Sacrifice

Меня так и не посвятили в эту тайну, не рассказали всей правды… О чем же? О собственном теле. Я не знала, на что способна, что могу делать, а что – нет, я не знала, как крепка связь, что держит меня подле Никласа. Вокруг меня оставалось столько тайн, что иногда я начинала сомневаться в собственном существовании. Как можно верить хоть чему-то, если мир вокруг – белое пятно? Особенно горько стало от осознания: Никласа просветил в тайны собственного тела сначала отец, а после – старший брат. Быть может, если бы только мама осталась жива и мне удалось бы знать чуточку больше… Но теперь – все равно. Никто никогда не скажет мне полную правду, но я догадывалась: Никлас тоже проходит через свои воспоминания, когда я прихожу в его сон. Пожалуй, ему полезно все вспомнить, почувствовать свежую боль в ране, что, казалось бы, давно затянулась. Не знаю, присуще это омегам, или нет, но нутро мое грело садистское наслаждение. В то утро он встал рано, не набрасывался на меня, как голодный кот, а мягко погладил по волосам, раскиданным по подушке. С меня не сняли повязку, но хотя бы развязали мне руки. Удивительно, как высоко ценишь столь незначительную свободу после заточения. – Я вернусь в обед, Джун, побудь паинькой. Я думаю, ты созрела для серьезного разговора, – поделился Никлас прежде, чем хлопнуть дверью. Я кивнула, но моего ответа все равно никто не ждал. Служанки принесли с собой ароматный свежеиспеченный хлеб, они смазывали каждый ломтик сыром и мёдом, приправляли орешками и подавали мне в руку. Приятно есть самой. Да, мышцы болели, повязки все еще стягивали кожу, разгоняя под нею кровь, но я уже могла беспрепятственно разжимать и сжимать пальцы. Возможно, мне уже позволено было вставать с кровати, но желания никакого не было. Пожалуй... Пожалуй, я заметила в своих чувствах странность. Едва я приближалась к краю кровати, едва начинала ощущать, как теряю под собою колючий матрас, в груди моей разгоралась пламя страха. Что-то шептало о приближении наказания, что-то там, глубоко в груди, скреблось о ребра и требовало оставаться на месте. Альфа запер меня здесь, привязал к постели, и я должна оставаться на месте, пока он не придет. Меня тошнило от этого чувства. «Альфа скоро простит нас», – шепнула омега внутри меня, она довольно дрыгала ногами. «Вот увидишь, он простит нас сегодня, и все снова станет хорошо». Я не желала отвечать. Пожалуй... Пожалуй, всепоглощающая темнота надоела мне не меньше, чем ей, и прощение стоило послушного молчания. Никлас победил. Он сломал меня в этот раз, подмял под себя, запугав предстоящей расплатой. Интересно... Устроит ли его этот результат? Кажется, мой альфа – романтик. Возможно, где-то там, в глубине его склизкой чёрной души. Его разум занимали не только битвы, не только новые земли и трофеи, привезённые из бесконечных набегов. Там было место чему-то еще… Он не слушал старшего брата, и искал ту единственную, «большую любовь». Жаль, конечно, что ею оказалась я. И для Никласа, и для меня, выбор этот оказался весьма неудачным, никто не получил того, о чем мечтал. Я вздрогнула, когда дверь открылась, и в распахнутый проем хлынул поток холодного уличного воздуха. Зима наступала быстрее, если не следить за нею в окно, не видеть, как снег укрывает землю, как холодный ветер пугает редких прохожих и сметает с полупустых тропинок последние пожухлые листья... – Ты поела? Никлас не здоровался. Его вопрос прозвучал скорее неловко, а не заботливо, точно альфа просто не знал, о чем еще меня можно спросить. Конечно, я поела, чем ещё мне тут заняться. От скуки любой скрип, любой шорох, любой вкус, осевший на губах – все становится невероятно увлекательным. Я прикусила кончик языка, помня о том, что не должна грубить на этот раз, что делаю это для своего же блага. В конце концов, мне же нужно было хоть как-то перед самой собой оправдаться? – Да, – ответила я, с удивлением осознав, что голос мой сел из-за долгого молчания. – Как твой день? – Очень... Тихо, – ответил альфа устало. – Ничего не происходило. Я много думал о тебе, Джун. – Как мило, – ответила я тихо, стараясь управлять голосом, не дать ему спуститься к язвительному тону. – И к чему же ты пришёл? – К осознанию, что нам нужно что-то