До петли

      После напряжённого дня в ушах стоял звон. Едва завидев свои окна на фасаде дома, Сорель прибавил шагу, хотя чувствовал, будто развалится через пару футов. Его не заставил замедлиться даже голос мадам Палмер из-за входной двери.       ― Понятия не имею, милая! Он не предупреждал, что сегодня его не будет…       Он оказался внутри и замер, пока позади неловко скрипела закрывающаяся дверь. Перед хозяйкой стояла Хороми, скромно придерживая свечу. Кайнц глянул на часы с маятником: было уже почти пол девятого.       Обе повернулись к нему, и миссис Палмер тут же охнула:       ― Господи спаси! Кайнц, что с вами случилось?!       До него медленно дошло, что день сказался не только на его самочувствии, но и внешнем виде. Плащ и брюки в серых разводах, следы подтёков крови, и, чёрт его дери, перегар. Сорель улыбнулся, забыв про разбитую десну, и хотел почесать затылок, на что лопатка отозвалась ноющей болью:       ― Ауч… Покутили с друзьями.       Собственно, это было всё, что он сказал, и тут же, сделав вид, что ничего не произошло, направился к лестнице.       ― Молодой человек, я вас никуда не отпускала! Кайнц?! ― хозяйка уже набрала воздуха, но, забыв всякие приличные выражения, молча хлопнула полотенцем об табурет.       ― Миссис Палмер, ― Эммит же была как всегда невозмутима, ― не волнуйтесь, я позабочусь о нём. У вас в погребе остался лёд или мясо?       ― Сейчас посмотрю, Боже… Вразуми своего дружка уж!       ― Он всего лишь мой знакомый, ― стрелок уже был в коридоре, отыскивая ключи, и всё равно тихий голос доносился до его ушей. ― И я всего лишь отдаю ему долг.       Кайнц оказался в своих комнатах, просто дошёл до дивана, опустился на него, не раздеваясь, и выдохнул. Наконец.       ― Оно говорит, ты зол. Насчёт кутежа, выходит, соврал, ― сначала по полу проползла её длинная, тёмная тень, а уже затем в дверном проёме появился силуэт девушки. ― Что произошло?       ― Да, я зол, ― откинувшись на спинку, Сорель поднял глаза в потолок и более ими не двигал, ногой затолкнув футляр под столик. ― Потому что я чертовски устал. Если позволите ― заебался.       Он надеялся, что это её отпугнёт.       ― Что ж, раз уж я два с половиной часа занимала скучающую домохозяйку преклонного возраста, ― подняла на него глаза Эммит, ― то теперь разворачиваться и идти домой было бы странно.       ― Я хотел принять ванну, ― Кайнц честно пытался. Не то, чтобы он был обижен или не хотел видеть свою странную подругу вовсе. Просто он знал, что, скорее всего, он сорвётся. Ведь так или иначе причиной его бед была именно она ― и он это отлично понимал.       ― Правильное решение, ― в чём в чём, а в искусстве вести беседу он её не переиграет. ― Но сначала мы посмотрим, не нужно ли тебе…       ― Нет. Не нужно.       ― Уверен?       ― Да.       ― Расстегни плащ.       Сорель всё же опустил взгляд с потолка. Последний шанс выпроводить эту упёртую девчонку.       ― Если тебе так надо… ― кривая ухмылка сама наползла на лицо. Что там Людвиг говорил о свидании?       Может, с обыкновенной леди это бы и возымело должное действие, но с этой ― он сам вырыл себе яму.       ― Нет, Кайнц, ― она медленными шагами прошла внутрь, и рукой потянулась за спину, глядя исподлобья, а за волосами Сорель разглядел металлический блеск, ― это тебе надо.       ― Ладно, дурная шутка, ― он жестом остановил её и отвёл ворот. Всё же не хотелось, чтобы ещё и пальто ему сегодня изрезали. ― Вот. Довольна?       ― И кто же это сделал? ― застыв напротив, убийца чуть прищурила глаза.       ― Нашёлся лёд! ― мадам Палмер выплыла из общего коридора. В её руках была, по всей видимости, старая медная грелка, только заполненная не углями, а кусочками льда, и обёрнутая полотенцем.       ― Превосходно, ― спокойно повернулась Хороми, ― оставьте ему, ― и, когда та была уже у выхода, прибавила: ― Я задержусь здесь, мадам. Думаю, Кайнцу не повредит, если я что-нибудь приготовлю на ужин.       Одарив Сореля осуждающим взглядом, женщина кивнула, но перед тем, как удалиться, прибавила:       ― Будь с этими мужчинами аккуратней!       Где-то в конце коридора ещё слышалось бормотание: «Уж я-то знаю на них управу…» ― а затем всё затихло. В образовавшейся тишине Хороми бесшумно прошла к двери, наконец её закрывая. Щёлкнула задвижка, и убийца, не поворачиваясь, почти прошептала:       ― Это были те люди с юга.       ― С чего ты взяла? ― Сорель с заметным усилием заставил себя снять плащ, продолжая разговор как бы между делом.       ― Ты винишь меня.       Перекинув пальто через плечо, он замер на секунду, а после тоже принизил голос:       ― Это ― ерунда, ― и указал на порез. ― Мой друг мог сегодня умереть. Ему досталось бритвой в живот.       Когда Кайнц обернулся, Эммит уже не стояла к нему спиной. Но всё ещё молчала.       ― Мы должны были переговорить с ламбетскими, ― продолжил он. ― Можно сказать, нас пригласили на встречу. Поскольку мы главные подозреваемые. А я, ― помедлив, стрелок закончил, ― главный свидетель.       Хороми выдохнула, прикрыв веки, и едва дёрнула уголками губ:       ― Стало быть, ты рассказал им.       ― Nicht¹.       Убийца раскрыла глаза. Затем медленно подняла взгляд.       ― Я, конечно, тот ещё мерзавец, но не настолько, ― всматриваясь внимательно в её лицо ― ведь не каждый день видишь на нём искреннее удивление ― Кайнц повесил плащ на крючок. ― Притворился, что ничего не знаю, ничего не видел. В конце концов, как мне иначе объяснить им, зачем я тебя оттуда вытащил?       Теперь уже Хороми молча опустилась на софу, глядя в незримую точку на кофейном столике.       ― Да, фройлян, представьте себе! ― нотка недовольства всё же закралась в его голос. ― Но мы теперь, как ни крути, в одной, мать её, лодке.       Леди помолчала немного, а затем поднялась и, прикрыв глаза, произнесла:       ― Иди мойся.       Сорель проводил её до кухни напряжённым взглядом, но в ответ ничего не сказал. Действительно, может, чистый, он станет чуточку добрее.       В спальне хозяин квартиры взял из шкафа полотенце и свежую одежду, после чего заперся в ванной, выдохнув. Одна из причин, почему он остановился в выборе жилья именно на комнатах Палмеров ― это то, что их дом был построен после шестидесятых. И в нём была не только отдельная ванная комната, смежная со спальней, но и ― о боги ― вода, проведённая на второй этаж! И даже нагреватель этой самой воды.       Кайнцу, выросшему в сельском городке Дроэде, такое только снилось. Воспоминания о том, как нужно было каждый раз нагреть и наносить воды, и о том, что потом цинковую ванну, больше похожую на лохань, надо ещё и выливать, были слишком свежи.       Тёплая вода немного сняла боль, но от усталости, на самом деле, помогала мало. Тело расслабилось, но все навалившиеся скопом события, бессонница и полная неопределённость будущего пугали Сореля. Хотя он и мог временами вести себя безответственно, пьянствовать и шалопайничать с Фредди по пабам, как истинный уроженец Святой Земли, всё-таки в голову его отец вложил толику немецкого прагматизма.       Со стороны весь его жизненный путь выглядит сплошной безответственностью, но всё-таки на чёрном рынке он оказался не случайно, а вполне намеренно. Потому что оценил, какие риски его ожидают при таком раскладе, и какие не возможные, а гарантированные убытки предлагает ему честный труд. К тому же, коллектив оказался гораздо лучше, чем мог бы подумать случайный законопослушный гражданин.       