До петли

      По траве крался густой розоватый от солнца туман. Обогретая весной земля начинала парить, стоило первым лучам показаться из-за горизонта, и свежие, ярко-зелёные колосья покрылись блестящими каплями. Три с половиной часа утра. Это снова напоминало Сорелю о доме, отце и охоте. Даже лес прямо за ними был. Стрелок развязал, наконец, галстук, оставляя висеть на шее, расстегнул визитку и освободил запястья от гнёта манжет. Размял кисти. Руки не должны дрогнуть под весом старья.       Йоханс, очень довольный — мелкий лисёнок — с беззаботным лицом стоял подле принесённого лакеем раскладного стола, где лежал ящик с оружием дуэлянтов. Слуга странно на Дица поглядывал. А Кайнц знал, что юный вор успел после того, как подменил каким-то чудом пули и отчитался об этом ему, вынести ещё и пару сувениров для Джо и Бетти.       Хороми замерла сверху овражка в стороне, глядя на восток, где за пролеском светлело небо. Она слишком погрузилась в собственные мысли после появления этого Уэста. Впрочем, и у самого Сореля, даже когда ищейка и его ламбетская покровительница покинули поместье, на душе остался неприятный осадок. Стрелок поднялся к подруге, протянул уже руку, но вспомнил, что это она не любит.       ― Ну, как ты? — он решил не затрагивать произошедшее и опустил ладонь. Зная, что на такой вопрос она не найдётся с ответом, уточнил: ― Немного отдохнула от всего… своего?       Эммит повернула голову и оглядела Сореля, будто вспоминая, кто он вообще такой. Подумав, ответила:       ― Я… не знаю.       Ну вот. Опять.       ― Я давно не надевала таких нарядов, ― заметив взгляд друга, поспешила объясниться она. — И… На самом деле, мне ещё никто не дарил цветы. Ну, кроме… отца, ― она сразу растерялась и принизила голос, чуть ли не бормоча.       ― Так, выходит, батюшка баловал любимую дочку? — Кайнц хотел усмехнуться, но его знакомая выглядела слишком подавленной. Наверное, это и вправду больная для неё тема, потому настаивать он не стал.       К тому же, вдали из тумана показалась знакомая фигура в парадном мундире. Стивенсон, должно быть, проводил последних гостей и отдал распоряжения дворецкому и домоправительнице по организации прислуги на утро.       ― Фройлян, ― ох, не желал Сорель озвучивать эту просьбу, пусть исполнение её и не смог бы назвать неприятным. — Вы сумеете меня простить, ежели в целях конспирации я вас хотя бы обниму?       ― Что?..       ― Быстрее примите решение.       ― Но я… ― леди пошатнулась, упав ему в руки, и со стороны это можно было принять за самое настоящее бросание в объятия любимого супруга, который вот-вот рискует расстаться с жизнью и честью. Контральто почти прошипело ему на ухо, когда Кайнц осторожно прижал убийцу к себе: ― Только попробуй распустить руки. Выгрызу артерию и ты знаешь, что я не шучу.       ― Знаю-знаю, ― процедил Сорель. Лишатся почти всех унций крови в его планы сегодня не входило, хотя и отрицать, что руки пониже спины спустить он бы не отказался, было глупо.       ― Всё, иди, ― Безумие незаметно толкнуло его в грудь, как бы отправляя стреляться.       ― Ты ужасно жестоко! ― едва удержался от смеха Сорель, но затем, наконец, отвернулся, спускаясь обратно в низину.       Стивенсон ждал, как обычно, по стойке «смирно». Стоило Кайнцу остановиться напротив, как сбоку раздался голос лакея:       ― Каким из способов предпочтёте проводить дуэль?       ― Разойтись на двадцать шагов и сходиться по команде до барьера, ― ответил вместо своего дуэлянта Диц. — Барьер на десяти.       Возражений не последовало.       ― В таком случае, приступим, господа, ― заключил Йоханс.       Сорель чувствовал изучающий взгляд Стивенсона. Но ему не было до того дела: он хотел поскорее закончить с этим отвратительным вечером, увидеть после лицо хозяина дома, смотаться отсюда, получить свои деньги и, чёрт возьми, спать. Дворяне никогда не вызывали у него хотя бы малейшего уважения, потому что Кайнц видел в их повадках слишком много общего с теми, кто его окружал. Особенно, когда дело касалось таких несуществующих глупостей, как «честь». Единственное, в чём была разница между преступниками и высшим светом в этом вопросе: криминал при этом собой не гордился.       