До петли

      Если бы Сорель в своей жизни хоть раз побывал за Ла-Маншем, он бы сказал, что Доклендс напоминает ему Венецию. Современную: строго кирпичную, обесцвеченную и лишённую архитектурных изысков. Грязную: даже с постройкой канализации Темза и её каналы по-прежнему пугали сильнее, чем воды Стикса. И нищую: здесь лодки были не из девяти сортов дерева, а из одного и того же ржавого мятого листового железа на ровных рядах заклёпок. С кормы ими правили небритые, грязные, взлохмаченные цыгане. Другие принадлежали причудливо одетым в распашные рубашки мигрантам. Третьи ― подслеповатым старикам, судя по брани, отдавшим всю молодость флоту. Вездесущий смог, затхлый запах от воды и оценивающие взгляды проституток чуть ли не из каждой щели ещё чётче обрисовывали эту печальную картину. Завершить упадок цивилизации оставалось тем, чтобы все эти прогнившие, проткнутые кольями подпорных балок дома рухнули с брызгами в грязь, из которой и выросли.       Кайнцу уже становилось интересно: а не решила ли так остроумно ему леди дать от ворот поворот? Поскольку спрашивать здесь у кого-то дорогу даже ирландец посчитал не лучшей затеей, ему пришлось поплутать в поисках заветной таблички с номером дома.       Мутные стёкла едва давали разглядеть фарфоровые чаши на потемневших от времени алых подушках. Отменно начищенные, бронзовые чайники с оттиском поблёскивали в бледном рассеянном свете, но привлекать посетителей должен был отнюдь не вид, а запах. Тонкая и чарующая смесь травяных ароматов так и сквозила из-за двери. Сорель удивился, что эту лавку здесь ещё никто не ограбил, ведь на витрине были выставлены дорогущие расписные вазы. Однако они же непрозрачно намекали и на то, кто владел этой лавкой.       Кайнц ничуть не удивился, когда при входе перед его лицом прозвенел воздушный колоколец. Кажется, здесь редко бывали посетители его роста.       ― Что вам нужно? — из-за стойки прозвучал высокий женский голос.       ― Добрый вечер, мисс, ― отодвинув колокольчик, Сорель смог сфокусировать глаза на хозяйке лавки. — Мне бы пригодилась ваша помощь.       Как он и предполагал — азиатка. Теперь всё начинало проясняться. Единственным, за что в её внешности цеплялся глаз, да ещё как, были светлые волосы, совершенно не типичные для её родичей.       ― Я вас внимательно слушаю, сэр, ― она произнесла это безо всякого акцента, поправляя длинный рукав причудливого платья.       ― Во-первых, если позволите, ― Кайнц прошёл внутрь и направился к стойке, ― как мне к вам обращаться? — пусть это было не очень вежливо, но он не мог не разглядывать громадный шкаф со множеством секций за спиной продавщицы и выставленные на продажу сервизы, расписанные облачными горными пейзажами, фениксами, драконами, тиграми, павлинами, воинами и женщинами в дорогих одеждах.       ― Коу. Просто Коу, ― она чуть наклонила голову, приподняв уголки губ. С её разрезом глаз этого было достаточно, чтобы выглядеть радостной.       ― Мисс Коу, ― кивнул гость, ― мне ваш адрес дала одна леди. И она сказала, что я могу к вам обратиться, если захочу её найти.       ― Вот как, ― кажется, она не особо понимала, о чём идёт речь. Поэтому уточнила: ― И как же зовут эту леди?       Сорель подумал немного, а имеет ли он право разбрасываться чужими именами, и всё-таки произнёс:       ― Хороми.       Коу приподняла брови, и прошло несколько секунд прежде, чем она неуверенно спросила:       ― Вы знакомы… с Хороми-чан?       Кайнц кивнул.       ― Но… Я не понимаю, ― опустила глаза женщина. — Чего она хотела, присылая вас ко мне? Я ведь не знаю, где она, с кем она…       ― А часто ли она у вас бывает? — уже догадываясь о том, что и Коу в своё убежище убийца не пускает, поинтересовался гость.       ― Не то, чтобы регулярно... но раз в неделю точно захаживает выпить чаю. Ох, что же это я! — рукава снова съехали, когда она всплеснула руками. — Прошу, не хотите ли испробовать что-нибудь из моей коллекции чайных листьев и трав?       ― Что вы! Уже перевалило за пять, да и я не любитель… Не за тем пришёл.       ― Я настаиваю, сэр! Видите ли… Раз уж вы здесь, я бы хотела с вами поговорить.       ― И о чём же?       ― Разумеется, о Хороми-чан.       В гостиной сразу за коридором, ведущим в помещение лавки, было весьма просторно и уютно. Столик пришлось освободить от весов и коробок с сушёными листьями. Здесь аромат чайной лавки достигал своего пика и казалось, что от него может закружиться голова. Предвидя это, Коу открыла небольшое окошко у двери — очевидно, чёрного хода — и сразу спросила:       ― Вы предпочитаете чёрный чай? Англичане отчего-то недооценивают зелёный.       ― Я предпочитаю кофе... Или алкоголь.       ― Что ж… Специально для вас каркаде можно неплохо совместить с портвейном, ― похоже, вкусы посетителя её нисколько не смутили.       ― Вы несказанно гостеприимны! — Сорель оценил это и осторожно опустился на диван, но предварительно хорошенько его отряхнул от сушёных листьев и пыли. — Я, право слово, не думал, что задержусь здесь надолго, но вы сумели меня переубедить.       ― Наверное, это был комплимент? — она рассмеялась, зачем-то прикрывая рот запястьем в длинном расписном рукаве. — К слову, вы так и не представились.       ― Кхм, ― последнее время стрелок с опаской называл своё имя. Но раз этой женщине доверяла Хороми… — Сорель Кайнц.       ― Сэр Кайнц, ― нет, Коу это ничего не сказало. Всё так же улыбаясь, она налила воды и поставила греться на печь: ― Я буду честна и постараюсь быть ещё и краткой… Мы оба знакомы с Хороми-чан, верно? Но также, вы должны понимать, что мы оба её мало знаем, ― улыбка на её лице становилась всё более и более вынужденной. ― Я с радостью угощу вас и чаем, и выпивкой, и кофе… Чем захотите. Только, пожалуйста, расскажите мне, что знаете о ней! Я думаю… Думаю, с вами она такая же молчаливая, правда?       Сорель незаметно глотнул из фляги, пока хозяйка хлопотала у плиты. Стоило ей закончить речь и повернуться, как он осторожно ответил:       ― В таком случае, с чего вы взяли, что мне известно больше, чем вам, или наоборот? Да и с чего вдруг вас так внезапно заинтересовала фройлян Эммит?       ― Понимаю ваше опасение, ― кивнула Коу, неловко придерживая руку за локоть. — Тогда, думаю, начать стоит мне, ― она прошла к столу и изящно опустилась на кресло, держа осанку: корсет ей заменял широкий плотный пояс. — Думаю, вы уже заметили очевидную связь между мной и Хороми-чан.       ― Полагаю, вы о ваших корнях?       ― В моей семье я — второе поколение, живущее в Англии. Мой отец приплыл из Японии в Китай, а оттуда — в Британию в начале века, и в этом помещении держал аптекарскую лавку, ― снова кивнула хозяйка. — Относительно других детей из нашей общины моё детство было очень даже счастливым. Кроме, пожалуй, одного момента: мать умерла рано. Я даже не думаю, что помню её лицо… Поэтому мой отец нанял девушку из наших за скромную плату моей няней. Без лишних подробностей: в недалёком будущем эта женщина — мать Хороми.       ― То есть вы… Вроде как… Сёстры?       ― О нет, вовсе нет! — неловко улыбнулась Коу, запротестовав. — Видимо, без подробностей всё же не обойдёмся… Тётушка Рэн растила меня, когда была ещё совсем юной. Она тогда подрабатывала сразу в нескольких местах: у нас с отцом по будням с утра, вечером пела в пабах — она где-то научилась играть на фортепиано, а по субботам вместе со служанками-за-всё¹ убиралась в домах.       ― Понимаю. Было время, когда самому приходилось батрачить, чтоб хоть на еду хватало, ― в шее у Сореля отозвалась застарелая ломота от первых месяцев самостоятельной жизни.       ― Увы... Приходилось тёте Рэн крутиться: у неё в семье отца не было, ― Коу покачала головой, вставая, чтобы залить заварку. — Только она и мать. Когда я подросла, из няни она стала, считайте, моей гувернанткой. По крайней мере она умела читать и грамотно писать по-английски. Помню, она пыталась научить играть меня на фортепиано, но, если честно, больше пяти уроков я не выдержала, ― глядя в пол, улыбнулась женщина. — А когда мне было одиннадцать или десять, она перестала к нам приходить. Отец сказал, что она вышла замуж.       ― Вот как, ― Кайнц слушал с неподдельным интересом, обернувшись через плечо. — И за кого же?       ― Это мне стало известно только спустя несколько лет, ― Коу достала красивые фарфоровые чашки и бутылку с верхней полки. — Случилось это уже после смерти отца, значит, я была старше восемнадцати… Я её даже не сразу узнала, когда она зашла. Тем более, что тётя Рэн была уже с Хороми-чан. — Увидев вопрос в глазах гостя, она продолжила: ― От бедной мигрантки с востока в её внешности осталось мало. На ней было платье с турнюром по сезону, шляпка с перьями, кружевные перчатки… Её привёз кэб. А её дочь… Впрочем, вы сами видели Хороми-чан: она была настоящей маленькой леди. Но я была рада. Она приехала специально, навестить меня, после стольких лет… Сказала, что ей было очень одиноко.       Немудрено. Судя по описанию, попала матушка Эммит в общество классом повыше. И вряд ли жёны друзей её мужа так уж и с распростёртыми объятиями приняли её. Однако, вслух этого Сорель не произнёс, лишь спросив:       ― И что же с ней было?       ― Оказалось, что однажды в доме, где она работала горничной, узнали об её таланте к музыке, и ей повезло быть приглашённой, чтобы сыграть на званом вечере. Да ещё на каком: хозяева праздновали какую-то годовщину, сняли речной пароход на день. Там на неё положил глаз её будущий муж, он тогда был студентом. Приходил к ней потом в пабы на выступления, караулил, чтобы вручать подарки… Но это пока учился здесь, в Лондоне. Конечно же, у них завязался роман, а, когда он выпустился, нужно было возвращаться домой, в Кройдон. Видимо, юноша он был честный, и сделал ей предложение, несмотря ни на что. Конечно, тётушка согласилась.       ― Чудесная история, ― даже с каким-то удивлением отозвался Кайнц. — А, если не секрет: кем он устроился на работу? Слишком уж не похожа Хороми на того, кто в детстве шастал по улице.       ― Я и сама толком не знаю, ― ещё раз покачала головой Коу с виноватым видом, ― потому что не особо разбираюсь, но, судя по рассказам Рэн, он занимался документами одного из производств в Кройдоне.       ― Значит, вполне себе средний класс, ― оценил Кайнц. — А… Что случилось потом?       ― А вот здесь, сэр, ― тут же исчезла всякая напускная радость из её голоса, ― я уже начинаю и сама задаваться вопросами. Рэн после этого ещё несколько раз навещала меня, когда заезжала в город за покупками. Но потом в какой-то момент пропала. Я не думала ничего дурного: быть может, была занята домашними делами? Однако когда от неё даже писем в течение года не приходило… Я подумала, что она решила прекратить наше общение. И так бы и думала до сих пор, спустя столько-то лет, если бы… Если бы несколько недель назад у меня на пороге не появилась, собственно, Хороми-чан. Я её знаю с детства, и она мне не чужая, поэтому приняла её, как полагается. И, конечно, первым делом спросила о том, почему она здесь без матери, и почему она мне ничего не писала.       ― Она что-то ответила? — Сорель взял с принесённого подноса свою чашку, пробуя. Вкус был непривычным, но весьма приятным.       ― Конечно же, ― Коу кивнула, себе налив чаю со свежим молоком, ― она соврала. Сказала, что очень ей не понравилось, кому её сватал отец, и она решила уехать в Лондон, поискать работы. Мол, матушка же как-то жила.       ― А откуда вы знаете, что она врала?       ― На досуге я села на поезд до Кройдона.       ― Но вы ведь не знали точного адреса, верно?       ― Фамилия Эммит там многим знакома. Не каждый день «порядочным английским студентам вскружают головы певички-мигрантки». И… Не каждый день погибает целая семья.       Хотя Кайнц делал глоток парящего чая, разбавленного ещё и горячительным напитком, он мгновенно почувствовал, как всё похолодело. Это не осталось незамеченным.       ― Впрочем, по слухам я мало что смогла понять. А идти и спрашивать у констеблей так и не решилась. Они не жалуют… таких, как я. Все говорили разное… Кто-то даже думал, что и сама Хороми мертва. Но как бы там ни было, и её отец, и её мать — мертвы точно. Кто знает, что пережила она сама… Неудивительно, что девочка не сказала правды, ― шмыгнула носом хозяйка лавки. — Я бы тоже не смогла.       Сорель глотнул побольше чая с портвейном. Эта милая женщина не могла представить то, что сейчас живо вырисовывалось в воображении Кайнца. С одной стороны, это казалось вполне в духе сошедшей с ума убийцы. С другой стороны, Сорель после всех упоминаний матери из уст Эммит с трудом мог поверить, что в смерти своей родни виновата она.       В любом случае, сказанное во многом подтверждало худшие опасения.       ― Да уж… Теперь я тоже не удивлён.       ― Но… как бы там ни было, ― отпив, Коу глянула на гостя уже вновь с улыбкой, ― я рада, что у неё наконец появились… друзья здесь. И, ― она немного помялась, но всё же произнесла, ― я была бы рада, если бы вы развеяли мои сомнения, однако же лучше мне будет знать правду. Что с её… работой? Мне бы хотелось что-то сделать для неё, ведь она мне не чужая, и в память о Рэн, но… Я со своей лавкой едва-едва выхожу хоть в какой-то ноль и то не каждый месяц, сами понимаете, где мы и кто мы…       Намёк Сорелю пояснять не было нужды. Одинокая девушка в большом городе без каких-либо связей обычно находит только одну работу. Только вот действительно ли мисс Коу хотела бы знать правду?       ― Боюсь, я не могу развеять ваши сомнения, ― стрелок увидел было уже волнение в глазах женщины, и поспешил договорить, ― потому что я и сам знаю о ней немного, чтобы что-то утверждать наверняка.       Хозяйка лавки поджала губы, очень тихо прибавив:       ― Я… очень переживаю за неё. На самом деле, пусть я и не занимаюсь лечением официально, а торгую чаем и травами ― это лишь потому, что я женщина. В этом доме осталось всё, что использовал отец, и мне вполне известно, как позаботится о человеке при болезнях и ранах, ― она наклонилась ближе, ещё больше принизив голос. — Она приходила ко мне с синяками, ушибами и порезами, мистер Кайнц. У неё на плечах, лопатках, везде — шрамы. Я боюсь, что её обижают.       Сорель опустил глаза, ставя чашку с блюдцем на стол, и сжал пальцы — едва слышно скрипнула кожа перчаток.       ― Мисс Коу, я понимаю ваше волнение, ― произнёс он наконец и поднял взгляд: ― И я не могу ничего обещать, будто рыцарь из романа. Но я, по крайней мере, могу с чистой совестью сказать, что при мне нашу подругу никто обижать не станет, ― и, подумав, прибавил, ― даже она сама.       