***
Кладбище неизменно будет ассоциироваться у людей с утратой, горем и скорбью. Чёрные платья у дам, чёрные костюмы у джентльменов, чёрные платьишка у маленьких детей, даже панталоны у них могли быть чёрными: если траур, то до последней нитки. Людвига же с плакальщиком уж точно не спутаешь. Выбросив окурок на подходе к воротам кладбища, Бетховен поправил чёрный воротник своего зелёного пиджака и расположился у стены, оглядевшись. Неподалёку в уголке, заросшем полынью и побегами ветлы, хоронили приходского бедняка в самом дешёвеньком, криво сколоченном гробу, окружённом «процессией» из двух приличных джентльменов, угрюмой старухи да детей в обносках. За дымящим крематорием спряталась пара могильщиков, чтобы тоже подымить и перетереть кости разъярённому гробовщику. А напротив кладбищенских ворот Людвиг заметил группу крепко сложенных джентльменов, которые косо на него поглядывали. И один из них быстро пошагал прочь с появлением Бетховена. Он поднял глаза из-под полей шляпы на зазвонивший колокол церкви Святого Луки: погода стояла на удивление солнечная, что предвещало прибавку в армию веснушек на его коже, и без того страдающей этим проклятьем. Но хотя бы не хотелось спать. Прождав несколько минут, Людвиг раздражённо выдохнул: чёртовы женщины же всегда опаздывают. Даже за папиросой лезть в карман не было смысла, ведь осталась там только последняя, что немудрено ― он нервничал. Тратить сейчас этот запас табака Бетти категорически не хотел. Под нос он пробормотал пару лестных слов обо всём, что его окружает, а сам заметил, что отходивший паренёк вернулся к своим. Очевидно, Эмилия действительно опоздает. А эти даже дорогу не перейдут, чтобы поздороваться и сказать об этом. ― Тупые ублюдки, ― сплюнул он. Справа раздалось ржание лошадей и ругань: один из катафалков едва не врезался в проезжающий мимо экипаж. Ситуация могла оказаться вполне обычной, и не привлекла бы внимания Людвига, если бы не её виновник. Точнее, виновница. Брызги прокопченных луж взлетали из-под копыт, и, будто очищаясь в солнечном свете, слепили блеском. Женщина в чёрном верхом на белой лошади обогнала похоронную процессию и натянула поводья прямо перед ним. Парни с другой стороны дороги двинулись навстречу, на что всадница отдала им лёгкий жест ладонью: ― Прошу меня извинить, ― конь под ней переминался, за что узда натянулась сильнее. ― Если угостите папиросой, леди Ричардс, ― Бетховен спокойно оторвался от стены, становясь рядом. Женщина помолчала недолго, а затем без помощи в один прыжок оказалась на земле, отдала уздечку одному из подошедших и, повернувшись к Людвигу, откинула вуаль. ― Думаю, я бы успела вовремя, будь жив мой старый конюх, ― Эмилия, стоя перед главой ячейки чёрного рынка, едва ли была выше его плеча. ― Ты получал моё письмо? ― Как видишь, я здесь. ― Тогда почему я не вижу траура? ― Потому что у меня нет лишних денег на новый костюм, леди Ричардс, ― чуть нахмурился Людвиг, стрельнув глазами в стоящих позади. Сейчас речь стоило бы сделать почище. ― Тем более, что к этому трауру я даже не причастен. Я получу папиросу или мне не стоит даже надеяться на вашу благосклонность? ― Вы знали, что курить при даме ― моветон, мистер Бетховен? ― она полуобернулась к своим людям: ― Сэмюель, ― и сделала шаг в сторону, ― будьте добры. Угрюмый джентльмен с хризантемой на лацкане открыл свой портсигар. ― Благодарю, ― ничуть не смутился Людвиг, ещё и добавив, ― но мне бы не помешал и огонёк. Леди Ричардс слегка наклонила голову, но жестом дала добро. Пока глава ячейки чёрного рынка затягивался, она произнесла вслух: ― Кайнц где-то здесь, верно? ― Да, ― выдохнув дым, Бетховен с ухмылкой отметил, как замерли, переглядываясь, парни помоложе. Врать или уходить от ответа не было смысла. ― А ты думала, я приду без страховки? ― Нет. Просто хочу, чтобы мои работники были в курсе, ― окончательно успокоив лошадь, пока с владельцами экипажа и катафалка разбирались её люди, Эмилия поправила шляпку. ― Потому что я хочу, чтобы вы постояли тут и не беспокоились за меня. Ясно? ― Да, мэм, ― последовал ответ. ― Будьте осторожней, леди, ― с подозрением предупредил один. Вдруг тон Ричардс резко