До петли

      Паб «Винная лоза» знал каждый столичный ценитель хорошей выпивки, вкусной еды и приятной атмосферы. По кирпичу домишки в четыре этажа с мансардой полз то ли хмель, то ли плющ, то ли и вправду виноград — чёрт его знает, Кайнц не особо разбирался, да и приглядеться к настоящим листьям мешали витражные, раскинувшиеся на окнах со стороны Нарроу-стрит. По бокам почти вплотную, кроме закрытого калиткой проулка, жали соседи: дом начальника причала и съёмные комнаты с лодочным сараем из листов железа. Здания квартала будто столпились гурьбой у отмели, протягивая свои деревянные лесенки к гальке и воде, а между ними, в самой давке, сумел пролезть на берег паб.       Интерьер, несмотря на портовую судьбу «Лозы», держался на истинно кельтском зелёном уюте. Благородная, но мёртвая и тёмная древесина, отполированная самим временем и каждодневными посетителями, соседствовала с живыми изумрудными вьюнками в горшках. Светильники на цепях покачивались от ветра из открытого окна, а их огни отражались в начищенных пивных кранах. К несчастью, из распивочной Бетховен поднялся в буфетную, где занял столик в углу, у мутных стёкол на мутную Темзу. Кайнц в иное время бы сел к одному из каминов на первом этаже, как раз рядом со стойкой из морёного дуба, но пришли они сюда не отдыхать. Пригнувшись, чтобы не задеть головой низкий потолок на лестнице, Сорель бросил приветствие бармену за них двоих, прежде чем подняться следом.       Сегодня, когда они вернулись на квартиру с бутыльками и ампулами, Людвиг спросил, знаком ли Сорель с «Лозой» в Лаймхаусе? Тогда на лице у Кайнца расплылась, наверное, донельзя довольная улыбка: конечно же, знаком, кто не знает «Винную лозу»! Лучшие домашние вина на всём северном берегу подавали именно здесь, не говоря о лучшем эле из тех, что довелось попробовать в Лондоне ирландцу. Вот и сейчас, пока на кухне им готовились подать ягнячий бульон со свиным супником и поджаренным хлебом да фаршированных анчоусов с запечённой пикшей, Сорель наслаждался целительным стаутом, вполне похожим на свой ирландский подлинник. Чудесное всё же место: отлично отвлекало и от дурных воспоминаний, и от дурных мыслей после той гадалки.       ― Ладно, рассказывай, чего мы сюда шли. Просто так ты в пабах деньги не проедаешь.       Бетховен, уткнувшийся в записи с пинтой бледного, поднял глаза на Сореля, а после ― на свои часы на столе.       ― Не раньше, чем через четверть часа сюда придёт человек по имени Робин Хак. Мне нужно с ним переговорить.       ― Для ланча уже поздновато, ― Сорель хотел посмотреть на время сам, но Бетти с улыбкой захлопнул крышку часов прямо перед его носом. — А людей, которые в паб регулярно ходят на чай, я что-то ещё не встречал.       ― Ну, мы ведь сейчас пришли сюда отобедать, ― Людвиг вернулся к ежедневнику и погрузился обратно в записи, задумчиво потирая уголок листа. — И у клиента тоже… работа. Он сейчас должен быть в Смитфилде, смотреть лошадей. Пока будем его дожидаться, как раз перекусим.       ― Ладно, а что по Джеки и его дружкам? — стаут, как и положено элю на жжёном солоде, осел на языке едва ощутимой горечью, напоминая о кофе. — Джо сказал, что мистер Палмер таки заходил, пока нас не было…       ― Займёмся сразу после, ― отмахнулся Бетти. — С твоего Палмера я получу несколько гиней, а с мистера Хака я уже год как жду процент с его же выигрыша в скачках. Он тогда ещё работал с ипподромом в Гамильтоне, как раз под Глазго, недалече от нас. Сволочь не отдала мне мои фунты и пропала, а теперь понятно, куда это он делся! — глава ячейки стукнул по столу стаканом и тут же втянул голову: из-за двери за его спиной выглянула суровая кухарка. Негодовать он продолжил уже тише: ― Вложился в покупку жилья, ёб, в столице!       ― Предупредил бы, я б доложил патронов в барабан…       ― О, нет, мой мальчик! — погрозил пальцем Бетти. — С этим, с позволения сказать, клиентом у нас выйдет иной разговор, ― а, когда кухарка выглянула из-за двери полностью, да с подносом, Людвиг отодвинул на край стола свою книжку и часы, ― а ты мне нужен лишь для «случайности» встречи. Подыграешь?       ― Опять я какой-нибудь немец проездом? — недоверчиво пробормотал в стакан Сорель, и, до половины опустошив, принялся за бульон.       ― Вроде того.       