Темнота

В памяти Мариам снова всплывали Отвратительно белые больничные стены… Днём, когда скупое ноябрьское солнце немного прогревало здание, они покрывались липкой испариной. К ночи влажная плёнка на стенах превращалась в ледяную корочку. Выстиранные одеяла не успевали просохнуть, и неприятно хрустели от прикосновений. Мариам постоянно мёрзла, как и все пациенты больницы. Протопить большое здание было просто невозможно — за время войны больничные служащие сожгли всё, могло пойти на растопку. Выздоравливающие пациенты и даже те, кто хоть как-то мог передвигаться, убивали время, разыскивая еду и топливо. Эти поиски практически всегда оказывались бесплодными, но ходьба хоть немного согревала и отвлекала от мрачных мыслей. Увы, в сорок четвёртом году все были подавлены тяжёлыми мыслями. Особенно люди, которых недавно освободили из Печского концлагеря, устроенного шиптарскими полицаями для тех, кого подозревали в лояльности партизанам. Мариам Алими была среди этих счастливиц (хотя сама себя она так точно не назвала бы). Девушка выглядела и чувствовала себя ужасно — бледная, как призрак, отощавшая до костей. Её огромные глаза, окружённые болезненной синевой, всё время были полузакрыты. Казалось, она вообще уже не дышит. Лишь приглядевшись, можно было заметить слабое движение грудной клетки. Изредка пересохшие губы девушки начинали шевелиться — она бредила. — Души… Души этих тварей, — повторяла она хриплым шёпотом. — Тише, — слышался ответ на албанском языке. — Ты в безопасности! При звуках албанской речи Мариам привычно дрожала, хотя остатки сознания подсказывали ей — это не вултенари*. Она среди энверистов**. К Мариам часто приходили воспоминания — то грустные, то страшные. Исключением был день освобождения из концлагеря. Всё прошло удивительно быстро. Партизаны грамотно спланировали операцию. Было решено, что энверисты будут штурмовать концлагерь и освобождать заложников, а югославы нанесут отвлекающий удар по позициям баллистов в Пече. Мариам в это время была больна, и лежала на жёстких нарах безмолвная, как тюфяк. Жар и кашель сотрясали её тело. Организм, истощённый голодом, не мог сопротивляться простуде. Многие узницы были в таком же состоянии. Одна Йована сохраняла ясность ума. Она здорово помогала Мариам. Не раз тайком прикармливала её, делясь своим жалким пайком, в первые дни прятала от часовых, подозревая, что они пожелают «вдоволь наиграться» с новенькой. Нетрудно было догадаться, что произошло с Мариам. Её привели, точнее, приволокли этот барак избитую, в изодранной окровавленной одежде. В первые дни, когда товарки по несчастью пытались разговаривать с ней, Мариам лишь закрывала лицо руками и рыдала. А если бы врагам стало известно, что она была снайпером? Страшно себе представить! Правильно сделал их связной Хасан, когда сказал, что Мариам — его невеста. — Мара! Мара! — расталкивая Мариам, восклицала Йована. — Слышишь, стреляют? Это за нами! — Они всех нас убьют… — бормотала Мариам. Она уронила голову на нары, снова погрузившись в забытьё. Глядя на неё, Йована горько вздыхала и качала головой. Когда дверь медленно открылась, обитательницы барака в страхе шарахнулись назад. Они слышали, что им грозит смерть. Титовцы наступали, поэтому начальство концлагерей спешно избавлялось от узников. — Кто тут? — спросил мужской голос на ломаном сербском. — Вы живые? Затем в дверном проёме показался мужчина, державший в руке маузер. — Эй! — Йована стала тормошить какую-то женщину. — Ты знаешь по-шиптарски? Поговори с ним! Та быстро поднялась на ноги и вступила в беседу с