Sacrifice

Я плохо помню подробности сна, но точно знаю, что принадлежал он лишь мне одной. Там не было воспоминаний Никласа, не было его невыплаканных слез и сложного детства. Только мои мысли, только мои ощущения. Альфа не спал или спал плохо, не знаю. Я почти жалела его, но была уверена в одном – когда течка кончится, меня снова перестанет волновать его самочувствие. Чем скорее – тем лучше. Он не брал меня во сне, это я заметила сразу. Больше не приходилось просыпаться от чувства наполненности, от его резких рваных движений во мне, от колючих поцелуев на краснеющей от его же щетины шее. Никлас изменился. Неужели прислушался к моим просьбам? Не могу сказать, что от осознания этого факта я потеряла голову, но радость, и правда, заняла мою душу. В конце концов, если моя жизнь станет хоть чуточку легче, почему бы не порадоваться? Течка длилась меньше, чем в прошлый раз, всего два или три дня. Я не могла сказать точно, потому что часы слились воедино, и солнце, бегающее по небосклону вверх и вниз не особенно занимало мои мысли все эти дни. Как и задумано природой, мы с альфой не выходили из постели все время, еду слуги оставляли у дверей, и только Никлас подносил ее к постели. В это время альфы особенно агрессивны, они больше не отличают бет от других альф, и готовы наброситься на любого… О себе я могу сказать только вот что: во время течки я становлюсь более жалостливой. Иначе не знаю как обьяснить мою благосклонность к вождю. Он подвесил меня за руки на пару дней, он привязал меня к кровати, разгромил моего отца, чтобы свершить этот неудачный для нас обоих брак… А я будто и не злилась на Никласа больше. Я смотрела на него сквозь приоткрытые веки, и ненависть не клокотала в моей груди с прежней силой. Кто-то забрал ее у меня… – Ты такая хорошенькая, – шептал он мне на ухо, а я не могла вспомнить, когда в последний раз была в бане или расчесывала волосы. Голова шла кругом. Омега внутри меня ликовала, а я пребывала в унынии. Казалось, что меня обманули, обокрали, забрали чувства, питаемые мною, и заменили на чьи-то чужие. Течка прошла, но обида так и не вернулась. Память о поступках Никласа отложилась на подкорке моего разума, и страх, страх перед ним засел где-то под ребрами. Только страх. Я кусала губы, смотря в высокий каменный потолок, за тем самым крюком, державшим веревку. Такое нельзя прощать, даже если природа диктует иное. – Так мы с тобой ведь пройдемся по саду? – спросила я осторожно, понимая, что и Никлас уже не спит. – Там так красиво… Слуги не знали, когда именно кончится моя течка, а потому и сегодня не стучали в двери. Завтрак остался на маленьком переносном столике с той с стороны двери, и Никлас медленно встал с кровати, чтобы забрать его. Каменный пол быстро впитывал холод, он охотно делился им со всеми обитателями замка, и завтрак наш мог бы весьма скоро остыть. На моем альфе не было ни белья, ни сандалий, ничего. Вождь вышел в коридор голым, и ревность вдруг подняла голову под моими ребрами. А вдруг кто-то на него… Посмотрит? Кто-то, кто не я. – Ох, – вздохнула я, отгоняя подобные мысли. – Что, устала сидеть со мной в четырех стенах, Джун? Хочешь прогуляться? – игриво спросил альфа, но я не желала переводить свою просьбу в очередную шутку, о которой можно забыть. – Ты сказал, что мы должны идти друг другу навстречу, Никлас, – проговорила я, сцепив пальцы в замок, положив их поверх одеяла, пахнущего потом. – Разве я вела себя плохо все эти дни? – Нет, – сменив тон, на такой же серьезный, ответил мой вождь. – Твое поведение очень обрадовало меня, Джун. Именно такой я и хотел бы видеть тебя дальше. Послушной, кроткой, – перечислял он, медленно приближаясь к кровати с тяжелым подносом, полным