До петли

      В голове осталась только тикающая настенными часами пустота. Кайнц так обессилел, что всем тревогам отвечал одним: кривой ухмылкой. Хорошо, что это не видела Коу, почти с криками вытолкавшая его из комнаты в коридор на втором этаже лавки. Продолжая грызть губы, он вдруг выдавил смешок, когда запоздало понял причину: Сорель ведь побывал у девчонки под юбкой. Жаль, что оценить ножки Эммит крайне мешала рана и хлещущая из неё кровь, которую он остановил, затянув ремень от Ли-Метфорда на бедре.       Мысли о случившемся лишь начинали стучаться в разум. Всё тело мелко трясло. Сейчас бы Фредди рядом… Раскурить «Три замка» на двоих и рассказать обо всём, что на душе лежит. Сорель не помнил даже, сколько человек они убили. Кажется, в начале пять, потом ещё двое, а после?.. Лишь голоса за огнями, вьющиеся тени, угли в глазах и хаос звуков, ложащийся то на четыре, то на три доли. Да и крови он потерял пару унций: забыл о порезе, ссадинах, занозах, следе револьверной пули и даже не сразу заметил, как ему в спину всадили перочинный нож ― подумал, толкнули. Короткое лезвие он достал из-под лопатки ― особого вреда оно не принесло, но Сорель уже предчувствовал, как с утра развалится на части.       Столько вопросов вились на краю сознания, что легче просто делать вид, будто их нет. В конце концов, сейчас важно лишь, чтобы Эммит осталась жива. Другие спросили бы: «Почему?» ― но для Сореля такой вопрос звучал странно. Разве нужны причины, чтобы иметь право на жизнь? Ему обыкновенно приходилось искать оправдания как раз для обратного.       ― Beruhige Dich, Sorel. Du hast schon alles getan, was von dir abhängt, ― прошептал он себе, закрыв лицо руками.       И ненадолго это помогло. Долгожданная, стылая тишь и ничего, кроме умиротворяющего ритма стрелки. Даже стал различим знакомый шелест за стеной:       ― Тётушка, не нужно…       ― Что ты…       ― Нет, не слушай, меня, тетушка… Просто привиделось.       ― Хороми-чан… да тебя колотит! ― неровный стук деревянных ножек по прикрытым коврами доскам, шипение и сдавленный стон.       ― Просто… холодно.       В комнате завозились, смазывая слова и фразы до неразборчивого гула. Когда по ту сторону прозвучали шаги, Сорель успел только глубоко вздохнуть перед скрипом петель. Коу уже смотрелась не лучше «пациентки»: забранные наскоро волосы взъерошены, лоб блестит от пота, а руки ― в крови. Хлопок двери за её спиной тоже не предвещал приятного разговора. Кайнц впервые за долгое время ощутил себя поистине беспомощным, глядя на хозяйку лавки и дочь лекаря, когда её обычно мягкий голос внезапно уколол:       ― Кайнц.       ― Да? ― а что ему ещё оставалось?       ― Время терять нельзя, ― вытерла руки о передник Коу, пряча глаза. ― Поэтому вам нужно идти.       ― Что, простите?..       ― Уходите. ― Кое-как оттерев с пальцев разводы, хозяйка лавки неожиданно твёрдо приказала ему: ― И её заберите с собой.       Кайнц застыл, не желая верить в то, чего и стоило, собственно, ожидать.       ― Не медлите, ― только и повторила она, поворачиваясь к лестнице. ― Я в любом случае не смогу здесь помочь больше. За такое возьмётся только хирург. У вас есть не более двух часов.       Сорель запоздало вскочил, кидаясь следом:       ― Постойте, мисс Коу!..       ― Сам стой на месте! ― резко обернувшись, та выбросила руку с изогнутыми ножницами. Остриё подрагивало. ― Или мне всё обязательно нужно произнести вслух?!       Кайнц прикрыл глаза, осторожно опуская руки. Медленно в мысли пробиралось осознание, как он сглупил, прибежав сюда с раненной убийцей на руках. С другой стороны, вряд ли тётушка Хороми угадает весь абсурд ситуации, верно?       ― И что же, мисс Коу, позвольте узнать, вы хотели произнести вслух? ― ножницы тоже чуть опустились. ― Вы уверены в том, что хотите сказать?       ― Я… Ни в чём больше не уверена. ― Голос хозяйки дрогнул, а следом за ним и сам Сорель: ― Я знаю только, что вы обещали мне, будто бы с вами она не пострадает.       