сменился, и она обернулась, прошипев: ― А то я не знаю, Харви! ― чем заставила беднягу вытянуться по струнке и прикусить язык. Но, только она повернулась к Бетховену, снова взяла себя в руки. ― Пойдёмте, Людвиг. Нам есть, что обсудить. Тот хотел подать ей руку, но этот акт вежливости был слишком явно проигнорирован. Не придав тому значения, Бетти сосчитал до тридцати и завёл разговор: ― Ты ведь тоже не без стрелка? ― Естественно, ― она шла впереди, не оборачиваясь. Людвиг, следуя за ней, встретился взглядами со священником в чёрной пасторской рубашке и псалтырём в руках. ― Среди прихода тоже есть мои люди. Но я сказала им, чтобы близко не стояли, мол, будет слишком заметно. ― Наверное, трудно управлять такими… эмоциональными людьми. ― Ты хотел сказать «тупорогими баранами»? ― поправила выбившуюся из-за уха пшеничную прядку Эмилия. ― Не без труда. Но, знаешь, как бы там ни было, эти бараны приносят в мой дом мясо и деньги. И они мои. Если у кого-то вообще и есть право их резать, то только у меня. ― Нисколько не спорю… ― сунул руки в карманы Людвиг. ― Так позволишь рассказать нашу версию произошедшего? Моих работников и меня. ― Сначала, Людвиг, ― наконец обернулась она, останавливаясь, ― ты выслушаешь мою версию. Потому что ты и твой немец пока что ― главные подозреваемые. ― Главные?.. ― Главные. Но не единственные. ― Леди повернулась к свежим холмикам, в ряд пересекающим дорогу перед ними. В конце слишком непрозрачным намёком маячили две разрытых могилы, к которым они неспешно приближались: ― Здесь не все. Кто-то захотел лежать рядом с женой, родителями… Людвиг покорно слушал, затягиваясь по дороге вместо сочувственных вздохов. ― Всего четырнадцать человек. Почти треть основного состава… А сколько из твоих в итоге-то добралось из Эйра? Выдохнув дым и дав ему рассеяться, Бетховен ответил честно: ― Пятеро. Считая меня. ― Вот как. Тогда я даже прощу тебе, что компенсации сегодня ты так и не принёс. ― Действительно? ― Если подозрения инспектора окажутся правдой. Людвиг медленно повернулся, с вопросом глядя на Эмилию. Та усмехнулась: ― Я не так принципиальна, как ты. Скажу больше ― ведь за тем мы здесь и встретились ― я пригласила на это дело своего человека. ― Я его знаю? ― На твоё счастье нет, ― Ричардс снова вернула взгляд на могилы, и улыбка исчезла с её губ. ― Умный мужчина, до этого присматривал за Кройдоном. Сэра Монро даже не пришлось уговаривать пригласить его в Лондон. ― Монро? Комиссара Джеймса Монро? ― Да, ― Эмилии явно льстило удивление Бетховена, ― моя семья занималась вопросами правосудия на этой земле задолго до появления Скотланд-Ярда. А человек этот был приглашён, когда на несколько дней возвращался отец. ― Кстати, как он? — Бетти знал, что никогда не стоит упускать возможность в разговоре быть любезным. Особенно в делах с дамами. ― О, неплохо. Кажется, южный климат пошёл его здоровью на пользу. Но эта история его весьма расстроила, знаешь ли, — Эмилия этот его трюк знала, но определённо не находила дурным. ― Представляю, ― а папироса всё укорачивалась. ― Вернёмся к делу? ― Да, ― Ричардс на секунду отвела глаза в сторону входа на кладбище, но, снова вернувшись к могилам, продолжила: ― Мои ребята уверены, что это Кайнц, потому что слышали вашу шотландскую историю. ― Я не удивлён, ― пожал плечами Людвиг. ― Парень без колебаний застрелил пятерых констеблей, когда нас решили наконец прикрыть. ― Сколько ему? ― Двадцать три, кажется. Да, родился в шестьдесят шестом. ― Довольно молод, чтобы отслужить где-нибудь в колониях и вернуться. К тому же, мне сказали, у него уже есть седина. ― Он не солдат, ― отмахнулся Бетховен, ― провинциальный доморощенный самородок. Помнится, пьяный он что-то начинал затирать об охоте с папенькой. Почему седой? Да хер его знает, но если это влияет на меткость, пусть хоть чёрт лысый, ― он даже на секунду приподнял шляпу, являя собственные рыжие вихры. ― Звучишь как-то напряжённо, Людвиг, ― сощурилась леди. ― Да, Эмили, потому что я всё ещё жду, когда мы перейдём к делу, ― он закусил остаток папиросы. ― Я не в восторге, находясь на кладбище в окружении людей, уверенных, что я укрываю убийцу их приятелей. ― Ох, вот как, ― она отвернулась, скрыв за вуалью лёгкую улыбку. ― Хорошо же, тогда слушай…***
