I sat alone I waited your reply Was driven home When I started to cry I should've known I should've said goodbye I only hoped I woulda' had more time
Когда Петра вступила в ряды разведки, она уже перестала видеть в каждом встречном с карими глазами своего суженого. Нет, девушка ни в коем случае не переставала верить в судьбу. Просто стала чуть-чуть серьёзнее и взрослее смотреть на вещи. Иногда она всё же касалась кареглазых людей намеренно, но делала это невзначай. Невзначай легко прикоснуться к чьей-то руке, подавая какой-либо предмет. Невзначай, смеясь с чьей-то шутки, коснуться обнажённого плеча в жаркое лето. Некоторые принимали это за ухаживания и предлагали ей начать встречаться. В ответ Петра обычно непонимающе смотрела, касалась сероватой кожи человека, а потом опять кидала растерянный взгляд, чуть наклоняя голову в левый бок. «Разве мы истинные?» — отвечала всегда она, наивно моргая глазками. Ответом ей всегда служило лишь тяжелое молчание. Петре было больно видеть, как все вокруг «взрослеют» — теряют мечту увидеть мир по настоящему, со всеми его красками. Сколько бы девушке ни было лет — воспоминания о матери в её голове были свежими. Словно только вчера они с ней гуляли в полях. Петра тогда ещё сильно ей завидовала, ведь там было много цветов, наверное красивых и разноцветных. Девушка различает их только по форме, хотя до сих пор помнит все названия. Мама, видя в тот момент лёгкую зависть дочери, тепло улыбалась, обнимала её нежной рукой и делала ей венок. Как сама она говорила: «Из фиолетовых, голубых и розовых цветов». Матушка Петры обещала, что когда-нибудь скажет ей, как называется каждый цвет. Объяснит, что значит «голубой» или «фиолетовый». Тогда, ещё в детстве, Петра узнала, что не все обещания возможно выполнить.***
We're both too young To live and die this way A sunny summer day With so much left to say Not 21, the 18th how to pay The day you couldn't stay You made me wanna pray But I think God's fake
Когда Ханджи впервые увидела Петру, то на пару секунд растерялась. Появилось чувство, что перед ней стоит не обаятельная девушка, а рассветный луч. Её волосы и глаза светились огнём жизни, на фоне всего этого серого, однообразного мира. Помнится, Петра тогда заметила этот пристальный и растерянный взгляд, дружелюбно улыбнулась и спросила: «Что-то не так, майор?». Ханджи лишь рассмеялась, не найдя у себя ответа на этот совершенно обычный вопрос. Женщина смущённо поправила волосы, что было ей совершенно несвойственно, и ответила, мол, всё в порядке. «Ага, как же», — съехидничал голос в голове. Наверное, она сошла с ума. После этого Ханджи всё время старалась быть около Петры. Ей было почти физически тепло рядом с рыжеволосой девушкой. Вблизи неё даже становилось легче дышать. Воздух бесцветного мира ещё никогда так не давил, не выжимал все силы. Женщине хотелось прикоснуться к волосам Петры, она часто ловила себя на мысли, что те очень шелковистые. А кожа, наверное, нежная. Да и сама девушка нежная и добрая, привлекающая внимание и вызывающая интерес. С каждой неожиданной встречей, Ханджи всё больше уверялась, что Петра — её соулмейт. Но прикоснуться было странно боязно. Женщина понимала: даже если «солнце» не является её парой, она будет испытывать к ней интерес. Прикосновением можно случайно оттолкнуть.***
There's no more stars to find And I'm too far behind And I love to let you go I love to let you go You're all that's on my mind I called a thousand times And I have to let you go But I love you more and more Than you could know
Как-то раз, в ясную осеннюю ночь, вся немногочисленная (по меркам армейского подразделения) разведка собралась проводить зиму. Само это событие многое значило. Зиму в разведке всегда встречают и провожают, ведь это именно то время года, когда вылазок за стены просто нет. Нельзя им быть по погодным условиям. Мероприятие — а именно костёр, вокруг которого пляшут опьянённые дешёвым виски солдаты, рядом с которым поют офицеры, держа гитару в руках неправильно, не попадая ни в одну ноту, на котором, в конце концов, жарят самое паршивое, пожалуй, мясо (бюджет, увы, не велик) — славилось своей унылостью. Всё это было ненатурально: смех, пляски и даже пьяные задушевные беседы. От запаха жарящихся мясных ошмётков и вовсе хотелось блевать. Петра поморщилась и отвернулась. Ещё недавно они зиму встречали, и всё было совсем иначе. Песни сквозили горечью, никто не плясал со всей своей молодой пылкостью, а разговоры были только о числе жертв за этот год. Но уже сейчас, спустя