До петли

      Когда Сорель очнулся, за окном, между шторами, всё было мертвенно-серым. То ли вечер, то ли утро, то ли день… Бывало в Лондоне такое неопределённое из-за густого тумана и облаков время суток. Потому даже понять, сколько смог сегодня отдохнуть наперекор чёртовой бессоннице, он не сумел.       Всё равно особой разницы для Кайнца сейчас не было. Воспоминания о случившемся раскалённой иголкой щекотали мозг, заставляя морщиться от собственной самонадеянности, глупости и того, что рядом с этой сумасбродной думать головой организм категорически отказывался. Зато без неё всё вновь вставало на свои места... Сон, который хотелось скорее с себя стряхнуть.       Запах цветов с подушек выветрился, а вот во рту появился привкус кофе, виски, абсента, бренди и… Что там вообще вчера он пил? Сорель не помнил точно, но к умывальнику хотелось неимоверно. Настолько, что Кайнц без особых ворочаний по простыне поднялся с постели и дошёл до ванной комнаты, где в кувшине печально теряла свои лепестки сирень. Он отчего-то не вынул её, не выкинул с глаз долой, даже притронуться не решился, только привёл себя в порядок над раковиной и поскорее ушёл.       Итак, ему нужен план действий, хоть какой-то, хотя бы на сегодня. Во-первых, надо помыть посуду. Во-вторых, неплохо бы снова поесть. В-третьих, сходить до квартиры и забрать свои деньги. Да, так Сорель и поступит. Правда, для последнего нужно собираться, одеваться и выходить из дома в такую дрянную погоду…       ― Кайнц? ― стук из коридора спас Сореля от невесёлых мыслей, и даже интонация миссис Палмер, кажется, не предвещала бед. Он спрыгнул с подоконника, прошёл к входной двери и приоткрыл её.       ― Да, мадам?       ― К вам гость, ― хозяйка окинула взглядом кого-то, стоящего за дверным косяком, и, многозначительно вздохнув, оставила их наедине.       ― Здорово, братишка! — а на Сореля выскочил Фред, махнув зажатой в ладони кепкой, и крепко обнял за плечи. Ответная улыбка сама наползла на лицо — слишком заразительно лучилась весельем физиономия товарища.       ― Фредди! Заходи, kariertes Wunder¹!       Тот осторожно прошмыгнул в скромное обиталище Кайнца, где соединялись в одной комнате прихожая, гостиная и кухня. Даже вешать кепку не стал — значит, было дело. С другой стороны, сумки с заказами у оружейника не наблюдалось.       ― Н-да, устроился неплохо, ― Фред поднял голову к довольно высоким потолкам, заглянул в спальню, откуда видна была дверь в ванну, и повернулся с озадаченным лицом: — А где же твоя подружка?       Сорель медленно и глубоко вздохнул, начав мысленно перебирать цифры на трёх языках. Фредди сразу и безошибочно понял:       ― Ага, дала от ворот поворот.       ― Между прочим, я действительно просто хотел чем-то её отблагодарить!       ― Точно хочешь услышать шутку от меня по этому поводу? — улыбка Фредерика приобрела излишне пошленький оттенок. — А то ты же у нас иногда такой же-е-ентльмен.       ― Чего приволокся-то? — потёр лицо Сорель, отходя к кухонным шкафчикам и понимая, что опять нужно искать съестное. — Не запас снаряги же на ближайший месяц принёс.       ― Занесу на следующей неделе, ― оружейник пожал плечами, делая вид, что точно-точно исполнит свои обязательства. — И что значит «чего приволокся»? Сам же и звал!       ― Хм?       ― Что, забыл уже, пьянь ирландская? — смех Фредди звучал мягко и совсем без обид. — Кто ж меня давеча после заказа развлекаться звал, а?       ― Ох, бля! — надо признать, за тот вечер в поместье Сорель чертовски истосковался по звучным выражениям эмоций. Однако, после всего, он не был уверен, что его организм выдержит второй запой: ― Правда, с Уайтчепелом я преувеличил…       ― К чёрту! — отмахнулся как от назойливой мухи его друг. — У меня есть идея получше.       ― В таком случае, я слушаю.       ― Ты не единственный в городе, кто обзавёлся подружкой за пару недель, ― потирая подбородок, Фредди сощурился в самодовольной ухмылочке.       ― От те на! — Сорель аж сел в кресло. — Этот город явно какой-то проклятый… Все глаза вылупили, когда про мой случай услышали, но чтоб ты и ухаживал за кем-то далее одной ночи…       ― Ой, можно подумать, жениться собрался, ― поворчал для приличия Фред. — У нас довольно свободные отношения. А ещё у неё есть, как и у всякой дамы, подружки. Но не как у всякой — недурственные.       ― И ты предлагаешь…       ― Забрать леди с работы в швейной мастерской и засесть да хотя бы в той же «Подворотне» на вечерок, ― а мысли Фреда уже явно витали у барной стойки. — Занять столик в углу, разложить картеечки, и перед получкой растратить последние шиллинги на вино и закуски!       ― А играть, конечно же, на желание? ― план определённо Сорелю нравился.       ― А то! Я ж не Бетти, и женщин люблю больше, чем деньги, ― подмигнул оружейник. — Собирайся, Сорельче, леди в Лондоне навалом: одна отшила, так вторая приклеится.       На улице уже начался дождь. Капли были такими тяжёлыми и ледяными, что казалось, будто Господу на небесах крайне надоели выходки Лондона, и, разделив все грехи поровну на людей, он решил, что простуда или воспаление лёгких самая подходящая кара для горожан. Влажная прохлада словно припозднившаяся проститутка залезала под плащ, лаская кожу, в надежде успеть поймать клиента до ближайшего патруля. Капли прибили смог к брусчатке, впервые за долгое время давая вспомнить запах простого, чистого воздуха. Лужи под ногами ― дыры в дрожащий от дождя зазеркальный Лондон. В одной из таких Сорель углядел подсвеченную мутными фонарями вывеску.       «Швейное ателье миссис Торнтон. Пошив и ремонт одежды, белья и аксессуаров»       Под козырьком, защищённые от влаги, висели на продажу готовые подъюбники, турнюры, кринолины для особых случаев, перчатки и шляпки. Хоть это место было и далеко от тесного Ист-Энда, Сорель подумал, что так безбоязненно выставлять товар на улице ― поистине неосмотрительно, вокруг ведь бегает так много оборванцев.       ― Погоди здесь! — скомандовал Фредерик, приложив палец к губам и оставив друга на противоположной стороне улицы.       Кайнц возражать не стал: хозяйка ателье могла и не отпустить девочек, если узнает, что они собрались гулять, ещё и с незнакомым джентльменом. А вот Фредди она наверняка знала, доверяла, да и просто умел паршивец заговаривать дамам зубы. И, действительно, он вышел через пятнадцать-двадцать минут, воровато оглянулся и заботливо придержал дверь, когда из швейной выпорхнули наружу три леди. Они мило болтали, разглядывая лица прохожих, явно пытаясь угадать, который из них — тот, о ком говорил Фредерик. Сорель усмехнулся криво, оторвал спину от фонаря и шагнул навстречу товарищу и девушкам.       ― Миледи, ― он чуть поклонился, убрав руку за спину, а другой не слишком навязчиво придержал ладонь одной из швей, поцеловав. Со второй леди повторил то же самое, а с третьей, чей зонт держал Фредерик, только сделал вид, что коснулся губами. — Сорель Кайнц, рад знакомству. Не представишь нас, Фредди?       ― А чего бы и нет? Эта очаровательная милашка со мной — Элен, ― Фредерик наклонился и коротко поцеловал свою спутницу в висок, зонтом прикрывшись от улицы. ― А это Мари и Жози, ― оружейник, в своём духе, перечислил имена девушек без всяких манерностей. Впрочем, Сорель на его фоне от того только выигрывал.       ― Ah, Freddíe, Freddíe! — на французский лад произнесла Элен, качая головой. — Прекращай нас позорить перед вежливым человеком, ей-Богу!       Кайнц только изогнул губы в усмешке, бросив почти торжествующий взгляд на товарища:       ― Значит, мисс Элеонор, мисс Мария и мисс…       ― Жозефина, ― улыбнулась ему в ответ француженка.       Сорель сделал вид, что понимающе кивнул, и предложил:       ― Что же мы заставляем дам мокнуть под дождём, Фредди? Пойдёмте, леди, мы знаем недалеко отличное место для культурного отдыха.       