Темнота

После того случая Мариам всё чаще думала о том, что она не сможет быть хорошей матерью. Мысли о том, что свинья чуть было не загрызла Малику, а она сидела на месте, не давали ей покоя. Господи, неужели она настолько ненавидела свою дочь, что готова была спокойно смотреть на то, как она беспомощно трепещется в пасти у свиньи? Бабушка костерила её на чём свет стоит, и Мариам молчала, осознавая справедливость упрёков. Скоро уже и праздники, надо бы свой парадный мундир погладить, награды отполировать… — Господи, за что… В этот момент к неё тихо подошла Малика. — Не грусти, мама, — произнесла она. — Я-то… Я и не думала, — процедила Мариам сквозь зубы и вскоре услышала скрип калитки. Должно быть, бабушка вернулась. Однако когда она зажгла свет во дворе и выглянула, точно оторопела: она увидела знакомую долговязую фигуру, только уже не в шинели, а в повседневном свитере. От неожиданности она даже ущипнула себя. Но нет, ошибки быть не может — тот же короткий ёжик рыжих волос, те же стальные глаза, те же жесты. — Сретен… Но как… — оторопела она, узнав гостя. Гостя с которым Мариам связывала непростая часть ее жизни. Сретена Любиянкича… Так непривычно было видеть его не в военной шинели. А в повседневном вязаном свитере, в брюках. Словно простого человека, никак не связанного с военной жизнью. Вот только глаза: холодные, серые, жесткие выдавали командира. Это были глаза основательно потрепанного жизнью человека. Интересно, а снилась ли ему война? Давали ли покой навязчивые воспоминания? — Здравия желаю, товарищ Машка, — улыбнулся Сретен. — Ничего, что без приглашения? — Э… Всё хорошо, Сретен, проходи! — Мариам очень хотелось, чтобы тот задержался подольше. — Да вот же, — сказал мужчина, проходя в коридор. — Выпала мне сюда командировка. Я помню, что ты сюда переехала, потом поспрашивал немного, мне и рассказали, что живёт мол тут учительница рисования, а с ней — её дочка, которую прозвали «слепушей». Ну, Машка, как нынче поживаешь? — Живу вот, — невесело усмехнулась Машка. Вот так легко судьба дала ей понять — прежней жизни не будет. Бывший командир точно попал в самое больное место. Не целясь, сам того не желая. Теперь у нее есть дочка. «Слепуша». Которая одновременно и являлась кошмаром, наказанием для одинокой матери. Разве можно полюбить ребенка, рожденного в подобных обстоятельствах? Почему бабушка, называя внучку «дрянью», даже не могла дать «дряни» хотя бы немного сочувствия, представить, что пережила бывшая узница концлагеря, как смогла жить дальше, после того как похотливые скоты надругались над телом беззащитной пленницы? Не она ли кляла тех, кто так изувечил Мариам? Впрочем, не следовало ни с кем делиться своей болью, раскрывать душу, пусть даже перед боевым товарищем. Слишком все было личное. — Ты как? Женат, наверное? — спросила Машка небрежно, но в душе молодой женщины появилось легкое волнение, надежда — вдруг ответ окажется отрицательным. — Ну… ТЫ и сама знаешь, — смутившись, ответил Сретен. Он прекрасно помнил лицо Машки тогда, пять лет назад, когда сообщил ей о своей избраннице, ляпнув по неосторожности это. Но лучше было ей сразу сказать, дабы не обнадёживать напрасно. Мариам приняла эту новость и пожелала ему с Марой счастливой жизни. Да, её ведь похоронили заживо, а Мара оказалась рядом со Сретеном. Цеца ей всё рассказала в письме о том роковом дне. Цыган сумел вывести своих бойцов. Они вернулись в Сербию уже изрядно измотанные, за ними тащились бойцы шиптарского партизанского отряда и уцелевшие солдаты из группы Шкрели. — ТОварищ командир, — воскликнул Цыган, отдав честь. — Враг раскрыл нашего связного! Немцы и баллисты организовали засаду. Отряд Шкрели практически полностью уничтожен, Хасан тоже убит! Мы вынуждены были эвакуироваться! — Какие ваши потери? — встрепенулся до того спокойный командир. — Машка, — встрял Бошкович. — Её убили вместе со связным. Вот тут-то Сретена точно обожгло. Машка? Но как… Она ведь всегда выходила невредимой из самых жестоких передряг. Даже когда они охотились на немецких снайперов, засевших в горах, Машка вместе с Бошковичем сумели их нейтрализовать и дать возможность остаткам отряда Ражнатовича спастись. А Мара, заметив состояние командира, стала искать с ним контакта. При том она-то Машку недолюбливала. В первый день она почти сразу начала гнобить новичка, говоря, что ей придётся проежаться десять километров с тяжеленным рюкзаком и