Темнота

Из леса Малика шагала уже бодро и весело. Непонятные незнакомые тропы остались позади, она чувствовала себя уверенно и спокойно, да и увесистые корзинки с грибами не могли не радовать. Когда девочка услышала глухое собачье ворчание, она так удивилась, что не успела остановиться и с размаху врезалась в тощее шерстистое тело. Рык перешёл в лай, и злобным эхом отозвался в ещё доброй полудюжине собачьих глоток. Малика испуганно вскрикнула и отшатнулась, что только сильнее разозлило собак. Чья-то жадная пасть уже попробовала на вкус худую лодыжку, но девочка успела её выхватить. — Эй, пошли вон! Вон пошли, твари бродячие! — раздался прокуренный мужской голос. Следом Малика услышала сильные удары — наверное, это спаситель-незнакомец охаживал палкой бродячих собак. — У, отравы на вас не хвататет, хуже волков, окаянные! Ты как, малая? — мужчина склонился над дрожащей от страха Маликой. Она почувствовала сильный сигаретный запах, такой же, какой исходил и от дяди Сретена, и всхлипнула, но быстро взяла себя в руки. — Ну, не реви, всё уже, я прогнал этих шавок… э, да ты слепая! — с удивлением заметил спаситель. — Это кто ж тебя одну в лес пустил? — Да я… с друзьями гуляла, но сама в лес убежала, и они меня потеряли, — немного слукавила Малика. Правда, врать она толком не умела. — Ага, как же, убежала. Бросили тебя твои друзья, вот что. Пойдём, я им уши надеру как следует. — Ой! Нет, не надо, дяденька, они правда хорошие! — залепетала Малика. Мужчина крепко взял её за руку и сказал: — Слушай, девочка. Они, может, и впрямь друзья твои, только вот поступили они с тобой худо. Может, не со зла, а по глупости, но ты ведь погибнуть могла, не окажись меня рядом. И надо твоим друзьям это объяснить, чтоб такого больше не вытворяли. С этими словами он почти силой потащил девочку по дороге. Малика хмурилась и молчала всю дорогу, несмотря на все попытки мужчины успокоить и развлечь её байками. — Ой, Слепуша! Вот ты где! И зачем ты от меня убежала?! — вдруг послышался голос не на шутку встревоженной Козы. — Никуда я не убегала, чего сочиняешь, — буркнула Малика. — Что значит — не убегала? — недоверчиво спросил Миле. — Коза, ты ж сказала, она от тебя в лес ломанулась… - Ага, так ломанулась, что унесла две корзинки с грибами. Да ещё по дороге её чуть собаки не слопали. Эх вы, хороши товарищи! — бросил спаситель Малики, плюнул смачно и ушёл. Он видел, что у всех детей в глазах стоит стыд, а значит, они и сами разберутся. — Ну, Коза, чего молчишь-то? — А ты на меня стрелки не переводи! Сам сказал, что, мол, давай Слепушу позовём, авось она не вернётся, да и искать её даже не попробовал никто из вас! — крикнула Коза сквозь слёзы. Ей было страшно и стыдно. Но ещё больше её было обидно, что виноватой все посчитали её и только. — А ведь правда, — робко подала голос Инна, сестрёнка атамана, тихая и умная девочка. — Никто ведь и не подумал за ней в лес сходить, как услышали, корзинки схватили и убежали. А она ведь слепая… Представляете, если бы она умерла? — Да от чего ей было умереть, — возразил было атаман. — На меня собаки напали. За ногу покусали. — Ой! У Слепуши кровь на ноге! — А вдруг она бешеная была? Обеззаразить надо! — У моей бабушки спирт есть в аптечке, и бинты, она мне показывала, как это делается, так что мы сейчас тебя перевяжем, ты уж не переживай! И дети гурьбой кинулись за аптечкой, увлечённые новой игрой и стремлением хоть немного искупить вину перед подругой, которую они, не подумав, подвергли смертельной опасности. Ногу Малики промыли не только спиртом, но на всякий случай ещё и йодом, и зелёнкой, так что небольшую ранку уже прилично жгло под бинтами, однако девочка мужественно терпела все манипуляции, которые произвели с ней товарищи, увлечённые игрой в докторов. Наконец, истратив на царапинку половину аптечки, ребята немного успокоились и задумались о том, что пора вести Малику домой. Всем было стыдно, неловко и немного страшно. Кто-то даже робко предложил, мол, может, Слепуша, ты уже домой пойдёшь… как-нибудь?.. Но этот робкий голос заглох в гневных возражениях всех остальных ребят. Посовещавшись, дети решили проводить Малику домой всей толпой, да и корзинки с грибами надо было помочь дотащить. — Так это ведь моя корзинка, — с опаской сказала Коза, протягивая руку. — Молчи уж! — насмешливо заявил атаман, ввернув любимую фразочку Козы. Малику доставили домой с почётом. Кто-то даже распахнул перед ней двери. Но вот дома таких почестей уже не было. Бабушка стояла, подбоченевшись, и смотрела крайне недобрым взглядом на орду ребятишек: — Где была, а? Целый день тебя ищем, а она где-то прохлаждается! И ты ещё, — обратилась она уже к Мариам, возвращаясь к вечной теме их ссор и споров. Но на этот раз Мариам внезапно подняла вполне осознанный взгляд. Она правда переживала за дочь, и в голосе её была слышна тревога: — Малика, доченька… с тобой всё хорошо? Девочка дрогнула. Её ещё ни разу не называли «доченькой». Она сбивчиво начала рассказывать свои злоключения, стараясь не подставлять товарищей: — Мы в лес пошли… За грибами, грибов собрать хотели. Меня позвали. И я хотела вам грибов принести, чтобы вы на меня не ругались больше… Голос девочки пресёкся, Мариам дёрнулась — эти слова больно хлестнули её осознанием, что всю их ругань дочь воспринимает на свой счёт, бедная… — Ну и я пошла подальше в лес, хотела сама собрать хоть чего-нибудь, потому что… потому что я и сама могу, понятно?! Всё сама могу! — Может она, погляди-ка ты, — проворчала бабушка, вытирая руки полотенцем, но больше ничего не сказала. — Вот я и потерялась, — грустно закончила Малика. — Меня ребята искали, но я другим путём вышла, — быстро проговорила девочка и тут же густо покраснела. Бабушка глянула с недоверием: — А с ногой-то что случилось? — Собака укусила… Но мне Коза, ой, то есть, Дана, помогла забинтоваться, а остальные корзины донесли! Мариам встала и улыбнулась, хоть и несколько вымученно и устало: — Спасибо, ребята! Приходите к нам на грибной пирог завтра, всех угостим! Я рада, что у моей Малики есть друзья. Пристыженные ребята поблагодарили пристыженную мать, а Олбана повела девочку укладываться, ворча себе под нос, что, мол, мать никакая — то свиньи её дочь едят, то собаки кусают, а дальше ещё чего случится…

***

Ночью Мариам плакала над листами. Чистыми, пустыми листами, на которых женщина не могла провести ни одной линии. Карандаш выпадал из дрожащих рук, неудачливая художница зарылась заплаканным лицом в ладони. Сегодня она внезапно ощутила, что любит, искренне, всей душой любит девочку, которую так ненавидела последние годы — с первого дня в больнице и до… до какого момента? Когда появилась эта робкая, хрупкая, нежная любовь к тому, что осталось единственным следом от её пыток. А теперь… Теперь она любит дитя своих страданий. Мариам взяла в руки кисть и капнула на бумагу голубой краской. Голубой, как ясные и незрячие глаза её дочери.