Вот же дерьмо, а не день! Кайнца разрывало между желаниями зарычать, крикнуть, взвыть, схватиться за голову или сразу застрелиться. К несчастью или нет, позволить себе такой роскоши он не мог: все оставшиеся силы нужно потратить на исполнение другого, действительно важного желания.       ― Как скажете, мисс, ― тихо процедил он, уперев взгляд в ковёр под ботинками, чтобы не пугать хозяйку.       Неприятное молчание нарушил керамический перелив колокольчиков. Коу вздрогнула, одной рукой быстро стягивая передник, а другой давая знак затаиться. Как только платье, расшитое невиданными цветами и летящими журавлями, прошелестело над лестницей, Сорель подошёл ближе, прижавшись к циновке с чернильным рогозом и бамбуком на стене. В витрине, видимой из-за угла, отражался гость: мужчина, из местных, не самый молодой. Что-то явно прячет под свободной одеждой.       ― Тоцуру-сан, ― почтительно кивнул он хозяйке.       ― Тао-сама, ― Коу, будто крайне стесняясь, плотно сложила руки на подоле, поклонившись заметно ниже и не смея поднимать полуприкрытых век. ― Добрый вечер. Я оставила для вас коробку сентя…       Гость жестом остановил её:       ― Позднее, Тоцуру-сан. Есть плохие вести.       ― Нужна моя помощь? ― подняла и тут же виновато опустила глаза она.       ― Вести настолько плохие, что уже нет, ― достаточно спокойно сообщил тот. ― К тому же, это у соседей.       ― У Ли Фэнга?..       ― Да.       В ответ Коу с милой улыбкой отстранилась, протягивая руку:       ― Прошу, Тао-сама… Что предпочтёте сегодня? ― и, судя по паузе перед этой улыбкой, она начинала понимать.       ― Знаете, Тоцуру-сан… ― Сорель постарался как можно скорее спрятаться, когда шаги зазвучали не в гостиную за прилавком ― по лестнице! Но единственной его возможностью оставалась открытая самой хозяйкой комната, с Хороми. ― Скоро возвращается Дхавал, и я ищу, чем бы его впечатлить, ― прозвучало уже за дверью.       ― Ха-хах… ― а непривычно тихое контральто ― из-за спины. ― Повезло, что дурак ничему не учится…       Сорель даже шикнуть не смел, невероятным усилием воли игнорируя Безумие и надеясь, что оно не станет шуметь. Щёлкнули штифты в замке соседней двери.       ― Хорошо, давайте взглянем, что нового доставляли из Индии.       Он не слышал, чтобы двигали стулья, только осторожные соприкосновения фарфора с фарфором и шелест одежды.       ― Это не вызывает у тебя ностальгии? ― чуть дёрнулось в смешке Безумие. ― У меня ― да. Неполная луна и кучка идиотов, один из которых, самый круглый, спасает меня в дурацкой надежде получить то, чего я ему не дам. Знаешь, что самое смешное? ― снова шикнуло: ― Я благодарно этому идиоту.       Сорель раскрыл глаза, но тактично не стал оборачиваться.       ― Ну-ну, хах… Можешь и поглазеть. К счастью, панталоны я с боем себе оставило, хотя они, как и чулки, и подвязки, и сапоги ― непоправимо замарались.       ― Ладно… ― Когда Кайнц осторожно глянул через плечо, убийца привстала на расчищенном от коробок, статуэток и утвари низеньком столе, опираясь на локти. Босые, щиколотки её казались ещё бледней на фоне чернильно-синего кружева и тёмно-бордовых от крови нижних юбок. Особенно, конечно, правая, от колена и выше туго перетянутая слоями бинтов с закруткой.       ― Считай это моей благодарностью, ха-ха…       ― Если честно, сейчас ты пугаешь меня больше, чем когда-либо, ― нахмурился Кайнц.       ― Да, мало ли ― вдруг взаправду помрём? ― улыбка ни на секунду не покидала губ убийцы. ― В конце концов, тут почти как в галереях: «Смотри, но не трогай». Только есть продолжение: «…Или убьёт». Уж на это у меня силы найдутся…       ― И чего вы двое ожидали? ― пожалуй, единственно важный вопрос. ― Когда всё это задумали? Ладно фройляйн ― от неё и ждёшь таких самоубийственных планов, но ты…       ― «Ожидали»? «План»? Сам-то в своём уме? ― устремился в его сторону палец с красными корками около ногтя. ― У нас было, разве что, две цели. Мне ― развлечься, ей ― тебя отвадить.       Сорель снова замер, уже без лишних манерностей вперившись взглядом в убийцу. Та сдержала хохот:       ― Да-да, друг! Поэтому и веселюсь… Так глупо.       ― Могу я… поговорить с фройляйн? Пожалуйста. ― Лица Безумия он не видел, вновь опустив глаза, но каштановые пряди закачались над ковром. ― Почему?       ― Она не хочет.       ― Разве ты не можешь…       ― Я могу многое, дружок. И вытолкнуть её в тело силком. Но я не думаю, что последствия этого нужны кому-либо из нас троих. ― Сорель приподнял глаза до её ладоней. ― Не понимаешь, да? Гляди.       И одна из этих бледных ладоней потянулась к нему. Разгорячённые кончики пальцев едва коснулись щеки, и сразу заскользили ниже. К уху. Шее… И тут сжались с такой силой, что даже если бы захотел, Кайнц бы лишь захрипел тихонько. К счастью, хватка тут же ослабла, и он отпрянул, глотая воздух.       ― Видишь? ― а вся её рука, от плеча и до пальцев, тряслась в беспорядочном сокращении мышц. ― Живём как добрые соседи. Как милые сёстры…       Чёртово Безумие! Нарочно ведь дразнит, чтобы потоптаться по осколкам его чувств. Уже через полминуты дрожь в руке убийцы стала затихать, а он смог прошептать:       ― И это… кх… То, что заставляет вас уживаться?       ― Ага. Я-то просто теряю контроль и неприятно это… А вот она ещё и чувствует всё, ― другой рукой Безумие вдруг коснулось виска, прибавив тише: ― И скулит мне в ухо…       Кайнц, всё растирая шею, отвернулся, чувствуя, однако, вину и собственную глупость. Стена, к которой он прислонился, остудила мокрый лоб, а до слуха добрались приглушённые голоса.       ― К слову, ― но вот Безумие всё не унималось. ― Я, конечно, благодарно… Но зря ты сюда нас тащил.       В соседней комнате слышалось:       ― …Тоцуру-сан, там уже ничего и никого не спасти, сядьте.       Здесь:       ― Коу не слишком хороша во врачевании, чтобы заняться такой раной. Поэтому и говорю ― наверное, преставимся не сегодня, так через пару дней…       Звуки мешались в одной сорелевской черепушке, но из этой каши ум вытягивал всё нужное.       ― …Фэнг лишился значительной части своих людей. В округе все слышали выстрелы.       ― …Но Коу и не слишком глупа, чтобы не понять, сколько и я, и ты ей не договариваем.       ― Ужасно, Тао-сама… А уже известно, кто это сделал?..       ― Ты и сама знаешь, ― ответ неожиданно лишился прежних восточных формальностей. ― С кем у нас в последнее время одни ссоры, кто устраивает показательные сожжения своих врагов, кто несколько недель назад отправлял своих псин кусать хвост дракону?..       ― Знаешь, Джун, ― пауза, явно для успокаивающего глотка чая, ― я, наверное, даже рада, что Тору сейчас на корабле.       Снова молчание.       ― Знаю. За него так спокойнее. Слишком честный человек, чтобы подолгу задерживаться в Лондоне. Но уж как приплывёт домой, мы ему предъявим за то, сколько ты грустила здесь одна.       ― Пощадите беднягу, господин, ― вяло отшутилась Коу за стеной. ― Он ведь так совсем от меня сбежит…       ― К слову, Тоцуру-сан, ― голос тревожно похолодел. ― Почему сегодня вы пригласили меня сюда? В той комнате пациент?       ― Ах, да… Почти.       ― Кто?       Умом Кайнц приготовился к худшему, но снаружи ― лишь молча сжал ремень на плече. Если только хоть звук…       ― Помнишь Рэн-сан?       ― Рэн?.. Кажется, так звали единственную женщину во всём Лаймхаусе, способную усадить вас за уроки грамматики. И, насколько я помню, отсюда она смогла выбраться.       ― Это так, Тао-сама. Вы знали: у неё есть дочь?       ― Дочь?.. Нет, не знал. Сколько же сейчас ей лет? Наверное, уже пятнадцать точно миновало…       ― Почти двадцать.       ― Ох… Не буду удивлён, если она сама уже замужняя женщина. Выходит, навещает вас?       ― Вроде того. Но… Пока ещё мисс.       ― Вот оно что. И как зовут?       ― Хороми. Эммит.       ― Кхем-хем! ― манерный гость не удержал пары деликатных смешков. ― А Рэн-сан не утеряла строгости. Не каждая жена возьмётся спорить с пуританским мужем, и, тем более, не всякая переспорит…       ― Не шумите сильно, Тао-сама… Девочка устала и… спит.       