Промозглая прохлада, влажная мостовая, темнота и чистый воздух остались за порогом паба. Здесь свечи и масляные лампы отгоняли стужу от клиентов, будто кокотки подороже: к ним тянешься и почти что искренне любишь, пока не обожжёшься. Но Сорелю сегодня в «Подворотне» обжечься явно ни обо что и ни об кого не грозило. Он просто хотел согреться. От выпивки, от хохота с шуточек друга, от керосиновой лампы у них на столе, от горячего поджаренного со специями бекона, от сидящих рядышком подружек очередной пассии Фредди… Что угодно, лишь бы растопить намёрзшую на разуме ледяную корку и забыть про дурную, сумасшедшую, пропащую девчонку. На что он вообще надеялся? Она принесла с собой в его жизнь одни беды, и чем дальше, тем больше их будет. Она была права: ну какая бы к чёрту из неё возлюбленная? Она же убийца, у которой не в порядке с головой, того гляди или его, или себя зарежет ночью. Надо ему это? Нет, конечно!       Как он не замечал? Всё эти дурацкие, мешающие чувства, они ослепляют лучше любого лезвия. Вот поэтому обычно Кайнц и доверял голове да немецкому прагматизму. Чувства — враг меткости. А тем более здравого смысла.       ― Сир Кайнц такой задумчивый, ― отвлёк его мягкий голос Жози. Он был тёплым и заботливым, будто её и вправду волновало настроение впервые встреченного Сореля. — Вас что-то тревожит?       ― Вовсе ничего подобного! — он постарался улыбнуться, тут же на всякий случай положив карты рубашкой вверх. — Это вы просто привыкли, что Фредди вечно навеселе…       ― Из нас двоих вечно навеселе только ты! А такой угрюмый он оттого, что ему не хватает парочки рюмок. А ещё потому что бедняга страдает от несчастной любви!       Во взгляде Кайнца, дёрнувшего бровью, тот мог бы прочесть: «Значит, козыри мне подкидываешь?» Вслух же Сорель ответил:       ― Ну, зато если верить приметам, мне должно повезти в картах…       ― Несчастная любовь? Звучит как повод для тоста, ― Мария подняла свой бокал с глинтвейном. — Предлагаю выпить за то, чтобы у мистера Кайнца всё сложилось не только в картах, но и в любви!       ― Па-а-а-аддерживаю! — даже поднялся, приобнимая Элен, Фредди.       Сорель только вздохнул, но чокнулся кружкой пива вместе со всеми.       ― Ладно, карты-то у всех на руках, ― а у подруги Фредерика, раздававшей колоду, уже разгорелись щёки от горячего вина. — На что играем?       ― На желание, ― глянул на ту сверху Фред со своей очаровательнейшей улыбкой, и руку с её талии почти незаметно спустил чуть пониже положенного.       ― Freddíe! — снова на родной манер отозвалась она, и одними только нахмуренными бровями заставила своего спутника тут же убрать ладонь. Но не улыбку.       Сорель невольно усмехнулся тоже: он уже чувствовал, что его ждёт. И всё никак не мог дождаться. Вскоре им принесли бутылку шотландского виски — Фредди в этот раз не уступил ирландцу право выбора, выиграв первую партейку. На первой же половине бутылки воспоминания о веселье начинали приобретать обрывочный характер, впрочем, хуже от того не становясь.       Кайнц точно помнил, что где-то на дне той бутылки не сумел отбиться от козырей на руках у Мари, а она, уже совсем хмельная, возьми да и скажи: «Je veux toucher ton revolver, ser Kainz!²» ― чем вызвала дружное хихиканье у Элен и Жозефины. Ну, а Сорель что, Сорель, услышав только одно знакомое по-французски слово, возьми, да и достань из кармана плаща Веблэй, который, разрядив, подвинул по столешнице к бесстыжей француженке. Запоздало паб наполнил гогот Фредерика. Мария же сконфуженно и удивлённо повертела оружие в руках, не сумев даже переломить рамы, а после глянула странно на Элен. Видимо, не верила той, когда она рассказывала о том, какой работой и с кем занят её сердечный друг. Зато Жози после этого весь вечер с Сореля глаз не сводила.       После первой партии им обновили выпивку. Теперь Сорель отдал свои кровные за свой кровный ирландский виски, а также они напополам с Фредди заказали целых три блюда закусок: мясную тарелку, рыбную тарелку с жаренной картошкой и сегодняшний утиный пирог. Где-то на этом моменте, глубоко вдохнув пропитанный табаком, в особенности из-за Фредерика, воздух, Кайнц ощутил острую потребность приобщиться к таинству обряда. А его товарищ и не против поделиться папироской. Под такое дело даже Элен достала из сумочки сигареты, пожав хрупкими плечами:       ― Помогает от головной боли.       ― Столько чудных свойств, что аж интересно, а от бессонницы табак случаем не спасает?       ― Как алкоголь — от несчастной любви! — внезапно возникнув за спиной, шепнул на ухо Фредди и поправил ремень брюк после похода до клозета.       ― Эй-эй, это не приворотное зелье, а зелье меткости! — Сорель стукнул по столу рукой, и с зажатой папиросы на лакированное дерево слетел пепел.       ― Ах, мсье Сорель, вот бы мы были за городом, там можно было бы продемонстрировать вашу меткость! — глаза у Жозефины были наполнены искренним восхищением, смутно ему знакомым.       ― Эй, я вообще-то тоже неплохо стреляю! — подорвался подняться уже севший Фред, но Элен одним плавным касанием руки уложила его обратно на спинку сиденья и вернула свою голову ему на плечо.       ― Не бреши, любитель огонька, ― усмехнулся Кайнц. — Поговорим, когда сможешь вместиться хотя бы в «безумную минуту».       ― А что это за «безумная минута»? — осторожно спросила Мари, уже и забывшая о своей выходке.       ― А это, мисс, упражнения для стрельбы, ― перевёл на неё глаза стрелок. Вторая француженка, поймав его взгляд, тоже замерла, неотрывно глядя и слушая. — Из положения лёжа с трёхсот ярдов нужно выпустить в мишень размером три-четыре фута от пятнадцати патронов и больше. Из винтовки, разумеется.       ― И сколько же получалось у вас? — даже Элен оторвалась на секунду от Фредди.       А тот ответил вместо Сореля, рассмеявшись:       ― А он, дамы, не очень скорострельный, рекорд у него — двадцать один.       ― Ich finde das ein Kompliment.³       ― Так вы немец?! — удивилась Жози.       ― Почти, ― усмехнулся Сорель, всё же соврав и подмигнув Фредди: ― Австриец.       Тот понимающе покивал головой и ещё более понимающе промолчал.       Время клонилось к десяти. Случайно зашедшие выпить после трудового дня работяги расходились, а те, что хотели как следует напиться — слетались. Чудное время суток. Ну, а их компания уже была сморена виски, вином и парой стаканчиков джина. Тарелки стояли на столе полупустые, и только карты всё неизменно плясали, тасуемые, в руках то у Элен, то у Фредди. Когда партия уже казалась конечной, после которой кто-нибудь решится предложить пойти по домам, победа осталась за подругой Фредерика. Она позвала его лениво, даже не обернувшись:       ― Freddíe?       ― Да, сердце моё? — тот полулежал позади с папиросой в уголке рта, сдвинув на глаза кепку.       ― Хочу, чтоб ты спел что-нибудь. Как тогда.       ― Ну, как тогда я гитару… Хотя, ― Фредди привстал и заглянул в дверной проём в соседний зал, откуда слышалась тихая музыка. — Братишка?       ― Подсоблю чем смогу, ― пообещал Сорель.       ― От спасибо, от это я понимаю! ― поднялся его товарищ, отряхивая от пепла свой жилет. — Тогда тебе позволю выбрать сегодняшний рэпэртуа-а-ар, ― лукаво усмехнувшись, оружейник затушил окурок в пепельнице и направился туда, к стойке, где толпился народ.       ― Дамы, прошу нас простить, мы ненадолго, ― криво усмехнувшись, Кайнц покинул женское общество и направился следом.       Его друг уже протискивался к бренчащему на импровизированной сцене музыканту. Выступал несчастный не один: рядом отрывистыми аккордами аккомпанировал пианист, то нажимая, то отпуская педали, а ещё один мальчишка бегал вокруг, собирая с народа мелочь. Сорель даже пожалел бедолаг, подкинув в стаканчик крону.       Переглянувшись с Фредди, нехорошо прищурившимся, он надел перчатки и кивнул.       Понеслось!       Фред вырвал гитару у совершенно не ожидавшего такого музыканта и бросился к Сорелю. Хлопнув того по ладони вместо слишком времязатратного рукопожатия, перепрыгнул пустующую стойку — барменша отошла куда-то — и спрятал за ней, как в укрытии, вожделенный инструмент. Гитарист, рванувший за пропажей, споткнулся об подножку, поставленную Кайнцем и впечатался бы лицом в пол, если бы не ухватился за столешницу, со скрипом отъехавшую. Развернувшись, он пытался подняться неуклюже, поправлял зачем-то съехавший галстук и накладной воротничок. Сорель поцокал языком, сделал шаг вперёд и, за грудки ухватив невысокого «барда», почти поднял над землёй. В глазах бедолаги так и плескалось: «Вот дерьмо!» Но затем он с надеждой заглянул за плечо Сореля. Кайнц всё понял быстро.       