Йоханс коротко кивнул лакею, давая понять, что они согласны использовать оружие, предоставленное стороной Стивенсона. Получив в руки пистолет, снабженец со знанием дела взял пороховницу, отмерил пороху, прикрыл пальцем, открыл клапан и перевернул. Не зря они с Фредди брали его с собой предыдущую неделю: пока Сорель приноравливался к весу и отдаче, Диц учился заряжать. Чёрный порошок тихо сыпался в дуло. А снабженец с небольшой опаской поглядывал на лакея, первым взяв из выемки подставную пулю. Слуга, судя по заминке, что-то заметил, но после короткого взгляда на Йоханса поспешил тоже зарядить пистолет своему господину. Недолго постучали по шомполам молотки. Последним штрихом взвести курок и поставить на место капсюль.       В руке непривычная тяжесть. Господь, ну и старьё! Если бы не необходимость держаться в образе, Кайнц бы сказал пару ласковых. Когда окажется дома, обязательно ещё раз почистит Веблэй, просто ради ощущения нормального оружия в ладони.       Диц занял место рядом, готовый считать шаги.       ― Кругом, господа, ― сообщил лакей.       Даже слуга у Стивенсона как будто армейский. Но Кайнц повернулся.       ― Расходитесь на десять шагов. Раз, два…       Дома кофе надо будет разбавить. Ирландский виски или шотландский остался в серванте?       ― …Три, четыре…       Обидно даже, что доплату за заказ уже не выпросишь — такая гадкая работёнка!       ― … Пять, шесть…       Но на следующий раз — точно затребует у Людвига через Джо пару лишних гиней.       ― …Семь, восемь…       Жаль, что Хороми отказалась от денег. Без неё ему бы здесь было совсем туго.       ― …Девять, десять!       Да, Сорель точно сегодня должен был её чем-нибудь угостить, девчонка же вечно недоедает. От денег отказалась — так он отблагодарит так.       Остановившись на десятом шагу, Кайнц с облегчением избавился от визитки, не без удовольствия сбросив на землю, как отметку.       ― Ещё десять шагов! И раз, два…       Ох, точно, в дороге можно будет хлебнуть коньяка из фляги!       ― …Три, четыре…       В глазах уже плясали на столах Уайтчапельские девочки, которым Фредди отвечал очаровательнейшей из своих улыбок.       ― …Пять, шесть…       Спать с ними Сорель желанием не горел, но, если будут деньги, почему бы чуть-чуть не потратить на общество весёлых, раскованных и милых дам в придачу к выпивке?       ― …Семь, восемь…       И нужно опять поспорить с Фредериком: к кому подсядет за вечер больше? У стервеца слишком располагающая улыбка и вид, но магию загадочного чёрного пальто и немецкое обаяние никто не отменял!       ― …Девять, десять!       Кайнц остановился. Пульс может помешать стрелять, и он по привычке замедлил дыхание, чтобы медленнее билось и сердце.       ― Сходитесь!       Сорель развернулся и выпрямил руку на выдохе. Плавно и быстро. Глаз почти мгновенно фокусируется так, чтобы видеть мушку — карикатурно мелкую по сравнению с огромным дулом. Спусковой крючок тугой, но быстро поддаётся — приноровился к Веттерли, и этот прожмёт. Стивенсон лишь оказался у барьера и не успел вскинуть пистолет, когда Кайнц выстрелил.       И ничего не произошло.       Впрочем, как и должно было. Только расколотый шарик из вполне известных ингредиентов рассыпался по красному парадному мундиру.       ― Захвати мою визитку! — крикнул Дицу Сорель, бегом вскарабкиваясь из оврага на поле. Сбоку траву всколыхнула глиняно-фекальная пуля, пущенная запоздало Стивенсоном, а Кайнц, выбравшись наверх, свистнул, помогая напарнику найти их в тумане.       Раздался гневный лошадиный храп, жуткий скрип экипажа, явно недовольного выбранной дорогой, и весёлый голос друга:       ― Забирайтесь, черти, и прочь отсюда!       Что кричал им вслед Стивенсон и лакей — Сорель совершенно не помнил. Помнил только багровое от злости лицо опозоренного офицера, бледного слугу и столь сладкий вкус выполненной работы, что даже остатки коньяка из спасённой Йохансом визитки меркли.