Приезжие в Лондон часто жаловались, мол, обслуживают британцы гостей скудно: рыба, чипсы и дрянное английское пиво. Видимо, эти иностранцы совсем разбаловались на своём материке, потому что иначе недовольство свежайшей горячей пикшей, анчоусами или угрями понять Кайнц не мог, а уж тем более готов был ввязаться в войну за честь печёной картошки. Под поданный им обед и местный горький биттер можно случайно глотнуть, но до таких извращений Сорель ещё не опускался.       Рядом на столе лежала записная книга, и он побаивался, что капля жира или крошка с тоста испортит записи начальства, хотя испортить их ещё сильнее, чем это делал сам Людвиг, представлялось сложным. И дело даже не в излишне завитушчатом почерке Бетти, а в том, что он не отличался глупостью, чтобы носить с собой прямые улики против себя и своего дела: все имена, даты, детали заказа, стоимость, сведения о клиенте и даже пометки на полях заносились исключительно в виде дичайшей чуши из несвязанных друг с другом и реальным заказом слов. Знал ли разгадку шифра Кайнц? Конечно, нет. Никто не знал, кроме самого Бетховена и единственного его заместителя — Джо. Коммерсант, что примечательно, таким же образом вёл журналы посещений и продаж: эти двое не подпускали никого другого ни к деньгам, ни к заказам ячейки, да и, к тому же, разгадывать такое констеблям будет всяко сложнее или как минимум занимательней.       Взгляд Кайнца зацепил потемневшую цепочку от часов, выползшую из-под обложки на тусклый дневной свет. Он уже не раз рассматривал вещицу: старый, но исправно работающий механизм с тиснёным орнаментом из ирисов и бархатцев на затёртой крышке. Не золото, конечно, а вещь всё же дорогая: как Людвиг не сдал такое знакомому перекупщику да не выручил побольше деньжат? Памятная кража или нечто иное? Может, и не врала гадалка…       ― Я гляну, который час?       ― Пять минут четвёртого. — Стоило потянуться к циферблату, чтобы открыть, как Бетховен ловким, но аккуратным движением потянул за цепочку, как кот тянет мышь когтем за хвост. Только глянув на время, он тут же захлопнул крышечку. Пусть Сореля не учили воровскому ремеслу, а глаз у него был намётан, и как Бетховен большим пальцем огладил потемневший корпус, стрелок прекрасно заметил. Он не знал, понял ли это его начальник, но часы живо скрылись в нагрудном кармане. По крайней мере, они оба сделали вид, что ничего не случилось, как и с теми предсказаниями. Сильно Кайнц не огорчался, в конце концов меньше знаешь — крепче спишь, а ему крепкий сон сейчас весьма пригодился бы. Да и Бетти вдруг, кинув взгляд вниз по лестнице, всполошился.       ― Чего такое? — Сорель крайне не хотел отвлекаться от последних унций эля и кусочка супника.       ― Если я не обманулся, ― потёр подбородок глава ячейки, ― там, мать его, только что прошёл своими проклятыми ногами Приг… Какого хрена?       Кайнц даже вскинул бровь:       ― Приг? Серьёзно? Сколько этому словечку лет? Сто? Двести?       ― А что ты таки хочешь, у человека фамилия Пригген. Роджер Пригген, и, я думал, он снабжает пенькой из Кингз Бенча флот за неуплату долгов официальных, и что нет у него ни фартинга заплатить мне за неофициальный… А он должен был мне ещё двенадцать шиллингов за наборчик!       ― Наборчик? — Кайнц всё же принял решение прикончить остатки тёмного, а после догадался: — А, это ты про ваши с Дицем любимые штучки?       ― Скорее мои любимые… когда-то, ― слишком явная грусть прозвучала во вздохе Бетховена. ― Йоханс деликатный молодой человек: напильники, коловороты, клещи, лом — не его друзья. Толку мне их было хранить? Только больше улик на виселицу, да и лежат без дела, вот и сбыл поскорей…       ― Ла-а-адно, Бетти, ― вздохнул в ответ Кайнц, понимая, к чему собирается вести разговор глава ячейки. — Давай без твоих хитровыебанных путей, похоже, до прихода Хака у нас не так много времени, ― поднявшись из-за стола, он плотнее застегнул плащ и, уже спускаясь в распивочную, закончил: ― Мне, в отличие от тебя, понадобится минут пять-десять, засекай.       ― Две с половиной папиросы, мой мальчик! — раздался хрипловатый смех вслед.       В перчатках после полудня было уже жарковато. К счастью, окна на первом этаже распахнули настежь, впуская ветер с реки. Только вот успел ли он прокоптиться по пути с моря, Кайнц не уловил из-за забитого кровью носа.       ― Сэр, глинтвейна и побольше специй, ― тихо сделав заказ у стойки, Сорель прошёлся глазами по залу.       Ага, вот и мистер Пригген! На балконе подлизывается к местной девице. Импровизированный ― на самом деле уже пару раз отработанный ― план пришёл в голову быстро.       ― Сэр, я ещё не настолько пьяна! — скрестила руки весьма языкастая, оказывается, мисс: ― А вы уже не настолько молоды и приятны.       Сорель даже усмехнулся: далеко не хилый со спины, рожей Приг действительно не вышел, к тому же уже неделю-другую не брился, а на обрюзгших щеках и распухшем носу красовались первые следы запойного алкоголизма.       ― Экая привередливая! — упёр тот грубые ладони в бока. — Согласилась бы, пока добрый, не то кто из подружек будет скоро хвастаться новой шалью и приятно проведённым вечером.       Мисс, стоя спиной к реке, тут же заметила Сореля, чем он воспользовался, лукаво подмигнув и кивнув на Приггена.       ― О, миледи, что за встреча? ― и сразу же, обогнув удивлённого Прига, прижал её к себе. — Та-а-ак-с, а что это за герр на вас претендует?       «Миледи» почти успела удивиться, но несколько шиллингов отправились ей под корсет за спиной раньше.       ― Но-но! Единственный хер, коему позволено на меня претендовать ближайшую четверть часа — только ваш. — Теперь дама внимательней оценила Сореля с ног до головы: ― Да с таким, в принципе, пить не обязательно… Разве что для лечения, ― и подмигнула, едва тронув ему пальцем разбитый нос.       Кайнц не был уверен в надёжности плана, потому что лично Приггена не знал, но всё пошло так гладко и быстро, что он даже и надеяться не мог. Очевидно, этот тип из тех, кто не привык к тому, чтобы ему отказывали или, упаси Господь, перечили. Если вообще он имел обыкновение интересоваться чужим согласием.       ― Ах ты!       Над мисс нависла тень грубой пятерни — на Сореля-то замахнуться уже боязно. Перехватить запястье не составило труда:       ― А вот за такое и по лицу можно получить… ― но Кайнц знал, что чуточку труднее станет сразу после.       Блеск алмазного стеклореза под желтушным плащом мелькнул с краю глаз. Замах перед тем ― лишь повод занять правую руку Сореля, чтобы открыть его живот. Кайнц, впрочем, не двинулся, лишь подтолкнул к двери в паб ахнувшую девушку. Ведь Пригген очень вряд ли пырнул бы его прямо здесь. Просто хотел поставить «наглеца» на место.       ― Смотрю, вы джентльмен вспыльчивый, ― не удержался от ухмылки Сорель и ещё раз, настойчивей подтолкнул мисс. Та бросила взволнованный взгляд на него, но, не получив ответа, поспешила внутрь.       ― Когда настроение позволяет, а дело касается и без того разукрашенных пиздюков. ― Приг плавным, но быстрым движением, не отводя от него глаз, спрятал стеклорез обратно. Из подсумка под плащом выглядывал джемми. Его короткое выкидное лезвие толщиной две десятых дюйма легко могло бы вскрыть не только окна.       ― Знаете, мистер Пригген, ― Сорель вздохнул, поморщившись от пронявшей нос боли: вот всегда они рвутся в бой, наверняка не зная, с чем имеют дело и по какой причине.       ― Ого, мы уже уважительно заговорили? Хотя погоди-ка…       ― …Несмотря на то, что вы тот ещё Miststueck, есть между нами одна общая вещь, ― проигнорировав вопрос, Кайнц отпустил руку Прига, потянувшись за Веблэем, ― инструмент нам продала одна и та же небольшая организация, ― и, переломив раму, доложил пару патронов вместо истраченных в подвале. В ладони щёлкнуло. — На которую я, к слову, работаю.       ― Ёп твою…       ― И, да: как условия в Кингз Бенч? Я слышал, у вас были ужасные финансовые проблемы.       ― Паршивец… Глянул бы я на тебя, вынеси из твоей халупы даже последнюю койку в уплату долгов.       Краем глаз Сорель следил за нутром «Лозы»: девица уже перебрасывалась с барменом. Стоило поторопить мистера Приггена.       ― Могу следом вынести твои мозги из головы, ― стрелок без колебаний поднял револьвер. ― Я — не Бетховен, дерьмово торгуюсь.       ― Ну и выноси, блядь! — вопреки смелым словам Приг всё же поднял руки в драных митенках. — Помереть из-за пары шиллингов в этом треклятом гадюшнике не жалко, когда за душой нет и фартинга!       ― О, действительно? Что ж тогда ты приплёлся в «Винную лозу», да ещё и обещаешь местным девицам шали да приятные вечера?       ― Денег нет. Но это не значит, что их не будет…       ― Та-а-ак, ― а вот это уже могло быть интересным.       Приг оскалился жёлтыми, почти как плащ, зубами, но прошипел:       ― Пересечение Уорли и Уолтер-стрит. Бобби уйдут с места сегодня-завтра.       Значит, с хозяином дома что-то приключилось и добро лежит, никому не нужное? Это может заинтересовать Людвига. Сорель наклонил голову:       — Благодарствуем-с за потенциально полезные сведения. Теперь я смею предложить, мистер Пригген, следующий план: чтобы не портить друг другу настрой, вы двинете отсюда. А чтобы вы не портили настрой кому-нибудь ещё и, чтобы я не возвращался с пустыми руками, вы отдаёте инструмент, за который должны Бетховену.       Приг снова ощерился, попятившись назад, а за спиной только лестница ― прямиком в Темзу. Подумав, наверное, что его раздутый труп ещё и с дыркой от пули — не лучший способ обрести вечный покой, он медленно снял пояс с подсумками.       ― Подавитесь, суки! ― и инструменты отправились в короткий полёт, только вовсе не к рукам Сореля, а в муть реки под их ногами.       ― Du bist ein Miststück! — Кайнц вскинул Веблэй. Глаза сфокусировались на мушке, но он даже договорить не успел, как захлебнулся собственным же ругательством.       Желудок вдруг без причин сжало до рези, стоило вглядеться в щель целика. Война за объедки между чайками и воронами, шум города и плеск воды в одну секунду смешались до давящего на уши эха выстрела. У мутного силуэта на мушке даже нет и не должно быть лица — это всего лишь цель. Не важно: преступник, констебль… Стоит курку ударить боёк и разница исчезает, как различие между ним самим и револьвером — они становятся единым оружием. Чувствам нет места в бою, чувства — враг меткости, Сорель помнил. Но отчего тогда он помнил и дом старого моряка, корку на щеке Йоханса, его испорченный пиджак, пульсирующую тишину после выстрела… И почему, когда надо было застрелить сумасшедшую девчонку, потащил её домой?       ― Кайнц! — крик почти в самое ухо едва задел сознание.       Куда лучше в чувство привёл новый спазм, заставивший Сореля перегнуться через перила. Что происходило вокруг он не мог понять: перед глазами, даже если пытаться моргать, стояла смазанная муть, перетекающая в очертания дурных воспоминаний. Плеск Темзы напоминал отдалённый морской прибой, чайки кричали так же, только от пробившегося в нос запаха ружейного масла и пороха вдруг стало воротить.       ― Что с тобой, мать твою? — голос, вроде бы, принадлежал Бетховену.       Что отвечать, Сорель не знал. Да и при всём желании не смог бы, потому что его ротовая полость на тот момент занималась помощью желудку в освобождении. Ладно пикша и анчоусы…       ― …Картошку жалко, ― не разгибаясь и тяжело дыша, Кайнц почти на ощупь утёр уголки рта.       Бетти не находил слов или не мог определиться, под какой акцент ему играть, судя по плещущейся тишине.       ― То ли это шотландские висковары постарались… то ли всё-таки от diesem Arschloch мне хорошенько по башке прилетело… а, может, и то, и другое, ― вроде бы, ему полегчало, и Сорель почти расслабленно повис над водой. Других вариантов, как пояснить начальству и себе, что за чертовщина с ним творится, он не придумал. С запозданием вспомнил и про Прига: похоже, исчез. Сзади зашуршали подкладкой пиджака. — Из-за меня пришлось тянуться за Прайсом?       ― Только для виду.       ― И долго я так?..       ― Не думаю. Я ведь спустился за тобой пораньше, ― Бетти тяжело выдохнул: не каждый день с его работниками творится невесть что. — Приг спедалил отсюда, а мои планы немного изменились. Один старый знакомый принёс вести. Я склонен подозревать что вести эти за нашего Хака, ― услышав в ответ вопросительное «хм», тот пояснил: ― Если ты таки покончил блевать ртом, пойдём, умоешься, а потом познакомлю вас.       После ледяной воды в умывальнике местной уборной горячее полусладкое с мёдом, лимоном, имбирём и специями сняло с языка горечь и вернуло чувствительность пальцам. Кухарка на Сореля теперь недобро поглядывала, впрочем он её успешно игнорировал. Куда больше его интересовало то, что пряталось за очками джентльмена, сидящего напротив. Одет он был, что называется, с иголочки: кремовое пальто, костюм-тройка, фетровая шляпа, перчатки и всё вплоть до носков будто только что из-под утюга — не иначе, как женат. То и дело дотрагиваясь до черепаховой оправы своих пенсне, господин без особого интереса поглядывал в сторону газеты на столе, и, будто специально демонстрируя ещё и неприлично чистые ботинки, закинул ногу на ногу.       ― Сэр Эдвард Ноусворфи, ― простёр в его сторону ладонь Людвиг. — Мой ста-а-арый добрый друг.       Кайнц выразительно посмотрел на начальника, желая воскликнуть: «Да у тебя пол чёртовых острова «старых добрых друзей»!»       ― Сам ты старый, ― усмехнулся Ноусворфи. — Только не очень-то добрый.       ― Сочту за комплимент, чтобы тебе не извиняться прямо посреди тут, ― Бетховен пожал плечами, и, на удивление, даже не потянулся за табаком. — А это мой работник. Имя его тебе знать ни к чему.       ― О-о-о… ― Эдвард явно хотел что-то сказать, но Людвиг перебил.       ― И, если ты, мой мальчик, ещё раз увидишь сэра Ноусворфи на горизонте, я даю полное одобрение на непредупредительные выстрелы.       ― Говорил же, что он не добрый, ― рассмеялся приятно Эдвард. — А я, между прочим, принёс тебе вести.       ― А что ещё ты мне принёс бы, вестник оптимизма без профессионального грима, ― хлебнул эля Бетти, ― не деньги же, ей-Богу.       ― Корреспондент? — глинтвейн оживил Сорелю горло, но голос немного сел.       ― «Иллюстрированные вести Лондона», ― без лишней скромности кивнул тот, ― а также иногда пишу в «Лондонскую газету», «Иллюстрированные полицейские новости» и порножурнальчик «Жемчуг» пару раз в год, под настроением и псевдонимом. Хотите подписку?       ― Может, и не отказался бы, ― не удержал смешка Кайнц, ― но здесь легче пройти по первому же объявлению о пластических позах.       ― Справедливое замечание…       ― Хватит дрожать воздух, ― выдохнул Бетти, допив свою пинту бледного. — Перед делом только один вопрос. Это Джо указал, где меня искать?       ― Я просто сказал ему, что у меня есть срочные и важные вести, которые Людвиг не захочет узнать лишь из завтрашнего заголовка.       ― Не соврала Мадлин всё ж, ― цокнул языком Бетховен. — Предатели! Меня окружают одни предатели!       ― Да ладно тебе. В конце концов это будет взаимовыгодная сделка…       ― А я вот сейчас считаю выгодной только материальную прибыль, ― скрестил тот руки, ― ну, чего ты хочешь?       ― Вестимо чего. Нынче популярны расследования на тему белого рабства. Знаешь места или людей, чтобы преисполнится познаний?       Бетховен развёл руки в стороны:       ― А ты хорошо хочешь, прямо-таки не в один тухес! На улицу выйти и пройти своими ногами квартал-другой не пробовал?       ― Мой друг, я — журналист. Моя работа — красиво рассказать, а не шагать по трущобам. Иначе я б к тебе не обращался.       ― Ла-а-адно, ― выдохнул глава ячейки. — Я поспрашиваю в доках.       ― А разве…       ― Нет, представь себе, ― конопатый Бетховен, с горбатым носом и в потасканном пиджаке не по размеру смотрел на этого холёного, вылощенного джентльмена в глаженном тренчкоте как на полёвку, не желающую покидать свою нору. — Местные бандерши своих девочек в обиду не дают. На материк увозят «иностранные женихи».       Глаза Эдварда неожиданно разгорелись, но старый лис только дразнил его, чтобы спросить:       ― Так и что ты такое знаешь про Хака, чего я тебе ещё не рассказывал?       Ноусворфи улыбнулся, получив с Людвига согласие на сделку: по пятому правилу Бетховен не смог бы позволить себе отказаться от уже взятой работы. Вежливая улыбка корреспондента резко исказилась до издевательской ухмылки.       ― Кляча сдохла, хвост облез… Кто промолвил, тот и съест.       Над столиком замерла тишина, а после по буфетной растёкся полный искреннего восхищения возглас Бетховена:       ― Ну ты и ублю-ю-юдок!       Журналист залился смехом.       ― И вот ради этой дурной шутейки над старым больным евреем ты меня искал ногами через весь Лондон?! — стукнул по столу Бетти.       ― Нет, разумеется, ― Эдвард утёр выступившие слёзы, всё ещё сдавленно хохоча. ― Во-первых, неужели тебе не интересно, как же умер бедняга Хак? Во-вторых, это не все вести, которые оживят ближайший выпуск.       ― Нет, дорогуша, второй раз я на это не поведусь!       ― Ладно, ладно, ― всё же успокоился Ноусворфи. — Насчёт Хака я честно договорю. Не знаю, читал ли ты утреннюю газету, но в Смитфилде вчера был пожар. В павильоне, где выставляют лошадей на продажу. Однако в газетах не написали то, что уже сегодня узнал я. В пол одиннадцатого по Гринвичу, разбирая завалы, там обнаружили тело. Местные говорят, что это Хак. Спрашиваю, откуда знают, а они все как один: «Некому больше это быть». Словом, что-то видали, но боятся сказать.       ― Ух, даже жаль, а я надеялся уличить этого байстрюка в скотоложестве.       ― Мы все надеялись, ― изобразил сожаление Эдвард, ― но бобби пост-фактум уличили его разве что в сотрудничестве с букмекерами.       ― О, джентльмены в шлемах всегда немного опаздывают. Наверное, из-за манер. И что же стало мишпухе Хака причиной трат на похороны? Дай угадаю: зашибли в стойле?       ― Ах, если бы! — Ноусворфи театрально воздел руки к потолку. — От бедолаги остались одни угольки, а лежал он в конской поилке, будто пытался спрятаться от пожара.       ― Ого, нечто новенькое.       ― Но, мой конопатый друг! Коронер сразу увидал, что чего-то в угольках не хватает. Например, лица и самую малость шеи, ага. Точно ещё не известно, но по предварительному заключению рана до ожога была рваной, иначе говоря…       ― Загрызли, ― Сорель знал. На охоте если кто разодран в лесу, значит, дикие псины. Волков уже давно не водилось на островах.       ― Молодой человек глаголит истину.       ― Что ж, тогда я даже могу-таки сказать за то, чьих, хм… рук это дело, ― откинулся на стуле Бетти.       А вот журналист оживился, впившись сквозь очки в Людвига, изображавшего полное равнодушие к теме. Однако, следующим на себе взгляд Ноусворфи ощутил Сорель.       ― Вообще-то, за вторую новость я надеялся выпросить небольшое интервью у молодого человека, ― потёр тот подбородок, пытаясь скрыть нехорошую ухмылку. — Но и такое предложение меня вполне устроит.       Кайнц напрягся, но при взгляде на главу ячейки понял: старый лис так просто его не сдаст. Голубые глаза заискрились лукавством, когда Бетховен ухмыльнулся.       ― «Ибо Господь с огнем и мечом Своим произведет суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом». Золотой лев, белый пёс… А посередине на дубе зреют жёлуди и пламенеет меч. Знакомо? — он чуть наклонился над столом к Ноусворфи и добавил гораздо тише, кивнув на Сореля: ― И не ври, что не знакомо, говнюк, кому ж ещё ты мог планировать занести про него, а?       ― Ах, во-о-от оно что, ― Эдвард остался совершенно спокоен. — Желающих обладать такими сведениями не мало, Людвиг, не мало. Тут уж кто больше предложил бы. Я бы не спрашивал про Хака, если бы мне занесли с Ламбета.       ― Будем надеяться, что это правда, ― отодвинулся Людвиг. — А теперь вы-таки имеете, что нам сказать?       Эдвард кивнул, облизнув губы, и по тому, как он поправил очки, Сорель понял: это нечто посерьёзней даже кончины Хака. Знакомые слова укололи слух, заставив сильнее сжать пальцы на тёплом стекле:       ― На пересечении Уорли и Уолтер-стрит в Глоуб Таун вчера ночью найдено четыре трупа.       ― И каким же боком меня должна задевать эта трагедия? Левым, правым, задним? К тому же там как раз кладбище Виктория Парк рядом, я даже-таки завидую местному гробовщику!       ― Мне тут одна канадская птичка напела, ― на этих словах Сорель уловил, как Бетховен под нос прошипел: «жирный сучёныш», ― что тебе надо было разыскать некоего Джеки Тиклера. — Не получив ни возражения, ни подтверждения, журналист осторожно продолжил: ― А точнее то, что он украл. Трое из четырёх мертвецов — его друзья.       Несмотря на то, что вино в стакане всё ещё клубилось паром, по позвоночнику разлилось прохладой оцепенение.       ― Очень полезные сведения, Эд, ― скрестил руки Бетховен. ― Прям как про Хака.       ― Это не та её часть, что должна тебя заинтересовать, ― вздохнул Ноусворфи, пока Сорель пытался сосредоточиться на кусочке лимона в вине. — Заинтересовать бы тебя должно то, что убиты они были весьма… изощрённо.       ― Ножом?       ― Отчасти.       Сорель срочно глотнул ещё.       ― Один — спицей для волос в глаз.       Кровь стекает по скуле, белок заливает красным.       ― Один — задушен на лестнице, да ещё переломаны кости.       Тугие хрипы едва пробиваются изо рта.       ― И один — да. Зарезан. Точнее, проколот множество раз в живот.       Слабый отблеск на металле, из-под которого толчками вытекает багровая гуща.       ― Намекаешь?.. — слова Бетховена звучали глухо и отдалённо. Не сейчас!       ― Намекаю.       