Отпустив гитариста, развернулся и ухватил запястье клавишника, оказавшегося прямо сзади с бутылкой в руке, и сильно дёрнул ― вперёд и вбок.       ― Alkohol wird geschaffen, um die Leber und das Gehirn zu schlagen, nicht die Schnauze!⁴       Пианист взвизгнул от боли и оказался на полу, схватившись за руку.       ― Ничего, потом вправишь! — пообещал ирландец и напоследок хорошенько беднягу пнул.       ― Вы чего творите?! — однако, через секунду Сорелю пришлось уйти от попытки захвата некого возмущённого крепкого господина.       ― Братишка, я тут! — кажется, Фред был знаком с местной барменшей, и та за несколько пенсов согласилась последить за гитарой. А сам оружейник оперативно среагировал, ударив возмущённого джентльмена в нос.       ― Я позову констеблей! — отступая к выходу, пообещала неприятной наружности дама.       ― Да вперёд, уже вижу, как отряд бравых бобби мчится на зов «пьяная драка в пабе»! — рассмеялся кто-то из посетителей в ответ.       ― Это верно! — в шутку поддакнул Сорель, методично отступая, прикрыв голову предплечьями от ещё одного подоспевшего защитника искусства.       И вдруг паб перед глазами перевернуло, мелькнуло лицо оборвыша, который подсёк его подножкой в месть за гитариста, и дощатый пол выбил из лёгких воздух. Кайнц успел откатиться от удара ноги под стол. Выползая, увидел, как мужчина поднял наготове стул, и уже раздумал вылезать.       Но их весёлую потасовочку прервал оглушительный грохот: распахнулись тяжёлые, дубовые, с витражным стеклом двери «Подворотни».       ― Работяги, потеснись! ― знакомый звучный мужской голос, тяжёлые шаги.       Из-под стола и между ног поубавившегося народа Сорель увидел пару новых лакированных ботинок, песчаного цвета брюки и небрежно свисающий почти до пола плащ.       Следом раздался цокающий шаг сапог кучера. Столы из центра раздвинули. Вошло ещё несколько человек. Один из них вел смутно знакомую девушку — ба, да это же вторая официантка «Подворотни»! Она вся тряслась, и слышались тихие всхлипы. Ещё двое явно не по доброй воле втащили внутрь какого-то типа.       Убедившись, что стул по голове ему более не угрожает, Кайнц почти незаметно вылез. Его ещё минуту назад противник только раздражённо цыкнул в ответ, не смея прерывать прибывшего сюда главу Хакни и Ислингтона.       Втащенный тип выглядел паршивенько. Обливался потом, глаза бегали, ногами упирался в пол, а парни Джейкоба всё равно были сильнее. Официантка утирала краем шали слёзы, пока джентльмен рядом с ней успокаивающе поглаживал её по плечам и спине. Последней внутрь зашла невысокая, очень красивая для своих лет женщина. Если бы не припухшая щека.       ― Миссис Бейсли! — удивлённо шепнул оказавшийся подле друга Фред.       ― Патрисия, ― кивнул Джейкоб ей, а после и официантке, ― Джейн… это он?       Весь паб в одно мгновение затих. Официантка закивала, сглотнув слёзы, а миссис Бейсли качнула головой. Так, как кивают монархи, отдавая приказ своим палачам рубить головы.       Долго, напряженно выдохнув, Джейкоб опустился на корточки, когда притащенного мужчину грубо посадили на колени.       ― Джеки… ― приподняв брови и опустив взгляд в пол, тихо вымолвил он. — Ебанный ты в рот, Джеки, блядь, хуле ты молчишь-то, нахуй, скажи, блядь, хоть что-нить, Джеки, ёб твою мать! — в конце перейдя в яростный крик, Джейкоб резко встал, за ворот потянув с собой пленника.       Тот забормотал:       ― Я-я… Прошу прощения…       ― Прощения? — почти выплюнул это ему в лицо Джейкоб. — О-о-о, охуенный план, Джеки. Давай терь каждый раз, как кто-нить будет, прикрываясь причастностью к моим — несомненно честным и добрым — ребятам, вынуждать юных небогатых леди задирать юбки, их прощать…       Официантка закрыла лицо руками, снова сдавленно заплакав. Её спутник обнял крепче подрагивающие девичьи плечи.       ― …Давай терь каждый раз, как кто-нить будет поднимать руку на женщину, которая пришла разобраться с этим, прощать его, ― указал на миссис Бейсли, приложившую ладонь к щеке, глава Хакни и Ислингтона. ― Давай, Джеки, да?       ― Нет, я…       Договорить ему Джейкоб не дал. По затихшему пабу разнёсся хруст от соприкосновения лица Джеки с перстнями на пальцах Джеральда-Франца. Затем он отпустил его как мешок на пол, делая шаг назад и рассматривая.       ― Не-е-е, Джеки. Так не пойдёт. Сломанный нос тут у каждой второй собаки. Тебя я, блядь, должен видеть издалека. И держать в поле зрения — на всякий, ― сказав это, он ударил его второй раз. Острым и жёстким носком ботинка, прямо в передние зубы.       Осмотрев выплюнутые бедолагой отломки резцов на полу, он заметил:       ― Так, уже лучше. Но чего-т не хватает… ― и обратил взгляд к официантке. Точнее, к утешающему её джентльмену. — Может, ты чего порекомендуешь, а?       Тот, сведя брови, отпустил девушку, и уверенно шагнул вперёд. Из его глаз выплёскивалась едва сдерживаемая ярость. Даже не бросая взгляда на мужчину, шепелявящего мольбы на полу, он произнёс:       ― Я б предложил ему яйца отрезать, или хотя б пальцы, но эт не наш метод, сэр Джейкоб… Так что, может, прост оставим какой знак ему на лбу, чтоб всех прохожих предупредить?       ― Не, на лбу волосами закроет, ― глава Хакни указал на собственную щёку. — Вот лучше ему тут что-нить нарисуй, да жми хорошенько, чтоб борода не росла потом.       Джентльмен лишь хмыкнул, достал из кармана брюк выкидной нож и быстро, методично и безжалостно, не обращая внимания на крик и дёрганья жертвы, вырезал на его щеке сочащееся кровью послание. Краткое и понятное.       «Мразь»       Отпуская, оттолкнул от себя его лицо, и вытер об штаны руки.       ― Во-о-от, терь всё сразу будет понятно, ― остался доволен Джейкоб. — Ну, а терь надо думать, как ж тебя наказать, Джеки!       Сорель невольно приподнял брови: так всё до этого — это было ещё не наказание?       ― Сломаем ему руки-ноги? — предложил стоящий у стенки кучер.       ― Тогда сам его в госпиталь потащишь, ― рассмеялся его господин.       ― А я и так этим с вами вечно занимаюсь, мистер Джеральд-Франц.       ― Да ну тебя, старик! — отмахнулся он уже куда более весело. — Ну ладно, руки ему сломаем, а ноги не надо. Сам пусть бежит к хирургам.       ― А может, ещё язык ему отрезать, чтоб лишнего не взболтнул? — предложил кто-то из парней.       Ему тут же возразили:       ― Да у этого подсоска подь весь язык в шанкрах, вот ещ-щё — в рот ему лезть!       ― Ну, хоть портянки какие ему в рот суньте-т, ― брезгливо сощурившись, скомандовал Джейкоб, снял плащ, отдав подоспевшему Дэриллу, и закатал рукава рубашки. Нависнув над мелко дрожащей жертвой, он с упоением добавил: ― Ори, как сучка, Джеки.       Яростно забившегося в руках его подчинённых пленника глава Хакни успокоил одним чётким и точным ударом, от которого у этого Джеки вряд ли остались в голове хоть какие-то соображения. Он всё ещё извивался после, но уже бездумно, рефлекторно, подобно отрезанному хвосту ящерицы. Потому его без особого сопротивления взяли за волосы, подняли лицо, надавили на челюсть, по которой стекала на костюм-двойку кровь, и засунули тряпки в рот, похлопав по свежей ране на щеке. А после обступили, прижали к полу. Джейкобу принесли молоток из подсобки.       Он глубоко вздохнул, будто вышел из жаркой котельной в морозную зимнюю ночь. Опустился неторопливо, прижал обессиленную ладонь пленника к доскам.       ― Десять негритят отправились обедать,       Один поперхнулся, их осталось девять.       По замершему пабу разнёсся хруст, кольнувший сознание Сореля. Ему не было страшно за Джеки, себя или посетителей. Ему было страшно потому, что затронутое этим хрустом ему странно, мерзко нравилось. Как сковыривать струпья с раны.       ― Девять негритят, поев, клевали носом,       Один не смог проснуться, их осталось восемь.       Никто не смел даже дышать, только голос Джейкоба подрагивал от еле скрываемого удовольствия, перекрывая жалобные визги жертвы. Каждый новый удар был без жалости, без промедления, без сожалений.       ― Восемь негритят в Девон ушли потом,       Один не возвратился, остались всемером.       Стук за стуком.       ― Семь негритят дрова рубили вместе,       Зарубил один себя — и осталось шесть их.       