Сорель не мог слышать, о чём говорила эта женщина с его работодателем. Впрочем, его дело было смотреть, а не слушать. Глаз был непривычен к искажению линз, и это немного дезориентировало стрелка. С такого расстояния ― пятьсот с хвостом ярдов ― он бы вполне имел все шансы попасть человеку в голову и без ружейного телескопа. Но не был настолько глуп, чтобы полагать, будто Людвигу нужно убийство. Нет, Бетховен такие методы не любил и прибегал с неохотой. А вот запугать ― это было вполне в его стиле. Да, пристрелить человека без оптического телескопа Кайнц бы смог. Но его дело сегодня было гораздо тоньше: ему нужно было никого не пристрелить. Потому что в ином случае конфликта им точно не избежать, как бы там ни было. Сорель на секунду оторвался от прицела, пробегаясь глазами по крышам. Всё-таки были свои минусы в оптике: нельзя в полной мере контролировать происходящее вблизи. Убедившись, что всё спокойно, он вылил остатки из кофейника, залпом выпив. Хоть Людвиг и сказал ему выспаться, кажется, с этим из-за суеты столицы у Кайнца намечались большие проблемы. Третья неделя пошла, как он спит по четыре часа в сутки максимум, и то, если уснёт на ходу. А этой ночью он и вовсе не сомкнул глаз, отчего они заметно покраснели и побаливали. Так недолго и зрение посадить, а это, как-никак, главный его инструмент. Верхние конечности понемногу уставали, а нижние ― затекали. На этих досках стрелять из положения лёжа в нужную сторону не представлялось возможным, как и использовать что-нибудь в качестве подставки, а Метфорд, несмотря на кажущуюся новизну, лёгкостью не отличался. Сорель старался по возможности расслабить плечи, потому что нет ничего хуже для стрелка, чем дрожащие руки. Кажется, у Людвига с той дамой всё проходило вполне мирно и душевно. Кайнц позволил себе в который раз скользнуть по окружению через прицел: его немало интересовало, где решил расположиться вражеский стрелок. Конечно, избавиться от него он бы всё равно не смог, но было бы полезным знать, откуда ожидать опасности. Однако приходит она как ни крути оттуда, откуда не ждёшь.***
― Твой немец, Бетти, носит при себе револьвер Веблэй и магазинную винтовку системы Ли-Метфорд с прилагающимся к ней снаряжением. В том числе штык-ножом. Наша версия такова, что именно последними двумя инструментами были нанесены смертельные ранения моим ребятам. Есть, что сказать? ― Лучше ты мне скажи, Эмили, сколько из них были убиты острым, а сколько ― пулей? ― Тринадцать к одному. ― Да-а? Странно, ― поднял брови так, что проступили морщины на лбу, Бетти ― а мне казалось, я нанимал стрелка, а не мясника! ― А… ― Но он честно ответил мне, что одного пристрелил, это верно, ― Людвиг снова вернул хмурое выражение лица, спрятав одну руку в карман. ― После того, как тот сам попытался его пристрелить. Он даже не планировал его убивать, просто защищался, как и любой другой… ― Только вот любые другие, ― теперь Ричардс перебила его, ― не выжили. Глава ячейки раскрыл глаза: ― Только не говори… ― Мы здесь собрались не тебя ради, Людвиг, ― леди улыбнулась, показывая ровные белые зубы. ― Это было приглашение для Кайнца, от которого он не смог бы отказаться.***
Сорель замер на своей позиции, стараясь не дышать. Четверо человек один за другим залезли с соседней крыши через оставленные на всякий случай открытыми окна внизу. Похоже, Ричардс предусмотрительно отправила их обшаривать чердаки. Они с Людвигом тоже это предвидели: стремянку убрали на пол в углу, а люк закрыли снизу. Но было кое-что, что убрать они не смогли. ― Здесь в пыли свежие следы. Кайнц быстро думал. Пристрелить нельзя, один против четверых врукопашную он вряд ли выстоит. Оставалось лишь сидеть тихо и надеяться на чудо. В конце концов его плащ неплохо давал ему слиться с темнотой под самой крышей. ― Очевидно: здесь же спуск вниз. Звяк-дзынь. Кажется, Сорелю стоило избавится от дурной привычки распихивать патроны «на всякий случай» в карманы. Он тут же перекатился в сторону от взорвавшихся щепками досок, ожидаемо упав вниз. Падение смягчил притащенный от жильцов