еды. – И ласковой. – Разве ты не хочешь меня за это побаловать? Давай же. Я использовала капризный тон, почти детский, и это возымело эффект. Никлас улыбнулся, взглянув мне в глаза. Я чувствовала, что идея не совсем ему нравится, что сама мысль о том, что принадлежащая ему омега окажется у всех на виду заставляла вождя злиться, но мой голос… Он сдастся. Нужно лишь добавить немного лести, капельку ласки, и он сделает все, что мне нужно. После путешествия в воспоминания Никлас я узнала одно: бедняжке не хватало материнской ласки. Что, если сейчас он жаждет подобной? Мягкая сила действует лучше любой другой. У меня, впрочем, нет горы мышц, и других рычагов давления я все равно не имела. – Разве я не заслужила подарок от своего альфы? За то, что была такой хорошей? – я чуть выпятила вперед нижнюю губу, и Никлас невольно отвернулся. Он начинал возбуждаться. Вне течки спаривание не особенно меня привлекало. Не имея возможности изучить свое тело с помощью книг или хотя бы омежьих разговоров с подругами, я не могла понять: норма это или отклонение для моего вида. Альфа, судя по всему, очень легко приходил в боевую готовность. Я сдержанно улыбнулась, когда Никлас вновь вернул мне все внимание. – Сначала тебе нужно принять ванну, – заметил Никлас тихо. – Мне тоже, – добавил он, словно опасаясь, что слова его меня обидят. – А у тебя слабое здоровье. Джун, ты можешь заболеть, если выйдешь на улицу после бани. Я не стала спорить… Сейчас. Эта тактика не сработает. К своему стыду, я понимала, что мне поможет. «Это все равно неизбежно», – убеждала я саму себя, чувствуя, как щеки заливает нелепый нежный румянец. Я на долю секунды прикусила губу, но уже спустя мгновение свесила ноги с матраса. От каменного пола, и правда, исходил легкий мороз. Альфа опустился на кровать, он придвинул поднос к середине, а я обошла его с другой стороны. Румянец все еще украшал мою кожу, и альфа начал еле заметно ерзать на месте. Когда я опустилась на колени напротив Никласа, тот поднял на меня непонимающий взгляд. «Ты сможешь», – подначивала меня омега. Он действительно не привык к тому, что я веду себя так, как подобает хорошей омеге. По нашей связи до меня дошла волна возбуждения, резкая, сильная, она взялась из ниоткуда и прошлась по его телу сверху вниз, к кончикам пальцев ног. Альфе понадобилась секунда, чтобы понять. Я закусила губу, смотря в его зеленые глаза, видя, как огонек страсти разгорается все сильнее и сильнее. Плоть его вновь налилась желанием, и я опустила взгляд. – Я думала, что была достаточно хорошей, – произнесла я тихо, проведя пальцем по внутренней стороне бедра своего альфы. – Думала, что ты мною очень доволен, что ты простил меня после… – Я простил тебя, – быстро ответил мне альфа, он будто боялся, что я остановлюсь, что замолчу. – Ты была хорошей, – зашептал он. – И ты тоже сделаешь шаг мне навстречу? – я постаралась придать улыбке больше шарма, лишь слегка приподнять уголок губ. Альфа тяжело вздохнул, смотря за тем, как рука моя поднимается выше, как она скользит по внутренней стороне бедра вверх, все ближе и ближе к средоточию его нервов. Никлас остался голым передо мной, я же накинула легкую белую сорочку. Под тканью угадывались изгибы моей фигуры… Изгибы – громкое слово, скорее ее плоские линии. Соски набухли от холода. Я могла быть страстной во время течки, но вне ее – никогда. Никлас наблюдал за мной с лицом, не выдававшим ни единой эмоции, только сердце его бодро билось в широкой груди, только там, за кожей и мышцами, альфа ликовал, приветствуя победу. Он хотел, чтобы я продолжала. Я осторожно поцеловала внутреннюю сторону его бедра, затем выше, выше и выше, дорожка поцелуев медленно тянулась вверх. Кожа