***

      Все были крайне уставшими, а Сорель, Фредди и Диц ещё и крайне довольными. Сэр Грейг встретил их в гостиной: взволнованный и в объятиях с заспавшейся возлюбленной, милейшей женщиной, надо сказать. Услышав о том, что всё прошло удачно, офицер подхватил её, вскружив, и коротко поцеловал в щёку:       ― Вот видишь, Лише, я говорил, что Бетховен поможет!       Она ответила на французском и коснулась губами его носа. Заказчик же обратился к исполнителям:       ― Благодарю, господа и дамы! Сейчас же выпишу вам чек. А вы пока переоденьтесь.       ― Дамы вперёд, ― услужливо предложил Хороми Диц.       Но Сорель преградил ей путь, проигнорировав недовольный взгляд Йоханса:       ― Пообещайте сначала, что после вы почтите меня своим визитом в гости.       ― Кайнц, расслабьтесь, мы уже вне поместья, ― и как только она умудрялась смотреть снисходительно снизу?       ― Ну что вы пристали к леди? — всё же вмешался Диц.       ― Мы вне поместья, Йоханс, ― не удержался Сорель. ― Ты знаешь, что фра… Фройлян отказалась от доли?       Тот посмотрел на Эммит, затем на коллегу, и, кажется, ничего не уразумел.       ― Ты посмотри на её цвет лица и утяжку корсета! — почти всплеснул руками Кайнц. — Бедняжка не богата и чертовски честолюбива. Вот и хочу хоть накормить упрямицу.       Диц выжидающе смотрел на Хороми в ожидании хоть одного возражения. Поняв, что всё сказанное Сорелем — чистая правда, Йоханс покачал головой:       ― Вот и да! В таком случае, к своему удивлению вынужден согласится с мистером Кайнцем. Но, ― затем глянул с нехорошим прищуром на коллегу, ― если этот прохвост начнёт делать что-то подозрительное — бегите.       ― Что это за «прохвост» и «делать что-то подозрительное»?! — искренне возмутился Сорель.       ― А вы и сами знаете, что, мистер Кайнц, ― спокойно ответил Диц, скрестив руки.       Пока они спорили, леди в лучших своих традициях незаметно прошмыгнула к двери под рукой у Сореля и заперлась в комнате, чтобы переодеться. Они же, побуравив друг друга взглядами, молча встали у стены, ожидая.       ― И всё-таки это было обидно, ― пробурчал Кайнц, почти рефлекторно потянувшись во внутренний карман плаща за флягой, хотя та уже была пуста. — Обвинить меня можно в чём угодно, но вот в изнасилованиях или домогательствах к леди, если они против — точно нет.       ― Раньше вас и в убийствах нельзя было обвинить.       ― Йоханс, ― стрелок вздохнул. Он не хотел начинать этот разговор. Но знал, что от него никуда не деться. — Я понимаю, что в тот день совершил нечто ужасное. Но, чёрт возьми, если бы не это — Бетти бы висел. Фредди, вероятно, тоже.       ― Угу, ― насупился тот, уперев взгляд в незримую точку на полу. — А теперь я просыпаюсь по ночам с чувством, что у меня на щеке сворачиваются в корочку чьи-то мозги, хотя это всего лишь Бадди лижет лицо, чтобы я его покормил.       Сорель вздохнул. Ему нечего было ответить. Только соврать.       ― Мне жаль, что так вышло.       А на деле, попади он в тот злополучный мартовский день второй раз — Кайнц бы ничего иначе не сделал.       ― Хочется верить, что это так, ― Диц опустил глаза, нервным движением потирая пальцы. — Но верится слабо.       У Йоханса слишком проницательное нутро. Однажды со своей чуйкой, умениями и обаянием он мог бы не только заменить Бетти, но и во много раз превзойти. Если бы не его, чёрт возьми, мальчишеское благородство! Кайнц проворчал под нос: «Оливер Твист недоделанный!» ― и оторвался от стены, стоило в гостиную войти Фреду.       В целом, всё прошло гладко. Капитан выписал чек на четырнадцать — с учётом расходов — фунтов, и отдал его Фредерику: тот как раз собирался идти отсыпаться в берлогу к Джо и Людвигу. Диц откланялся, взяв обещание с оружейника, что тот занесёт его долю и стоимость сувениров на неделе, чтобы ему оплатить свои мебелированные комнаты. Ну, а Сорель… Сорель просто был рад наконец оказаться почти что в собственной шкуре — своём любимом плаще. Сэр Грейг напоследок пожал ему руку, расхвалив его навыки стрельбы и даже предложив как-нибудь вместе съездить на охоту. Наверное, друзей теперь у бедолаги совсем не осталось.       А Хороми не обманула. Хотя она вполне могла бы раствориться в пустынных рассветных улицах вместе с утренним туманом, убийца осталась ждать друга на крыльце. Пропали вечернее платье, шляпка, подвеска, серьги… Это была та Эммит, какой он её запомнил. Ну, кроме волос — их она не спешила распускать и ветви сирени со шляпки переместила в причёску.       ― Ты всё-таки решила обрадовать меня своим присутствием? — Сорель с удовольствием вернул привычный им стиль общения.       ― Если бы я отказалась…       ― Это было бы «некрасиво»? — ухмылка у него стала ещё кривее, а взгляд задержался на цветах.       ― …Ты бы ни за что не оставил меня в покое.       