До петли

      После того, как ночью объявилось Безумие, пришлось повозиться с бинтами второй раз. На удивление Сореля, Эммит знала достаточно много о том, как позаботится о своей ране. Даже больше него самого, так что новая повязка была наложена совсем иначе ― бинт проходил по груди под другой рукой для фиксации. Для этого леди пришлось спустить одежду сильнее, чем позволил себе в прошлый вечер Сорель.       Он сидел позади, и видел только лопатки. Однако на них оказалось не два и не три шрама, кроме свежей раны. Кайнц не стал спрашивать об этом гостью: судя по ней, ей это не впервой. Но это казалось таким… Неправильным.       Да, всё-таки мысли сложились в слово. «Неправильно» ― вот, что ощущал Сорель при взгляде на эту девушку. Но он прекрасно знал, что у каждого «неправильно» есть своя история, и он тому пример. И Фредди, и Людвиг, и каждый из их ячейки…       А что могло довести юную леди до безумия, убийств и нищеты? Хотел бы он знать.       Вне своей ночной жизни она, похоже, была и вправду самой обыкновенной англичанкой. Молча нашла в комоде нитки и зашила его пальто, будто в извинение за то, что постирать испачканное кровью полотенце с больной рукой не могла. Кайнц, чувствуя странную неловкость, глядел, как гостья перед уходом накидывает шаль, чтобы закрыть бурые разводы, и не выдержал:       ― Точно уверена, что всё в порядке?       ― Да. Я пойду, чтобы у тебя не было проблем с арендодателями.       ― Да уж, представляю, чтобы было б, найди они у меня в комнатах незнакомую леди…       ― Прощай.       ― Э-эй! ― неожиданно даже для самого себя, Кайнц дёрнулся, протянув руку. ― А, может, тебя проводить? Я же вижу, что тебе ещё не очень хорошо, ― и это было правдой. Так же, как правдой было и то, что оставить здесь её он не мог.       Леди обернулась через плечо, глядя на Сореля. Так, что и без слов понятно, что она хотела сказать.       ― Нет, конечно! Я же сказал: не могу иначе. Вот такой вот я заботливый, ну что теперь поделать? Нет, ты не одна такая, я всем своим друзьям помогаю.       Она чему-то хмыкнула и тихо выдохнула:       ― Хорошо. Но незадолго до конца пути мы расстанемся. Я не хочу, чтобы кто-то знал, где моё убежище.       ― Айн момент! ― Кайнц вскочил с кресла, уносясь в спальню. Оттуда вышел, затягивая на брюках пояс с подсумками, сверху накинул плащ, положил в карман револьвер и закинул на плечо футляр. ― Пойдёмте, фройлян.       С этими словами он проводил её из квартиры, запирая дверь, а затем вышел вперёд, выглядывая с лестницы.       ― Всё в порядке, можно идти, ― Сорель убедился, что квартира Палмеров закрыта, и обернулся. ― Фройлян?..       Когда он снова глянул на лестницу, леди уже бесшумно спустилась. А стрелок и не заметил, чтобы она прошла мимо ― совершенно не чувствовал её присутствия.       Шли они почти молча и говорил только Кайнц. Говорил что-то бессмысленное и довольно очевидное, вроде «аккуратней» или «погоди немного». Эммит вела его сквозь всё более тесные и старые закоулки трущоб, где людей либо не было вовсе, либо плотность кучкующегося народа была такой, что Сорель едва протискивался. Леди ловко лавировала в толпе, несмотря на ранение, даже не касаясь никого и не замедляя темпа, а вот Кайнц так не мог. Кого-то задев футляром, он успел лишь бросить вслед:       ― Прошу прощения, meine Schuld¹! ― и прибавил шагу, чтобы догнать леди, спокойно дожидающуюся его за углом.       Убедившись, что Сорель никуда не делся, она продолжила путь.       ― Ты всё-таки не ушла без меня, ― скорее для себя, чем для неё, заметил он.       ― Это было бы… некрасиво с моей стороны, ― голос убийцы оставался непробиваемо-апатичным. ― Даже несмотря на то, что, думаю, пора прощаться.       