Темнота

Малика не могла понять, почему мать вдруг так резко стала холодна, почему перестала смеяться, почему уже не ласкает её и не говорит добрых слов. Разве им не было хорошо тогда, первого мая, когда Слепуша впервые вышла «в люди», впервые играла с соседскими детьми сначала на улице, потом — в поле. Её новым друзьям нравилась сноровка Малики, которая, водя во время игры в жмурки, прекрасно слышала, кто и куда идёт, даже знала, кого ловит. — Это Злата! — торжественно кричала Малика, изловив подругу. — А это Милош! Почти каждый вечер в гости наведывался Сретен, тот самый, что называл маму Машкой. — Я тебе не Машка, — кокетливо отвечала Мариам, — Я — взводный Алими! А теперь как отрезало. Мариам лениво водила карандашом по листу бумаги, силясь что-то нарисовать.В очередной раз она тяжело вздохнула, и, встав со стула, и подойдя к комоду, достала альбом. Пролистнув несколько снимков довоенного времени, она подошла уже к своему первому фото в шинели НОАЮ и фуражке с красной звездой. Вот дальше они с напарником позируют со снайперскими винтовками, вот она с противотанковым расчётом, а вот и Сретен… Увы, она так и не сумела избавиться от своих чувств к нему. И этот месяц, что Любиякич был в командировке, был лучшим за все послевоенные годы, что Мариам жила в Никшиче. — Прекрати вздыхать! — услышала она строгий оклик бабушки. — Ишь, раскисла вся… Ты чего же, не знала, что он женат? — Знала, — тихо произнесла Мариам. — Ага, знала она… Так что же, думала, он ради тебя жену свою и детей бросит? Ой, глупая ты… Так ничему и не научилась, а ведь на войне же была! Тебе бы дочку свою воспитать, а ты… — Да лучше бы она вообще не рождалась! — неожиданно воскликнула Мариам. — А ну не смей так говорить! — вспылила на этот раз уже бабушка. — Мало того, что не занимаешься дочкой, так ещё за женатым мужиком бегаешь, как собачонка! У тебя совесть есть вообще? Малика прекрасно слышала эти резкие слова бабушки в адрес матери, и снова в ней загорелось чувство несправедливости, желание защитить мать от нападок бабушки, ведь она уже слышала так резанувшее ей слух «Твоя мама дрянь», но в этот раз девочка чувствовала какую-то необъяснимую пустоту — мать и бабушка ругались, не думая даже, что всё это слышит она. Девочка так и просидела весь день у себя в комнате, думая о том, что будет дальше. А дальше было ещё хуже. Когда мама вернулась с работы, а Малика поыпаталась ей рассказать о своих успехах в освоении уроков музыки, Мариам буквально взбеленилась: — Малика, ты в курсе, что я занята?! Ты мне под руку говоришь, теперь из-за тебя я всё перерисовывать должна! Куда теперь эту мазню девать?! В следующий миг Малика закричала от боли — Мариам в запале ухватила её за ухо, и сильно ухватила. — Мама, я ведь не хотела! — заплакала девочка, поражённая столь резкой реакцией Мариам. — Не хотела она… — прошипела Мариам, отвешивая дочери затрещину. — Всё испортила только… — А ну, не смей срывать раздражение на ребёнке! — вмешалась бабушка. Малика поняла сразу, что сейчас они будут ругаться, да так, что стёкла задрожат. Как бы ей хотелось помирить их… Но теперь как будто сами ноги вели её к выходу. Она вышла во двор, и, проведя рукой по воздуху, направилась к забору, туда, откуда несколько дней назад выскочила свинья, покусавшая её.