Палец за пальцем.       ― Шесть негритят пошли на пасеку гулять,       Одного ужалил шмель, их осталось пять.       Ненадолго считалка прервалась. Ровно до того момента, пока Джеральд-Франц не перешагнул через бессвязно, нечеловечески орущего сквозь кляп Джеки, и не взял его вторую ладонь.       ― Пять негритят судейство учинили,       Засудили одного, осталось их четыре.       У жертвы уже не оставалось запаса громкости. Он просто постоянно, прерываясь лишь на всхлипы, глухо кричал сквозь тряпки.       ― Четыре негритенка пошли купаться в море,       Один попался на приманку, их осталось трое.       Кажется, от такого количества боли бедолага совсем одурел: пытался шевелить уже размозжёнными, распухшими от крови пальцами.       ― Трое негритят в зверинце оказались,       Одного схватил медведь, и вдвоем остались.       А Джейкоб всё так же хладнокровно отсчитывал:       ― Двое негритят легли на солнцепеке,       Один сгорел — и вот один, несчастный, одинокий…       В последний раз занёсся молоток.       ― Последний негритенок поглядел устало,       Он пошел повесился, и никого не стало. ⁵       Распрямившись, Джейкоб выдохнул ещё более удовлетворённо. Постоял так несколько секунд, а затем, будто очнувшись, обвёл взглядом замерших от ужаса посетителей паба.       ― Ну, работяги? — усмехнулся он, потирая бороду под всхлипы жертвы на полу. В волосах осели густеющие капли крови. — Чейт застыли — пейте, я ж только чуть потесниться просил.       А после Джейкоб повернулся к подчинённым, коротко и ясно приказав:       ― В помойку это дерьмо вынесите. И извини, Патрисия, что развёл здесь беспорядок…       На лице миссис Бейсли не было и тени страха или брезгливости, когда глава Хакни ступил к ней, приобняв чистой, левой рукой, поглаживая по талии. Она даже благодарно поцеловала его в шрам на щеке, перед тем оттерев багровые капли платком.       ― А приберусь, Джей, знаешь же: не впервой.       Сорель повернулся было к Фредди, и по зелёному лицу товарища понял, что им надо ненадолго, но срочно выйти. На улице, по обыкновению, сразу стало трезвее.       ― Ну-ну, дружище, ― поглаживая беднягу по спине после освобождения желудка, съехидничал Кайнц. — Вот поэтому ваш шотландский виски-то я обычно и не пью…       ― Да пошёл ты, братишка, ― оттёр рот Фредди, тяжело дыша. — Я вот всегда пил, а ирландский — ни-ни! Ну, да зато теперь не сблюю пока буду петь… Надеюсь.       Из дверей паба раздался девичий вскрик, и, судя по тому, как оружейник поспешил внутрь, кричала Элен.       ― Да чего орёшь-то, ― хмыкнула женщина за стойкой, глянув в проход, где через распивочную и чёрный ход выносили «мусор». — Живой он, живой. Что, ни разу не видела, как всякое отребье из приличных заведений выбрасывают?       ― Иисусе, Элен, не пугай так! — положил руку на сердце Фредди, встав у края стойки.       ― Кстати, гитару забери, ― барменша указала под прилавок и налила тому в стакан простой воды: — А то меня сейчас просверлят глазами. ― Заседавшие у «сцены», музыканты действительно угрюмо поглядывали в их сторону.       ― Отнеси им выпить, чего захотят, ― тихо распорядился оружейник и выложил на стол несколько монет. — И скажи, что всё мы им вернём.       А сам взял в руки украденный инструмент. Проверив натяжение струн, он остался удовлетворён, и они вернулись к столу и девушкам, вставая подле сидений.       ― Так что, братишка, чего петь изволим?       ― Что-то все хмурые такие, ― кислая усмешка всё не сходила с губ Сореля. — Надо что-нибудь душевное, но не слишком весёлое, а то не поймут.       ― Ну так сюда идеально подойдёт наша, любимая, ― струны глухо взвизгнули, когда Фред переместил пальцы по грифу, но после тут же зазвенели в благозвучных аккордах: оружейник вспоминал, как «их песня» играется.       ― А и подойдёт.       ― Ты ж мне подсобишь? У вас, ирландцев, слуха может и нет, а вот голос…       ― Ирландцев? — нахмурилась Жози.       ― Хех, песни горланить ― эт те не в волынку дуть, ― проигнорировал вопрос Кайнц. — Но так и быть, уговорил.       ― Ну ладно, тогда давай!       