зыбкий драный матрас, оставленный в углублении между балок специально на подобный случай. Однако не успел Кайнц открыть глаза и втянуть в сжавшиеся лёгкие воздух, как один из парней схватил его за грудки, прижав к полу. ― Кажется, боги сегодня на моей стороне, ― просипел стрелок, подняв взгляд: сверху на голову противника упала дощечка из-под чашек. ― Или не очень, ― докончил он, когда следом из опрокинутого кофейника на его плащ вылилась гуща. Несколько немых секунд продлились, пока он, отряхивая полы плаща, вставал и поднимал руки, оглядывая троих оставшихся. И эти несколько секунд сделали своё дело. Когда позади ламбетских распахнулся люк, Сорель быстро выхватил у оглушённого парня револьвер, бросая подоспевшему земляку. ― Fired sé aon uair amháin, mar sin níl cúig babhtaí taobh istigh anois, Ross⁷, ― оповестил он, из кармана выхватывая свой Веблэй. ― Caithfidh mé a rá, nach bhfuil cruinneas mo phointe láidir⁸, ― ответствовал крепкий детина, высунувшийся из люка и поймавший оружие. ― Scheiß drauf⁹, ach nach bhfuil a mharú dom trí thimpiste¹⁰, ― окончательно запутав умы противников в том, на каком языке они говорили, Кайнц соизволил вернуться к английскому: ― Итак, как мы поступим?..***
― Ах ты хитрая ж ты сучка, ― Бетховен даже вынул изо рта остатки папиросы. Леди Ричардс, всё так же улыбаясь, подошла к нему: ― Слышать это от тебя ― приятная похвала, ― а затем взяла из его пальцев окурок, оглядела пристально и добавила: ― Но в следующий раз за такую формулировку потушу это об твои яйца. ― Увы, у меня другие предпочтения в постели, ― он забрал окурок и отщёлкнул в полынь. ― Не сомневаюсь, ведь даже великая Кэтрин Уолтерс с твоим появлением более не самая дорогая шлюха Лондона, ― Эмилия вздохнула, сняла дамские кружевные перчатки и достала мужские, кожаные. ― Это тоже не входит в мои постельные предпочтения, если вдруг что, ― Людвиг вздохнул. Оглянулся по сторонам, выждал пару секунд и ёмко выругался, снимая шляпу. Ричардс приняла её с радушной улыбкой: ― Если хочешь, пиджак я тоже подержу, как доедем до места. Обещаю: на нём не останется ни единого пятнышка. ― Великодушно. Пожалуй, я даже приму это предложение, ― Бетховен снова глянул по сторонам, когда к ним подошли двое джентльменов. Сопротивление сейчас он счёл глупой затеей. Эмилия улыбнулась ещё шире и повернулась к выходу с кладбища. ― Ах? Это было единственное, что она сказала, замерев, когда раздался выстрел. Все тут же стали оглядываться, пытаясь понять, чей стрелок нарушил тишину, а самое главное ― в кого нарушил. Затем, раздался второй выстрел и короткий нарастающий свист, который Людвиг точно ни с чем не спутает. Шляпка слетела с Ричардс, подобно снесённой ураганом, освободила светлые волосы, тут же рассыпавшиеся по чёрному платью, и упала прямо в одну из свежих могил. После почти одновременно прозвучали ещё два выстрела. ― Что ж, ― когда Эмилия обернулась, она едва сдерживала ухмылку, закусив губу, и её плечи подрагивали, будто она собиралась рассмеяться. ― Как бы там ни было, я должна признать, что твой Кайнц определённо умеет производить впечатление. Я бы даже почти назвала это «ничьей», Людвиг… — да уж, и глава Ламбета, и глава ячейки опростоволосились. Леди взглянула на вновь зазвеневший колокол: ― Даже жаль, что этот бой был проигран с самого начала. — По крайней мере, мы проиграли с достоинством, миледи. Бетховен попытался шутливо изобразить поклон, но его тут же встряхнули. Эмилия молча вышла за ворота кладбища, а они — следом, и провожатые не стеснялись лишний раз толкнуть Людвига. Один из джентльменов спрыгнул в могилу за шляпкой: дорогие меха раскурочило триста третьим так, что ни одна швея не возьмётся исправить. Взялся бы зашивать Эмилии голову хоть один гробовщик, промахнись чёртов ирландец на дюйм или два? А она даже не вздрогнула. Забралась на услужливо поданную лошадь, перекинув ногу через седло, на что старший из её сопровождающих деловито покачал головой. ― О, пардон, ― Эмилия тут же расположилась на лошади боком, как положено порядочной леди. ― Бетти, тебя прокатят на экипаже. Встречаемся в «Льве на бочке». И будем надеяться, колокол звонил не по Кайнцу.