Сорель постарался сконцентрироваться на кусочке лимона вновь. Проклятое вино и его багровый цвет. Глаза скользнули вбок, но там, на рукаве плаща, сегодня тоже успела запечься кровь. В глазах уже расплывалось, когда он догадался потянуться в карман плаща.       ― Кайнц, тебе что, мало похмелья? — Вкус коньяка Сорель, наверное, скоро возненавидит. Но он был единственным гвоздём, на котором пока что держалась его чёртова протекающая крыша.       ― Бетти, я ж не лезу к тебе, когда ты восьмую папиросу за день достаешь?       Глава ячейки вздохнул, но возмущения оставил при себе.       ― А что четвёртый труп?       ― Какая-то уличная девица, — пожал плечами Ноусворфи. — Свидетелем, кстати, осталась другая. Я так и не понял, почему её не убили.       ― Ещё что-нибудь?       ― К сожалению, пока что на этом всё. Бобби не дали бедняжке и слова мне сказать, ― блики на очках закачались вместе со светильниками на цепях. — Ты уже видишь этот заголовок, Бетти? Буквы так и ложатся: «Кара негодяям: убийство в Глоуб Таун!»       Щиплющая горечь виски растеклась по языку Сореля, с каждым глотком заполняя вены, только совсем не огнём — холодом. Мысли сморозило страхом в один отчётливый вопрос.       «Где была вчера Хороми Эммит?»

      ***

      Буквы ложились в строки, но выходившее послание каждый раз не удовлетворяло Сореля. Он сам не понимал: что желает сказать?       ― О-о-о, головокружительный-таки аромат, мисс! — Людвиг, пока его работник был занят письмом, решил посовать горбатый нос в коробки с листьями. Коу как всегда милейше улыбнулась, прикрыв губы расшитым рукавом.       ― Это дарджилинг, сэр. Выращен и собран на высокогорных плантациях, поэтому даёт такой цветочный аромат. Если заварите правильно, получите нежный, светлый оттенок, хотя это чёрный чай…       «Фройлян, я не думал сделать ничего дурного», ― появилась строчка и тут же оказалась нещадно замарана. Ну, ей-Богу, кто так пишет? Звучит, как чёртово оправдание. Впрочем, почему «как»?       И вообще, какое это имеет значение, если из головы Кайнца не уходила давящая тревога и непоколебимая уверенность: Эммит опять убила. Там, на Уорли-стрит, четыре трупа, а он думает о том, не задел ли чувства убийцы позавчерашней пьяной выходкой. Идиот.       ― А вы умеете продавать, ― Людвиг редко кому щедрился на такой комплимент. — У меня прямо-таки появилось желание зайти сюда, когда буду при деньгах… Ну или как минимум если понадобится задобрить парочку старых друзей.       ― Вот как, ― качнула головой мисс Коу, сощурив узкие глаза, ― может, в подарок старому другу возьмёте порцелановый сервиз? У него есть одна необычайная особенность…       Проклятье, ещё и написать всё то, что думает на самом деле, Сорель никак не мог. Ведь тётушка Хороми может в любой момент заглянуть в записку. Эммит опасна: и окружающим, и самой себе. Чёрт бы с Сорелем: и так висельник, что ему будет за ещё одно дело на шее? Но эта её выходка уж точно не приведёт констеблей к его дому.       Им нужно увидеться, нет, ему нужно её увидеть. Просто чтобы знать, что девчонка ещё жива. Да и расставание на столь нелепой ноте… Должен же быть у Сореля хоть шанс объясниться? А тут так удачно невыполненный долг… перед Безумием. Может, хоть оно её уговорит?       ― Чёртов абсурд…       ― Кайнц? Ты там что, забыл уже уроки грамматики из приходской школы? — окликнул его Людвиг, пока Коу относила коробку с чаем на место.       ― Fick dich, Betty, ― даже не разогнулся Сорель.       ― У нас так-то есть дела, сам понимаешь.       Кайнц глубоко вздохнул. Что ж… надо же написать хоть что-то. Она ведь всё поймёт, да? Хороми всегда его понимала.       Да и он, в конце концов, выше этого. Его цель не оправдаться, а убедить её встретиться. Что это, так трудно что ли, просто лишний раз попросить прощения? Успокоить…       На самом деле — да, довольно трудно, особенно кому-то, вроде Сореля. Читать он любил, а вот написать достойно даже обыкновенное письмо никогда не выходило. Поэтому он, по крайней мере, постарался просто быть честным, насколько мог.       Вернувшаяся с новыми сортами Коу забрала сложенный листок. Повертела меж пальцев с заинтересованным видом, но раскрывать не стала.       ― А, мистер Кайнц… Не знаете, скоро ли мисс Эммит зайдёт?       