Никласа покрывалась мурашками под моей ладонью. Он вздохнул, тяжело и громко, а я улыбнулась, взглянув в его глаза. Сейчас я управляю им, а не он мною, сейчас взгляд его туманила дымка наслаждения. Теплыми пальцами я взяла его член снизу, у самого основания, и мягко сжала напряженную плоть. Вождь простонал протяжно и томно. Он ждал, что я продолжу, но мне нужен был ответ. На свой вопрос – Мы ведь погуляем в саду? – спросила я тихо, и прядь светлых волос скользнула вперед, закрывая часть моего лица. – Все, что угодно, – ответил мне альфа, он прикрыл глаза на долю секунды, а после попытался использовать свой командный альфа-тон. – Продолжай, Джун. Тянуть не хотелось, близость, обещанная мною, теперь была неизбежной, и лучше сделать все добровольно. Остановлюсь сейчас – и он заставит меня продолжить силой. Я разжала губы, и странное томление поселилось и в моей груди. Альфа мурчал в моих руках, словно котенок, он ждал продолжения ласки, и только мне дано было решить, когда именно привести ее в исполнение. Скользкие губы коснулись его напряженной плоти, язык прошелся вдоль уздечки, и я замерла, чтобы вновь взглянуть Никласу в глаза. Он держал их закрытыми. Я двигалась медленно, не решалась опуститься до самого конца, не будучи полностью уверенной в своих способностях, но Никлас, подобно всем альфам, быстро захотел получить все. Губами я чувствовала, как плоть его становится все тверже и напряженнее. Он положил свою ладонь мне на затылок и мягко надавил на него, не позволив подняться выше. Что-то шевельнулось под ребрами… Что-то, смутно напоминавшее наслаждение, близкий оргазм. Я чувствовала, как все сильнее розовеют щеки от волнения. – Моя… Девочка, – произнес альфа тихо, прерывисто, когда я опустилась еще ниже. Головка его члена уперлась в небо, она скользнула в самое горло, и я поперхнулась. От неожиданности Никлас тут же убрал ладонь, позволяя мне отпрянуть и сделать глоток воздуха, но я не воспользовалась возможностью. Глаза заслезились, и сквозь мутную слякоть слез я недоверчиво взглянула в глаза своему альфе. Он довольно лепетал что-то о том, какая я молодец. Несмотря на то, что Никлас должен был насытиться мною за эти дни, все кончилось весьма быстро. Возбуждение его достигло самого пика после нескольких секунд. Я не успела сделать и пару движений, как альфа рыкнул, вновь не позволяя мне уйти. Его ладонь легла на мою щеку, мягко поглаживая пунцовую кожу, волосы теперь лезли в глаза. Вкус, осевший на языке, показался мне не самым приятным, солоновато-горьким, липким… Но это не так уж и плохо. Что меня напугало – так это укол похоти, легкое возбуждение, заставившее меня заерзать на месте. Отвратительно. Никлас поднял меня на руки и посадил рядом с собой. Белая ночная сорочка покрылась пятнами у воротника, я испортила ее раз и навсегда, точно знаю. Альфа смотрел за тем, как я осторожно хватаю с подноса орешки и яблочные дольки, пытаясь перебить горьковатый привкус на языке. Сам альфа приступил к трапезе не сразу, он еще долго сидел молча, смотрел за тем, как я ем, и думал о чем-то важном. Разговор о прогулке в саду не поднимался ни им, ни мною, что-то подсказывало: решение уже принято. Альфы не любят уступать, а если уж снисходят до уступка, крайне недовольны любым напоминанием об этом. Когда служанки явились снова, чтобы забрать посуду, Никлас оповестил их о том, что течка кончилась, и слугам необходимо убрать спальню. Он распорядился подготовить для меня купель и помочь смыть с кожи недельный слой грязи. Я очень старалась не улыбаться во весь рот, как самая глупая на свете дурочка, но справиться с эмоциями получалось плохо. Альфа поцеловал меня в лоб, прежде, чем пути наши разминулись, я не стала