Вымерший предрассветный город дышал густым, прохладным и влажным, но всё ещё пропитанным смогом воздухом. Нижняя прислуга только начинала просыпаться вместе с солнцем: то и дело из задней калитки кухарка вынесет бедноте бульон в кувшине, остатки кровяной колбасы или пудинга. Открывали ставни, двери и шторы редкие пекарни, но дым из труб не валил, потому что телега угольщиков ещё только разъезжала по улицам, ссыпая свой груз в люки подвалов и подсовывая под двери счета. Пришлось поискать кэб до восточных окраин: один возница уже собирался ехать домой, второй отказался ехать через Ист-Энд и только третьего соблазнили обещанные шиллинги.       До дома ехали они абсолютно молча, потому что, наверное, слишком устали. Сорель, в руках которого оказалась сумка спутницы с вещами, выглядел ну точно как её слуга: с кем ещё такая приличная очаровательная леди могла куда-то идти в такое время? Радовало, что в эту рань им точно не нужно будет объясняться с Палмерами, а заходить без спроса в комнаты Сореля они явно не считали приличным. Поэтому, оказавшись дома — как он привык уже называть эту квартиру — Кайнц первым делом оставил плащ на спинке дивана и принялся изучать содержимое ящиков на «кухне». Какой бы красивой еда в поместье Стивенсона не была, голод тарталетки и нарезка утоляли мало. А что было лучшим завтраком после ночного пьянствования? Конечно же старая и добрая, как матушка-Англия, яичница с хлебом и томатами.       Уже разведя огонь и разбив на сковородку пять яиц, он понял, что потерял из виду гостью. А Хороми тем временем оказалась в ванной: расчёсывала волосы. Было непривычно видеть её без ленты ― такой Сорель видел её только в первую ночь их сумасшедшего знакомства. Цветы она оставила прямо в кувшине для умывальника.       ― Это же ничего, если я не стану заплетаться?       Хотя стрелок издали с интересом разглядывал в отражении зеркала обрамлённое прядями лицо Эммит, в ответ только пожал плечами:       ― Если волосы в яичнице тебе не помешают, мне всё равно. Ты ведь будешь кофе, фройлян?       ― Буду, ― Кайнц с удовлетворением отметил, что даже сквозь непроницаемое лицо подруги научился понимать, когда она дулась.       ― А добавить тебе туда виски?       Она вздохнула, предчувствуя, что не может отказываться от гостеприимства:       ― Да.       Крайне собой довольный, Сорель проурчал под нос: «Schön, nette Fräulein!¹» ― и вернулся на кухню, откуда уже начинало подозрительно пахнуть палёным хлебом. Нарезав к яичнице томатов, Кайнц закрыл всё крышкой, но с огня снял, поставив на место сковороды джезву.       ― Ты… любишь готовить? — умывшись и причесавшись, Эммит будто диковатая кошка зашла в гостиную, держась стен и озираясь по сторонам. Она очень старательно делала вид, что в предыдущие визиты не пыталась рассматривать интерьеры в его комнатах.       ― Не мастак, ― отмахнулся он. — Но надо же себя было кормить. Можно назвать это небольшим… увлечением. Джо мне даже как-то миссис Битон² подарил.       ― Вот как, ― сложив руки за спиной, теперь Хороми разглядывала открытый футляр, лежащий на журнальном столике. — Эта винтовка…       ― Хм?       ― Расскажи. — Эммит повернула голову, глядя прямо на стрелка.       Прикинув, через сколько закипит кофе, Сорель всё-таки отошёл от плиты и расположился в любимом кресле. Вынув винтовку из её «колыбели», он привычно прошёлся ладонью по прикладу, покрытому свежими царапинами:       ― Эту девочку уважительно звать «магазинная винтовка системы Ли-Метфорд Mark I», но обычно мы с Фредди ограничиваемся «Метфорд». Вышла буквально в прошлом году и стоила мне больше тридцати фунтов. Не без своих недостатков: ствол не приспособлен под снаряды с бездымным порохом и тяжеловата… Но пока что лучше могла бы быть только Маузеровская. Однако, у той калибр чуть меньше, поэтому я выбрал отечественную, ― пояснил он и, потянувшись за сменным магазином из футляра, извлёк оттуда один из восьми патронов. — Их делали по швейцарскому образцу, но он был семь с половиной миллиметров, а этот — семь целых и семьдесят четыре сотых. Или триста три тысячных дюйма.       Возвращая патрон в коробку магазина, Кайнц взглядом зацепил гостью. Оказалось, всё это время она смотрела вовсе не на винтовку ― её интересовал именно стрелок. От этой неловкой встречи глаз Хороми постаралась скорее разорвать зрительный контакт; Сорель же позволил ей это сделать, поднявшись, чтобы снять кофе с плиты. Когда он уже разливал напиток в кружки, Эммит неожиданно подала голос.       ― Ты знаешь, я… завидую тебе.       Кайнц удивился, но глупых вопросов задавать не стал, вместо этого открыв бутылку с ирландским виски. Хороми всё равно расскажет, только если сама того захочет.       ― У тебя есть что-то… от чего у тебя горят глаза, ― она снова будто прочла его мысли, добавив: ― Извини уж, что так поэтично.       Сорель подумал, что, раз уж он решил сегодня угостить свою подругу, то можно достать сливки, которыми с ним вчера поделилась миссис Палмер — не закисать же им без дела.       ― Мой вопрос, наверное, странный… У тебя есть какая-нибудь мечта? — всё разглядывая книги на полке, спросила Хороми. — Чего ты хочешь в жизни?       Кайнц призадумался. Он не заглядывал сильно наперёд последнее время: было не до того. Но мысли о будущем, конечно, всегда у него были.       ― А чёрт его знает, как всё сложится… Была бы возможность, может, подался б на какую-нибудь более честную работёнку. Хотя деньги — в реальности они везде одинаково грязные и облапанные сотней неизвестно чьих рук. А так, может, накоплю заказами у Бетти побольше, да и съеду отсюда куда-нибудь в колонии. Или, если на старости лет растолстею и облысею — куплю паб и буду хозяйничать. Да. Ну и, было б неплохо, чтоб в старости было кому старинные ружья показывать, и камин чтобы был, куда их повесить.       Хороми, замерев на секунду, повторила своё печальное признание:       ― Завидую…       Сорелю было неловко, что венчик так громко по сравнению с её голосом постукивал об эмалированные стенки кружки.       ― Меня раньше спрашивали, чего бы я хотела, ― было понятно, что она говорила об уже довольно давних временах. Три года она провела в доме скорби, верно ведь? — А я как не знала, что отвечать, так и не придумала. А теперь уже и не важно.       Кайнц вздохнул. Ну что он, глупый ирландец, ей скажет? Пусть лучше будет у неё в кофе взбитых сливок побольше, да сахару лишняя ложка. На обеденный стол он поставил тарелки и кружки.       ― Дублинский кофе не надо мешать, ― предупредил он, увидев, как гостья потянулась к ложке. — Пей прямо так.       ― Дублинский кофе?       ― Мы его так называли с отцом, ― раскладывая яичницу, ответил Кайнц. — Он знал в Дублине паб, в котором готовили такой вот кофе с виски. Простите, фройлян, но мой вышел лишь жалким подобием того, что подают там.       ― Ничего, ― она прикрыла ресницы. — Это всё равно довольно вкусно.       Последним штрихом перед тем, как присоединиться к завтраку, Сорель плотно задёрнул шторы. В квартире сразу воцарился красноватый полумрак, кружевными тенями лежащий на мебели, стенах и их лицах. После стольких длинных, по-зимнему пасмурных дней глазам ещё нужно было привыкать к яркому свету весеннего солнца.       ― Если вам темно, фройлян, я могу зажечь свечу или лампу.       ― Зачем? Мы ведь оба прекрасно всё видим.       Кайнц наклонил голову, мол, действительно, и наконец сел за стол. Яичница вышла как завещала миссис Битон: схватившийся белок и жидкий желток, в который можно было обмакивать поджаренный на сливочном масле белый хлеб. Вкуса добавляли томаты, но Сорель не удержался от того, чтобы сдобрить свою порцию щепоткой перца и соли. Ну не блаженство ли?       ― Спасибо, ― облизнув искусанные губы после еды, поблагодарила гостья. Может же быть милой, когда хочет.       ― К вашим услугам, meine Fräulein³, ― усмехнулся в кружку Кайнц. И, не считая нужным тянуть с подобными вопросами, уточнил: ― Ну что, ещё разок переночуете или брезгуете гостеприимством дурного ирландца?       Она растеряно посмотрела на него, на дверь из квартиры, на дверь спальни…       ― Да не волнуйтесь, снова на кровать вас положу, а сам тут полежу. Всё равно хотел опять револьвер разобрать. Да и вам меньше спать в старой развалюхе, где через пару месяцев с приходом тепла заведутся тараканы и грызуны.       На словах о тараканах у леди слишком явно дёрнулся глаз.       ― Ладно. Убедил. — Она поморщилась, из-за чего за губами стали различимы острые зубы. А после прибегла к хитрости Сореля, скрыв лицо за кружкой.       ― В таком случае… ― Кайнц поднялся, отойдя до посудного шкафа, и приволок оттуда открытую ради кофе бутылку виски, ― составите мне компанию?       Эммит как-то настороженно на него поглядела и покачала головой:       ― Только потому, что не хочу, чтобы вся эта бутылка ушла в тебя одного.       ― Да, что мне. Я в этом деле боец закалённый…       ― Алкоголь, сожаления и чувство вины — дурная смесь, ― заговорила она контральто.       Хозяин квартиры едва заметно поморщился:       ― Уж не тебе меня поучать.       ― Как будто есть кто-то ещё, кто мог бы это делать, ― подвинуло ему кружку Безумие. — Ведь так горячо любимый тобой папаша остался где-то там, за проливом Святого Георга.       Сумасшедшая девчонка всегда знает, куда бить, что физически, что эмоционально.       ― В таком случае, и ты тоже не пило бы. Ведь вроде как заботишься о вашем общем теле, ― он демонстративно налил себе почти полную кружку.       ― Если бы ты знал, какой дрянью приходилось бывать накаченными… ― продолжать вторая личность не стала. Кайнц и сам знал, благодаря деятельности Людвига, какие препараты были в ходу у врачей.       ― И вообще, с чего вдруг столько заботы? — всё-таки, гостье он тоже налил, но совсем чуть-чуть, меньше четверти кружки.       ― И это ты спрашиваешь у нас?       Задумавшись, Сорель произнёс вслух:       ― И, действительно…       Осознание подобных вещей всегда ударяло в голову внезапнее любого шампанского, а дезориентировало как бутылка самогона. Кайнц всё это время старался не задумываться над тем, что делал, просто выполнял то, что ему хотелось делать или… казалось правильным?       Спасти девушку из беды — это ведь правильно? А вылечить раненного, накормить голодного, обогреть нищего? Дело было действительно лишь в глупом, воспитанном беглым дворянином благородстве, или оно было только одним из слагаемых в уравнении? Он пытался закончить формулу переменной под именем «интерес», но она явно не приводила к верному решению, когда на другой стороне был риск потерять репутацию и свободу ради сумасшедшей убийцы.       ― М-да уж… Хех.       Кривая и растерянная усмешка проступила на его лице.       ― В чём дело? — спросила его «вернувшаяся» Эммит.       ― Да вот... Думаю.       И прежде, чем закончить фразу, Сорель не мог не сделать глоток алкоголя.       ― К кому же из вас двоих меня так тянет?       Другой бы на его месте, наверное, смутился от признания, тем более такого простого и незатейливого, но Кайнц наоборот, ощутил странную, но приятную лёгкость на душе впервые за долгое время. Ну, не умел он как те благовоспитанные джентльмены из романов составлять из цветов в петличке послания, общаться кивками головы и назначать тайные встречи. А, заметив, что убийца замерла, не зная, что должна отвечать, Сорель и вовсе усмехнулся.       ― Не подумайте, nette Fräulein⁴, ― поспешил он её успокоить. — Наверное, такое рано называть… серьёзными чувствами. Но сказал уж как есть.       Леди опустила глаза, и её кожа снова не справилась с её смущением.       ― А чтобы сказать мне это, нужно было напиться? — хотя голос её был спокоен, внезапный, напряжённый переход на фамилию испортил образ непоколебимости: — Ах, да, Кайнц, я ведь убийца, которая чуть не зарезала вас и на ваших глазах убила четырнадцать человек.       ― Я ещё не настолько пьян, ― было ли это правдой? Если и нет, то во всяком случае намеренно врать он не хотел. — И я сам не лучше. Мог бы тебя убить тоже. Курьер для дельцов с чёрного рынка и стрелок, повинный в смерти пятерых констеблей в Эйре.       ― Но вы всё ещё обыкновенный человек.       ― Ты — тоже.       ― Может быть. Но то, что живёт в моей голове и теле — нет. — Эммит так и не смогла поднять глаза, когда сказала: ― Ради вашего же блага, Кайнц, постарайтесь держаться от меня на расстоянии. Я не знаю, в какой момент сойду с ума бесповоротно и окончательно. Всё, что я для вас сделала, я делала только из одного чувства — чувства долга. И ничего более.       Она поспешила встать из-за стола, но остановилась, не зная, должна ли теперь соблюдать обещание остаться. Сорель тяжело вздохнул.       ― Как пожелаете, Liebe Fräulein⁵. Если вы так говорите, настаивать ни на чём я не стану… ― он чувствовал себя самым жалким существом на свете. ― Но… Я всё ещё буду рад вашему присутствию. В любое время и по любому поводу.       Снова эта дурацкая, не контролируемая надежда, что она останется. Надежда, которая, впрочем, отчасти оправдалась: поколебавшись, убийца направилась к двери спальни. Положив ладонь на дверную ручку, она совсем тихо прошелестела вновь осипшим голосом:       ― Вы ведь сами сказали: у меня однажды было отнято что-то, что есть у всех людей вокруг. Как же я могу дать вам то, чего у меня нет?       