерес. Я живу в мире, полном опасностей, мире, управляемом грубой силой. Именно моя наивность завела меня в этот несчастный брак, я не знала, как расставлены фигуры на шахматной доске, какой ход будет правильным, куда двигаться, чтобы не быть съеденной. Никлас же, мой стратег, мой воин, знал, он и выиграл эту партию. Только рад ли он теперь? Когда все идет так скверно, невольно пожалеешь о своем выборе, так? Я прикусила губу, подумав об этом. Никлас молчал, я слышала, как звенят пряжки на его ремне, как застегиваются металлические фиксаторы для кожаного нагрудника. На себе я ощущала легкую ткань платья, в которое меня одели торопливые служанки. Интересно, какого оно цвета? – Через час тебя придут кормить, – бросил Никлас напоследок, и что-то в моем разуме уцепилось за тон его голоса. Переживает. Уже не такой уверенный, не такой холодный и звонкий. Я снова попыталась выстроить эту связь, но мост разрушился, едва мне удалось заложить первый камень. Когда альфа пребывает в сознании, когда он сконцентрирован, собран, мне не добиться успеха. Досадно. Теперь, когда интерес мой был разожжен, когда других занятий не предвиделось еще долгое время, мне оставалось думать лишь об одном: что в голове у моего дорогого супруга. Альфа не обманул, служанки пришли совсем скоро. Меня, как обычно, обтерли влажной тряпкой, кожу смазали питательным маслом, волосы расчесали и заплели в тугие косы. Не знаю, сочувствовали ли мне женщины, не знаю даже, были это те служанки, что по моему приказу топили камин или другие… Тяжело оставаться слепой. Я не рискнула говорить с ними, подозревая, что накажут не меня, а этих несчастных. Лекарь не появлялся. Пожалуй, он и не был мне нужен, руки уже не болели. Целый день они оставались перемотанными той самой марлей, вечером же Никлас снял повязки еще до того, как разделся сам. Я успела вздремнуть днем, а супруг мой пришел в спальню уставшим. Мой муж пах потом и пылью, он извалялся в грязи и даже не принял душ по дороге в покои. Одним словом – альфа. – Ты стала такой тихой, – заметил Никлас, укладываясь рядом, укрывая меня одеялом по самую шею. – Тебе и правда пошло на пользу. Я промолчала, решила остаться тихой, как ему нравится. Новых испытаний я не желала. К тому же… К тому же я надеялась повторить свой вчерашний опыт, свое путешествие. Никлас снова не пытался взять меня насильно, в воздухе, окружившем нас, чувствовалось напряжение, невысказанные опасения, общая обида. Альфа долго не мог уснуть, он ворочался с боку на бок, иногда прижимая меня к себе. Я снова выполняла роль игрушки, но теперь предназначенной не для плотских утех, а для генерации тепла. Не в буквальном смысле, нет. Конечно, Катры расположились в весьма суровой климатической зоне, зима здесь была холоднее, лето жгло огнем, и все же Никлас ждал от меня не теплого объятия. Ему нужно было душевное тепло, ему нужно было успокоение, нужно было унять с моей помощью зуд вины, мучивший его и днем, и ночью. От своих слов он уже не мог отступиться, но после претворения угрозы в жизнь чувствовал себя скверно. Не скажу, что того же не ощущала и я. Я все еще считала себя жертвой его импульсивного, глупого гнева, но пряталось за этим чувством что-то еще… Несмотря на молчание внутренней омеги, я сама осознавала, что виновата перед Никласом не меньше, чем он передо мной. Я могла действовать хитрее, но пошла напролом, сама разозлила его, довела до такого состояния. Мы оба повели себя весьма глупо, и оба теперь страдали. Пожалуй, так бывает, когда брак заключен не по правилам. – Доброй ночи, – шепнула я, когда альфа уже уснул. Он слышал мой голос во сне. Лишенная другой возможности видеть, я быстро нашла свет чужого разума. Никлас спал беспокойно, ему еще ничего не снилось, но чувства уже притупились, моего вторжения он не заметил. Должно быть, чем дольше я находилась в моем нынешнем положении, тем искуснее похищала воспоминания своего дорогого супруга. – Ты можешь прятать голову в песок, Никки, но это ведь произойдет однажды. Ты вырастешь, – говорил кто-то, стоя рядом со мной. – Еще вспомнишь слова своего братца. Я надеялась продолжить с того места, на котором остановилась в прошлый раз, но этого не случилось. Разум Никласа сам подкладывал мне воспоминания, я не могла выбирать, будто на рынке. Я распахнула свои или уже его глаза и увидела, что нахожусь за дворцом, с той его стороны, где нет сада, лишь высокая стена из черного кирпича, будто обгоревшего в страшном пожаре. Лето или самый конец весны, лесные птицы голосили вокруг, пчелы гудели за стеной, обрабатывая цветущий куст сирени… В воздухе