дарить ему ответную ласку, надеясь, что так он скорее соскучится. Покидать свою башню мне всегда было волнительно, а сейчас – особенно сильно. Для перехода меня закутали в теплый плед, а поверх заставили накинуть еще парочку. А ведь мы даже не выходили на улицу, а воспользовались внутренним переходом. Купель, как и ожидалось, уже полнилась горячей водой, и вокруг горели коптящие потолок факелы и тусклые желтые свечи. Ванна пришлась мне по нраву. Только лишившись возможности использовать все блага цивилизации начинаешь ценить их. Больше всего меня, правда, обрадовала вовсе не теплая вода, ласкающая истерзанную холодом кожу… Радовалась я тому, что прислуживать мне в числе трех молодых девушек послали и Роксолану, ту самую, что рассказывала о сестре-омеге всего неделю назад. Девушка поклонилась мне с улыбкой. – Госпожа, так не горячо? – спросила она, осторожно растирая мою кожу маслом. – Мы старались принести воду очень теплой. – Все отлично, – ответила я, гадая, о чем думают служанки, замечая синяки на моих руках. – Оставьте нас все, – распорядилась я, взглянув в сторону двух других девушек. «Побыстрее», – нетерпеливо подумала я. Девушки переглянулись, точно не зная, стоит ли слушать меня. В конце концов, я ведь – не победоносный великий вождь, а только его жена, глупышка из соседнего племени. Глаза мои были серыми, почти бесцветными, и, говоря честно, тяжело было придать им строгий вид. Я собрала в кулак все силы, брови сами собой сдвинулись вниз, и служанки не решились перечить. Если Никлас позволил мне покинуть покои, это ведь значит, что я снова ему нравлюсь, да? Когда дверь закрылась за двумя не представившимися девушками лет двадцати, в банной комнате воцарилось молчание. Роксолана продолжала свою работу, она растирала мою белую кожу маслами, не обращая внимания ни на синяки, ни на следы веревки. Умная девочка. И все же… Как пугающа разница. У отца во дворце все слуги чувствовали себя более свободно, первыми заговаривали со мной, не боялись задавать вопросы и получать ответы. Здесь же все благоговейно молчат при встрече, будто набрали в рот воды. – Роксолана, послушай, – заговорила я осторожно. – Кто может рассказать мне поподробнее о том… О чем мы с тобой говорили? – Об омегах? – спросила она, и я тут же мотнула головой, мокрыми волосами задевая ее руку. – О том проклятом лесе, госпожа? – спросила девушка, наклонившись к моему уху. Манжеты на ее рукавах пожелтели под натиском времени, некогда белоснежная рубашка хоть и была хорошо пошита, давно уже нуждалась в замене. Если Роксолана расскажет все, что мне нужно, клянусь, она сможет купить сотню таких же рубашек. Девушка осторожно оглянулась через плечо, и даже осознав, что рядом никого нет, не спешила заговаривать со мной снова. Кто-то хорошо запугал и ее, и всех слуг, что имели со мной дело. Я, наверное, знала, кто это был… – Нам запрещено поднимать или поддерживать эту тему, моя госпожа. Мы не должны нагонять на вас страх. Но хозяин, – она притихла на мгновение, словно не зная, может ли вообще говорить со мной о Никласе. – Хозяин может рассказать вам сам. – Я поняла тебя, – ответила я, когда девушка принялась сушить мои волосы полотенцем. – Расскажи мне, как слуги реагируют на… На наши отношения? Они смеются надо мной или жалеют? – Вы хотите знать, обсуждают ли вас с господином на кухне, мисс? – спросила девушка. – Нет, никогда. Мы мало знаем об омегах, а еще меньше о том, как омеги коммуницируют с альфами, мы не можем знать, нормально это или плохо. Хорошо. Я тоже. Дальше мы благоговейно молчали, каждая размышляла о чем-то своем. Роксолана закончила со своей работой, она высушила мои белые длинные волосы полотенцем, смазала потрескавшуюся