Arriba en la montana

— Помни, теоретически мы едва знакомы. Андрес старательно кивнул, не скрывая улыбки. — Ясно. — И мы не можем называть друг друга нашими именами перед остальными. — Конечно. — Я буду называть тебя Профессором, а ты будешь называть меня Берлином, — он прищурил глаза, наслаждаясь ситуацией. У меня есть только один вопрос, Профессор. Серхио скрестил руки, изогнув бровь. Собирая всю свою силу воли, чтобы оставаться серьезным и невосприимчивым к озорной улыбке своего партнера. — Как мы собираемся сделать так, чтобы не возбуждаться все время? Профессор вздохнул, закатывая глаза. — Твою ж мать! Лучше всего было бы оставить это, но спустя месяцы Серхио улыбнется, вспомнив, как он позволил Андресу загнать его в коридор и испортить его одежду, когда оставалось всего полчаса, перед тем как первый из членов команды прибудет в новый дом. И его улыбка исчезнет, когда он поймет, что, возможно, это были последние поцелуи Серхио и Андреса. С того дня и навсегда они стали Берлином и Профессором. Затуманенный воспоминаниями, взгляд Серхио падает с Токио на лицо Андреса. И в течение нескольких секунд он видит эти черты, эту болезненную кожу; он смотрит на его лоб и воображает мозг, этот гениальный ум, который конкурировал с его собственным. Иногда он думает, что видеть его мертвым было бы не так больно, как видеть его таким. Лежащим в кровати, подключенным к респиратору. Запертым внутри себя. Внезапно он понимает, что Токио все еще там. И она ждет ответа. — Любовь не знает причин. Токио фыркает на ожидаемый ответ, похожий на строчку из дешевой песни. — Конечно нет. Если у Серхио и была надежда, что ее визит будет быстрым, то она умерла, когда он увидел, как она оглядывает комнату в поисках стула. Она подошла к нему, садясь с уверенным видом, в то время как профессор отошел, чтобы вернуться в свое кресло. — Что ты будешь делать, когда он умрет? Впрочем, ему нравится, что она не прибегает к эвфемизмам. Это признак того, что она, по крайней мере, уважает его. — Не знаю, — он лжет, но не сильно. У него была смутная идея, краткосрочный план, но все, что будет дальше, остается загадкой. — Исчезну на время, это точно. — Ты собираешься устроить еще одно ограбление? — Нет, — отрицательно качает головой, на секунду глянув в окно. — Я не нуждаюсь в этом, и меня не привлекает эта идея. Токио скрещивает ноги и оставляет руки на одном из колен. Слегка прикусив нижнюю губу. — Я думала, ты живешь для этого. Серхио грустно улыбается. Да, так думают все. Вам нужно жить по многолетнему плану, всегда придумывать самые творческие способы достижения своей цели. Вам нужен адреналин от ограбления, как наркоманам нужна доза. Это один из вариантов. Но это не его вариант. — Нет, — он сам удивляется, что раскрыл, возможно, один из самых больших секретов своей жизни. — Я сделал это только ради него. Токио хихикает с возмущением, обидой и неверием, как будто он только что поставил под сомнение одну из догм, регулирующих ее жизнь. Она оценивает его жестким взглядом, вероятно, задаваясь вопросом, говорит ли за него траур или усталость. — Ты серьезно? Серхио мягко смеется. — Я был нормальным парнем, пока не встретил его. Именно из-за него я начал это… Начал с ним, и закончу с ним. Это всегда было очевидно. Токио слушает его молча, но не скрывая своего полного смятения. И в ее глазах появляется взволнованная искра, которой не было несколько секунд назад. Образ ее ангела-хранителя рухнул перед ней. И, каким-то образом, Серхио знает, что происходит в ее голове. Что она думает, рассказывать или нет. Секрет умирающего, который может уничтожить человека, который любит его. Быть честным с ним, или рисковать навредить ему. Вот в чем вопрос. — Профессор. Услышав ее осторожный тон, Серхио понимает, куда она клонит. — Ты уверен, что знаешь все, что сделал Берлин на монетном дворе? Она недоумевает, когда Серхио снова смеется. И ее удивление растет, когда Профессор, снимая очки, чтобы почистить их, качает головой, не переставая улыбаться. — Берлин мне все рассказал. Это не способ убедить себя, не одна из тех сторон веры, к которым прибегают, чтобы продлить момент неизбежного столкновения с реальностью. Нет, то, что говорит Серхио — это неоспоримая, абсолютная истина, как храм. Потому что Берлин — маньяк, эгоист, нарциссист — действительно рассказал ему все. Токио морщит лоб. — В том числе и о заложнице, профессор? — спрашивает она, уже с большим вниманием глядя на него. И хотя она уже потеряла способность удивляться, она все еще поражена тем, что улыбка остается на лице Серхио, когда он отвечает. — Включая это, Токио