пять месяцев и двадцать один день, все, успокоенные ежедневной колыбелью ночной зимней стужи, радостно вещали о скорой победе человечества над гигантами. Нет, Петра всегда верила в успешное завершение их общего дела. Но память о павших товарищах никуда не девалась, не стиралась за жалкие пять месяцев и двадцать один день. Девушка оглянулась: Оруо и Эрд распевали какую-то незамысловатую песню о победе и весне, при этом первый явно пытался перекричать второго, выделиться своим голосом на фоне приятеля. Выделяться, стоило заметить, было нечем. Гюнтер тихо беседовал о чём-то с товарищами, Леви же стоял вдали, неподалёку от командора, они вместе явно что-то обсуждали. На фоне всех разведчиков выделялась майор. Ханджи стояла, не реагируя ни на что вокруг, она смотрела прямо в сердце объятых языками пламени сухих, прошлогодних веток. Петра удивлённо вскинула брови. В огне сама она видела лишь блестящие и переливающиеся серебристые, свинцовые и стальные тона. «Может, майор уже нашла избранного, » — почему-то грустно, с малой долей зависти, подумала девушка. Мысль эту она тут же отогнала: грустить, не смотря ни на что, всё равно не хотелось. Что уж говорить о том, чтобы самостоятельно вгонять себя в тоску! Рядом с местом, где стояла Ханджи, росло угольно-черное ветвистое дерево. Оно, всё же, было темнее остальных, и Петра не могла увидеть его цвет, но предположила, что оно давным-давно сгорело. Возможно, даже на одном из таких вечеров. А может и ещё раньше. Петру внезапно охватило желание подойти и расспросить майора, какой же цвет у этого дерева? Какого цвета небо, которое так восхваляют поэты в своих рассказах о любви? Какого цвета снег? Ведь не может же что-то быть и правда бесцветным, как ей рассказывал какой-то старик в детстве? Всё это она слушала сотню раз, но готова была послушать и тысячу. Петра, стараясь обходить лужи, от почти растаявшего снега, подошла к Ханджи. Та всё ещё гипнотизировала костёр в трех метрах от себя. — Майор?.. — неуверенно позвала Петра. Ответа не последовало: женщина словно была в трансе. Тогда девушка тихонечко коснулась холодной руки Ханджи, и та вздрогнула, резко обернулась, удивлённо и расфокусировано посмотрела на неё карими глазами. На секунду Петру словно ослепили — в глазах потемнело, и девушка сжала руку майора, стараясь сориентироваться в резко померкнувшем пространстве. Так же мгновенно всё «включилось» вновь. Только на этот раз всё было другим. Первое, что бросилось в глаза Петре — лицо Ханджи. Её кожа больше не была бледно-серой, губы не были похожи на сталь, одежда на ней приобрела непонятный и неизвестный оттенок. Мир вокруг будто оттаял, в особенности расцвела майор. Она будто стала живой и настоящей, тёплой. Даже рука, сжимаемая Петрой словно потеплела. Да и самой девушке стало жарко: они обе как будто подошли к костру почти вплотную. Петра ослабила вполне яркий шарф на своей шее и неловко обернулась по сторонам. Всё приобрело свой непонятный доселе цвет. Конечно, на дворе была ночь и краски успокаивали своей приглушённостью. Они не раздражали неподготовленные к этому глаза. Петра неосознанно сжала руку женщины ещё сильнее и отвернулась. Девушка оторопела и старалась смотреть куда угодно, но только не ей в глаза. Но Майор взгляд от её лица не отводила, это чувствовалось затылком, слышалось стуком сердца — чёрт его знает, чьим. Ведь они… истинные? Они, наверно, и дышать должны в унисон, разве нет? Девушка не могла двинуться с места: она словно приклеилась к земле. В чувствах её тоже было то смятение, то полнейшая пустота - мыслей не было. Был слышен стук. Больше ничего. Петра увидела, как майор наклоняется, почувствовала горячее дыхание, но даже так не сразу поняла, что её целуют. Вот так просто. Вечером, под всё-таки черным, сгоревшим деревом, невдалеке от веселящихся товарищей. Поцелуй был нежный, не давящий и не настойчивый. Лёгкое касание губ ощущалось как тёплый летний ветерок, ласкающий распалённую солнцем кожу. Петра на поцелуй не ответила. Стучание в голове резко прекратилось, но мысли на место не вернулись, и тишина лишь сильнее давила на девушку изнутри. Она, отчего-то испугавшись, выпустила чужую руку из своей и резко отстранилась от Ханджи. После чего побежала, уже не обращая внимания на лужи под ногами, в сторону близлежайшей деревни. Там как раз, кажется, был её дом. Ханджи с лёгким изумлением и неприятной досадой на лице осталась на месте, смотря ей в след. Губы ещё помнили нежное прикосновение, вызывающее настоящий огненный жар в теле и чувствах.