кое-где кожу, даже обработала синяки. Волосы мои она заплела в тугую косу, закрученную на затылке. Жаль, что волосы у меня не такие густые, как у многих служанок в замке, смотрелось бы куда лучше. Да и, впрочем, зачем нужны эти сложные прически? Долго гадать об этом мне не пришлось, тайна не оставалась таковой вечно. Едва служанки принесли наряд для выхода, все встало на свои места. Зима подбиралась к столице все ближе и ближе, но холод еще не окреп окончательно, по ту сторону Буяна ветра дули куда сильнее. Только вот Никлас все равно распорядился нарядить меня в десять слоев. Боится, что я простужусь, и долгожданная беременность вновь отложится. Шерстяной шарфик плотно закрывал уши и шею, темно-синее платье прятало под собой еще два светло-бежевых, юбки которых закрывали мои щиколотки. Посмотрев на себя в зеркало, я не сказала ни слова, втайне радуясь тому, что под кучей тряпья не видно, как кости выступают на моем хилом теле. Кожа стала еще бледнее без солнца и свежего воздуха, лицо осунулось, и если раньше у меня было хоть немного щек, теперь остались только косточки. Когда слуги подготовили меня к выходу, дверь отворилась, и альфа, одетый гораздо легче, уже ждал у выхода. – Так мы все же пойдем в сад? – спросила я, стараясь изобразить радость и удивление одновременно, словно бы не была уверена в своей победе еще два часа назад, словно до последнего сомневалась. – Я решил, что сегодня ты это заслужила, – ответил мне Никлас, точно делая одолжение. – Посмотрим, как в будущем, конечно… Мне оставалось лишь улыбнуться и взять его под руку. Пусть он считает себя великодушным, заботливым или внимательным, каким угодно, мне все равно. Главное, что легкие снова наполнятся морозным воздухом улицы. Я улыбалась, пока стража открывала одни двери за другими, пока слуги тихо шаркали, сопровождая нас на почтительном расстоянии, точно Никлас вовсе не отдал свой приказ. – У вас здесь суровые зимы? – спросила я осторожно, надеясь завязать хоть какую-то беседу. – Кажется, будто холодает стремительно. – Не бойся, – заговорил альфа, но я тут же сморщила носик от его пренебрежительного тона. – Я не боюсь холодов, Никлас, – ответила я, пожалуй, слишком уж резко. – Я просто хочу знать, как сурова бывает зима на земле, которой владеет мой супруг. – Все, чем владею я – твое, Джун, – ответил Никлас тихо, он скорее хотел сделать мне приятно, чем сказал чистую правду. – Нет, зимы не такие уж холодные, не сильно холоднее, чем на земле твоего отца. Мы находимся в одном климатическом поясе, если ты не знала. Этот ответ меня вполне удовлетворил. – К тому же, когда станет холодно, я сам тебя согрею, – добавил альфа, наклонившись к моему уху. – Вот сейчас, например, ты еще не замерзла? Я покраснела, оглянувшись к слугам, а Никлас громко рассмеялся, положив руку мне на талию. Он притянул меня ближе и замедлил шаг, и все равно шаги его были шире моих в несколько раз. Последние двери отворились перед нами, и садик, припорошенный снегом, предстал передо мной. Колючий кустарник растерял все листья, только снежинки покрывали его сухие безжизненные ветки. Птицы, не замечавшие опасности, оставляли на шипах перья и следы крови, они попадали в ловушку, желая лишь одного – передохнуть после долгой дороги. Может, и Никлас попал в ловушку, выбрав меня? Я знала, что многие считают меня хорошенькой, это и сыграло с ним злую шутку. Никлас решил, что красота – все, чего ему хватит… Он и не знал, что жена из меня так себе. Ничего не цвело. Зима – не время для красоты, радости, самой жизни, зима сурова и холодна. Я прикусила губу, чувствуя, как начинаю скучать по родным пейзажам. Зимой отец велел слугам вырезать фигуры изо льда и ставить во дворе как