снаряжением, что таким белоручкам не место на фронте. Сретен не стал закрывать на это глаза, а коротко и сухо сказал: — Наряд. Внеуставные отношения. Мара была чуть ли не главной среди женской части отряда. Когда её расчёт оказался отрезан лавиной от остальных, она, прежде чем подоспела помощь, заставила своих стрелков всю ночь бегать, дабы не замёрзли. При этом она редко когда участвовала в задушевных беседах. Даже со своими стрелками — Цецой и Татианой. Цеца рассказывала про медучилище, про свою довоенную жизнь, про земляков, а Тати — про свою дочку Еванджелину, оставленную на попечении родственников, и как встретила Милевое Митровича, своего будущего избранника. Они ведь толком и не пожили даже! А Мара всё молчала, думала о чём-то своём. Лишь потом они узнали причину. Каково же было их удивление, когда они увидели у кладбища в Кралево своего командира! Мара совсем не походила на себя прежнюю. Никогда прежде они не видели слёз у Краньец, а вот теперь просто обомлели. — Да… У нас уже и сыновья подрастают — Милош и Нико. Сретен и сам был смущён: он хотел, он был готов в будущем связать свою судьбу с Мариам Алими, но у судьбы были другие планы. — Очень за тебя рада, — улыбнулась Мариам, стараясь казаться непринужденной. В самом-то деле, чего это она? Жизнь идет, жизнь продолжается. Живому жизнь, а мертвому уже не нужно ничего. У нее вот теперь дочка маленькая есть. Незапланированная, правда, нежеланная. Но не избавишься от такого «подарка» судьбы. Значит, надо постараться полюбить дочь. Родная кровь все-таки. Только вот сердце глупое болезненно сжалась. Видимо, не ушла любовь старая. — Счастливой вам жизни. Пусть наши дети никогда не знают войны. Сердце Машки болезненно щемило от чувства несправедливости. Она помнила, как они смотрели друг на друга, и как тогда, накануне, Сретен, полушутя, говорил, что был бы очень непротив, если бы товарищ Машка стала пани Любиянкич. — И не претит тебе с шиптаркой свою жизнь связывать? — кокетливо улыбнулась Мариам. — Да ты по-сербски шпаришь, как я, — отвечал Сретен. — Отец твой за Сербию кровь проливал, и ты вон, теперь воюешь за Югославию. Думаю, отец бы тобой гордился. — Да, папа дослужился до капитана, — с горечью произнесла Мариам. — Вот кончится война, бабушка хоть в покое свой век доживёт… Да и приёмные мои тоже… Она оборвалась на полуслове. Повисло неловкое молчание, а Машка слышала бешеный стук своего сердца. — Да, скоро кончится, — отвечал Сретен. — Русские уже на подходе. Потом, покажу тебе в Белграде мемориальное кладбище — там, в самом центре, русские захоронения. — Ты ведь спрашивал меня о чём-то, помнишь? — вдруг кокетливо улыбнулась Мариам. — О чём? Машка, убедившись, что никто их не видит, подошла вплотную к Сретену и в следующий миг её руки обвин=лись вокруг его шеи. — Ты спрашивал, готова ли я стать пани Любиякич. И знаешь, я согласна! Я люблю тебя! Ты с первого дня был для меня, как родной, и я… — Машка, Машка, оставь сантименты, прошу, — вяло отбивался Сретен. — Даже на войне должно быть место чему-то светлому, — с нежностью сказала Машка, и в следующий момент их губы соприкоснулись. Машка до сих пор помнила их поцелуй, и своё объяснение в любви. И этот момент был словно тлеющим угольком в её сердце. — Кстати, а где же Малика? — спросил вдруг Сретен. — Стесняется тебя, наверное, — ответила Мариам и позвала дочь. В следующий момент дверь распахнулась и на пороге показалась Слепуша. Проведя рукой по воздуху, она сделала пару неуверенных шагов в сторону Сретена и ощупала его рукав. — А вы к маме? — Да, — кивнул Сретен. — Я её боевой друг. — Мама говорила о вас, — расплылась в улыбке девочка. — А почему вы не мой папа? Этот вопрос заставил встрепенуться и Мариам, и Сретена. Что он мог сказать маленькой слепой девочке? Что она — нежеланный и нежданный ребёнок? Что она родилась от того, что какие-то твари надругались над её матерью? Что она вообще могла не появиться на свет? — Они не у всех есть, милая, — вздохнул Сретен, беря девочку на руки и сажая её на колени. — Но не стоит унывать — у тебя есть мама и бабушка, и они тебя любят. И у тебя всё будет хорошо. — Да! — радостно воскликнула Малика. — Бабушка говорит, что выучит меня петь и играть! — Правильно говорит, — кивнул Сретен. Любиянкич вёл себя с Маликой, точно родной отец, а она охотно отвечала ему, ласкаясь, словно котёнок. Она рассказывала, как представляет мир и как бабушка учит её радоваться