делать с этим браком, – я не видела, что именно сделал альфа, только слышала, как шуршит его легкий кожаный доспех, такой Никлас надевал ради тренировок. – Нам придётся жить вместе всю оставшуюся жизнь. Будет лучше, если мы начнём уважать друг друга. – Мы можем начать уважать друг друга, – размышляла я, смотря в темноту повязки. – А как нам быть с любовью? – А ты разве ещё не любишь меня? – тихо спросил Никлас. Дурак. Воображение рисовало занятную картинку. Мне казалось, что Никлас мнется передо мною, ерошит свои блестящие черные волосы, смотрит в стенку. Волнуется. И что за идиотский вопрос... Что, по его мнению, должно было заставить меня полюбить его? Жестокость? Я тяжело вздохнула, не желая давать ответ, и этого альфе оказалось достаточно. Он сделал вперёд два шага, быстрых и решительных, и я сжалась от страха. Мне казалась, что удар вот-вот упадёт на моё хлипкое тело, и я сломаюсь не только внутри, но и снаружи, что я окажусь раздавлена им. Но удара не последовало... Альфа постоял так ещё мгновение, и по нашей связи до меня дошёл слабый отблеск его чувств. Боль. Никлас расстроился. Ну надо же, бедняжка... Чего же ты ждал, привязывая меня за руки к потолку? К слову, повязки, разгоняющие кровь под бледной кожей, так и скручивали мои конечности, и я не знала, как долго продлится эта мука. Может, я на всю оставшуюся жизнь стала калекой? Альфа снял повязку с моих глаз, и яркий дневной свет заставил меня зажмуриться, слишком резко, без предупреждения. – Тебе будет больно смотреть на свет ещё пару часов, – произнёс мой альфа, не додумавшись, почему-то, заблаговременно зашторить окно или хотя подсказать мне опустить веки. – Однажды я просидел в темнице неделю. Без света. Испытывал похожие чувства, когда вышел. – Очень жаль, – ответила я, лицом прячась в подушке. – Ага, – говорил альфа, пытаясь найти слова. – Не нужно жалеть меня, это в прошлом. Больше мне не придется попадать в плен. Давай лучше поговорим об этом светлом будущем, Джун. «Как хорошо», – шепнула омега внутри меня. «Как хорошо снова видеть, да?». Дура. Я промолчала, ожидая, когда начнёт Никлас. Он даже не заметил иронии в моём голосе, образ милой нежной омеги в его разуме – романтизирован до невозможности. Пожалуй, мой альфа искренне верил в то, что я способна пожалеть своего мучителя. Я сдержалась от усмешки, понимая, что кончиться все может плохо. Светлые волосы спутались, пахли лавандовым маслом, что служанки так заботливо наносили на их кончики. Я почувствовала тошноту снова, но уже не от мыслей об альфе. – Скажи мне... – Никлас опустился на кровать рядом со мной, он сел, а я лежала рядом, все ещё лицом утыкаясь в подушку. Жарко, да? Здесь будто становилось все жарче. – Чего ты ждёшь от будущего? О чем ты мечтала раньше, чего ждала от брака? – Ох, – я тяжело вздохнула, пытаясь понять хотя бы для самой себя, дать ответ если не альфе, то мне. – Это – тяжёлый вопрос. – А мне кажется, что здесь все легко и просто. Не для меня. – Тогда ты первый ответь на этот же вопрос. Никласу не нужно было время на раздумывания. И все же он... Он удивителен. Для альфы. Другие представители его вида, встреченные мною на своем пути, действовали резко и необдуманно, подчиняясь кратковременному импульсу, инстинкту. Никлас же строил долгие планы, изучал предыдущие стратегии своих врагов, местность их обитания, держал свою армию в строгости, разбивал враждующие кланы на отряды и ставил те так, чтобы начать соревнование... И вот сейчас, на самый, казалось бы, обычный вопрос, он нашёл в недрах своего разума лаконичный и рациональный ответ за долю мгновения. – Всё просто. Я хотел тебя в жены, хотел твою любовь, твоё послушание, около пяти или шести детей, которых мы бы создали вместе. Всё... Если говорить о семье, – Никлас замолчал, воззрившись на меня в немом укоре. – Вот и все, Джун. Этого много? – Все просто, – повторила я, вспоминая хищный взгляд его зеленых глаз. – Когда ты говоришь так, Никлас... Нет, не много. Но... Если развернуть твой ответ? Мой собственный голос звучал неуверенно. Он совершенно точно принадлежал мне, только почему-то казался чужим, далёким и холодным. Может, это и не плохо? Быть смелой маленькой омегой – отлично... Пока ты не замужем. Как