Она остановилась на перекрёстке, только выйдя из узких дворов на мощёную дорожку, по которой уже смог бы проехать кэб. Над ними снова горел газовый фонарь, а на соседних улицах, наверное, их только зажигали. Сорелю было странно печально на душе.       ― И что, вот так всё? ― чтобы скрыть это, он даже натянул усмешку. ― Потом, если встретимся, ни «здрасте», ни «до свидания» друг другу не скажем?       ― Лучше нам больше никогда не встречаться, Сорель.       Он отчётливо помнил этот момент, потому что тогда Хороми впервые назвала его по имени. И потому, что одновременно с этим из соседней арки, ведущей в параллельный проулок, вышло четверо человек, оглядываясь по сторонам. И, увидев Кайнца, тут же направились в его сторону.       Он напрягся, нащупывая рукоять в кармане. Чёрт, почистить-то почистил, а зарядить забыл! Клип-обойма лежала в подсумке на поясе, но…       ― В чём дело? ― холодно спросил он, сделав шаг навстречу, чтобы спутница оказалась за ним. Вдруг всё обойдётся? Резкие движения только спровоцируют их.       Один окинул его взглядом сверху вниз, хотя был ниже рослого стрелка на пол головы, а ответил другой.       ― Сорель Каинз?       Ирландец поджал губы, но сдержался, лишь вежливо поправив:       ― Кайнц, попрошу…       И тут же должен был получить в живот пружинным ножом, но вовремя ухватил руку напавшего и сжал так, что тот заматерился. Впрочем, оружие не выпустил.       ― А… ― первый в это время глянул за спину Сореля, но его перебил второй.       ― Нет, дама пусть идёт. Она-то тут не при чём, ― к счастью, определённое благородство было свойственно даже этим парням. ― Ну, чего застыла? Иди, женщина, говорю!       «Слава Господу…» ― Сорель незаметно выдохнул. Похоже, те, что выжили позавчера, не разглядели в темноте, кто перерезал столько человек.       ― Иди же! ― Кайнц не мог обернуться, удерживая руку врага. Ещё двое подступали сбоку, чтобы схватить и обездвижить его.       ― Скажи нам, Кайнц, ― четвёртый достал из пиджака бритву. ― Кто был с тобой тогда, у Воксхолльского моста? ― лезвие оказалось около его левой скулы. ― Мы думали, ты один устроил беспорядок, но ребята сказали, там был ещё кто-то…       ― Пошла прочь, сказано же! ― обернулся тот, что был слева.       ―…Кто-то, кого они описали не иначе, как зверя, в чём я, несомненно, согласен, увидев, что там осталось после вас. Я слышал, что ты у Бетти тот ещё больной ублюдок, прикончивший пятерых бобби там у себя, но…       ― Чего встала?!       ― Фройлян, дурная, беги же! ― рыкнул Кайнц, не выдержав. ― Поговорим, как только она…       ― Это ты мне говоришь?       Ламбетские замерли, и даже рука того, что с ножом, ослабила напор. Сорель обернулся через плечо.       Стеклянные глаза зафиксировались на том, что был с лезвием. Застыла и чуть пригнулась. По движению рёбер видно, как выровняла дыхание. Правую ногу отвела назад и резко оттолкнулась, без шороха, как сова взлетела. Так же беззвучно оказалась около джентльмена с ножом, ударив локтём в бок в повороте.       ― Шнурок!       Сорель не думал, мгновенно подчинившись, а после успел среагировать, заслонившись от удара справа, но не слева. Отскочил, пытаясь создать дистанцию, чтобы было время нащупать клип-обойму для револьвера, но времени не было. Тогда он просто спустил с плеча футляр, послушно щёлкнувший дважды.       ― Не смей разводить здесь шум, ― она сказала это негромко, но чётко, используя ленту от корсета как удавку на том джентльмене. Крест-накрест, чтобы тот не мог перерезать.       Поэтому тот, конечно, выпустил нож, оттягивая пальцами шнур. И это было фатальной ошибкой. Эммит мгновенно отпустила его шею, нагибаясь за лезвием, и заодно этим спаслась от удара бритвы, прошедшей сквозь её волосы. Убийца повторила трюк, похожий на тот, что испугал стрелка ночью ― перекатилась вперёд, опираясь на руки.       ― Genial, was zu sagen²! ― прошипел Кайнц, со всего размаху врезав одному из нападавших прикладом в висок. И, ловко развернув в руках винтовку, ударил в солнечное сплетение и провернул, оттолкнув от себя второго, подошедшего слишком близко. ― Тогда ты чтоб никого не зарезала, ясно тебе, девка сумасшедшая?!       ― Ясно.       И тут Сорель опешил.       Это было не Безумие.       Стрелок пинком свалил наземь второго, хорошо приложив его по голове. И тут же поспешил к Эммит.       ― Отойди… ― она на секунду отвлеклась, и бритва прошла опасно близко к шее, вдоль ключиц.       Хороми тут же отпрыгнула, разрывая контакт и давая им четверым передышку. Шаль упала с плеч.       ― Вот чёрт! ― сплюнул тот, у которого было лезвие.       ― Харви сказал, что… ― тяжело дыша, второй скрутил в руках шнурок, которым его недавно душили, ― нападавшему простелили лопатку…       Хороми среагировала быстрее, чем Кайнц. Стиснула зубы, делая ещё один рывок, и вонзила нож в руку мужчине, чтобы выхватить ленту обратно. Пока она заканчивала с ним, Сорель хотел ударить второго, но тот ушёл от атаки и замахнулся бритвой. Стрелок не успевал закрыться винтовкой, но…       ― S-s-s-scheiße³… ― кости запястья остановили лезвие, хотя вошло оно глубоко.       Нападавший вынул металл, ещё сильнее повредив руку, замахнулся и захрипел, остановившись. Кашлянул кровью. Сорель растерялся на секунду, но тут же рыкнул:       ― Я же сказал!..       ― Они знают, ― Эммит лишь хладнокровно вынула нож из спины жертвы.       Возразить ему было нечего. Он только кивнул, отстраняясь: тех двоих тоже нужно добить. По крайней мере, им не будет больно. Один из них, оказалось, уже не дышал, потому что удар ложем Ли-Метфорда сломал ему височную кость. Для второго стрелок достал из футляра штык-нож и… Остановился. Куда бить? Эммит так уверенно целилась ножом. Всегда знает, куда ударить, чтобы закончить всё медленнее или быстрее, мучительнее или легче.       Чаще всего, она перерезала горло, так что…       Сорель старался не думать. Просто делать. Это нужно. Лучше они, чем он. Снова в голове стучало, и эхо тесных улочек нарастало до непрерывного гула, сон накатил так не к месту, но… Вскрик. Женский. Тихий, отчаянный и полный боли.       ― Хороми! ― Кайнц вскочил, выдирая штык, не глядя закидывая к винтовке в футляр и бросаясь к убийце.       Она осела наземь, обхватив плечи и сжав зубы. Её била мелкая дрожь. Ещё бы: скакать туда-сюда с таким ранением.       ― Сильно болит? ― Сорель потянулся к ней, но вовремя остановил руки.       Она ничего не ответила, глядя в землю. Но Кайнц видел, что её лоб покрыла испарина.       ― Ну и чего ты полезла? ― раздражённо выдохнул он. ― Я кому только сегодня плечо перевязывал?!.       ― Они лишили бы тебя глаз, ― голос дрожал, хотя она всё ещё старалась выглядеть равнодушной.       Кайнц понял, что ошибался. Хороми вовсе не была слабой девушкой. Или слабовольной. Просто, почему-то, окружающие, похоже, волновали её куда больше, чем она сама. Какой-то Сорель, подозрительный, знакомый два дня, и за них даже успевший на неё покричать, был важнее, чем собственные раны.       ― Позови своё Безумие. Оно ведь не чувствует боль.       ― А разница? ― выдохнув пар, прикрыла глаза она. ― Я всё ещё буду её чувствовать. Просто телом буду управлять не я.       ― Но оно хотя бы сможет с ним управится!       ― Не думаю, ― Хороми покачала головой. ― Боль оно не ощутит, но ощутит, что тело… Совсем вымотано. Будет плохо его слушать. Или ты думал, все эти вещи для меня проходят бесследно?       Кайнц замолчал, глядя на Эммит. Да, было глупо ему не заметить, что состояние убийцы условлено не только раной. Сам ведь поражался, как в её-то теле помещается столько прыти. А, оказалось, что не помещается. Должно быть, мышцы ужасно ломит, потому и спала эти два дня постоянно, восстанавливаясь. Тогда, Сорель решил пойти по другому пути.       ― Где твой дом?       ― Что?..       ― Нужно уходить отсюда, ― стрелок вздохнул, пообещав себе просто не обращать внимания на её странности, пока они не окажутся в безопасности, и потянулся, чтобы поднять леди на руки.       ― Стой!!! ― она неожиданно снова вскрикнула. Даже дёрнулась, снова сжавшись комком боли.       ― В чём дело?       ― Не надо! ― она впервые выглядела напуганной, без преувеличений.       ― Не время для гордости, фройлян…       ― Это не гордость, просто не трогай ме…       Некогда было выяснять, что это за прихоти, так что Кайнц просто без спросу подхватил её, глянув сверху:       ― Веди. ― И осторожно прибавил: ― Ещё… Мне было бы чу-уть-чуть полегче, если бы ты не пыталась нарочно выпасть из рук, verstehen⁴?       Теперь он прекрасно чувствовал, что дрожь усилилась. Это нехорошо. Леди стиснула зубы, но процедила:       ― Вперёд, два квартала. По левую руку будет дом с заколоченными окнами, а напротив ― деревянный забор… В нём есть проход.       Медлить Кайнц не стал. Он чувствовал, как кровь с руки растекается под перчаткой, капает в рукав. Пока его тело не заметило эту рану, нужно использовать момент. Потом станет слишком хреново.       Вот и старый, серый деревянный забор. Одна из досок внизу будто исчерчена отметинами. Должно быть, оно. И вправду, та деревяшка, что была рядом, отошла вбок, даже можно было зафиксировать её на торчащий гвоздь.       Сорель спустил Эммит на землю. Похоже, она едва была в сознании, на его грани. Первым делом, Кайнц протолкнул за доски футляр, следом, чуть пригнувшись, зашёл сам, и быстро втащил за собой знакомую. Здоровой рукой вдарил с этой стороны по забору, отчего доска с обиженным скрипом встала на место. Стрелок же обернулся и на секунду застыл: совсем не так представляешь себе логово сумасшедшей убийцы.       Похоже, это был чей-то старый летний дом. Небольшая двухэтажная дача, наверняка когда-то похожая на аккуратный кукольный домик, теперь печальная, с облупившейся синей краской, облетающей, как листья осенью. Но на дворе-то была весна. И пусть дом был брошен, заросший сад, в котором они оказались, уже начинал готовиться к цветению. Пахло свежо ― распускались почки.       Пока Кайнц искал вход и продирался сквозь кусты розы, сирени и заросли шиповника, у угла дома он заметил старую черёмуху, а за ней ― ровные ряды яблонь. Наверняка там была веранда. Он не ошибся. Доски скрипнули под ним, будто приветствовав нежданного гостя с хозяйкой. С заднего крыльца он тут же оказался в кухне. Здесь была печь, вернее то, что от неё осталось, и, что самое главное ― пустой стол. На него стрелок и положил свою ношу, футляр поставив рядом, а сам… Осел на пол, с облегчением выдыхая, зажав запястье второй рукой. Добрались.       Они не нашумели, так что, пока найдут тех парней, пройдёт некоторое время. Похоже, они не ждали здесь его, иначе были бы вооружены куда серьёзней, ведь в Ламбете знают, что Сорель носит с собой, и даже на что способен. Впрочем, именно поэтому не факт, что поймут, кто сделал это с ними. Скорее решат, что были обычные разборки с кем-то из местных, райончик-то и без того не самый благополучный, как он уже понял.       Боль в запястье начинала расти. Кайнц ощущал ужасную слабость в теле, и холод, хотя чувствовал на себе липкий пот. Во фляге ещё оставалась пара глотков. Залпом допив, Сорель закрыл глаза. Потерять сознание, чтобы хоть немного отдохнуть ― вот всё, чего он хотел и на что остались силы.       Когда он очнулся, то чувствовал себя крайне плохо. Солнечные лучи были слишком яркими, слепили и доставляли боль. Кайнц закрыл глаза ладонью, и весьма удивился, увидев на руке плотную повязку. Тут же подорвался встать, опираясь на всё, что рядом. Да, стол пуст. Футляр стоит здесь же. Звать её было бы глупо, но, быть может…       Кайнц неуверенно двинулся на веранду, и оглянулся в поисках новой знакомой. И нашёл. Хотя она переоделась в тёмно-синее платье, её длинные каштановые волосы, подвязанные чёрной лентой, ни с чем не спутаешь. Хороми тут же обернулась, прижимая здоровой рукой к себе хворост и пару поленьев, но, поняв, что это лишь гость очнулся, поспешила к нему.       ― Эй, ты что, опять двигаешься? Тебе лежать бы надо, дурная девчонка…       ― Да уж, бревно в глазу, ― кажется, она немного злилась. ― Мог бы сначала разобраться, что к чему, прежде, чем оскорблять.       Сорель немного сконфузился, но, почесав затылок, сказал:       ― Нет, конечно, спасибо, но…       ― Я просто вернула долг, ― Хороми покачала головой, не меняясь в лице, как бы говоря, что дело в другом. ― А ты проспал больше двух дней.       ― Двух дней?! ― как бы его там Палмеры не записали в мертвецы.       ― С позавчера, ― спокойно кивнула она, будто ничего необычного в этом нет, и положила в остатки печи собранный в саду хворост. ― Чаю?       Сорель взял с веранды плетённый стул и опустился на него, напряжённо глядя в пол.       ― Откуда взяла, чем перевязать?       ― Так понимаю, это «да», ― заметила она, наливая воды из ведра в чайник. ― Ну… Денег у меня почти нет. Зато я знаю пару добрых людей.       ― Они знают, кто ты?       ― Не совсем, ― ушла от ответа Эммит. ― Каждый из них верит в то, что сам обо мне надумал.       ― Тогда как же ты с ними общаешься?       ― Просто… Есть и люди, которые помнят меня другой. Не сразу же, оказавшись в Лондоне, я начала… Так жить. А кому-то я помогала и после. У них свои заботы, но они никогда не отказывали мне в посильной помощи в ответ.       ― Выходит, ты всё же не одинока, ― выдохнул гость.       ― Если вдуматься, я никогда не была одинока, ― она достала из кармана какие-то листья и стебли. ― Безумие ведь не вынешь из головы.       ― Так, значит, это с тобой всю жизнь, ― с интересом наблюдая за убийцей, Сорель невольно поглаживал запястье.       ― Да, но… ― она недолго поразмыслила, как это объяснить, ― большую часть времени тело мы не делили. Только… Мысли.       ― Друг в голове, ― хмыкнул Кайнц: вот почему иногда она говорит сама с собой.       ― Вроде того, ― леди из разваливающегося посудного шкафа достала старые чашки, у одной из которых был отколот краешек и облетела цветная каёмка, а у другой ― отвалилась ручка. Разложила в них сорванные в саду цветы.       ― Чай, значится? ― усмехнулся Сорель.       ― Травяной чай, ― невозмутимо ответила Хороми, обернувшись через плечо. ― Мелисса, календула, иссоп.       Похоже, с деньгами у неё совсем плачевно.       ― Ты не берёшь денег с убитых, так ведь?       ― Не нужны они мне.       ― А Безумию?       ― И подавно.       ― Мда, гордость и безденежье.       ― Принципы ― это то, что и отличает меня от таких, как… Те, что были там.       Стрелок прищурился:       ― Ты ведь хотела сказать «таких, как ты»?       Леди промолчала. Но и так было ясно.       ― Мертвецам деньги ни к чему, знаешь?       ― Прекрасно осведомлена.       ― И в чём же тогда дело?       ― Я не хочу… ― она снова не знала, как это сказать. ― Не хочу… Чтобы в этом видели корыстные мотивы.       ― Убийство не выставишь в хорошем свете.       ― Это ещё как поглядеть.       ― Смерть ― это всегда ужасно, ― твёрдо возразил Сорель. ― Как её ни подавай.       ― Значит, ты видел ещё недостаточно.       Она сказала это беспристрастно, как всегда. Но что-то в этом ответе было личного ― это было видно.       ― Ты думаешь, если тебе довелось когда-то пострадать, это даёт тебе право решать, кто может жить, а кто ― нет?       ― Право? ― Хороми неожиданно улыбнулась. ― «Решать»? ― и рассмеялась. Оказывается, когда она не принижала голос, он был довольно звонким.       