С ребятами всегда было весело. Даже к Джо, с которым они при первой встрече далеко не поладили, Кайнц уже успел проникнуться искренней симпатией. Что уж говорить о Фредди: незнакомцы его и Сореля частенько принимали за братьев. Да и Людвиг, поначалу казавшийся недоступной вершиной их ячейки, был готов подставится под бритву вместо него. Только Диц, пожалуй… Вызывал у него досаду жгучую, как царапина от пули. Но Йоханс, возможно, однажды поймёт. Пройдёт вся эта идеалистическая дурь о чистоте души и останется только сухое и материалистское: забота о себе и своём будущем. Если забыть об этом, Диц тоже вызывал у Сореля приятные воспоминания.       Из-за двери Кайнц стал слышать тихое постукивание стали о дерево. И искренне надеялся, что Хороми резала не кого-то, а что-то, и его кухонным ножом, а не своим.       Уж кто-кто, а она у него приятных ассоциаций не вызывала, что вполне закономерно. Незакономерным было то, что вопреки всякой логике, при этом к Хороми Эммит Сореля что-то будто толкало.       Каждую с ней встречу он бы описал, как сон, и вовсе не хороший: время могло пролететь незаметно, а могло растянуться нитью. Её сумасшествие добавляло сюрреалистичности и абсурда их диалогам, а воспоминания об этих беседах были будто бы приглушёнными, обрывочными, даже о той встрече, когда она попыталась его убить. Кайнц не мог припомнить точного хода событий, только осколками: блеск стали, каштановые пряди, шёлковая чёрная лента, холодные глаза, острые зубы, улыбка, контральто, сменяющееся шелестом, бурые пятна на блузке. Всегда оставалось будто бы какое-то послевкусие, только не на языке, а в разуме. Наверное, если бы для Сореля другие люди имели вкус, как для Безумия, он бы назвал Хороми горькой.       Сейчас, когда он только что вернулся от друзей, умудрявшихся шутить, пока Людвига штопал Долтон, это было особенно заметно. Все они вместе много чего вынесли, и всё же в них ещё жил этот простой человеческий оптимизм. В Эммит его будто бы никогда и не было. Хоть она и пыталась временами изобразить обратное, но это было похоже на попытку выдать детские каракули углём на заборе за Рериха. Проще говоря, она притворялась.       Трудно было понять, что у неё на уме, и у неё ли конкретно. Но Сорель одно знал точно ― она не была ему врагом. Странно говорить это после всего случившегося, но именно после всего случившегося так и было. Факт того, что безумная неверующая убийца ему зла не желает, а вот вполне здоровые и даже зовущие себя христианами люди ― желают, вызывал у Кайнца кривую усмешку.       Вода в ванне стала остывать, да и размокал хозяин квартиры уже порядочно, поэтому он решил закругляться. Отдельное волевое усилие после сегодняшнего дня потребовалось на то, чтобы взять в руки бритву, хоть и не опасную. Но всё-таки Сорель справился. Ещё несколько минут после было потрачено, чтобы проверить, не шатается ли какой зуб в побаливающей от удара десне и стараниях пригладить взъерошенные полотенцем волосы.       Чистый, бритый и в одной из сменных рубашек, Кайнц, одевшись, осторожно выглянул в коридор. В нос тут же ударил приятный запах чего-то горячего и со специями, что заставило его выйти в гостиную.       Убийца расположилась на диване, поджав ноги, и, опираясь на подлокотник, уставилась в томик Вальтера Скотта. Сореля она заметила поздно. Похоже, хоть Эммит и умела быть бесшумной, это не делало её саму внимательной. Тут же, выпрямив спину, она поспешила спрятать щиколотки обратно в сапоги, стоящие рядом на полу, и схлопнула книгу.       ― Так-так-так-с, и чем ты здесь без меня была занята, фройлян? ― Кайнц не удержал глупой усмешки, завидев, что леди покраснела.       ― Приготовила ужин, ― вопреки этому, голос и лицо её ничуть не изменились.       ― Нда? ― хозяин квартиры прошёл к плите, где заметил накрытую полотенцем кастрюлю. ― И что здесь у нас?       ― Я не нашла морковь, ― так же спокойно ответила Хороми. ― Поэтому добавила тыкву.       ― М-м-м. Тыквенный суп, ― Сорель был готов признать, что пахло и выглядело содержимое кастрюли очень даже аппетитно. Он надеялся, что вкус тоже не подведёт. Поэтому потянулся за тарелкой и половником: ― Тебе налить?       ― Нет, спасибо, ― неожиданно отказалась леди. ― Я уже поела.       Кайнц окинул взглядом свой кухонный уголок, а затем посмотрел на гостью.       ― Ты что, стесняешься поесть со мной? ― не найдя грязной посуды, а на лице девушки разглядев тень неловкости, он уже вполне мог её понимать. Чуть с запозданием Сорель понял, и чем руководствовалась Эммит: ― Сядьте и поешьте, фройлян. Я же знаю, что ты недоедаешь, и мне всё равно на твои зубки.       Помолчав, но в лице по-прежнему не меняясь, Хороми слабо кивнула:       ― Ладно, ― и поднялась с дивана, отложив Вальтера Скотта. ― Хотя я не думала, что ты захочешь сесть со мной за один стол.       А вот это Сорель не учёл. Он совсем забыл о том, что был грубоват с гостьей. Немного помявшись из-за этого факта, он открыл буфет и достал оттуда бутылку ликёра, ставя на стол.       ― В честь чего бы? ― кажется, она искренне не понимала.       ― Просто так, ― стрелок постарался сократить объяснения. ― Не выжрем же мы всю бутылку, ей-Богу, просто чтобы было, чем запить…       ― Запить суп?       После неловкой паузы, Кайнц не нашёл ничего умнее, чем ответить:       ― Ich kann trinken whisky mit Bier, Fräulein.²       ― Я не понимаю по-немецки.       ― М-да? ― перед гостьей оказалась и тарелка тоже. ― А я-то думал.       ― Сорель, ― голос Хороми едва дрогнул, ― если я тебе неприятна, так и скажи.       Он даже замер на секунду со своей порцией в руках, но сумел аккуратно поставить её напротив.       ― О чём вы, фройлян?       ― Если ты хочешь, чтобы я теперь ушла и оставила тебя, просто скажи, и я уйду, ― не поднимая глаз, так же спокойно сказала Эммит. ― Я бы и раньше ушла, но оставлять тебя избитого и голодного было бы… Некрасиво.       ― Ерунда, фройлян, ― покачал головой он, отодвигая стул. ― Бывало и похуже.       Хороми ничего не сказала, опустив глаза. Но, найдя там тарелку с супом, сделала вид, что просто принялась его есть. Неслышно хмыкнув, Сорель последовал её примеру.       ― Должен признать, ― попробовав, произнёс он, ― мне потребуется добавка.       Леди снова немного покраснела, изображая на лице спокойствие:       ― Вот как. Спасибо, я полагаю?       Если быть честным, это донельзя умилило Кайнца. Усмехнувшись, он подтвердил:       ― Готовить тебя тоже матушка учила?       ― А разве это странно? ― спросила она в ответ, вернувшись к своему супу. ― Мама была довольно строгим учителем. Поэтому ты, пожалуй, первый, от кого я слышу похвалу моим кулинарным навыкам. К тому же… Я довольно давно не практиковалась. И из ингредиентов была вода, лук, картошка, тыква да соль с перцем, ― прервавшись на ещё пару ложек, она даже как-то мечтательно добавила: ― Сюда бы бульона на куриной грудке и говядине… И сливок.       ― Хо-о-о! ― потянул Сорель. ― Похоже ты действительно знаешь в этом толк. Я наливаю? ― и потянулся к бутылке.       ― Прости, ― сконфузилась она тому, что показала больше эмоций, чем хотела бы, ― я просто…       ― …Давно не ела мяса? ― ехидно подметил он, разлив им ликёра.       ― Да, ― нехотя согласилась Эммит, соскребая ложкой картофель со дна тарелки.       Кайнц поднялся, пройдя к грелке, оставленной миссис Палмер на столе. Оттуда он бесцеремонно вытряхнул оставшийся лёд по стаканам и, немного поболтав получившееся, пригубил. Десну защипало. Хороми посмотрела на свой стакан задумчиво, и повторила за другом.       ― К слову о ранах… ― потерев щёку, вспомнил он. ― Что с твоим плечом?       Леди немного растерялась, явно не зная, что должна ответить:       ― Оно… Заживает, я полагаю.       ― Не болит? Не воспалилось?       ― Вначале было пару дней, но потом всё прошло, ― Хороми заглянула ему в глаза. ― Сейчас, если его не тревожить, всё в порядке.       ― Среди твоих знакомых же наверняка есть какой-нибудь врач, ― Сорель вспомнил, что та ранее сумела раздобыть бинты, чтобы перевязать его руку.       ― Ну… Вроде того. Только поэтому, наверное, я ещё жива.       Снова эта горечь, оседающая в мыслях после каждого её слова, нет, звука, произнесённого этим шелестящим голосом. Она проникала в мозг, словно лишай, растущий на коре. Ледяная апатия и пустота — вот, что сквозило из-за этих острых зубок. Сорель не знал, какая из сторон его подруги пугала больше: та, что получала удовольствие от чужого страдания, или та, что так упивалась собственным.       ― Не думай о таких вещах, фройлян.       ― О, прости, ― Эммит опустила глаза. — Тебе просто не стоит об этом беспокоиться.       ― Легко сказать, ― немного нахмурился Кайнц, ― «не беспокойся за юную бедствующую леди с больной головой, которая сидит в твоей квартире и может навредить и окружающим, и себе»…       ― Прости, ― повторила гостья.       ― … «И из-за выходок которой у тебя у самого большие проблемы», ― докончил он.       ― Прости, ― она повторила это в третий раз, глядя себе на колени и замерев.       Хороми была так напряжена, что даже Сорель понял, что сделал что-то не то. Осушив стакан, он поднялся, чтобы добавить льда, и в этот момент боковым зрением уловил, как дёрнулась гостья. Заподозрив неладное, он подошёл ближе.       ― В чём дело?.. — она попыталась снова притвориться, что ничего не происходит.       ― Если позволите, ― на самом деле, Сорель не спрашивал, а, скорее, предупреждал.       Он постарался обхватить запястье убийцы достаточно крепко, чтобы она его не вырвала, но и достаточно осторожно, чтобы не повредить. Нет, конечно, у стрелка не было столько силы, чтобы сломать кость. Но он помнил о том, что эта леди любила прятать своё оружие в одежду.       Ему хватило одного взгляда, чтобы заметить тончайшую красноватую дорожку на ладони. Второй рукой расстегнув манжет, стрелок увидел пару спрятанных лезвий и бледное предплечье. Кончик одного острия, что лежало ближе к локтю, и был покрыт кровью.       Он уже собирался отчитать дурную девчонку, но при одном взгляде на неё понял, что подобрать слова так, чтобы не сделать хуже, точно не сможет. Поэтому молча отпустил, отошёл и достал из тумбочки бинт.       ― Мне не нужно, чтобы ты себя ненавидела. Мне нужно, чтобы ты больше не делала глупостей, ― он положил марлю перед убийцей на стол и сел на диван, поглядывая на оставленную Эммит книгу.       ― О, должно выразить свою благодарность, ― контральто сзади заставило его спину покрыться мурашками. — Думаю, теперь ты понимаешь, что мне с ней в одном теле не особо слаще, чем ей со мной, ха! Ну и ну, Хороми, стоит мне расслабиться хоть на минуту...       Поёжившись, Сорель нехотя обернулся. Просто потому, что Безумие, по его мнению, лучше было держать в поле зрения, чем за его пределами.       ― Возможно, есть доля истины в твоих словах…       ― Ты всё равно на её стороне, так ведь? — оно хмыкнуло, изображая гордость.       ― Если выбирать между убийством и самоубийством, думаю, второе всё-таки менее греховно, ― Кайнц слегка поморщился. — Тем более, если убийства эти… Такие.       ― Не вижу смысла в убийстве без жестокости, ― пожала плечами вторая личность, покачиваясь на стуле. — Сухо, мелочно, без души. Поясняя для тебя: всё равно что прийти в паб и не выпить.       ― И в чём же смысл?       ― Смысл? — остановившись, Безумие выпрямилось и глянуло на собеседника на всякий случай. — Ты ищешь смысл в том, что делаешь по своему собственному желанию? В чём смысл того, что ты добавил льда в ликер, м?       ― Думаю, в том, что это принесёт мне больше удовольствия, ― глянув на бокал, ответил ирландец. — Но я решительно не понимаю, в чём удовольствие рисковать жизнью ради того, чтобы кому-то было больно.       ― А в этом и суть, дружочек, ― хихикнуло оно. — Я от природы устроено так, что мне хорошо, когда кому-то плохо, тут уж ничего не попишешь.       ― Есть много способов сделать кому-то плохо, ― вздохнул он, стараясь держаться спокойнее. Хоть умом он понимал, что навредить ему Безумие не должно, холод от лезвия под горлом засел глубоко. — И не все они летальны.       ― Не могу оспорить сказанное, ― Безумие неожиданно подмигнуло ему, ― но всё это — полная чушь, стоит однажды ощутить то, как умирает человек.       Сорель застыл, глядя сквозь гостью.       ― То, что они испытывают перед самой смертью, ― влажные зубы поблёскивали в свете газовых ламп, ― этому чувству нет названия.       Голова закружилась.       ― Но оно во сто крат сильнее любого ужаса, отчаяния и горя…       За стеной раздались приближающиеся шаги, от которых скрутило живот и сковало тело.       ― А если убийство будет ещё и жестоким, если приправить смерть болью, страхом и унижением…       Стрелок стиснул зубы, фокусируя взгляд на плывущей фигуре, чей взгляд прожигал его ум, впуская худший кошмар.       ― … Получится то, без чего я не представляю своё существование.       Сорель услышал мерзкий звук свистка, попытался двинуться, но вместо этого будто резко провалился вниз. Видимый мир быстро сузился до точки посреди кромешной тьмы, а затем и вовсе исчез, оставляя лишь ощущение невесомости, тумана в голове и эхо голосов констеблей, раздирающее уши. Но вдруг оно стало стихать, отдаляться. Всё тише, всё ниже. Всё более шепчущее.       Точно. Это были не далёкие голоса, это был близкий шёпот.       ― Сорель?..       Кайнц вскочил с ручки дивана, на которую опирался, полулёжа. Гостья всё так же сидела на стуле рядом.       ― Я…       ― Ты уснул, ― да, это определённо была Хороми и её тихий голос. — Ты очень устал, да?       ― Да, я, ― потёр переносицу стрелок, ― очень устал. Верно.       ― В таком случае, извини за беспокойство, ― Эммит поднялась, разворачиваясь, ― мне правда стоило оставить тебе ужин и уйти…       ― Погоди, ― леди замерла и обернулась через плечо. Хозяин квартиры собрался с силами и произнёс: ― Посиди ещё немного, ― а, чтобы не чувствовать себя слишком неловко, добавил, ― и, если можно, без Безумия…       Она, кажется, была в замешательстве, но всё-таки развернулась, пододвигая ближе стул, и села напротив:       ― Боюсь, совсем без него не получится. Не выкину же я его из головы… Тебе что-то нужно?       ― Нет, вовсе нет, ― выдохнул Кайнц, заваливаясь на диван. — Просто, если тебя это не затруднит, не уходи, пока я не усну, вот и всё… ― и снова ловко увёл тему: ― Неужто совсем и на секундочку не выкинешь? Как вы уживаетесь только…       Снова в её глазах Сорель прочёл непонимание. Но, стараясь игнорировать собственные эмоции, Хороми ответила:       ― Да. Оно всегда со мной. И я всегда с ним. Одно тело на двоих, и органы чувств тоже одни на двоих. Сейчас оно видит и слышит нас. И… думает обо всём происходящем тоже. Я могу слышать его мысли, а оно — мои.       ― А как вы… Ну, телом управляете? — Кайнц почему-то только сейчас начал понимать, что вопросов к убийце у него гораздо больше, чем он думал.       ― Ну… Так же, как и ты, полагаю, ― кажется, Эммит искренне не понимала, что от неё хотят услышать. — Когда оно управляет телом, а я хочу вернуть его, я представляю, к примеру, как двигаю рукой, и… будто просыпаюсь снова в своём теле. Выныриваю из какого-то… омута.       ― А когда наоборот?       ― Безумие делает то же самое, ― пожала плечами убийца. — По ощущениям это… Словно тебя вытягивает. Или будто падаешь, ― Кайнц перевёл зрачки на леди. — Будто твоя кожа и плоть, и кости, и всё — отделяется от… Тебя. Того, что ты чувствуешь. Я вижу своё тело, вижу то, что происходит вокруг и слышу, но… Это не я управляю своими действиями. Это похоже на то, когда засыпаешь. Только всё осознаёшь и помнишь. Так, пожалуй.       ― Забавно, ― проскрипел Сорель, переведя глаза в потолок. — Должен признаться, временами рядом с тобой… Точнее, с ним, я тоже это ощущаю. Надеюсь, Безумие не заразно?       ― Не думаю, ― приподняла брови Эммит. — Наверное, ты просто чувствуешь его, вот и всё. Животные из-за этого меня не жалуют. Я так до сих пор и не научилась ездить верхом…       ― А у меня дома были лошади, ― вздохнув, признался ирландец и закинул руки под голову, ― и конюх ― старый, правда, и пьяница. Надеюсь, живой ещё. Но я всё равно предпочту порядочный экипаж поездке в седле, хе.       Леди странно посмотрела на друга, но промолчала в ответ.       ― Ты так ничего о себе и не расскажешь, верно?       ― Даже если бы и рассказала, какой тебе толк. От неудовлетворённого любопытства ещё никто не умирал.       ― Что ж, хотелось бы верить, что у тебя действительно веские причины хранить молчание, стоящие моего уважения, фройлян, ― прикрыл веки Сорель, ― а не то, что ты просто вредничаешь.       ― Хочешь — верь, хочешь — нет.       ― Хочу, ― ответил Кайнц и улыбнулся слабо, но лишь на секунду. — Но на один вопрос, не касающийся твоего прошлого, могла бы ты ответить?       ― Я постараюсь.       ― А зачем ты убиваешь, если желаешь умереть?       Он ведь знал, да и видел, что в бою не одно Безумие управляло телом. Поначалу Сорель не заметил некоторого противоречия в этом. Но Хороми было бы достаточно лишь начать драку, отдав всё остальное на откуп Безумия. И всё же, она тоже участвовала в расправе. Обманывала ли она его и в этом?       Убийца молчала довольно долго, застыв на стуле, хоть статую лепи. Наконец, произнесла:       ― Думаю, я бы слукавила, сказав, что не знаю, почему. На самом деле, по той же причине, по которой хотела бы себя убить, ― приятное спокойствие в её голосе снова обратилось леденящим безразличием: ― Потому что есть люди, которых я ненавижу. И я в их числе.       ― Выходит, ты всё же что-то, да и чувствуешь, фройлян, ― повернул голову Сорель. — Но это ужасно… Неправильно, что ты живёшь только из-за ненависти. Таким, как ты, жить бы в небольшом особняке где-нибудь за чертой города, а в Лондон только за платьями ездить с маменькой да лакеем… Тебя небось и сватали уже кому-нибудь лет с четырнадцати, а? Говоришь складно, читать тебя тянет, ― кивнул он на томик на столе, ― даже на фортепиано играть умеешь.       Леди некоторое время молча смотрела на него, а после спросила:       ― Ты шутишь, что ли?       ― А похоже?       ― Я действительно, по-твоему, похожа на женщину, которая будет примером скромности, очарования и милосердия?       ― Ну, с первым ты можешь хорошо справляться, второе — весьма субъективно, а вот над третьим да, требуется поработать, ― усмехнулся, прикрыв глаза, Кайнц. — В любом случае, лучше держаться в жизни за кого-то близкого, чем плясать на тонкой грани между ненавистью к себе и ненавистью к людям.       ― Я и держусь, ― тихо ответила Хороми, ― единственного по-настоящему близкого человека.       ― Мда? И кого же?       ― Себя.       Сорель глубоко вздохнул. Похоже, ему не переубедить эту упрямую девчонку.       ― Что ж… Остаётся лишь посмотреть, к чему тебя это приведёт. И узнать, кто из нас был прав.       ― Ты хочешь поспорить?       ― Вовсе нет, ― он удобнее устроился на подушке, зевнув. — Мне и самому интересно… Если ты чего-то стоишь в одиночку, выходит, и у меня не всё так уж безнадёжно.