Пальцы начали перебирать струны сразу часто, ритмично, но так аккуратно, будто могли разорвать их одним неосторожным касанием. В этой песне было-то всего пару аккордов, но и главным инструментом в ней была вовсе не гитара.       ― Брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой.       О, брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой…       А потом музыка резко побежала, будто сорвавшаяся в погоню за кроликом борзая, без единой передышки, иногда спотыкаясь, но продолжая бег, и пальцы терзали струны, словно Фредди хотел порезаться медными проволоками.       ― Я капитан своей беды,       Её я всадник, поводырь,       Стегает в гриву       Розгой прут,       Кусай удила,       Подпруги жмут!       О, брат, прошу, наполни чарку,       Объясни мне: почему я жалкий?       И да, позволь, я повторю наглей:       Я капитан беды своей!       Так же резко, как сорвалась, мелодия стихла, вновь крадучись в припеве, будто ей нужно сделать глубокий вдох перед погоней в новом куплете, после перелива струн как сигнала горна.       ― Брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой…       Нельзя винить её во всём!       Вина её была б враньём,       Но сколь ночей я лежал без сна       И ждал, когда ж помрёт она,       Чтоб видеть её судящий перст,       Роящихся мух в стекольном глазу,       И видеть, как гниль её тело ест,       Как усыхает язык во рту!       О, брат, возьми мне ещё одну,       Ещё рюмашку ― и я уйду!       Не смей смеяться надо мной,       Покамест я ещё живой.       Напряжённые голосовые связки были рады тихому, жалобному припеву, рады вместе с не менее натяжёнными струнами и раскрасневшимися кончиками пальцев Фредди. Воздух, которого после куплетов не хватало, кружил хмельную голову, будто ему и вправду налили рюмку.       ― Брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой…       Я вниз по радугам скользил,       Седлая звёзды, в небе плыл,       А ныне ― нищий негодяй       Грохочет кружка: «Наливай!»       Видишь, чаша моя пустая?       Видишь, грёзы растерял я?       Видишь этот дым и пыль,       Пепел мечт моих былых?       Так что, брат мой… Будь мне братом,       И налей ещё. До дна!       И, прошу, сэр, лучше виски,       Только лишь бы не вина!       Леди вслушивались в вибрации гитары. Певцы из них, конечно, так себе, с хрипотцой в ноты попадают — и ладно. Но таковой и была задумана песня, Сорель был уверен. Элен, подперев голову, полная обожания, улыбалась Фредди, а он отвечал взаимностью, продолжая играть и подпевать. Мари прикрыла глаза, одними губами вторя припеву, пускай и с акцентом, пока уголки губ Жозефины лукаво подрагивали, стоило ей встретится взглядом с Кайнцем.       ― Брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой.       О, брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой…       Я считал благословенья,       Насчитал всего одно,       Одно маленькое счастье,       А теперь я без него.       Так налей ещё мне, брат мой,       После я отправлюсь в путь,       Да, отправлюсь в снег и в морось,       И меня вам не вернуть!       О, мой друг, мой брат единый,       Пабу заскорбеть не дай!       Положи на бар монету,       Поцелуй мой зад. Шагай!       Теперь болели не только голосовые связки от надрывных нот, но и щёки от усмешки.       ― Брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски,       И мне пора домой.       О, брат, в моей кружке пусто       И в кошеле негусто,       Чтоб купить немного виски…       И, наконец, финальный аккорд:        ― Мне пора домой! ⁶       Стоило Фредди самодовольно провести пальцами по струнам в последний раз, как француженки в благодарность одарили своих трубадуров овациями. Однако, когда их ладони остановились, сзади послышался ещё один хлопок. И ещё, и ещё.       Курьер и оружейник вздрогнули, оборачиваясь. Джентльмен, утешавший недавно официантку, стоял в проходе с каменным лицом и медленно аплодировал. А затем указал себе за спину, коротко и понятно сообщив:       ― Сэр Джеральд-Франц тоже впечатлён. Хочет поговорить с глазу на глаз с талантищами.