Сорель не понимал, что происходит, пока она не ответила, ужасно буднично, словно они говорили о погоде:       ― Какое право, Сорель? Мне нужно только две вещи: желание и возможность.       Не похоже, чтобы она этим поведением пыталась его напугать, как Безумие. Да и зачем ей это? Она правда, действительно, искренне не понимала, что это такое ― ценность жизни.        ― А если бы тебя убили? ― с последней каплей надежды, попытался достучаться Кайнц. ― Тебе было бы приятно?       ― Мне было бы всё равно, ― она столь же искренне пожала здоровым плечом. ― Я ведь была бы мертва.       ― И ни капли бы не жалела об упущенных возможностях?       ― Каких возможностях? ― она устало вздохнула, стоя напротив, опираясь на стол.       ― Тех, что были бы у тебя, будь ты живой, а не мёртвой.       ― Если вдуматься… Эти возможности не перевесят.       ― Что не перевесят?       ― Облегчение, ― сказав это, она спокойно обернулась, ― ох, чайник закипел.       Кайнц чувствовал себя крайне неловко, если говорить мягко. Если говорить прямо, он чувствовал себя идиотом. Наверное, так себя чувствуют все, когда понимают, что не могли увидеть нечто столь очевидное. В данном случае ― ещё и очевидно ужасное.       Тот шнур, что вручила вторая личность, сказав не отдавать Хороми. То, что оно «спасает» её. То, что напала она не на Фредди или кого-то другого из паба, а именно на Сореля. И то, что тогда не успела ему сказать, когда контроль вернуло Безумие.       «Прости, но ты должен…»       »…Умереть!» ― сказало оно.       »… Убить меня,» ― должна была сказать Эммит.       Глупо и жестоко было бы спрашивать, что ж тогда не спрыгнет с крыши.       ― Я много чего пробовала, ― она не поворачивалась, заливая кипятком травы. А Безумию, похоже, не понравилось, что Кайнц чувствует жалость к ним, раз оно сказало ей. ― Но, знаешь, когда в любой момент твоё тело ― вовсе не твоё, очень сложно пытаться себе навредить. Даже мысли оно слышит. Так что это всё бесполезно.       Она подвинула к Сорелю ту кружку, что была с потёртой каёмкой и маленьким сколом. Себе взяла ту, что без ручки. Напиток пах очень приятно. В изумрудном ― иначе этот цвет не назвать ― кипятке стебли раскрыли ещё плотно свёрнутые бутоны. Лиловые и жёлтые.       ― Убивать, чтобы быть убитой, ― Сорель не нашёл ничего умнее, чем попробовать этот чай. ― Самый странный из всех мотивов, что я знаю. Впрочем, ― и сама она была самой странной из всех, кого он знал, ― не мне судить.       Снова повисло молчание. Но, несмотря на то, что он совершенно не понимал Хороми, между ними было кое-что общее.       ― То, что тогда сказал один из них, ― леди спросила прямо: ― Ты, выходит, в бегах, да?       ― Ну… Можно и так сказать, ― Кайнц поёжился под плащом. ― Формально, уже сбежал. Достаточно далеко, да и тут, в Лондоне, свой Скотланд-Ярд.       Пожалуйста, не спрашивай. Пожалуйста, не надо.       ― Ты убил пятерых констеблей?       И почему ему так скребёт на душе, хотя спрашивает это она.       ― Да.       ― Почему? ― а Эммит судя по всему не собирается его жалеть.       ― Они нашли место, где работала моя ячейка. Это дало нам время на сборы. И спасло пару ребят от тюрьмы.       ― Но теперь ты сам рискуешь оказаться, ― сейчас её безразличие казалось ему особенно леденящим, ― на виселице.       ― Знаю! ― наконец, не выдержав, повысил голос Сорель. ― Verdammt, ich weiß das auch ohne dich⁵! Не обязательно мне об этом говорить…       Он осёкся, когда заметил, что леди испугалась.       ―… Извините, фройлян… ― он успокоился, отведя глаза. ― Просто это уже давно… Давит на нервы.       Хороми чуть отодвинулась, положив ладонь на своё плечо. Кажется, её действительно испугало это. А ведь говорила, что её не так-то просто заставить бояться. Сильнее её испугало только…       ― К слову, я ведь так и не спросил, ― как-то виновато, но стрелок всё же задал вопрос, не зная, как ещё вернуть утерянную нить разговора, ― почему ты так не хотела, чтобы я тебя нёс? Я, конечно, не тот мужчина, которому доверяешь, но в той ситуации выбирать было не из чего.       