пахло смолой, будто кто-то недавно спилил сосну и оставил истекающий древесной кровью пень где-то рядом. Бойницы в стенах поросли мхом, никто не пользовался ими уже много лет, не приводил в порядок. Соседние племена не подходили так близко к городу, чтобы осуществить осаду, племя Катров устраняло угрозу весьма быстро. Я взглянула на ноги Никласа и поняла, что они снова малы. Сколько ему лет теперь? – Тебе нужно будет жениться, если захочешь обрести настоящее счастье, – улыбался мальчишка, сидевший рядом. – А до тех пор нужно брать от жизни все, Никки. Снова он. Старший брат Никласа, имя которого я так и не смогла узнать. Черноволосый, одетый во все серое, он смотрел вдаль, походя не на человека, а на хищную птицу. Проследив за этим взглядом, я увидела у соседней стены группу служанок, суетливо развешивающих белье. Руки юных дев, выполняющих столь сложную работу, потрескались от щелочи, некоторые ранки кровили, кожа покрылась уродливыми красными пятнами. В душе Никласа ничто не шевельнулось при взгляде на них, но вот брат его явно размышлял над чем-то весьма непристойным. – И почему же ты еще не женился? – спросил он тихо. – Не хочешь настоящего счастья? – Хочу, конечно. Потому что не нашел ту единственную. – Может, стоит тогда поискать среди омег, а не бет? – Никлас не пытался грубить, но даже я услышала в его голосе нотки скепсиса. – Ты просто не там ищешь. Безымянный брат Никласа рассмеялся, он хохотал громко, склонив голову почти до самой земли. Мой юный альфа отшатнулся, он обернулся назад, понимая, что ни одна живая душа не посмела обратить внимание на приступ веселья его брата. Все вокруг подозрительно старательно избегали его взгляда, пытались оставаться незамеченными, работая суетливо, как муравьи. «Отец ждет», – подумал Никлас, но промолчал. Из его воспоминаний я поняла, что принцев ждал очередной учитель. Тренировка прошла совсем недавно, мышцы юного Никласа еще ныли от пережитого. Значит, сейчас они будут развивать разум? – Ты такой глупый иногда. Я не собираюсь жениться на ком-то из них, Ник. Я просто пользуюсь своим правом, правом правителя, – улыбнулся он, бросив недвусмысленный взгляд на одну из девиц. – Они должны быть благодарны за мое внимание, должны за него конкурировать… Да и потом, я что-то не припомню, чтобы кто-то высказал претензию после. Девушки иногда брыкаются, но в конечном итоге всегда сами раздвигают ноги. – Отец говорил, что одна из служанок принесла ребенка ко дворцу и проси… – начал Никлас, но брат тут же перебил его. – Да, мальчишку отобрали, отдали в казармы, – ухмыльнулся старший из братьев. – Бета. Я даже не мог вспомнить эту суку, что уж говорить о ее щенке, кто знает, где она взяла его, – говорил брат торопливо. – Пойми, мы должны наслаждаться, пока можем. – Я не хочу. – А пора бы начать. Никлас промолчал в ответ. Его старший брат все не отводил взгляда от девушки, стоявшей чуть поодаль от остальных. Свои красивые русые волосы она убрала в аккуратный пучок, тонкое изящное тело скрыла под платьем цвета копоти, чепец спал с ее головы и покоился у ног. Что-то привлекало брата моего альфы в ее нежном образе, что-то было в легком загаре, в веснушках, усыпавших ее щеки. Девушка подняла взгляд, невольно посмотрев в сторону юных наследников. Руки ее дернулись, выдав страх. – Когда альфа женится, когда он замечает омегу, Никлас, его уже не привлекают другие самки, – говорил юноша, не отрывая взгляда от напуганной служанки. – Ты должен ловить момент, никто ведь не знает, когда именно ты заметишь свою половинку и потеряешь покой на долгие годы. Никлас хотел спросить о чем-то еще, совсем еще ребенок, запутавшийся, жаждущий знаний. Только вот брат его поднялся с места и оставил мальчишку одного. Служанка, приковавшая внимание принца, поспешила убраться с его глаз, но не успела сбежать, была схвачена за локоток, пока собирала одежду. Принц ухмыльнулся, шепнул ей что-то на ухо, и краска вмиг покинула лицо незнакомки. Девушки, стоявшие рядом, сделали вид, будто ничего не видят, поспешили кто куда. Никто не отказывает сыну вождя безнаказанно. Она не сопротивлялась, приняла свою судьбу, опустив взор к земле. Брат Никласа шел первым, девушка, низко склонив голову, двинулась за ним, она старалась не смотреть по сторонам, точно зная, что никто не поможет. Никлас следил за происходящим, и я не знала, в нем или во мне растет неприязнь, то колючее горькое ощущение неправильности происходящего. «Отец этого не одобряет, отец говорит, что не на то нужно тратить свое время», – пронеслось в его голове. Небо затянуло тучами, зарядил мелкий дождь.