только альфа берет тебя в жены, всю смелость приходится отдать ему одному. Я почистила горло, отлипая от подушки, поворачиваясь на спину и несмело открывая глаза. – Ты запер меня в этой башне, ограничил моё передвижение, – начала я. – Ты даже не позволяешь мне самой выходить из комнаты, выбирать, чем питаться, когда посещать ванную комнату, что носить, что читать, с кем говорить, когда раздвигать перед тобой ноги, а когда – нет. Ты не позволяешь мне видеть родных и близких, ты не позволяешь мне даже писать им письма... Это... Этого – мало? Выходит, ты считаешь, что сейчас я мало терплю ради тебя, что я выполняю не все твои желания, и потому стараюсь недостаточно? Ты хочешь больше и больше, и больше... А что я получаю взамен? Бледным пальцем я потерла красную полосу, оставленную на моем запястье. Глаза все еще болели, но уже начинали привыкать к свету дня. Тугие повязки стягивали кожу, и я чувствовала, как под ними расцветают продолговатые сиреневые синяки... Следы его любви. Правда Никласа отличалась от моей, и сейчас по связи, притягивающей нас другу к другу, мне передалось его сожаление. Отблеск следа, слабый импульс боли. Альфа не думал об этом в подобном ключе, не ставил себя на моё место, даже не пытался понять. Эгоистично? Да, пожалуй. Но вполне предсказуемо. Обычно альфы не пытаются подстроиться под других, они меняют мир ради своих нужд, ставят свои желания во главе. – Я хочу свободы, – договорила я, не желая продолжать. – Вот, чего я хотела раньше и о чем мечтаю сейчас, Никлас. – Я спрашивал о твоих планах на семью, а не о... – Я хочу свободы в своих отношениях, Никлас. Я хочу, чтобы моё тело принадлежало мне, чтобы мои мысли, моё передвижение, чтобы все это зависело только от меня, чтобы мой муж не был причиной моего заточения. Понимаешь? Нет. Губы Никласа не двигались, альфа не отвечал мне, и молчание, казалось, окрашивает комнату в более мрачные тона. Над губой моей отчего-то выступили капельки пота. Цвета… Они ведь и правда померкли, потеряли часть света. Впрочем, разницы никакой... Я так скучала по этому виду! Иметь возможность смотреть: вот оно, счастье, настоящее счастье. Через пару недель, я, скорее всего, снова перестану ценить подобную роскошь, но сейчас сердце колотилось все быстрее и быстрее от нахлынувшей радости. Радость, стоит отметить, весьма быстро сменялась страхом. Я видела, как мои белые, почти бесцветные волосы спутались на кончиках, как скромное льняное платье смялось, пока я лежала здесь без движения. И без того тощее, хилое тело, казалось, стало ещё слабее, мышцы ушли за ненадобностью, и кожа обтягивала кости. Я прикусила губу, слыша, как пульс стучит у виска. Я должна была выглядеть ужасно, должна была испугаться своего отражения в зеркале... А Никлас смотрел на меня с ещё большим вожделением, чем обычно. Взглянув на него сейчас, после искусственной разлуки, пришлось признать самой себе: Никлас красив. У него широкие сильные плечи, красивые тонкие губы, выразительный взгляд. Его глаза – хвойный лес, мшистые болота, дарующие свежесть в жаркий летний день. Может, стоит сделать ему комплимент, сказать что-то приятное? В конце концов, я не буду лгать… Может, стоит первой пойти навстречу? – Ты хорошо выглядишь, – произнесла я тихо. Смущение отчего-то залило краской стыда мои щеки, и я отвернулась, надеясь, что альфа не заметит этого. Глупость какая... Между нами лежала целая пропасть, а в ней барахтались тысячи, миллион жуткий вещей, сделанных или сказанных альфой. Почему же простой комплимент заставил меня робеть? Я попыталась подняться, но мышцы не справлялись с поставленной задачей, и я вновь уткнулась в подушку лицом. Никлас тут же бросился на помощь, словно падала я не в пух, а на каменный пол. Он преодолел разделявшее нас расстояние в одно резкое движение, Никлас поднялся с кровати и держал меня за талию, помогая встать. Его волосы... Чёрные, точно уголь, точно вороново крыло. Они отросли. Когда альфа наклонился, одна из прядей коснулась моей щеки. Холодные губы альфа приложил к моему затылку, и я захихикала, сама того не желая. Что-то не так. Что-то мне... Нехорошо. – У тебя жар, Джун, – шепнул Никлас над моим лицом. – Я позову доктора. – Нет, нет... Лучше останься со