Она немного помолчала, и даже не сразу ответила, приоткрыв губы. Но всё же пояснила:       ― Не обижайся, ― Кайнц напрягся после этих слов. Зря: ― Это не потому, что ты мне противен или что-то в этом роде. Просто… ― всё ещё тяжело ей давалось пояснять собственные мысли и эмоции. ― Просто я действительно не люблю, когда меня касаются.       Сорель с непониманием смотрел на подругу.       ― На самом деле, есть много вещей… Например, мне не нравится, когда на меня обращают внимание, ― она словно бы задумалась, подняв взгляд в потолок, пытаясь для самой себя понять, что же она не любит. ― Наверное, поэтому все вокруг вечно меня не замечают…       ― Да уж, ты та ещё тихоня, ― Сорель невольно усмехнулся.       ― Правда?       ― Есть такое.       ― А ещё, ― она отпила чаю, ― думаю, я не люблю холод. Да. И… Уколы.       Сорелю, только улыбавшемуся, показалось, будто что-то тихонько треснуло. Ну, конечно. Что может не любить пациентка лечебницы? В голове живо вырисовывались картинки из книжек по медицине, что были в их домашней библиотеке. Иглы. Обливание холодной водой, чтобы успокоить буйство. Регулярные осмотры. И прикосновения уж точно не ласковые, зная её Безумие.       ― Значит, и боишься ты всё-таки, ― без упрёка заметил он.       ― Я не сказала, что боюсь, ― снова это чувство, будто ненароком наступил на змею. Только теперь не на кобру. На гремучую. ― Я сказала, что мне это не нравится.       ― А в чём разница? ― это тоже было сказано без подтекста, но убийца, похоже, не могла позволить себе мириться с тем, что у неё есть слабости.       ― Разница в том, Кайнц, ― отставила она кружку, ― что страх тебя сковывает и парализует. А, если происходит то, что мне не нравится, ― когда Хороми всё-таки смотрела на него, глазами прожигала ещё сильнее, чем Безумие, ― я стоять на месте не стану.       Вот, значит, как она это видит. Сорель попробовал подостывший чай ― всю чашку залпом. Подумав, подвинул к ней:       ― Можно?       Она молча приняла посуду, развернувшись к печи, чтобы налить ещё.       ― Но, всё-таки, ты сильно… Не любишь прикосновения, как я вижу. Однако, в бою это тебе проблем не доставляет.       ― Когда кто-то касается тебя и ты касаешься кого-то ― немного разные вещи.       ― Хм-м-м, ― только и потянул Сорель, глядя ей в спину. ― Выходит, если ты сама захочешь, то…       Эммит опустила чайник обратно, помедлив прежде, чем развернуться с чашкой в руках. Потому что на её лице Кайнц уже мог прочесть, что она и сама не знает. Отодвинув чуть в сторону поданную ему кружку, он протянул руку с повязкой:       ― Ты ведь уже делала это.       Ему самому было интересно, как она отреагирует. Ожидал ли он чего-то? Ну, быть может, она сделает вид, что ничего не было? Попытается отрицать?       Знакомый холод на линии жизни и у большого пальца. Как тем вечером на шее, когда Безумие хотело заставить его бояться. Но теперь рука леди дрожала, едва задевая кожу и марлю. Эммит осторожно притронулась к ладони, которую сама же и бинтовала. Абсурдно, но именно так. Она замерла в каком-то напряжении и даже чуть побледнела, не отводя глаз. А затем без тени эмоций на лице подняла взгляд, однако пальцы не убрала.       ― Признаться, это как-то… Неловко.       ― Думаю, я мог бы это исправить, ― хмыкнул Кайнц.       ― И как же?       Сорель усмехнулся. И аккуратно сжал ладонь убийцы, будто они только что познакомились.       ― Мы представились друг другу, но за все эти… Целых пять дней уже, да? Так и не пожали руки. Хотя дамам принято их целовать… Но, кажется, ты б не одобрила такого проявления вежливости.       Хороми выглядела очень растерянной. Но больше не напуганной.