Секунд на пять-десять в комнате воцарилась щемящая, напряжённая пауза. А затем Коу слабо кивнула:       ― Спасибо, мистер Кайнц.       Чтобы на этом не оборвать неловко весь разговор, Сорель задал вопрос, мучавший его всё чаепитие:       ― А… Мисс Коу… Эм, могу я поинтересоваться? — получив немое согласие, он продолжил: ― А что это вы за «чан» в конце каждый раз прибавляете? Это что-то значит?       Хозяйка лавки снова улыбнулась, хихикнув в ладонь:       ― Это… Грубо говоря, мы обращаемся так, в основном… к детям.       ― А, ― теперь и ирландец не сдержал улыбки. — Понимаю.       ― Простите, мистер Кайнц, ― вежливо кашлянула Коу, ― но… Как вы с ней познакомились? Всё же, я вам немного рассказала, так что и вы, будьте добры, ответьте на мои вопросы.       ― Ну… ― Сорель сперва немного растерялся, однако быстро сообразил, что сказать. — Я с другом ужинал в том же пабе, что и она. «Подворотня», называется. Там я отказался от идеи с ней заговорить и собрался возвращаться домой. Однако по пути мы с ней встретились.       ― И всё-таки заговорили? — судя по улыбке, женщина была искренне рада за свою младшую подругу.       ― Не совсем… ― поколебался Кайнц, но вдруг усмехнулся. — Я просто узнал её издали, но до дома не проводил. И… Штука в том, что на следующий день мы снова встретились. Вот тогда я уже точно понял, что Господь-Бог мне на что-то намекает.       Коу заговорщицки стрельнула глазами, спросив:       ― Вам нравится Хороми-чан, мистер Кайнц?       Стрелок не думал, что она спросит так прямо. Но с ответом не тянул.       ― Называть подобное чувствами определённо слишком рано… Но да, было бы глупо отрицать, что я испытываю к ней интерес.       ― Вы рассудительный, ― та с одобрением покивала головой, ― и достаточно зрелый джентльмен. Думаю, это меня немного успокаивает.       ― Простите, мисс, ― часы с маятником пробили семь. — Но, если помните, я пришёл сюда, чтобы связаться с ней через вас. Не могли бы вы дать мне бумагу и что-нибудь из писчих принадлежностей?

***

      «Фройлян,       Если вы не против, зайдите ко мне в субботу вечером. Палмеров я предупрежу. Мне бы пригодилась ваша помощь, и я расскажу, в чём именно.       С надеждой на встречу, Кайнц»       Почерк почти без наклона, быстрый, немного скруглённый. Каждая буква отдельно, но близко, будто стоящие строем солдаты.       ― И что он только наговорил ей? — пробурчала под нос Эммит, вспоминая взгляд тётушки Коу, и, ещё раз перечитав записку, спрятала бумагу в карман платья.       «А ты не догадываешься? ― прозвучал голос в голове. — Впрочем, ему и говорить ничего не надо».       ― Что ты хочешь сказать?       «Не пытайся казаться глупее, чем ты есть. Он же ищет любой повод для встречи. Ещё чего доброго приставать станет, а ты всё равно идёшь».       ― Во-первых, с каких это пор ты боишься приставаний, ― прошептала, уже видя в конце улицы дом Палмеров, Хороми, ― а во-вторых, глупость — это сказанное тобой.       «С тех пор как ты запретила мне его убивать! ― проворчало Безумие. — Можно подумать, кто-то говорит о «большой и чистой» любви. Но ты всё ещё женщина. И всё ещё молодая женщина. Обычно этого достаточно на один раз».       ― Но не когда эта женщина может перегрызть тебе горло.       «Что ж, в таком случае это будет полностью твоя забота».       ― Договорились.       Вот уже и входная дверь перед носом, и рука занесена, чтобы постучать. Снова терпеть расспросы хозяйки…       ― А я был уверен, что ты не придёшь, ― знакомый ехидный смешок. И, наверняка, кривая усмешка. — Опять сама с собой говоришь, фройлян?       Да, так и было: из открытого окна второго этажа на неё смотрел Кайнц. Сделав глоток из кружки, что была в его руке, он добавил:       ― Дверь открыта, заходи, поднимайся. Кофе не успел остыть, но его маловато осталось. Сварить ещё?       ― Как посчитаешь нужным, ― Хороми было всё равно.       Она лишь исполнила сказанное, бесшумно приоткрыв дверь, проскользнув по лестнице на второй этаж и потянув за ручку. Здесь всё было по-прежнему: пыль, очевидно, ни разу со въезда не протёртая; стол, на котором стояла грязная посуда и под которым лежал футляр с коробками из вощёной бумаги с пометкой .303 и 455; и в центре комнаты сам хозяин квартиры в рубашке с подвёрнутыми рукавами и кофейником в руках. Гостья с порога произнесла:       ― Итак, зачем я здесь?       ― Хороший вопрос, ― тот явно не ожидал, что она сразу перейдёт к делу. — Ну, я тебя звал, потому что есть одно дело…       ― Я не стану помогать преступникам.       Хозяин квартиры, не отводя глаз, поставил кофейник на плиту и скрестил руки:       ― Во-первых, кто бы говорил, фройлян. Во-вторых, ― пресекая её попытку возразить, продолжил Сорель, ― на удивление, но в этот раз ничего криминального. Ну, почти, ― и тут же поспешил Эммит успокоить: — Я имею ввиду, никаких убийств и никаких грабежей!       «Я бы сказало, что это уже интересно. Но на самом деле нет».       Хороми лишь приподняла бровь, не спеша проходить в квартиру дальше:       ― Скажи, что конкретно от меня тебе требуется.       ― Я боюсь, что это прозвучит не так, как надо, ― снова эта усмешка. — А чтобы звучало так, как надо, рассказывать нужно с самого начала, ― Сорель кивнул на диван, убирая со спинки свой плащ. Не очень доверчиво глядя на Кайнца, Хороми всё-таки опустилась на софу, придержав юбки. ― Ты ведь вроде как уже поняла, кем я работаю, верно?       ― Думаю, да. Но, признаться, мне казалось, что вся твоя работа так или иначе включает в себя либо убийства, либо грабёж.       ― Звучит, знаете ли, обидно-с, ― покачал головой работник чёрного рынка. — Часто мне платят за риск, а не за дело, если хотите знать. А в этом случае так ещё и не за особо рисковое дело.       Хороми молча выжидала, когда же ей поведают суть. Кайнц, как бы ни притворялся, глупым всё же не был, и немой вопрос, повисший в воздухе, ощущал.       ― В первые майские выходные мне нужно будет заменить одного шибко хитрого капитана на дуэли. Скажем так, в этом их дуэльном кодексе, гори он в Аду, есть лазейка, позволяющая близкому родственнику или товарищу стреляться вместо приглашённого. Поскольку из моих коллег общим решением я был объявлен самым метким, мне и предстоит сыграть сводного брата этого капитана. И вроде всё ладно да складно, но есть ровно две проблемы... Первая: в это время в поместье соперника будет идти званый приём. И вторая: настоящий сводный брат капитана женат.       ― Ты говорил, что жертв не предвидится.       Судя по удивлению на лице Сореля, он явно не думал, что Хороми будет волновать именно этот вопрос.       ― Ну… да. Вояке не нужны проблемы с законом, так что подменим свинцовые пилюли на глиняные. Честь и достоинство это убьёт, а меня или того шибко умного офицера, что назначил сие мероприятие — нет.       ― А как же мы собираемся пули подменить? — а Эммит не собиралась так просто униматься.       ― Не конкретно мы... ― почесал затылок Кайнц. — С нами будет третий человек, его роль в этом спектакле — секундант. Подмена будет его заботой.       ― Вот как.       ― Угу, ― как-то странно глядя на неё, поддакнул он. Впрочем, и сам это за собой заметил, отвернувшись к закипающему кофе.       ― А мне, выходит, предлагается во всём этом роль жены?       ― Именно, ― хозяин квартиры достал вторую кружку, наливая. — Платит этот капитан хорошо: половину авансом и в валюте. Тебе, конечно, достанется не так много, как мне с напарником, но…       ― Можете оставить эти фунты себе, ― прикусила она губу. — Или лучше потрать на женщину, которой они по профессии предназначались. Я могу идти?       ― Нет, ― повернулся, что-то пробурчав на немецком под нос, Кайнц, ― я уже сварил на тебя кофе, имей уважение к чужому труду и гостеприимству. И я, конечно, дурак, но не настолько. Держи я тебя за проститутку, сунул бы деньги за корсет или в подвязку без вопросов, ― он поставил кофе перед гостьей и сел в кресло напротив. — Но если ты откажешься, то, собственно, пойду и найду именно такой вариант. Только вот, боюсь, что даже девчонки, что берут по две гинеи за ночь, всё равно на приёмах видны издалека.       Хороми чуть наклонила голову, не моргая, глядя на Сореля.       ― Ты знаешь, как нужно держаться, фройлян. Я это уже прекрасно понял.       «Чёртова тётушка Коу. Ну, конечно… Если он ей что-то разболтал, то уж что она могла ему поведать… Особенно, когда знает только то, что сама придумала за неимением возможности узнать правду и нежеланием в неё верить…»       ― М-м-м, ― на удивление хозяина квартиры, гостья после напряжённой паузы лишь прикрыла глаза и пригубила из кружки, ― вот как. И что же такого ты обо мне знаешь, позволь спросить?       ― Ничего сверх надобного, ― а он взял, да и ушёл от ответа. — Ты ведь сама не хотела давить на эту тему, не так ли? Достаточно того, что мы оба знаем, что озвученный мной факт — правда.       ― Понятно, ― отставила кружку Эммит, замолчав на секунду. — Хорошо, будем считать, я заинтересована в предложении. Но денег я всё равно не возьму.       ― Почему?       ― Потому что мне искренне их брать не хочется.       ― Ты слишком честолюбива для убийцы.       «Ты даже не представляешь, насколько!» ― проворчало в голове.       ― Скорее всего, ― даже не стала возражать Хороми. — Да и зачем мне деньги, если я всё равно долго не протяну?       ― …И слишком безнадёжна, ― прибавил, вздыхая, Сорель. — Тебе бы расслабиться, да думать, что надевать будешь на выход. Всё-таки твоей заботой будет лишь быть милой, вежливой и не слишком угрюмой.       ― А ещё скромной, набожной, красивой, не слишком разговорчивой, послушной, прямо держать спину, потуже затянуть корсет, держаться поближе к мужу, не быть в обществе других мужчин и...       ― Вот видишь, всё-таки ты лучше знаешь, ― он забрал опустевшую кружку, поднимаясь. — А деньги хочешь или не хочешь, бери. Платья хорошего у тебя, скорее всего ведь нет, верно?       ― Как и перчаток. И туфель. И украшений. И спиц для причёски.       Услышав весь список, ирландец даже повернулся, раскрыв глаза. Но Хороми только начала:       ― Тебе самому понадобится костюм, галстук, булавка для него, головной убор, очень желательно часы, цветы в петлицу… К слову, я надеюсь, это званый ужин и там не будет танцев?       ― Шайзе, ― шмыгнул носом он, отставляя посуду и налив себе немного коньяка. — Нет, фройлян, танцы там будут. Но это да, пол беды…       ― Нет, Сорель, ― Эммит, услышав это, приобняла свои плечи, потому что по ним пробежали мурашки. — Это целая беда.       Кайнц, очевидно, не придал тому значения, а потому продолжил:       ― Не то, чтобы я был в этом так уж плох, ― он поднёс руку к подбородку. ― В моей глуши в гостях и на праздники тоже устраивали танцы. Только трезвым я на них никогда не бывал… Да и по поводу выхода в общество даже варвар вроде меня что-то слышал. Мой фатер в этом смыслил, знаете ли…       ― Наверное, тебе правда лучше найти другую женщину для этой роли.       ― А?       ― Я… Назовём это: танцую скверно.       ― Неужели тебя на фортепиано играть научили, а танцевать уроков не давали? — приподнял он бровь, уперев ладонь в бок. — Ни за что не поверю.       ― Учили, ― сглотнув ком в горле, нехотя согласилась Хороми. — И только. Я так ни разу и не танцевала вне классных занятий… И не хочу начинать.       ― Отчего?       ― А отчего ты так упорно делаешь всё, чтобы я согласилась? — не желая отвечать, перевела стрелки Эммит.       ― По причине, обратной той, которой ты на это согласилась за так. Тебе же хочется хоть на вечер забыть обо всём окружающем, а не волноваться, что Безумие прирежет кого-то «невинного»? А я могу тебе в этом помочь. И проходить мимо того, кому я могу дать помощь — не в моих правилах. Особенно, когда это выйдет дешевле. Вот и всё.       «Говорит-то как складно».       А Хороми снова потребовалась пауза.       ― Я не доверяю тебе, ― поджав губы, произнесла она. — Но я вообще никому не доверяю, если честно.       ― Я заметил.       ― И всё-таки чёрт с тобой. Потому что ты прав.       ― Итак?..       ― А ты сам не догадываешься? — глядя в сторону, чтобы избежать зрительного контакта, огрызнулась леди. — Говорила же: не нравится, когда меня касаются… Малознакомые люди.       ― Ну-с, в прошлый раз мы смогли с этим справится.       «А он оптимист».       ― Одно дело — пожать руку. Другое — танцевать. Попадать в такт, не наступать на ноги и подол платья, следить и контролировать движение…       ― Не поспоришь, ― хозяин квартиры повернулся, с усилием отодвигая обеденный столик к стенке, чтобы освободить побольше места. — Но лучше хотя бы попробовать, чем стоять и языками чесать, согласна, фройлян?       Расчистив пространство, он подошёл к застывшей гостье и протянул руку, усмехнувшись:       ― К тому же что я как раз выпил, чтобы быть в кондиции.       Вздохнув, Хороми поначалу потупила глаза, но затем всё же взглянула на друга, прошелестев:       ― Ладно.       ― Выплясывать я, конечно, не мастак, ― слишком близко. Даже если закрыть глаза, она могла определить каждое движение по перемещению воздуха. — Но котильон, буланже, пару контрдансов да вальс-то уж стыдно не уметь.       ― За неимением других пар, полагаю, речь именно о последнем? — Эммит судорожно контролировала каждую свою мышцу, вплоть до межрёберных. Чтобы отвлечь от этого внимание партнёра, уточнила: ― Надеюсь, ты хочешь станцевать вальс-бостон, а не обычный.       ― Ну, наверное, да, лучше начать с чего-то помедленнее… ― впрочем, что там скроешь от глаз стрелка. — Фройлян, в чём дело?       ― Думаю… ― хотя теперь уже и слепой бы заметил: Эммит трясло. Мелко, но абсолютно неконтролируемо. — Дело в этом… ― она постаралась аккуратно убрать ладонь Сореля со своей талии, но что-то будто защемило, и совсем не в теле. Сжав зубы, она слишком резко отстранилась, поведя плечом, и отвернулась, уходя к окну.       ― О, прости! — голос у Кайнца ещё никогда не звучал так виновато. — Я совсем забыл про твою рану…       Ещё бы сама Хороми о ней помнила. Ведь совсем не плечо, уже почти затянувшееся, её беспокоило.       ― Я буду аккуратнее, ― и почему он так упёрся в эту дурацкую идею. Что самое главное — абсолютно искренне. Может, правда, дурак? — Честно.       «Очень даже может быть».       Сжав добела пальцы на деревянной раме, Хороми вдруг рявкнула, забыв о своих острых зубах:       ― Ненавижу! — и тут же прикусила губу, чтобы успокоиться. — Ненавижу это. Я бесполезна, Сорель, буду только мешаться. Найди кого-то более подходящего.       ― Это неправда, фройлян. Ты можешь быть очень полезной, ― голос раздался почти без заминки из-за её спины, но не приближался. — Если постараешься взять себя в руки ― так точно…       ― Не могу я! — снова огрызнулась она, едва сдерживая желание проскрести ногтями по подоконнику. — Думаешь, вот так легко и просто: захочу и буду, как нормальный человек? Что я такая, потому что я этого хочу? — но вовремя себя остановила, стараясь глубже и ровнее дышать. По четыре мгновенья на вдох, четыре ― на выдох.       ― Я… не знаю, фройлян, ― ну, вот, теперь его голос ещё более виноватый. — Я глупый ирландец, что мне знать о каких-то душевных болезнях? Я только вижу, что тебе плохо, а в чём дело — понять не могу, и ты сама мне говорить не хочешь. Вот и пытаюсь делать то, что кажется верным.       ― Я слишком привыкла, ― всё не поворачиваясь, тихо сказала Хороми, ― что руки ко мне тянут не для танцев. И ты здесь ни при чём. Всё… само собой так выходит.       Они помолчали недолго в напряжённой тишине, которая ещё более не нравилась Эммит тем, что в ней она слышала собственное дыхание. Безобразно громкое, по её мнению.       ― Вот уж действительно — дурная привычка… ― судя по звуку, он снова прошёл к графину с коньяком. — Ладно, подруга. Не буду тебя больше мучать. И ещё раз извини.       ― Если это не слишком нагло, ― гостья чуть расслабилась, оперевшись на раму, ― налей мне тоже.       И тут пол резко выдернуло из-под ног, оставляя тело и реальность за пределами ощущаемого. Будто сквозь тонкую стенку прозвучал её же собственный голос, только чуть низковатый:       ― Я могу тебе с этим помочь, дружочек.       «Ты что задумало?» ― будь бы у неё сейчас собственные руки под контролем, она бы их непременно скрестила. Хотя уже прекрасно знала по мыслям, что задумало Безумие.       Оно плавной походкой проплыло к Сорелю, вырывая из рук свой стакан. Поболтав им в воздухе и внимательно глядя при этом на цвет напитка, добавило:       ― Правда, в отличие от неё, не за просто так.       ― Ты? — он уже не отшатнулся, поняв, кто перед ним. Но и приятных чувств явно не испытывал, передразнив: — Что тебе нужно? Я сумасшедшим не помогаю.       ― Во-первых, скажи это Хороми — то были её слова, ― вторая личность растянула привычную улыбку и передразнила в ответ: — Во-вторых, ничего криминального! Я имею ввиду — никаких убийств. И, конечно, грабежей.       ― Так что же? — Сорель повторил вопрос по-прежнему недоверчиво, когда Безумие, поставив стакан, безо всяких проблем положило руку ему на плечо, другую подняв в ожидании.       ― Всего лишь сведения, ― довольно покачивая головой и напевая мелодию на три такта, ответило оно. — Ты же знаешь: первый шаг широкий ― последний короткий?       Сорель осторожно, но отнюдь не из заботы, сжал ладонь на ладони убийцы. Теперь никакая телесная реакция не мешала ей.       ― И какая же? — однако двигаться без ответа на вопрос он явно не собирался.       ― Расскажешь мне о своём следующем заказе — вот, чего я хочу, ― когда Кайнц стоял вплотную, особенно хорошо чувствовалась разница в росте. Безумию приходилось слишком заметно приподнимать подбородок.       ― Ладно… положим, я согласен, ― и всё-таки стрелок сделал первый шаг. ― Только зачем тебе это?       Безумие, даже не глядя, шагнуло назад почти одновременно, лишь с небольшим запозданием, на второй такт поставив рядом правую ногу, а на третий делая короткий шажок назад:       ― Всё-то тебе объясни, ― и облизнуло зубы. — На то я и Безумие, чтобы быть непредсказуемым, а?       Вторая личность без зазрения совести толкнула бедного Сореля в колено, когда тот не успел отступить обратно, подстроившись уже под её движения.       ― И всё-таки, ― настоял он, лишь сведя брови на эту выходку.       ― Ой, ну, неужели самому не очевидно? — оно закатило глаза, до сих пор ни разу не опустив взгляда, но продолжая на удивление плавно и точно повторять движения, будто бы между ними были невидимые прутья, как в театре кукол. — Ты ж уже понял, что Хороми у нас слишком хорошая, чтобы позволять убивать слабых. И с каждым новым убийством я всё лучше могу понять, кого она дозволит мне убивать в следующий раз. Сам подумай: ты, те идиоты с юга, развалина с Бетнал-Грин, обдиравшая детишек и девчонок… В конце концов сама она. Что общего?       ― Все… Преступники.       ― Браво! — Безумие чуть отстранилось, повернувшись к нему боком и на один такт поставив назад левую ногу. Сорель догадался зеркально повторить движение, но с запозданием, за что ему наступили на ботинок каблуком. — Так что ты мог бы сослужить мне хорошую службу, поделившись тем, что знаешь про этот тесный криминальный мирок. Хотя бы и одной своей работёнкой. Мне этого хватит, чтобы с чего-то начать поиски.       ― Ауч! Только вот если ты нападёшь на моего клиента, ― Кайнца явно раздражали манеры партнёра, ― это сразу раскроет всю нашу «маленькую» тайну, начиная с Ламбета. И в первую очередь под ударом окажусь я. Не ты.       ― В таком случае, могу лишь пообещать убивать почище. Или ты можешь присоединиться, ― совершенно беззаботно, оно рассмеялось, не стесняясь показать прикус и голос, ― и попытаться наследить больше, чем могу это сделать я.       ― Пообещай хотя бы, что не будешь делать ничего безрассудного, пока моя работа не будет закончена.       ― Что ж… Справедливо, так что: обещаю, ― убийца довольно шикнула, останавливаясь.       Сорель, не знавший о её намерении закончить на этом, уже сделал шаг.       ― Забавно всё-таки получается, ― заметил он, оказавшись вплотную к ней. Безумие не собиралось отступать, пусть и снизу, но смело глядя ему в глаза и улыбаясь. — Как так выходит: вроде, вы с нею делите всю жизнь, а обе — совершенные противоположности.       ― Вопрос не только в обстоятельствах, ― вторая личность опустила ресницы, но не взгляд, ― вопрос в том, как ты их воспринимаешь в силу характера. Кому-то боль ― кому-то удовольствие, кого-то ломает — кого-то взращивает.       ― И как же ко всему относишься ты?       ― Ты хочешь знать вовсе не это, ― плечи дрогнули, когда оно усмехнулось в очередной раз. — Ты хочешь знать не про всё, а про себя в первую очередь.       Тепло. Ладони тёплые, сухие, крепкие. И во взгляде почти всегда эта теплота. Будто бы он что-то знает, даже если перед ним Безумие и он сводит брови, чтобы казаться сердитым. И, может, обычные люди такое сочли бы приятным. А ей от всего этого сдавливало горло до боли, драло глаза и хотелось сжаться, схватившись за голову.       ― Хороми, может, сам однажды спросишь, ― произнесла вторая. — А я ко всему отношусь просто. К тебе в том числе. Удобный дружочек, который либо патологически добр, либо патологически идиот. Одно от другого, в принципе, недалеко стоит по моим меркам. И что одно, что другое, для меня вполне выгодно. По крайней мере, пока что.       ― Вот как… ― Сорель опустил глаза, впрочем, совершенно спокойно: ― Так что, так и будем стоять?       ― Полагаю, пока один из нас не сделает шаг назад, ― столь же спокойно ответило Безумие, разглядывая сосуды на его шее под воротником.       ― Понятно, ― тогда, Кайнц отступил, расправляя рукава рубашки, чтобы чем-то занять глаза и руки, впрочем, на убийцу всё же поглядывая. — Значит, с тобой особых проблем с танцем быть не должно…       ― Танец… Это гораздо легче, чем двигаться во время драки, ― хмыкнула вторая личность и в высшей степени бесцеремонно завалилась на диван, не просто задрав ноги, а закинув их на спинку и лёжа вниз головой. — Кстати, кофе — это очень мило с твоей стороны, как и коньяк, но я бы предпочло, чтобы моё тело было сытым. Есть у тебя что-нибудь?       ― Найдётся. Печёная картошка тебя устроит ведь? ― Сорель постарался скорее повернуться к кухонным тумбам, но его глаза слишком навязчиво тянулись к спинке дивана. — Надо же, а я думал, поэтичностью из вас двоих страдает только Хороми.       ― Устроит, ― задумчиво покачивая ногами, согласилось Безумие. — Думаешь, это поэтичное сравнение? Хм… Быть может, ты прав. Я просто питаю слабость к насилию.       ― Всё-то ты умеешь свести к этому, ― тяжело вздохнул хозяин квартиры, достав ещё тёплый картофель, измазанный в саже, из дровяной плиты.       ― Разница только в том, что делаешь с партнёром, ― глянула на него убийца. — А так: нужно чувствовать чужое движение, двигаться в такт, следить за дыханием… Ну, места импровизации зато куда больше.       Только Кайнц поставил на стол поднос с нарезанными картофелинами, как Безумие резко сменило положение, чуть не задев бедолагу сапогом по носу.       ― Можно и поаккуратнее за всё то, что я делаю, ― проворчал он, снова сводя брови.       ― Куда уж аккуратней, ― ухмыльнулась в ответ вторая личность. — Будь бы я не аккуратно, ты бы как раз-таки схлопотал по…       Убийцу бесцеремонно перебило ужасно злобное шипение, вперемешку с урчанием, из-за дивана. Кайнц повернулся к открытому окну, где выгибала спину весьма недовольная пятнистая кошка.       — Ох, снова ты, — Сорель взял с немытой сковородки остатки куриной грудки и осторожно приблизился к ощетинившейся усатой.       — Дружок, ты б лучше…       Но было уже поздно, и животное, напуганное присутствием второй личности, без жалости одарило Кайнца несколькими глубокими царапинами на руке. Впрочем, он в ответ одарил её несколькими крепкими немецкими выражениями, когда выронил кости на подоконник, а кошка без всякой совести их утащила с собой.       Глядя, как Сорель бросился к умывальнику, чтобы остудить жгучие ссадины, обе личности вновь впервые за долгое время сошлись в мыслях и мнении.       «Всё-таки, дурак».