мной, – произнесла я не своим голосом. – Пожалуйста. Если сначала альфа колебался, то после вежливого, жалко-вежливого «Пожалуйста» тот послушно сел рядом со мной. Никлас окликнул прислугу, а я прикрыла глаза, чувствуя, как жар все ярче разгорается внутри меня. Мысли путались, и картинка, маячившая перед глазами, стала еще менее четкой. Не знаю, как текло время, не знаю, сколько минут или часов я потеряла в ожидании. Кто-то ворвался в комнату, Никлас что-то сказал, и человек поспешил удалиться. Я смотрела вверх, изучая каменный потолок, что ни на каплю не изменился за эту неделю. Почему я... Почему я не ненавижу своего альфу так остро, как ненавидела ещё утром, как ненавидела его еще пару мгновений назад? Я осознала природу жара быстрее, чем Никлас. Он начал ерзать на месте, когда мы остались наедине, когда слуга вышел на поиски доктора, и лекарь все не являлся. Никлас гладил мою щеку, все нежнее и нежнее, но спустя пару мгновений опустил руку ниже. Его ладонь уже лежала на моей шее, мягко сжимая ее. Омега замолчала внутри меня, поджала пальчики ног и наслаждалась сладостным мгновением. Она почти пожалела о том, что старый лекарь добрался до спальни так скоро. Дневной свет заполнял спальню. Альфа отошёл, чтобы позволить врачу приблизиться ко мне, раскрыть чемоданчик и вытащить единственный необходимый ему предмет. Бумажку, которую врач попросил положить мне на язык. Врачи – единственные на свете люди, которым можно безнаказанно касаться чужих омег, не ждать начала драки... И все же лекарь решил перестраховаться. Я его понимаю. Мой альфа – сильный, он мог бы сломать шею несчастного старика за долю мгновения. Черт... Мысли плохие. – Все хорошо, у неё течка, – поведал лекарь, когда Никлас вытащил из моих тёплых губ врученную врачом бумажку. – Видите синюю отметку, Господин? Это ее омега-феромоны вступили в реакцию с... – Течка должна была наступить через месяц, если сверяться с графиком, – тут же ответил Никлас. – Она точно в порядке? Выходит, он за этим следит. Чтобы оперативно отреагировать или чтобы поскорее заделать мне ребёнка? Неважно. Сейчас все это казалось мне несущественным, обиды отошли на второй план. Жар нарастал, он давил изнутри на ребра, пытался сломать меня пополам. Во рту копилась слюна, а меж ног становилось влажно. Я чувствовала, как альфа начинает реагировать на мой новый запах. Никлас держал руку на моих губах, словно случайно забыв убрать ладонь, словно не забыв на долю мгновения о том, что мы не одни в этой спальне. Он смотрел на доктора, но все его внимание принадлежало лишь мне одной. – Да, график сдвинулся из-за недавних... Потрясений, – врач избегал более громких слов, слов, что могли бы обвинить моего альфу в неразумности. – Бурная радость может вызвать подобные перебои, скачок гормонов. Сильные стрессы могут сдвинуть течку в другую сторону, – словно случайно обозначил доктор. – Полагаю, я могу идти, Господин? – Да, – тихо ответил Никлас. – Ты можешь быть свободен. Его зелёные глаза мерцали, словно болотные огоньки, жаждущие загнать меня в топи и похоронить под слоем болотной жижи. Лекарь ушёл, не взглянув в мою сторону на прощание, последние слуги покинули помещение, и в спальне остались лишь мы вдвоём. Я и Никлас. Альфа дышал тяжело и громко, он хотел меня, он пытался сдержать страсть, рвущуюся наружу, но проигрывал эту битву. – Всё будет по-другому, Джун, если ты станешь... Послушнее, – говорил он тихо, и пальцы альфы принялись спешно расстегивать ремешки на его камзоле. – Все будет так, как мы… Мечтали. – Ты отпустишь меня гулять? – спросила я тихо. – Да, да, – он готов был согласиться на что угодно. – Я отведу тебя сам, мы будем бродить по городу, говорить, улыбаться друг другу... Если ты будешь хорошо себя вести, – голос его звучал жёстче, чем того требовал случай. – Я буду, – пискляво ответила я. Или это сказала омега внутри меня? Не знаю. Только то, что описывал мой супруг, нравилось нам обоим. Я хотела ходить по улице, ощущать кожей свежий зимний ветер, любоваться сменой пейзажей, а она – быть рядом с нашим альфой. Нас обеих устраивало предложение. Никлас раздевался, а я смотрела на него, словно завороженная, заколдованная им же. Одна медная пуговка, вторая, третья... Вот он уже