украшение. Может, и здесь Никлас так поступит? Нужно только подсказать ему. – А почему мы с тобой не живем в замке? – спросила я, снова оглянувшись назад, к своей замшелой каменной башне, стоявшей чуть поодаль. – Ну… В самом замке, рядом с залом для переговоров или… – Такова древняя традиция Катров. Жены вождей редко выходят из своей комнаты, расположенной на самом верху девичий башни. Они живут там с младенцами и детьми, что еще не могут существовать без матери. «А потом их забирают навсегда?» – не спросила я. – А мне казалось, что я видела старенькие картины, на которых была изображена комната, расположенная в самом дворце… Комната вождя и его супруги. Враки. Ничего подобного я не находила в бесконечных коридорах, просто хотела убедиться в том, что не ошиблась в своей догадке. Омег переселили в башню после того, как те начали пропадать, думаю так. Никлас невольно повел плечом, спрятанным за меховой жилеткой. Ему не нравится этот разговор, но я должна была выяснить правду. Роксолана доверяет мне не так сильно, чтобы раскрыть все тайны пропавших девушек и густого темного леса, что шумит совсем рядом, а вот Никлас вполне мог бы проговориться. – Должно быть, выдумка какого-нибудь нерадивого художника, – рассказывал мой альфа, пока мы медленно шагали вдоль вычищенных слугами тропинок. Я подняла взгляд к ограде, холодным камнем разделявшей территорию дворца и город, в котором даже сейчас кипит жизнь. Здесь шуметь нельзя, но приглушенные ветром голоса простого люда доносились до меня с той стороны от укрытия. Из окна моей спальни виден лес, отсюда – ни единой верхушки дерева, ни одной кроны… И все же я, казалось, чувствовала рядом присутствие чистейшего зла. И это – не Никлас. Я прикусила губу, взглянув на своего супруга. Его черные волосы не были спрятаны под шапкой или платком, темно-зеленые глаза блестели, точно от слез. Может, это и были слезы. Ветер дул ему в лицо, и альфа морщился, думая о чем-то своем. Он волновался, я хорошо чувствовала его смущение. – Нам пора бы обратно, у тебя уже белеют губы, – заявил мой альфа, едва мы прогулялись пятнадцать минут. – Зимой здесь нечего смотреть, Джун, мне очень жаль. А меня ждут дела. – Нет, нет, – закапризничала я, словно ребенок. – Еще пять минут, ну пожалуйста. Мне так нравится здесь с тобой. Альфа тяжело вздохнул, осторожно кивнув мне. – Пять минуточек, – радуясь моему ответу, сказал Альфа. – Но потом тебе придется вернуться наверх и покорно ждать меня у окошка. Я постараюсь не задерживаться на совете. Покорно… Хорошо, ладно. Он не злился после нашего разговора, но нервничал, и нервничал заметно. Если продолжу давить сейчас, добром это не кончится, Никлас вспылит и не ответит на мои вопросы еще очень долго. Если говорить чистую правду… Мне казалось, что я уже знаю ответ, знаю, куда деваются омеги, знаю, что их относят туда, к окраине леса, едва несчастные открывают глаза. Волновало меня одно… Куда же они исчезают с этих самых окраин? Снег мягко хрустел под нашими ногами, и я принялась напевать давно забытую колыбельную. Не знаю, пела ее служанка или сестра отца, не могу вспомнить лица той женщины. Мысли мои занимало только одно: гудящая тишина Запретного леса, ждущего под моим окном. Прикорми местные жители волков или других диких зверей, те начали бы выходить в город, а из леса никто не является. Там живет что-то другое… Не волк, не голодный медведь или лис… Неужели, и правда, само зло, чудовище? Если так, если оно жаждет омежьей плоти, то мне опасно оставаться не то, что в этой башне, но и на самой земле Катаров. Мне и детям, которых я могу здесь родить. Я плотно сцепила губы, понимая кто сможет помочь мне. Осталось лишь придумать, как отправить домой письмо.