Сорель медленно и беззвучно выдохнул. Не существовало таких слов, какими хватило бы отблагодарить эту женщину! Он покосился на убийцу и неожиданно увидал, как она усмехается одними губами, покрыв предплечьем глаза. На секунду внутри разгорелась надежда, но нет ― улыбка снова исказилась до оскала.       ― Коу понимает, ― Безумие облизнуло зубы. ― Она не глупа, и понимает. Но труслива, и не хочет знать.       Слухом Сорель был снаружи: звон подноса, шелест шёлка и шерсти, шаги, тихие голоса гостя и хозяйки, ― но глаз не отводил от убийцы, откинувшейся на чайном столике и разметавшей по нему спутанные волосы. Эммит не обязательно говорить с ним, пока она прячется за спиной Безумия. Кайнц не сомневался, что сейчас оно улыбается от вкуса её ненависти к самой себе. Внизу на прощание вновь звякнуло.       ― Успокойтесь обе! ― успокаивая скорее самого себя, он наклонился ближе. ― Даже если Коу не может…       Закончить мысль Сорель не успел. За стеной, по лестнице и коридору спешно прошагали, почти бегом. Он ждал, как распахнётся дверь, как их выгонят взашей со скандалом, вышвырнув из лавки на улицу, а вместо этого, затихнув на секунду, из-за двери попросили тихо и вкрадчиво:       ― Уходите. Прошу.       Кайнц замер, не зная, как поступить. Может, придумать подходящую ложь? Или и вправду хватать Безумие с Эммит и идти восвояси? Раньше, чем он сообразил, босые ступни коснулись ковра.       ― Фройляйн? ― не поверил он, услышав болезненное шипение сквозь зубы.       Впрочем, ответа не получил. Убийца, пошатываясь, встала, и, хочет она или нет, Сорель не мог не попытаться её подхватить.       ― Убери руки. ― Глаза обернувшейся Эммит жгли морозом по коже так, что даже Сорель побоялся, что ему бы и впрямь перегрызли глотку.       Она же, вновь распрямившись, похромала к двери, сжимая в ладонях чёрный подол до белых пальцев. Припала к створке, оперевшись на ручку, и задала один вопрос:       ― Хочешь… знать правду, тётушка?       Тень в просвете под дверью отпрянула, почти всхлипнув, пока ладонь Хороми медленно соскальзывала ниже и ниже. На секунду Сорелю показалось, что голос убийцы дрогнул:       ― Всего одно слово. И я расскажу всё, что со мной было.       Ответили ей только часы в коридоре. Сколько бы жертв ни легло на душу Сореля, как бы метко он ни стрелял, кого бы ни мог заткнуть в пабе ― сейчас он оказался самым беспомощным, бесполезным и жалким дурнем на свете. Обнять бы Эммит за плечи, огладить осторожно по спине и сказать: «Уйдём отсюда. Здесь больше делать нечего», ― но даже этой малости ему не позволено. Нет, в этом и вовсе никто здесь не нуждался.       Из-за двери повторили сдавленно:       ― Уходите.       Ладонь Хороми сжалась на древесине, но голос остался совсем безразличен:       ― Я поняла вас, тётушка. Спасибо.       Сорель ожидал, что у Эммит покраснеют глаза, или она хотя бы раз шмыгнет носом ― куда уж такой, как она, позволять себе слёзы, но нет. Ужасающее, пустое равнодушие так и осталось печатью на её обескровленном лице, когда она через дрожь обернулась:       ― Пожалуйста, Кайнц, прекратите свои попытки мне помочь… ― однако, не удержавшись на ногах, упала и потянула дверную ручку.       Под медленный скрип, в коридоре, Коу вся прижалась к стене вплоть до затылка. Черепаховый гребень выпал из волос, тут же рассыпавшихся по лоснящемуся шёлку. Рёбра неровно расправлялись под широким поясом, пока из раскосых, всегда улыбчивых глаз катились слёзы, стекая по ключицам под слои распашных одежд. Проглотив всхлип, хозяйка закрыла рот рукавом: Хороми обернулась через плечо, попыталась встать, но не сумела. На секунду под вспорхнувшими оборками юбок заалело свежее пятно на бинтах.       Только это и отрезвило Сореля. Да, он идиот. Да, он жалкий. Но он не желает быть бесполезным и беспомощным.       Ещё не подошёл даже, а уже услышал:       ― Ты же знаешь, что будет, если…       ― Scheiß drauf, ― теперь очередь Сореля шикнуть, без вопросов и церемоний прижав упрямицу к себе и поднимая. За плечи пришлось держать крепче, чем под коленями, чтобы не дёргалась. Слишком гордая, чтобы кричать на него, да? ― Извините за все неудобства, мисс Коу. Прощайте.       