оголил свою широкую грудь. Жар накатывал на моё тело волнами, он охватывал тёплыми ладонями щеки, низ живота, грудь, внезапно ставшую чуть круглее. Ноги сами собой заерзали по простыне. Ненавижу, ненавижу это чувство... Никлас... Это не я, это – чёртова природа, заставлявшая тело реагировать на его присутствие. – Хочу, чтобы ты пригласила меня в постель, Джун, – заговорил мой альфа. – Иначе я не приду к тебе. Я ведь не могу быть полностью уверен в том, что ты этого хочешь, – говорил он лукаво. – Пожалуйста, Никлас. Приходи, – послушно отозвалась я, не желая тратить драгоценное время на пустые споры. – Приходи ко мне. – Чтобы сделать что? – альфа противно улыбнулся, чувствуя, что у него ещё есть время, прежде, чем альфа-феромоны возьмут свое и заставят его потерять голову от желания. – Зачем ты хочешь пригласить меня? – Чтобы ты... Чтобы мы... Пожалуйста, Никлас, – бубнила я. – Я так хочу, чтобы ты пришёл ко мне. Альфа тяжело вздохнул. Его время ведь тоже на исходе... Я прикусила губу, окончательно сдавшись. Желание поглотило меня, и я, ведома инстинктом, демонстративно перевернулась на живот. Никлас смотрел, как я прогибаюсь в пояснице, как скидываю платье, показывая ему все больше и больше оголенного тела. Руки не могли удержать вес моей не слишком-то тяжёлой плоти, потому пришлось упереться плечами в подушку и приподнять бедра вверх, чтобы альфа знал, что от него требуется. По нашей связи до меня донесся радостный импульс. Такого я ещё не чувствовала прежде, словно кто-то зазвонил в колокол, спрятанный в самом центре моего сердца. Бом-бом-бом. Никлас не мог уже сопротивляться, строить из себя воспитателя или недотрогу. Он хотел меня, хотел в этом настроении, не связанную по рукам и ногам, не молящую о пощаде, нет. Он ждал взаимности. Только откуда ей взяться в обычные дни, когда течка не сводит меня с ума? – Хорошая девочка, – шепнул он, устроившись позади меня. – Ты сегодня такая хорошая девочка, Джун... Он ласково погладил меня по спине, ведя ладонь ниже, от шеи к копчику. Пальцы альфы скользнули вниз, он проверил, насколько я мокрая, насколько хочу его. Судя по тому, что после альфа не добавлял новых ласк, состояние моё его устроило. Никлас взял меня резко, без предупреждения или милосердия. Он вошёл одним резким движением, прижался к моим ягодицам. Я вскрикнула не от боли, но от накатившего удовольствия. Альфа прикрыл мой рот своей тёплой широкой ладонью. Я не могла держаться руками за изголовье кровати, потому Никлас второй рукой держал меня на весу. – Джун... Я так скучал по тебе... Такой. – Я... Я... Не знаю, не помню, что именно хотела сказать. По какой мне он скучал? По беспомощной, по сходящей с ума от инстинкта? Никлас ускорялся, он брал меня все быстрее и быстрее, наслаждение крепло, росло. Сначала оно искорками пробегало по моему телу, после же стало обретать форму, собираться в единое целое там, внизу моего живота. Слюна заполнила рот полностью, но я не ощущала себя мерзко. Гормоны действовали губительно, и самые низменные аспекты поведения стали вполне желанными. – Об этом я мечтал, – шепнул Никлас мне на ухо, задевая его своими тёплыми губами. – Я хочу видеть тебя такой: молящей о моем члене. Уф... Я сжалась, услышав его слова. Не знаю, как ему хватало сил на разговоры, мои губы могли лишь одно: приоткрываться в тихом вскрике. Сама я не могла собрать мысли в кулак. С губ все срывались довольные стоны, тело отвечало на зов альфы, и омега ликовала внутри меня. Сегодня она победила, сегодня она останется довольной, она получит то, о чем так мечтала. Движения Никласа стали резкими и короткими, я знала, что и моя, и его разрядка близка, и ожидание финала заставило меня податься навстречу альфе. Коленки заныли, у меня не было сил, и все же, и все же... Я закричала. Удовольствие растеклось под кожей, словно поток холодной речной воды, прорвавший плотину. Альфа зарычал, погрузившись в моё тело до конца, и лёгкая боль обожгла мои бедра. Когда я инстинктивно дернулась в сторону, Никлас удержал меня на месте, не позволив уйти. Губы дрожали, дрожали ноги и руки, я случайно прикрыла глаза. – Я люблю тебя, – услышала я в полудреме, когда Никлас уже считал меня спящей. – Я люблю тебя, Джун. Мне так жаль.