Arriba en la montana

Серхио нравится думать, что это было необходимо. Поскольку Андрес был уже почти мертв, каждое воспоминание об их отношениях бережно хранится в его памяти. Невероятно, сколько деталей вы можете вспомнить, сидя рядом с кроватью больного. Количество разговоров, моментов, изображений, которые приходят в вашу память без каких-либо причин. Есть легкие сцены, которые иногда появляются за веками, когда вы пытаетесь заснуть. Андрес готовит, насвистывая, рукава рубашки закатаны до локтя. Андрес терпеливо наблюдает за шахматной доской. Его пальцы смыкаются над фигурой, ловя ее, как добычу, прежде чем сдвинуть к следующему квадрату. Андрес почесывает подбородок, созерцая всю длину своего шкафа. Не слыша дразнящего его Серхио, и тот валит его на кровать. Есть и другие воспоминания. Андрес проходит мимо, не глядя на него. Андрес осторожно смотрит на него, и его губы сжимаются в тонкую линию. Андрес поворачивается к нему, прижимая его к кровати, пока его свободная рука тянется к его поясу. Эти воспоминания причиняют боль, и любой другой уже забыл бы их. Но Серхио настолько отчаялся, что даже боль стала еще одной формой утешения. Ему нравится думать, что те кошмарные дни были абсолютно необходимы для того, чтобы их отношения продолжали двигаться вперед. Чтобы они с Андресом сожгли огнем раны, причиненные одиночеством. Ему нравится думать, что это был его особый спуск в ад и шаг к восхождению на небеса. И после тех дней молчания, боли и ярости, это было не то же самое. Это было еще лучше. — Что они с тобой сделали? Андрес выходил из душа. Не потрудившись скрыть свою нервозность. В ответ он получил флегматичный взгляд. — Это не тот вопрос, который ты хочешь задать мне. Андрес и его ответы. — О, нет? Так что же это? Грабитель обошел диван, посмотрев на него всего мгновение — Серхио уверен, что ничто не ускользнуло от внимания, ни порванная обивка дивана, ни слезы в углах его глаз — прежде чем сесть со вздохом. Он приподнял подбородок. Глядя на Серхио с превосходством. Чистый Андрес. — Ты не хочешь спрашивать меня, что они со мной сделали, — сделал паузу он. — Что ты действительно хочешь знать — это то, что же сделал я. На губах играла легкая насмешливая улыбка, которая заставила начать биться в виске профессора вену. Он был прав. — Что ты наделал, Андрес? — Ты действительно хочешь знать? Нет, он не хотел Но он был достаточно силен, чтобы скрыть страх, скрестив пальцы рук на коленях и притворяясь спокойным. Отвечая, в ироническом тоне. — Конечно, расскажи. Ты хорошо провел эти месяцы в тюрьме, Андрес? Ты ввязывался в драки? Ты кого-то убил? Ты кого-то трахнул? — Андрес заметно вздохнул, но Серхио сдержал торжествующую улыбку, увидев, что он запнулся. — Надеюсь, по согласию. Ты не можешь быть насильником. Грабитель нанес ответный удар. — А что ты делал, пока я был там, Профессор? Надеюсь, тебе понравилась твоя свобода, пока я был заперт в грязной камере и одет в пижаму. — О, да, мне очень понравилось путешествовать по Испании в проклятом фургоне и принимать душ в общественных туалетах. — По крайней мере, ты был свободен. — Я был без тебя. Скажи мне, какая в этом свобода. Андрес замолчал, удивленный ответом. Серхио опустил голову, механически поправляя очки. — Тебе было так плохо? Ты так обижен на меня? Андрес наблюдал за ним, пока он снимал очки и протирал их, как будто от этого зависела его жизнь. — Я могу задать тебе те же два вопроса. И в этот момент они остановились, глядя друг на друга. Они понимали, что на данный момент ни у кого не хватило смелости ответить на них. Как крещендо, которое набирает силу, пока не достигнет своей наивысшей точки, а затем затихает, теряя силу, пока звук практически не будет слышен. Так и было. Они не разговаривали часами. Тишина захлестнула дом, постепенно напрягаясь, как струна скрипки. Воздух становился все более и более разреженным. Из любой точки поместья они могли ощущать агрессивность друг друга, словно источник тепла. Андрес поселился в своей комнате. Серхио заперся в своем кабинете. Они смотрели в сторону, когда пересеклись. Они обедали отдельно и в тишине. Но — все это знают — каждая веревка обрывается, если она слишком натянута. — Тебе понравилось? Это был Серхио, у которого никогда не было характера или сарказма Андреса. Серхио, преданный и раненный в тысячу мест, измученный и озлобленный, более уязвимый, чем когда-либо. — Что? Серхио стоял в дверях своей комнаты. Андрес подошел к нему, выходя из ванной. Взгляд полный иронии. — Секс в тюрьме. Тебе понравилось больше, чем когда ты трахал меня? Андрес не сдвинулся ни на миллиметр. Легкая дрожь на губах. Немного вздрогнул, выпустив воздух из носа. — Сукин сын. А потом грабитель двинулся. Быстрый, изящный, огромный двуногий кошачий, прыгающий к своей добыче. Это было резкое движение; Серхио почувствовал, как почти сверхчеловеческая сила ударила его в грудь, оттолкнув назад. Он вздрогнул и споткнулся; инстинктивно схватил Андреса, который снова толкнул его, заставляя его упасть на кровать. В ту секунду они смотрели друг на друга — неподвижно, глаза в глаза — и Серхио видел, что Андрес казался почти таким же обиженным, как и он сам. В следующее мгновение он был на нем. Он не был уверен, что он намеревался получить на свой вопрос. Может быть, это было, а может и нет. Но он начал паниковать, когда Андрес раздавил его своим весом. Одна рука опустила голову на матрас. Он пытался дышать. — Андрес. Его голос перекрыл металлический звон пряжки ремня. И в течение нескольких секунд он думал, что не слышал его. Или слышал, но решил проигнорировать. Потому что его рука появилась на его талии, и Серхио был уверен, что он пойдет дальше. Что он опустит штаны и сделает это, с его согласия или без него. Затем он заметил что-то еще. Та рука, что лежала на его талии. Дрожала. Сильно. Он забыл весь свой страх, меняя позу, чтобы суметь повернуть шею. И он обнаружил, что Андрес даже не успел расстегнуть его ремень. Другая рука лежала на пряжке, тоже дрожа, вероятно, не в силах ее открыть. — Андрес. Это мог быть конец тех напряженных часов. Той холодной похоронной войны. Но потом Андрес опустил голову и увидел в глазах Серхио то, что не был готов видеть. — Оставь меня. Он отстранился, как будто тело его любовника обожгло его, как будто он отчаянно нуждался в расстоянии между ними. Так и было. Потому что Андрес де Фонольоса, профессиональный грабитель, потенциальный убийца, привык видеть множество эмоций на лицах, которые смотрели на него: Страх, гнев, возмущение, зависть, ненависть. В некоторых случаях даже восхищение. Но не жалость. Никогда. — Ты хотел знать, что они со мной сделали? — воскликнул он, показывая свои обнаженные, поднятые руки. Они дрожали. — Вот что они со мной сделали, — он сглотнул — Я никогда не забуду этого, Профессор. И я никогда не смогу простить этого. Он ушел. И Серхио, утонув в горе и чувстве вины, оказался неспособным последовать за ним.