Песни усыхающей луны

      Асмодей гордится тем, что по праву может зваться величайшим художником ада. Его разнообразие кистей поражает: кинжалы с резными ручками, блестящие лезвия хирургических скальпелей, острые копья и дротики, что позволяют отметить яркие акценты на холсте. Кто-то скажет, что его краска однообразна, на что демон смеётся и отвечает, что кровь тоже бывает разная. Также как и разные бывают холсты. А нынче у Асмодея особенный холст и картина, по его мнению, должна получиться великолепной. Уж он то постарается. В его мастерской рабочая атмосфера: затхлый воздух с трудом забирается в лёгкие, свет от факелов рыжим бесом прыгает по помещению, цепи свисают с потолка, крепко держа свою жертву, а все инструменты готовы внимать извращённому искусству их создателя. Полная тишина пронзает камеру, будто бы здесь никого нет. Демон медленно засучивает рукава белоснежного костюма, наслаждаясь видом. Проверяет действие магических символов, что подавляют способности его пленника, после чего кошачьей походкой приближается к «холсту». — Что ж, сделаем тебя красивым, Габриэль? — бархатным тоном шепчет Асмодей. Тело в цепях дёргается, рождая на свет скрежущий звук. Змеями цепи замыкают свои объятия на кистях его рук и подвешивают в воздухе. Низко опущенная голова приподнимается и Асмодей видит, как затуманиваются страхом глаза архангела и раздаётся низкое мычание. — Ты хочешь что-то сказать, дорогой? — Асмодей улыбается, глядя на зашитый рот пленника. — Сегодня ты мой холст, а холсты не разговаривают. Демон огибает подвешенную фигуру со спины и берёт первую кисть: кинжал, чья резная ручка с рубинами отсылает воображение к древним временам, к средневековью. С чего же начать картину? Первые штрихи у всех художников лёгкие, невесомые, и серебряное лезвие буквально порхает в умелых руках. Кончиком он проводит по одной руке, а затем по другой — движения быстрые, секущие и крови почти не появляется, только маленькие красные капельки, как утренняя роса, срываются вниз в наиболее уязвимых местах. Габриэль дёргается, но молчит и Асмодей знает, что тот будет упрямиться ещё очень долго. Но демон проводит такие сеансы не для того, чтобы просто послушать крики, ему нравится вид крови, страданий — это всё искусство для него. Ну и приятный бонус в виде благодати, которая извлекается гораздо легче после таких встреч, подогревает интерес демона. Тонкие алые ручейки спускаются к шее, огибают её, будто надевая причудливый и иллюзорный ошейник, и Асмодей всё улыбается, улыбается и улыбается… Архангел пытается уйти от лезвия, извиваясь там куда демон направляет кинжал. Но сильный удар по солнечному сплетению заставляет его замереть, выдавая свою боль лишь прерывистым дыханием. Сопротивляться в его положении — плохая идея. Следующие штрихи художника становятся смелее — на бледной коже плеч появляется яркий узор. Асмодей с интересом разглядывает потёки и замечает там силуэты цветов и разных животных. Он недоволен: эта картина должна отображать боль и смятение, а не жизнь и борьбу. Асмодей, разозлившись, впивается лезвием в руку и бордовый водопад тут же смывает прежние мазки, чтобы явить взгляду демона новые разводы. Теперь же он видит сухие переплетения веток и дорожки слёз. То, что нужно. Переходя от рук к груди и животу, художник возвращается к лёгким штрихам и акцентам. Порезы получаются еле заметными на уже шрамированной коже, кое-где благодать уже не справляется с постоянным исцелением. Но в отличии от прежней своей манеры к стремительным движениям, теперь Асмодей наносит раны нарочито медленно, не желая раньше времени сильно калечить пленника. Серебро, вымазанное в крови, выгодно блестит и это, с точки зрения демона, весьма эстетичное зрелище. Кое-где лезвие заходит под кожу глубже, и из этого места рождаются змейки, что извиваясь, уходят вниз к ступням. Архангел становится похож на ветвистое дерево с резной корой вместо кожи. Габриэль уже не шевелится и, кажется, даже перестаёт воспринимать реальность. Глаза зажмурены под волной свисающих волос, а руки лихорадочно сжимают цепи, иногда подергиваясь от напряжения. Асмодей уже видел у жертв такую тактику: если не можешь уйти от боли физически, то постарайся уйти психологически, затеряйся в уголках своего разума. — Ох, — притворно сочувственно тянет демон. — но ведь это не сработает, мой дорогой. Я тебе это докажу. Асмодей заходит за спину Габриэля и резко всаживает кинжал прямо между лопаток. Из-под рукояти начинает свой путь ещё одна кровавая река. Основание крыльев прошибает болью и архангел, взвизгнув, запрокидывает голову. Глаза его в ужасе распахнуты, а за спиной слышатся лихорадочные хлопки. — Видишь? Ты никогда не будешь готов к боли. Пожалуй, такая картина мне действительно нравится. — смеётся Асмодей. Демон обходит свой холст по кругу, рассматривая то, что получилось: красные потоки струятся узорами по бледной коже, раны образуют фигуру рвущегося на волю неведомого монстра, и всё под аккомпонимент тихого и высокого всхлипывания. Художник подходит вплотную и всматривается в глаза пленника, проводя по лбу и щекам окровавленными пальцами и замечая солёные дорожки слёз. — Прекрасная картина получилась, правда Габриэль? — говорит Асмодей, убирая цепи и позволяя своему произведению без сил рухнуть на пол. — Прекрасная картина.