Сорель едва не раскрыл глаза, но вовремя сдержался. Выходит, и вправду… А он думал, Эммит первым делом пойдёт к своей тётушке.       ― К сожалению, не знаю, мисс Коу. Последний раз я видел её вчера утром, ― стараясь игнорировать лукавый взгляд Бетти, Сорель докончил, ― когда она уходила от меня. Но ничего такого! Просто по пути заехали и позавтракали… Я бы проводил её домой, но она… отказалась.       ― Мистер Кайнц! — всплеснула руками её тётушка. — Я вам, конечно, доверяю, но вы подумали вообще о репутации девушки?..       ― Ох, Господи-Гос-с-спади, ― Людвиг сжалился и достал из кармана часы. — Кайнц, нас совсем поджимает время! Мисс Коу, умоляю извинить этого балду, ― Сорелю по футляру на спине прилетел ощутимый хлопок, заставляя согнуться, ― но всё-таки нас с ним ждут.       ― А… Д-да, сэр! — тут же сложила руки на подоле хозяйка лавки, почтительно поклонившись. — Прошу, заходите ещё!       ― Ну, разумеется, мисс, ― уже выталкивая наружу работника, обворожительно улыбнулся Бетховен. — И про порцелановый сервиз я запомнил!       Звон керамических колокольчиков остался за спиной. Благоухание трав с каждым выдохом отпускало лёгкие и голову, сменяясь запахом тины и канализационных стоков, но тревога и волнения остались на душе, заставляя прикусывать уголки губ и сжимать пальцы. Внимание привлёк лёгкий росчерк карандашом по шелестящей бумаге.       ― Что смотришь, мой мальчик? Всего лишь вписал на память мисс Эммит, любящую чай, и мисс Коу, любящую продавать его. И адрес этой чудной лавочки. Кстати, не расскажешь, а чего это она тебе хотела, собственно, пощёчину влепить? По борделям мы значит брезгуем, а в сторону приличных леди ручки распускаем, а, стервец?       Вот дерьмо. Тащиться сюда с Бетховеном было идиотской затеей. Увести бы тему.       ― А куда мы так, собственно, спешим?       ― А то ты не догадываешься. Если эта Джуд успеет уйти после допроса бобби, я не знаю, у кого ещё выспрашивать, где искать Тиклера. Остальные-то трое отъехали покормить червей… А на вопрос ты так и не ответил.       Сраный лис. Чуть ли не воя от желания долго и красочно браниться, Сорель выдавил:       ― Не твоё. Блядское. Дело.       ― Оу-оу! — приподнял руки с захлопнутым ежедневником Бетти. — Я таки понял, не дурак. Приношу бесчисленные извинения, если промахнулся с предположением.       ― Ты ожидаешь, что я сейчас обмякну и стану оправдываться, чтобы выдать тебе всё на блюде? Как бы это помягче сказать на английском… Если хочется лезть туда, куда не просят, иди и трахни себя в жопу.       ― Какой ты плохой парень, Кайнц! ― слишком уж снисходительно ухмыльнулся Бетховен, убрав ежедневник и достав портсигар со спичками. Папироса легла под золотой зуб. — Прям весь такой злой и опасный… Жаль, что для того, чтоб выёбываться, тебе пока не хватает самую малость ума. Ладно я, но, если кто другой попытается что выспрашивать, ты это… Держись как-то посолидней, что ль. Я-то отстану, а вот чужие…       Всё же, глава ячейки точно не желал собственному работнику зла. Что поделать: Людвиг должен знать всё и обо всех, иначе не будет спокоен. Рассказывать о случившемся от того Сорель точно не станет, но просто извиниться: почему нет?       ― Ла-адно, просто… Нашло на меня. Дурацкая весна выдалась у нас, а?       ― Это точно. Но тебе, пожалуй, повезло меньше всех, ― Бетти вытолкнул из-за зубов дымок. — Сначала эта заварушка в Эйре, теперь вот тебя самого чуть не зарезали, так потом ещё и огребать за самого убийцу, даже подруга не даётся… Хоть в картишках-то везёт?       ― Да хер его знает, ― глотнул из фляги Кайнц. Не потому, что чувствовал, будто сейчас заснёт, а потому, что было настроение выпить.       Если бы кто только знал эту историю… настоящей. Ведь другой на его месте преставился бы ещё при первой встрече с Эммит. Как он довёл всё до того, что они оказались вдвоём в спальне и оба — в живых? Без удачи тут явно не обошлось.       Сорель втянул пропахшего пароходным дымом и мёртвой рыбой воздуха. Если закрыть глаза, вспоминались запах сирени и аптечного бальзама для волос, прохладная кожа и замершее дыхание. Вовсе не кровавые разводы и сумасшедшая улыбка. Он бы задался вопросом, кого должен в ней видеть: ведомую больным умом девчонку или неспособную на жалость убийцу, но ответ его был бы совсем иным.       Ходячее несчастье — вот, кто такая Хороми Эммит.