мелочам. Мариам невольно отвернулась, и смахнула непрошенную слезу. Словно что-то оттаяло в её душе, пробило ледяную корку на сердце. Малика, это прелестное создание, разве в чём-то виновато перед ней? Чем она отвечала на холод со стороны матери? Разве она отбрыкивалась от неё? Грубила или кричала? Нет же, всегда любила её и горячо протестовала, когда бабушка говорила «твоя мама — дрянь». — Мама, а ты его любишь? — вдруг спросила Малика. — Милая, иди поиграй в свой комнате, — быстро ответила Мариам. Ни к чему отвечать на бестактные вопросы. Дети по природе очень непосредственны. Вот так ляпнут что-нибудь, а ты стой потом, соображай, как лучше ответить. Повисло неловкое молчание. Оба наблюдали за тем, как Малика, послушавшись матери, уходит в свою комнату и продолжает собирать мозаику, подгоняя части её по форме. Она что-то приговаривала на малопонятном сербо-албанском наречии, а Мариам вспоминала себя, как в дестве любила складывать бумажные фигурки под руководством матери — та любила коротать время за этим увлекательным занятием. Бывало, складывала бумажных бабочек и прикрепляла их к стене, к шторкам, или просто к полотну. ыходили вещи презабавные. Потом Мариам увлеклась рисованием, и даже во время войны не расставалась с карандашами и листом бумаги. Да, родная кровь всё-таки — Малика тоже увлекается творческими делами. Медленно, на негнущихся ногах, Мариам подошла к дочери и осторожно опустила свою руку ей на плечо. — Он много для меня сделал. И он помог нам после войны, — уклончиво ответила Мариам. Сретен, не моргая, смотрел на своего бывшего снайпера. Он наслышан был о том, сколь бестолковая мать у Слепуши — не уделяет ей никакого внимания, и кабы не бабушка, загрызла бы малютку свинья. Кажется, что-то дрогнуло в сердце Мариам. Она впервые позволила себе приблизиться к дочери и говорила с ней уже не прежним холодно-деловитым тоном. Малика подняла на мать глаза, и если бы умела видеть, разглядела бы, как поблёскивают слёзы на щеках матери. «Ну же»! — думал Сретен, глядя на бывшую подчинённую. В этот момент скрипнула дверь — вернулась бабушка. Увидев на кухне незнакомца, она оторопела и хотела было спросить, кто он, как Сретен подал ей знак, мол потом объясню. — Вот так вот живем, — усмехнулась Мариам, обнимая дочурку, желая разбавить словами неловкое молчание. — Без папы. Малика хорошая, очень талантливая девочка. По правде говоря, Машка не часто хвалила дочь. Вернее, совсем редко. Бабушка нередко ругала внучку, утверждая, что детям для счастливого детства необходима материнская любовь. Вот только сложно полюбить ребенка, зачатого путем насилия, надругательства над телом матери. Пусть даже Малика ни в чем перед ней не виновата. — Знаешь, может, нам ещё доведётся поехать к нему в гости, — сказала вдруг Мариам, удивляясь собственной инициативности. — Он хороиший, ты с ним дружи, — вдруг брякнула Малика, вызвав тем самым смех и у матери, и у её гостя. — Буду дружить, — усмехнулась Мариам. — Если Сретен не против. Сретен, ты же не против? — Нет, разумеется, — ответил мужчина. — Жду вас в гостях, я тут ещё месяц буду, пока в командировке. — Замечательно, а теперь пора пить чай. Малика, развлеки пока нашего гостя. Машка ушла на кухню. По правде говоря, ей не так легко далась новость, что у Сретена теперь есть сыновья, он женат. Между ними все кончено. Ее бывший командир не стал бы изменять жене, да и ее саму отвращала мысль о связи с женатым мужчиной. Пусть даже они с Марой когда-то не ладили. Тогда другое было dремя, война. Теперь мир, нужно жить дальше. Забыть о старых обидах, ненависти, растить молодое поколение, которое, даст Бог, никогда не узнает обо всех ужасах войны. Нужно быть сильной, не оглядываться назад. Стараться не оглядываться. Прошлого не воротишь. У Сретена теперь есть двое мальчишек: Милош, Нико. А у нее… У нее есть Малика. Бабушка впервые смотрела на внучку с симпатией — она и не думала, что Мариам когда-либо сможет приласкать дочь. Она поначалу подозриельно отнесшаяся к Сретену, теперь смягчилась, поняв, что этот человек имеет на Мариам хорошее влияние, вон, как преобразилась прежде апатичная и хмурая Машка! А Машка активно хозяйничала на кухне, желая достойно встретить гостя. По правде говоря, ей было не по себе находиться рядом со Сретеном. Вдруг заметит печаль в глазах бывшей подруги, поймет — в ней по-прежнему горят искры былого чувства. Нет, нельзя, чтобы он понял. Стыдно.