После того, как захлопнулась дверь, Кайнц ещё раз тяжело вздохнул. Если бы его власть над собственным сердцем распространялась далее, чем на пульс перед выстрелом… Но, при нём хотя бы остались его самые верные друзья: выпивка, винтовка и револьвер. Им он в таком случае и уделит внимание.       Виски в бутылке, просвеченный солнцем даже сквозь шторы, был неестественно, рубиново-красным. Рукоять Веблэя на ладони была как никогда родной и лёгкой. Подумать только: меньше, чем за век, человечество сумело от тех смехотворных пистолей, которые не пробьют и медной монеты в кармане с десяти шагов, прийти к такому смертоносному оружию. Оно не требует взводить курок, в него можно поставить сразу несколько патронов клип-обоймой, а экстрактор сам освободит барабан от гильз, если переломить раму. Его можно спрятать в карман, его прицельная дальность почти пятьдесят ярдов.       Шум за стенами Сорель списал на просыпающийся город. В конце концов, он уже почти к этому привык.       Пуля без труда пробьёт что голову, что грудь — навылет. Спереди — лишь точка на коже, прижжённой температурой толкаемого порохом свинца. А сзади — ворох брызг, запёкшихся от жара и скрученные к центру рваные края плоти. Полевые хирурги говорят, что на выходном отверстии площадь повреждённой ткани может быть в двадцать раз больше, чем на входном. К сожалению, или скорее к счастью, с линейкой Кайнц над убитыми в марте констеблями не стоял.       От в секунду скаканувшего внутри черепной коробки давления у одного из них кровь сочилась из ушей и носа ― кроме развороченного триста третьим калибром затылка, разумеется. У другого залило красным белок единственного уцелевшего глаза. Это его мозг забрызгал старый пиджак Йоханса и застыл коркой на его щеке. Третий ещё дышал, пытался пошевелиться, сдавленно, жалостно стонал, пока из его груди толчками вытекала густая кровь. Совсем как напуганный марал, если его не убить с первого выстрела. Пришлось закончить дело вторым. Ещё двое остались на заднем дворе дома, где их с Людвигом должен был встретить старый моряк, чёрт бы его побрал, чтобы продать ящик отолитов, которые можно было бы перепродать ювелирам на украшения и цыганам на амулеты. Неужели приходские смогли за то, чтобы выдать Бетховена, предложить больше, старик, неужели оно того стоило?       Не реши он тогда их подставить, Сорель бы не оказался в Лондоне. А ночью на него не напала бы сбежавшая из сумасшедшего дома девчонка, будто одержимая демоном. Она могла оказаться шестой в его списке, залив кровью грязную улочку Ист-Энда. Пришёл бы её хоронить хоть кто-нибудь? Сам Сорель мог захлебнуться кровью в том же переулке, допусти в бою с ней хоть одну ошибку.       Но случилось так, что оба остались живы. И встретились вновь на следующий же день, как раз когда Кайнц мог распрощаться с винтовкой и револьвером. Она принесла в его жизнь беды, из-за неё он почти без колебаний снова убил, врал своим товарищам, которых сам же в Эйре и спас, но… Почему он всё ещё нуждается в том, чтобы она была ближе?       Ближе… В голове невольно всплыли туманные, но такие приятные воспоминания: позднее утро, чужой неспешный пульс под ухом, плавное покачивание от дыхания, слабое тепло человеческого тела, кружево шрамов на коже и всеобъемлющее, блаженное спокойствие.       Сорель поднялся с дивана, отложив тёмный поблёскивающий револьвер к уже пустой бутылке виски. Часы пробили: когда их стрелка успела подняться наверх? В ушах несуществующий свисток констеблей, голоса, шаги, удары и тиканье маятника часов смешались в один невозможный гул и в секунду утихли у двери в спальню. Ни дыхания, ни скрипа пружин, ни шороха простыни. Сердце билось неспешно, но каждый удар на фоне этой тишины казался раскатом грома, так, что он не слышал, как повернул ручку, и скрипнули ли петли? Впрочем, это было не так уж важно: Хороми спала. На этот раз кровать не пустовала, да и на шкафу никто не висел.       Кайнц видел только её спину со шрамами, выглядывающими из-под сорочки, лежащие на подушке с простынёй каштановые пряди и укрывающие всю комнату кружевные тени штор. Пульс ожидаемо начал учащаться. Сорель, наверное, никогда ещё не двигался так осторожно и тихо. Дурная, дурная его голова, и ситуация, должно быть, со стороны ещё хуже! Но теперь уже что, теперь уж не важно.       