До петли

      Сорель снова стоял перед этой печальной усадьбой. Пусть здесь не проходил прямой путь до дома, но это не так уж и страшно ― всё равно ещё не поздняя ночь. В этот раз доску на место Кайнц за собой поставил куда более аккуратно и по возможности тихо прошёл к веранде, не зная, застанет ли дома хозяйку.       Застал.       Он это понял издали, услышав тихий напев. Сквозь мутное стекло был виден слабый огонёк, когда Кайнц приоткрыл дверь, заглядывая внутрь ― синеву луны подтапливал золотистый отблеск свечи на волосах. Хороми сидела за столом, где были разложены с дюжину ножей самой разной формы и размера ― в них застыл царящий здесь полумрак. Рядом стоял таз; на печи, где пели угли ― ведро с тёплой водой, а в её руках была ветошь, покрытая розоватыми разводами.       Песня оборвалась.       ― Снова ты.       ― Ага.       ― Ну, и зачем ты пришёл?       ― Да так… Проведать решил.       ― Меня?       ― А кого ещё? ― оглянулся Сорель вокруг. И, подумав, прибавил: ― Сегодня меня потчевали маковым чаем, знаешь ли, но твой мне что-то как-то больше пришёлся по вкусу.       ― М-м-м, ― потянула она, протирая лезвие. ― В таком случае, тебя не смутит, если я воспользуюсь твоим нахождением в моём доме и попрошу наколоть дров, что лежат в сарае? Чтобы сделать чай нужно опять развести огонь.       ― Не смутит, ― Кайнц спустил футляр с плеча, расстегнув пальто, под которым немного запарился, пока шёл.       ― Топор там же, ― бросила ему вслед девушка. ― В сарае за яблонями.       Пока Сорель был занят, Эммит как раз закончила со своим оружием. Стрелок, возвращавшийся с поленьями и согретый работой, застал её за тем, как она обматывала полоской ткани слишком гладкую рукоять.       ― Заботишься о своём снаряжении? Похвально-с.       Леди глянула на него как-то странно, но ничего не сказала, проверяя лезвие на наличие зазубрин.       ― Слушай, ― решив не тянуть кота за хвост, Сорель сложил ношу у печи и спросил: ― Это ты убила ту женщину у Бетнал-Грин?       ― Если мы думаем об одной и той же женщине с Бетнал-Грин, вероятно, да.       ― Она к тебе приставала?       ― Не то, чтобы… ― Эммит проверила, как обёрнутая рукоять лежит в руке, ловко перевернув оружие. Стрелок до сих пор так не научился. ― Она посещала там церковь с приходом. Смотрела, какие дети появляются без родителей. Значит, те либо умерли, либо больны, либо пьянствуют ― впрочем, это неважно. Важно, что таких детей можно подкараулить и раздеть до нитки. Буквально.       ― Откуда тебе это известно? ― он подложил дров в печь.       ― Я ведь говорила, что довелось пару месяцев пожить в приюте, ― убийца спокойно поднялась, проследовав наружу. ― Тебе такой же, как в прошлый раз?       ― А что, можно другой?       ― Могу добавить ромашки. Или мяты вместо мелиссы. Чабреца?       ― Пожалуй, не откажусь от мяты.       Пока хозяйка вышла за «чаем», Сорель прошёлся глазами по её убежищу. Доски, серые от времени и пыли, робко прикрывались ещё не до конца отошедшими обоями. Иные же до того бесстыдствовали, что давали рассмотреть кирпичную кладку за печной трубой. Побитые, стёкла окон помутнели от смущения за свои трещины, сколы и царапины. Кайнц чувствовал, что дому не по душе то, что его видят в худшие годы.       ― Как ты только здесь живёшь? ― он потёр ещё не до конца затянувшееся запястье, когда Хороми вернулась с пучком трав в руке.       ― Лучше, чем на улице, ― отозвалась она, даже плечами не пожав. ― Предлагаешь променять пусть и разваливающийся, но особняк, на каморку в работном доме или комнату в борделе?       Сорель чуть прищурился. Но прежде, чем делать выводы, решил проверить.       ― Что ж, пожалуй, ты права… Можно ещё вопрос?       ― Ты ведь всё равно его задашь.       ― Что ты напевала? ― Кайнц поднялся со стула, подходя ближе, глядя, как Эммит раскладывает травы. ― Я этой песни ещё не слыхал, хотя в пабах бываю часто.       Леди как-то странно хмыкнула:       ― Боюсь, господина Эдварда Грига в пабах не играют.       Сорель остановился чуть поодаль, помня о внезапности Безумия.       ― Эдвард Григ, значит. Пьеса?       ― Элегия.       ― Фортепиано.       ― Совершенно верно. Четвёртая тетрадь, сорок седьмой опус, седьмая.       ― Ты не была бедной, ― Кайнц стоял спокойно, но всё его тело было напряжено. Он не знал, как отреагирует убийца.       А она молчала.       ― Тем, кто рос в трущобах или деревушке, негде и некогда учиться играть элегии на фортепиано.       Хороми ответила, не задумываясь:       ― Меня научила матушка.       ― Откуда бы иммигрантке уметь играть на пианино? Не хотел бы, чтобы мои слова фройлян сочла за грубость, но, насколько мне известно, у гостей с Востока в Лондоне немного жизненных путей.       ― Она много кем работала, пока не вышла замуж, ― так же спокойно ответила девушка. ― И сиделкой, и прислугой в доме, и в тех же пабах. С Григом она, конечно, не была знакома. Но семь нот, диезы, бемоли и чёрное отличать от белого даже «гости из Азии» могут научиться, знаешь ли.       ― И откуда же ты сама знакома с подобной музыкой?       ― А может, лучше расскажешь, откуда выходец из бедной Ирландии, только выбравшейся из непрекращающегося голода, умеет обращаться с оружием, будто солдат?       ― А очень просто, фройлян, ― Сорель не посмел отступить, ― мой отец держит охотничью лавку. Ружьями, патронами, средствами чистки и хранения он торгует тоже.       ― Отлично. Что же тогда ты не продолжаешь своё семейное дело у себя на Святой Земле? ― чуть приподняла она брови, загоняя своего собеседника в угол.       ― Denn das geht mich nichts an. Und nicht deins¹.       Они смотрели друг на друга с минуту, молча, не желая уступать. Сорель, к своему позору, сдался первым ― глаза устали пялиться на эту сумасшедшую девчонку. К тому же, её взгляд исподлобья был всяко тяжелее. Он молча повернулся, сел за стол, достал из плаща флягу и сделал вид, будто бы очень занят развитием у себя алкогольной зависимости.       Она же стояла у печи, пока не вскипела вода. Залив чашки, принесла их за стол и так же молча села. По лицу, как и обыкновенно, было нечего сказать.       ― Дурак я был ― вот и вся история.       Хороми даже вздрогнула, когда Кайнц это произнёс. Видимо, была в своих мыслях, а, может, вела беседу с Безумием, кто знает?       ― Сбежал из дома, гонясь за мечтой, которая оказалась миражом?       ― Меньше поэтичности, фройлян, ― почти рассмеялся Сорель, ― меня хотели отправить в приличное учебное заведение для приличных учащихся юношей. Я, конечно, очень ценю желание обеспечить мне жизненную дорожку от моих батюшки с матушкой, но чёрт возьми… Думаю, по мне заметно, что идея с самого начала была обречена на провал.       Эммит, кажется, даже заинтересовалась, судя по наклону головы и приподнявшимся бровям.       ― Ну, и, когда мне дали денег переплыть пролив до Ливерпуля, ― Кайнц почесал затылок и отхлебнул чай, ― я просто сел туда, где дешевле. А дешевле было высадиться в Эйре. Оттуда рукой бы подать до Глазго… Но скажем так: обстоятельства сказали мне, что хер там плавал.       ― Должно быть, финансы быстро пошли ко дну, ― заметила Хороми, отхлебнув.       ― Быстрее, чем я.       ― Твоя семья хотя бы знает, что с тобой?       ― Вполне, ― откинулся на стуле стрелок. ― Потом-то я нашёл и работу, и средства написать домой. Думаю, появиться там я более никогда не посмею.       ― Вот как, ― Хороми пристально рассматривала узор древесины столешницы.       ― Ну.       ― Что?       ― Где твой рассказ в ответ?       ― А он должен быть?       ― Ну… ― Сорель растерялся. Он ожидал, что это будет легче.       ― Я думала, ты поделился по доброй воле. Подписывать контракты на сделку, помнится, не просил, ― она подпёрла лицо ладонью, переведя зрачки на гостя. Несколько мучительных секунд наблюдала, возможно, даже с наслаждением, за его растерянностью. Наконец, опустила ресницы: ― Думаю, тебе достаточно знать, что я по прошлым временам не горюю.       ― Опять играешь в загадки? А я ведь человек простой, глупый…       ― Простых и глупых в колледжи учиться не отправляют.       ― А умные от этой учёбы в нищету и криминал не убегают.       ― Знаешь, ― вздохнула она, ― исходя из того, что я знаю о тебе, ты сбежал не потому, что глупый.       ― А отчего же?       Хороми ― даже она ― не удержала усмешки:       ― Потому что сумасшедший.       Сорель удивился, но уже через секунду хмыкнул:       ― Я даже не знаю, как воспринимать эти слова от вас, фройлян.       ― Думаю, как комплимент.       ― Что ж… До маэстро мне ещё далеко, ― Кайнц залпом допил травяной чай, со стуком опустив кружку на стол. ― И спасибо за угощение.       ― Будем считать, что это был равноценный обмен за растопку на ближайшее время, ― Хороми придвинула к себе чашку, разглядывая плавающие цветки и листья.       ― Ну… ― в который раз потянул неловко Сорель. ― Я, пожалуй, пойду?..       Он поднялся из-за стола, накинул пальто и захватил свой футляр.       ― Знаешь… ― уже на выходе его остановил голос девушки. ― Тебе лучше больше не приходить сюда, ― нутро неожиданно ухнуло в пятки, а в освободившееся место затёк неприятный холодок. ― Если хочешь, в следующий раз я могу прийти сама.       Сорелю показалось, что он услышал скрипение собственного мозга ― так усиленно тот пытался выдать какой-то приличный ответ. Наконец, он сдался, остановившись на самом глупом и простом варианте:       ― Что ж… Хорошо.       ― Когда я могу зайти?       Кайнц соизволил обернуться, оглядывая Эммит, всё ещё не веря её словам.       ― Предположим, на этой неделе я бываю свободен часов с шести. Вечера.       ― Славно, ― впрочем, увидеть что-то на её лице всё равно нельзя. Она так же спокойно несколько секунд смотрела на застывшего друга, и, в конце концов приподняла брови: ― Что-то ещё?       ― Нет, ― поняв, что сейчас выглядел совсем уж нелепо, он тут же отвернулся, проверяя карман: не забыл ли на столе флягу? ― В таком случае, полагаю, стоит сказать «до встречи»?       ― Вероятно, да.       ― До встречи, фройлян.       ― Удачи, Сорель.