партизаном. Затем обернулась и сделала товаркам быстрый жест. Они поняли без слов — надо уходить! Мариам доедала свой обед — безвкусную беловато-бурую жижицу, которую в больнице подавали трижды в день. Сегодня удалось сделать похлёбку немного питательнее, добавив в неё горстку с трудом добытых древесных грибов. Вдруг на плечо девушки опустилась тяжёлая рука. Мариам вздрогнула, и уронила миску с остатками скудного обеда. Подняв голову, девушка увидела заведующего отделением. В её глазах, всегда сохранявших холодное равнодушие, отразилась злоба голодного человека. Враждебный взгляд смутил заведующего. Кашлянув, он произнёс притворно грубоватым тоном: — Мариам Алими! Тебя там вызывают. — Убери руку, — с ненавистью прохрипела девушка. Её голос прозвучал резко, словно звук пощёчины. Врач вздрогнул, и быстро убрал ладонь с костлявого плеча. Мариам медленно поднялась с кровати. — Кто вызывает-то? — спросила она. Интонации снова растворились в её речи, голос стал таким же, как больничная еда — тусклым и безвкусным. — Да опять эти вояки! — раздражённо махнул рукой врач. Он не выносил, когда в его владения врывались посторонние, неважно, штатские или военные. К тому же, несмотря на внешнюю суровость, он от души жалел Мариам, и не хотел, чтобы чужие люди лишний раз волновали её. — Ладно. Куда идти? — без всяких эмоций спросила Мариам. Заведующий повёл её по лабиринту палат, коридоров, этажей, указывая дорогу короткими жестами. От слабости Мариам пошатывалась при ходьбе, но врач не осмеливался поддержать её. Он вспомнил, что эта девушка никогда не позволяла мужчинам прикасаться к себе, даже при врачебном осмотре. Врачу нравилась Мариам — смирная, покладистая, трудолюбивая. Она часто помогала медсёстрам с уборкой, никогда не жаловалась, не ссорилась с больными и персоналом. Лишь мужское прикосновение могло вызвать у неё приступ злобы. Иногда заведующий забывал об этом, как сегодня, но Мариам быстро напоминала об этом неоспоримом правиле. Врач проводил девушку до своего кабинета, открыл дверь, мрачно покосился на «эту солдатню», как он называл военных, и ушёл. Мариам молча опустилась в кресло. Ей было не по себе в обществе трёх молодых мужчин. Очень хотелось убежать. Но в кабинете было тепло — в таком тёплом помещении девушка не была уже несколько месяцев. Горячие тела военных прогрели маленький кабинет, словно печка. Тепло поневоле расслабляло. Мужчины сидели напротив Мариам, и она смогла хорошо рассмотреть их. Самый старший по званию, выглядел невыразительно — гладко выбрит, аккуратно причёсан, выражение лица — канцелярское. Остальные были гораздо моложе, крепкие и сильные парни. Мариам содрогнулась и отвела взгляд. Один из гостей привстал и представился: — Здравствуйте. Мы из военной прокуратуры. Собираем сведения о действиях пособников оккупантов. Мы бы хотели получить ваши показания. Молодой человек говорил без угрозы и нажима, но твёрдо. Ответ «нет» словно бы и не подразумевался. Мариам побелела и с трудом сглотнула. Она хотела рассказать о том, что с ней творили. Всей душой желала, чтобы этих мерзавцев повесили! Но слова застряли в горле, будто его сжала невидимая рука. — Я, да… я могу рассказать… Девушка захлебнулась рыданиями. Один из мужчин тут же подскочил к ней со стаканом горячего чая. — Выпейте, прошу вас! Он с сахаром! Мариам схватила стакан обеими руками. Она не пробовала сладкого больше полугода. Чай обжигал нёбо, но она пила его жадно, как воду. С каждым глотком её опасения постепенно таяли. Как будто не было того ужаса в прошлом… Да, в бою она была твёрдой, как натянутая