Хозяйка лавки медленно и осторожно отошла в сторону, не поворачиваясь к ним и даже не поднимая глаз. Уже за спиной Кайнц услышал глухие, рваные всхлипы, но оставаться здесь и вправду больше нельзя. В последний раз зазвенели керамические трубочки над головой.       ― Я ведь… попросила, ― снова Хороми трясёт у него в руках, как тогда.       ― Я прекрасно слышал. ― И эти самые руки, да и всё тело, как и тогда отозвались ужасной болью, но, если Кайнц хоть на секунду позволит себе обратить на неё внимание, всё будет во сто крат хуже.       ― Эти глупые чувства, не важно, как их называть: интерес, любовь или похоть ― по-твоему важнее здравого смысла и логики?       ― По-моему, важнее найти в этой заднице мира в такое время хоть один кэб, ― свёл брови Сорель и прикусил губу, чтобы не рыкнуть, ― для спасения жизни одной дурной девчонки… И того, что в ней поселилось.       ― Даже если это, ― голос осип сильнее обычного, когда она сделала паузу, ― доставляет мне только боль?       ― Не драматизируй, ― он бы отмахнулся, да руки заняты… Ах, слава Господу! Явно кучер ― если судить по бичу, на который мужчина опирался, пока доставал трубку и махорку ― вышел из подозрительного подъезда с объявлениями о сдаче комнат. ― Сэр! Очень срочно! Надо к врачу, на Болдуин-стрит, леди крайне нездоровится.       Возница от неожиданности аж выронил спичку, не успевшую разгореться, красочно ругнулся, сплюнул и только потом выдал:       ― Тогда плати по шиллингу за милю.       В другой ситуации Сорель бы воскликнул: «Двойную?!» ― ну, а сейчас только кивнул:       ― По рукам.       Эммит не противилась особо. Сорель надеялся, что это от того, что у неё не осталось сил, но понимал: скорее всего, она не видела в этом смысла. Он и сам чувствовал: под правой коленью ни пульса, ни тепла, ни движения. Пальцы, которые она старалась спрятать под платьем и юбками, синели, будто чернильное кружево перетекало на кожу, а Хороми по-прежнему безразлично, как статуя, смотрела на месяц, медленно падающий на шпили в окне. Сложно поверить, что эта мрачная леди ещё час назад кружилась от безумного восторга среди конфискованной контрабанды, злых как черти мигрантов и огня.       Сорелю пришлось отдать извозчику почти все монеты ― четыре шиллинга и четыре пенса. Верховодить восемью медяками в карманах осталась одна только точёная гинея, когда он оказался перед знакомой дверью. Собрав всё оставшееся в себе: и переживания, и мужество, и силы ― Кайнц без манерностей постучался носком ботинка в дверь. Ему не ответили. Тогда он повторил настойчивее, но даже свет в окнах от того не загорелся. Хотелось выругаться, но слабый смешок с плеча опередил его:       ― А я не говорила разве… что меня преследуют только несчастья?       ― Ты знаешь, кажется, нет. Но я догадывался, ― поморщился он, аккуратно перехватив глупую девчонку и прислонив к идеально выметенным ступеням крыльца. ― Посиди тут, схожу до заднего двора… И даже не думай, фройлян. Даже. Не. Думай.       ― Лишь из остатков уважения, Кайнц, ― прикрыла она глаза, повторив, будто передразнивая, ― лишь из остатков уважения.       Под гвалт сверчков Сорель обогнул весь дом, всматриваясь в зашторенные окна, стуча в стекло, подёргал дверь сарая ― не поддалась. Как будто и не было той сумасшедшей ночки, хотя он помнит, как на крыльце сидели Фред с Джо, и как они втроём распивали графин бренди… Сейчас же дом пустовал. Как же не вовремя, Долтон! Кайнц медленно опустился на деревянные ступени веранды, покрытые первой росой, и схватился за свои виски. Похоже, они так скоро совсем поседеют… Не возвращаться же к девчонке, признав собственное бессилие. Она ведь и вправду умрёт. Ни родных, ни друзей, даже Коу погнала её… А выгнали бы самого Сореля из дома, посмей он вернуться в Дроэду? Раньше, чем он решил это проверять, его втянул к Бетховену Фред, и только так он и не умер с голоду. А эта дурёха чуть ли не сама кидается на пули. Несчастья преследуют её ― ага, как же!       ― Du bist selbst das wandelndes Problem, Fräulein, ― Кайнц выдохнул пар и задрал голову: наверху чернел такой же беззвёздный, пустой и бездонный омут, как и в начале ночи. Только под таким безразличным небом и умирать девчонке посреди цветущего мая.       Спустить взгляд на землю его заставил стук копыт. С той стороны короткой улочки Болдуин определённо ехал экипаж. Сорель боялся двинуться, боялся выбежать на дорогу и понять, что ошибся… Какой же камень упал с его шеи, когда он услыхал знакомый голос за углом!       ― Мисс?.. Мисс?       На секунду вернув голову к небу, Кайнц сощурился:       ― Будем надеяться, ты просто блядский юморист.       И тут же, чуть не поскользнувшись на влажной траве с жёлтыми звёздами гусиного лука, Сорель рывком поднялся и выбежал к парадной двери. Бедный аптекарь аж отпрянул, рукой прикрыв жену в обшитом лисицей пальтишке. С глазами по шесть пенсов он спустил очки с переносицы:       ― Вы?!       ― Я. Кайнц, если вдруг забыли, ― тяжело дыша, опёрся на колени Сорель. Усталость брала своё.       Долтон вернул очки на место, внимательно оглядел незваных гостей и после с весьма выразительным лицом отметил:       ― Мда-а-а, Кайнц, не ожидал, что так скоро обес… печите меня клиентурой.       ― Шутка хороша, сэр, но ситуации вообще не подходит. В леди стреляли.       Аптекарь свёл брови и сразу чётко спросил:       ― Куда попали, сколько времени назад и что вы сделали после?       ― Бедро, час-полтора, перетянул ремнём повыше и покрепче, ― отдышавшись, почти отрапортовал Сорель. ― Потом, правда, нам ещё помогли, перевязав…       ― Тогда какого чёрта мы стоим? Люси, открывай, ― кивнул тот жене, крайне устало вздохнувшей, но подчинившейся без промедлений. Кайнц перебил прежде, чем его спросили:       ― Всё оплачу. Или вы полагаете, что у работников Бетховена не водится денег?       ― Нет, только хотел попросить отнести леди наверх. Малую операционную нужно ещё подготовить. Вы… ― аптекарь окинул Сореля пристальным взглядом, будто мог видеть его в буквальном смысле насквозь: под кожей, мясом, внутри костей ― и помотал головой: ― Нет, вам нужна будет помощь.       У Кайнца хватало ума не отказываться. Вдвоём поднять Эммит, едва ли в сознании, оказалось заметно легче. В потёмках Долтон не сразу нашёл ключ от гостевой, и не сразу попал им в замочную скважину. Вместо злости или ругательств, только нервно пробормотал:       ― Мда уж, мистер Кайнц… Повезло вам, что сегодня в театрах Сохо одни дурные водевили да бездарные спектакли.       Не в состоянии думать слишком наперёд, Сорель честно ответил:       ― Пожалуй. Зато я сегодня… Наслушался.       К счастью, Долтон тоже не в состоянии был думать ни о чём, кроме врачебных манипуляций. Когда леди оказалась на кровати, аптекарю понадобилось ещё минуты две-три, чтобы достать пару склянок: привести её в чувство и набрать что-то в шприц.       ― Эй, мисс! ― только его рука потянулась к пациентке, как та раскрыла глаза. ― Спокойней… Как себя чувствуете?       Убийца злобно сверлила взглядом то Долтона, то Кайнца. Сорель, поскрежетав зубами, дал отмашку:       ― Не спрашивайте. Делайте, что нужно.       ― Вы уверены?       ― Меньше вопросов, Долтон ― больше гиней.       ― Тогда спрошу хотя бы вас, ― когда тот обернулся на табурете к Сорелю, последний начал внимательней следить за движениями убийцы позади. ― Мисс раньше имела опыт… употребления опиатов? Это важно.       ― Насколько я знаю, да, ― хотел бы он помедлить с ответом, но нельзя. ― И, насколько я знаю, обычная доза на неё действует слабо.       Долтон потёр переносицу:       ― Меньше вопросов так меньше вопросов… Тогда сделаем вот что. Этот шприц морфина я введу, ― и всё-таки он обернулся, взглянув на саму пациентку: ― Боль это должно хотя бы несколько унять… Но для местного обезболивая на столе придётся бежать до запасов кокаина в аптеке. Это ещё около получаса. Вам пока останется за ней присмотреть, но… Люси будет накрывать.       ― Что от меня нужно будет?       Чистая, прозрачная капля ― совсем не как желтеющая в притонах дрянь ― скатилась по игле.       ― Ничего сверх ваших возможностей, ― заверил Долтон. К счастью, кажется, Безумие ненадолго оттеснило Эммит и, поджав губы, чтобы не показать оскала, покрыло предплечьем глаза. Не сопротивляется, хотя они ненавидят, должно быть, и процедуры, и врачей, и лекарства. ― Просто следите, чтобы она не делала глупостей.       ― Понял.       ― И, Кайнц… Можно вас на секунду за дверь?       Вернув рукав леди на место, аптекарь собрал инструменты обратно в саквояж и спешно вышел, за плечи выдернув Сореля в коридор.       ― Вы сказали: меньше вопросов, ― Долтон поправил очки, в которых блестел жёлтый серп за крышами из окна, ― тогда, давайте сосчитаем, сколько же будет гиней. Это девушка, и у неё пулевое ранение ― раз. Она принимала ― два. Её запястья покрыты шрамами ― три. Она не может ответить сама на простые вопросы ― четыре. Ни слезинки не проронила с такой раной ― пять. Не называете имени ― шесть. Не произнесла ни одного слова ― семь. Её притащили сюда вы ― восемь. Вместе с ценой за хирургическое вмешательство, я оставлю счёт у Людвига завтра…       ― Десять.       ― Простите?       ― Десять гиней сверху, Долтон, ― потёр лицо Сорель, ― и Бетховен слыхом не слыхивал ни об этой девушке, ни о том, что у вас есть пациентка вообще. Поняли?       Врач строго глянул снизу на стрелка. Помедлив, осмелился спросить:       ― А если я откажусь?       Скрипнула кожа перчаток.       ― Тогда я бы советовал не ходить ближе семисот-восьмисот ярдов от колоколен, фабричных труб или иных построек выше четырёх этажей. И то это вряд ли бы вам помогло. Скорее всего, то же самое будет, если фройляйн вдруг не переживёт вашего «хирургического вмешательства».       Хоть Сорель и ожидал худшего, черты лица аптекаря неожиданно разгладились, когда он деловито поправил ус:       ― Ах, ну, такой ответ вселяет какую-никакую уверенность. Ладно, мистер Кайнц. Тогда договорились на доплату в десять гиней, а теперь присмотрите за своей подопечной. Она не должна терять сознание. Скоро буду.       Сорель наконец позволил себе чуть расслабиться и коротко кивнул. Долтон, спешно убежав, оставил его наедине с Безумием и его печальной хозяйкой. Первым делом, осторожно приоткрыв дверь, Кайнц внимательно осмотрел гостевую: постель застелена чистая, никаких лишних предметов нет, только кровать, тумба, шкаф и стол в узкой комнатке. Не иначе как больничная палата.       ― Безумие?.. Или фройляйн? ― тихо затворилась дверь за спиной. Ответ ― молчание. ― Значит, фройляйн.       ― Эти лекарства… ― всё-таки разомкнула губы, ― они ненадолго делают его голос тише.       ― А боль?       Подняв с глаз руку, Хороми перевела расширившиеся зрачки на Сореля, и медленно покачала головой.       ― Почти не помогает. У тебя… никогда не болели глаза?       ― Почему же, бывало, я ведь…       ― Нет… не снаружи. За глазным яблоком… Мышцы.       Уже почти опустившись на табурет, Сорель замер, постаравшись подобное вообразить. Помедлив, всё-таки сел, расстегнув пару пуговиц плаща. Голос скрёб уши сипотой:       ― У меня болит всё. ― Он не знал, что сказать. Только делал вид, что пристально рассматривает матрас и переплетения прядей, свисающих с него. ― Поэтому, ещё раз, пожалуйста. Хватит пытаться меня спасти. ― Будто подумав, она так же равнодушно добавила: ― Ах, да… Может, тебе казалось, что я помогала из чувств? Но я ведь ответила тогда честно. Долг ― ничего больше. ― В третий раз не получив ответа, Эммит произнесла: ― Чем больше ты делаешь для меня, тем больше я буду чувствовать себя обязанной и…       ― …Тогда я буду помогать тебе, пока эта дурная идея не покинет твою больную голову! ― Сорель наконец поднял взгляд, но мороз в синих глазах одним дуновением затушил взбурлившую внутри злость. Всё ещё пусто.       ― Ты не понимаешь, верно?       ― Чего именно? Твоих выходок? Извращённой Безумием логики? Как тебе помочь?..       ― Ты не понимаешь всего этого разом, потому что притворяешься слепым, отказываясь видеть очевидное, ― убийца отвела взгляд, не имея возможности отвернуться к стене из-за раны. ― Совсем как тётушка.       ― И что же такого я не могу разглядеть, позвольте знать?       ― У меня нет чувств, Сорель.       Впервые за долгое время этот тихий голос звал его по имени. Жаль, что только теперь.       ― Не верю.       Горькая улыбка появилась на губах Эммит, когда она прикрыла ресницы.       ― И, верно, отчасти. Остались чувства, но только два: боль и ненависть. Всё остальное ― уже не моё.       ― Безумие… забрало их у тебя? ― на всякий случай Сорель прислушался: уж не впадает ли он в новый бред? Сердце билось ровно.       ― Не то, чтобы забрало… Я отдала сама.       Тогда Кайнц свёл брови и аккуратно подвинулся ближе.       ― Фройляйн… ― трудно произносить такое вслух. Правду вообще, вопреки распространённому мнению, трудно озвучивать. И Сорель не знал, кому из них она дастся труднее. ― Будем честны: ни вы, ни я не знаем, останетесь ли вы в живых. Возможно, мы больше не увидимся и по иным причинам… Я знаю, вы не верите, но я бы на вашем месте предпочёл исповедаться. Хотя бы ради себя. Или хотя бы из чувства долга к глупому ирландцу.       Хороми впервые тихо рассмеялась. Жаль, вовсе не искренне.       ― Забавная шутка, должно быть? Я даже могу её продолжить. Если верить всем тем, кто называл меня демоном… могла ли я трижды продать душу самой себе? ― не глядя на Кайнца, но точно чувствуя его растерянный взгляд, Эммит запрокинула голову, уставившись в потолок. ― В распоряжении Безумия мой ум, моё тело, вот и чувства — почти вся коллекция. Не хватает последних двух. Тех, что оно постоянно ищет вокруг.       ― И зачем же ему именно… это? Что такого приятного в боли и ненависти? Неужели дело и вправду лишь в том, что оно — зло и Дьявол, которому в радость чужие страдания?       Снова натужный смешок.       ― А ты действительно поверил ему? Оно ведь уже солгало тебе. Лгало ещё на вечере, и при первой встрече… Оно умеет – поверь. Как не научиться, когда ничего своего нет, кроме зависти к людям. Обыкновенным. Таким, как… ты.       ― Так почему? — стиснул пальцы на бедре Сорель. Хороми прикрыла ресницы.       ― А кто оно без этого? Разве полноценный, живой человек? Вряд ли.       Сорель ненадолго замолк. Чувства и впрямь слепили здравый рассудок ― что влюблённость в образ печальной леди, что тёмная тяга к безумной убийце. И, если рассуждать, как эти двое… Разве хоть одна из них — полноценный живой человек?       ― Фройляйн, могу я задать один вопрос?       ― Как будто я сумею тебя остановить…       ― Скажите: вы ненавидите меня?       Слабая улыбка покинула губы Эммит. Она снова медленно покрыла глаза предплечьем, будто прислушиваясь к пыльной тишине гостевой.       ― Не думаю.       ― Даже…       ― Даже после того случая.       ― Но вам, наверное, было… неприятно?       ― Почти всё, что ты делал, мне доставляет только больше боли, ― и эта тоже как по осколкам топчется… А всё-таки смягчилась: ― Но, знаешь… Ты не виноват, что это всё, что во мне осталось. Так что… нет. Пожалуй, не ненавижу.       Чуть распрямившись, Сорель тихо выдохнул:       ― Спасибо, Liebe Fräulein.       Он думал помолчать, но вспомнил про наказ Долтона. Нельзя давать девчонке уснуть. Сорель в ином случае не стал бы такое спрашивать, но… Вдруг ведь и вправду что случится?       ― Фройляйн? ― он снова наклонился ближе. ― Не засыпайте. Послушайте…       ― Что ещё, Сорель?.. ― Интересно, действительно ли он заслужил обращение по имени, или Хороми просто не в себе от морфия? Голос слишком тягучий.       ― Вы сказали, ― всё же решился он, ― что я не хочу знать правды, как и ваша тётушка. ― И уже на этих словах ресницы Эммит распахнулись. ― Но это ведь ложь.       Только после убийца взглянула на него. Впервые её глаза оказались не пусты. Почти умоляли: не спрашивай.       ― Я хочу знать, что с вами было. И я заслуживаю знать. Будем считать это частью вашей… скорее отповеди, чем исповеди.       Не слишком быстро, но павлиново-синие зрачки снова пустели. Всё это время Хороми молчала. Не хочет…       ― Хорошо. Я расскажу тебе.