Стоило ему очутиться на второй подушке за спиной подруги, и вместо того, чтобы выпрыгнуть из груди, сердце вдруг успокоилось и притихло. В висках не стучало. Вот и всё, чего он хотел.       Спокойствие и слабое тепло под боком.       Сорель не ожидал, что опустится до подобного благородства, но и не думал коснуться фройлян, и всё, в чём он нуждался ― это такой же крепкий и глубокий сон как в ночь, когда он латал убийцу. Было бы неплохо завтра ещё и очнуться без острых предметов в теле, но столько дней без сна до того истощили Кайнца, что его уже вообще мало что волновало.       И он всегда полагал, что самый болезненный удар по его печени должен будет нанести алкоголь. Но виски переплюнула леди.       Из рта вырвался только сдавленный хрип, когда под рёбра больно вдавили локтем, заставив глупого ирландца слететь с кровати на пол, ударившись головой и позвонками. Убийца не то, что подняться, вдохнуть ему не дала, прижав к полу весом и — в её стиле — лезвием у шеи.       ― Кажется, у нас был уговор? — глядя прямо на него, говорило Безумие явно не с ним. — Так почему я вынуждено возиться с этим идиотом?       ― Пр…       Лезвие опасно надавило прямо под кадыком. Судя по паузе, хозяйка тела отвечала и Кайнц здесь подал голос не к месту. После нескольких секунд молчания, убийца прикрыла глаза и нож перестал с таким напором давить на кожу.       ― Я жду объяснений, ― почти прошептала Эммит.       Помедлив и опустив глаза к лезвию, Сорель на всякий случай уточнил:       ― Можно теперь говорить?       ― Пока у меня есть терпение.       Пояснять ему намёк не было нужды.       ― Прошу прощения, ― он бы кивнул, но остриё немного мешало.       Убийца определённо ждала нечто большее, чем «прошу прощения».       ― Я не собирался делать ничего недозволенного.       ― Ты даже не представляешь, как часто подобное приходится слышать леди.       ― Я понимаю. Но больше мне сказать и вправду нечего: хочешь — режь, хочешь — нет.       ― Хочу, ― чуть сощурила глаза она. — Но я обещала Безумию, что если ошибусь насчёт тебя, то лично перегрызу сонную артерию. Правда, я выбирала такой способ, предвидя… Несколько иные обстоятельства.       Эк как красиво перефразировала «ожидая, что ты попытаешься меня прижать и трахнуть». Сорель печально усмехнулся, наверное, как всегда кривовато:       ― Что ж… В таком случае ― приступай.       Убийца чуть нахмурилась. Она была достаточно умна, чтобы не отвечать на его провокацию словом, но явно недостаточно бесчеловечна, чтобы в один миг наброситься и своими острыми зубками претворить задуманное в жизнь.       Жаль, что Сорель не мог увидеть её лицо в тот момент, когда быстрее, чем она решилась что-то предпринять, он сам приподнялся на локтях и коснулся её шеи. Правда, губами.       Реакция убийцы не заставила себя ждать, и она тут же отскочила назад. Но от неожиданности не совладала с телом, запнулась и упала на мягкое место, распахнув глаза. Она даже покраснела не сразу, настолько не понимала, что произошло.       Сорель всё продолжал ухмыляться, сев и привалившись к тумбе, рассматривая ошарашенную гостью.       ― Говорил же, что я дурак, а ты не верила.       Хотя дышала Эммит всё ещё тихо, без корсета и под ночной сорочкой было видно, как часто расправлялись рёбра. Похоже, она даже не столько смущалась, сколько не понимала или не хотела верить в происходящее. Наконец, хотя бы осознав, что случилось, она поднялась. И, оказавшись перед Сорелем, подняла руку. Он был готов уже к чему угодно, и получить теперь пощёчину было меньшим из всех зол, которых он заслуживал.       ― Выйди вон.       То ли она даже касаться его теперь не хотела, то ли и вправду жалела идиота, но тонкие пальцы всего лишь указывали ему на дверь. Спорить хозяин квартиры не посмел. Но, выйдя, услыхал в спальне шорохи и догадался тут же открыть окно. Как он и думал: слева ставни распахнуты, а за углом стоящего почти вплотную дома скрылась копна каштановых волос.       ― Du machst absolut Scheiße, du blöder Sorel! ⁶       Сказать себе, что с ума сошёл, он сказал. Зато после вдруг тут же оказался в спальне. Упав на оставленную застеленной — хотя сам Кайнц обычно оставлял всё как есть — кровать, Сорель закрыл глаза и глубоко вздохнул. Всё ещё пахло сиренью.