струна, настоящий снайпер. А тепло и сладкий чай легко сломали её волю… — Я… была в Печском лагере, — слабым голосом заговорила она. — А их никого не осталось. Всех убил товарищ Рамиз. — Нет, не всех, — возразил кто-то из военных. — Некоторые сбежали. Но им недолго удалось пробыть на свободе. — Они должны получить по заслугам! — с неожиданной яростью произнесла Мариам. Военные незаметно переглянулись. Они поняли, что девушка согласна дать показания. И она заговорила — сначала медленно, глядя в пол. Потом подняла глаза, горящие холодной ненавистью. Она рассказала всё, что произошло этим летом, с того страшного дня, когда двое мужчин в чёрной форме ворвались в дом Хасана. Они грубо схватили Мариам и, ничего не объясняя, потащили её в кузов грузовика. Она пыталась вырываться, и её дважды ударили в лицо. Этого хватило, чтобы девушка потеряла сознание. Очнулась она в полной темноте. Верёвка, крепко стягивавшая руки за спиной, причиняла ужасную боль. Значит, она в плену! «Они убью меня, — с отчаянием думала девушка, — что ж, я встречу свою смерть с достоинством, как Степан Филиппович». Рядом послышались тяжёлые шаги, и грубый голос выкрикнул: — А ну, поднимайся, живо! Здоровяк в чёрной униформе схватил её за плечи и, кое-как поставив на ноги, потащил за собой. Через несколько минут Мариам оказалась в бараке с низким потолком. Её толкнули на жёсткую деревянную скамью. Девушка увидела несколько полицаев, лица которых отражали звериную жестокость. «Приготовься к смерти», — мысленно сказала она себе. Один из мужчин шагнул к Мариам и резко сорвал с её шеи крестик. — Дрянь, подстилка сербская! — с отвращением произнёс он. — Говори, правда, что Хасан — твой жених? — Да, — быстро ответила девушка. В душе она благодарила связного за то, что он придумал эту легенду. — Небось, коммунист? — презрительно спросил другой полицай. — Коммунист! — с вызовом произнесла Мариам. — Коммунисты с вами разделаются! За всё ответите, предатели! Она плюнула прямо в лицо полицаю, стоявшему к ней ближе всех. Хлёсткий удар по лицу на миг лишил её чувств. — Паршивая шкия, ты сама напросилась! Теперь смерть покажется тебе счастьем! — с притворным спокойствием произнёс их командир. Мужчины в чёрной униформе переглянулись с мерзкими ухмылками. — А ведь девчонка недурна! — подмигнув, сказал один. — Занимайте очередь! — насмешливо отозвался командир. Поняв, что они имеют в виду, Мариам в ужасе зажмурилась. Но что она могла сделать? «Лучше бы мне умереть!» — в отчаянии подумала она. Но её уже схватили за волосы и потащили в угол, швырнули на пол, как мешок с тряпьём. — Не надо! — закричала она. Ответом стал новый удар в лицо и треск её платья, которое разорвали от ворота до подола. Дальше она запомнила лишь издевательский смех конвойных, запах потных тел и жгучую боль… Лоб и щёки Мариам пылали, руки тряслись, речь её стала бессвязной. Подошёл доктор со стаканом воды. Отпив половину, девушка смогла совладать со своими чувствами. — Скажите, а где Цыган? — быстро спросила она. — Жив ли он? Спасся? — Какой цыган? — с недоумением спросил старший офицер. — Деян Родосавлевич, — без запинки произнесла девушка. — Он служил в одном отряде со мной! Она тотчас назвала номер отряда, имена командира и комиссара. — Прошу вас, пошлите туда связного! Сообщите, что я жива. Пожалуйста, и моим приёмным родителям сообщите, и бабушке… — Обещаю, всё сделаем, — заверил старший. — Спасибо вам за содействие! Прощайте! Мариам попрощалась еле слышно. Она заметила сочувственный взгляд офицера, который он бросил на её заметно увеличившийся живот.