prologue
Этот мир был Осаму чужд. Кутаясь в несколько слоев одежд, он все равно испытывал ужасный холод. Он исходил изнутри, словно бы остался в сердце кусочек пресловутого Рая — ледяного, но все же уютного. Очередной порыв ветра взъерошил темно-русые волосы. Дазай резко остановился. Подобные вещи всегда сбивали с толку. Ох, этот чудный мир… К чему же были и ветра, и холод, которые только отвлекали и пугали? Там, наверху, погода была всегда одна. Ярчайший свет, переливающиеся белоснежным многочисленные небесные воители, мраморные ходы и построения. У людей, которые попадали к ним, Рай был свой. У каждого — неповторим. Особенные миры, бесконечные и очень увлекательные. Был еще и Райский Сад, преисполненный живностью, разноцветными цветами и растениями. Дазай же был прочно прикреплен к Высшим, имея честь созерцать творения Господни сквозь призму Небес. Предаваясь утихавшим воспоминаниям, Дазай сильнее прижимал к себе кожаную сумку. Там были рукописи. А еще мешочек, вытканный из белого шелка, в котором бесшумно елозил прах, оставшийся от Накаджима. Тот рассыпался, стоило только треснуть оболочке, в которой он коротал свои века. Стало быть — серафим. Он хотел бы знать, за какое деяние Ацуши отрубили крылья и лишили Божьего дара? Было ли оно таким же опрометчивым, как деяние Осаму? Столько вопросов сдавливали голову, и очень скоро Дазай ощутил усталость. Конечно, ему приходилось спускаться на Землю бесчисленное количество раз. Но ходить по ней в теле ангела и в теле человека — вещи полностью противоположные. Поэтому он ощущал себя беспомощным, не зная точно, как здесь всё работало, и как он должен был реагировать на всё то, что происходило с ним. Даже принимая облик, Ангелам все еще было запрещено выражать эмоции или чувствовать, поэтому их лица оставались бесстрастными и в неком роде безразличными. Словно сотни каменных изваяний, они стояли на защите Небесных врат, принимая особо почетных людей. Тех, чьи души были чисты, как лед. Младенцы, дети, животные и взрослые, прожившие свою жизнь достаточно достойно. Это воспоминание среди беспорядочного вороха других было насыщенным. Он помнил старика, немощного и иссохшего, и помнил, как он медленно напитывался соком жизни, принимая форму молодого и привлекательного мужчины. Как старик, замерев перед ним, попытался коснуться, а потом отпрянул, ощутив, как заледенела его рука. Он вздохнул, улыбнулся и серьезным тоном сказал: — Ты, юноша, — другие ангелы ни капли не переменились в лице, и даже взгляд их не дрогнул. Они смиренно стояли, как и Осаму, — Ты отличаешься от них. Не мог бы ты проводить старика в последний путь и развлечь его разговором? Это не было редкостью. Дазай подчинился, шатко засеменил в сторону Небесных врат, сжимая в руке большой полупрозрачный ключ. Старик, не ведая, что сейчас на вид он был едва ли не младше Осаму, находившегося тогда в своем двадцатилетнем сосуде. Он нагнал Ангела, неловко цепляясь за его локоть. Ангелу не оставалось ничего иного, кроме как подхватить человека, продолжая двигаться по величественному мосту. Мост тот был сделан из уникального хрусталя. Усеянный пушистыми облаками и искрами, он был воистину прекрасен. Человек осматривался вокруг, и с каждым его шагом пройденный путь рассыпался на снежные хлопья, растворяясь в воздухе. Затаив дыхание, он с восхищением посмотрел на Божьего помощника. — Это, наверное, чудесно, жить в такой красоте. Хорошее место, очень удивительное, о, восхитительное! — голосил мужчина, замедлив шаг. Дазай не отвечал, пускай и просьбой смертного был разговор. Он лишь шел и шел, смотря перед собой, пока старик не возмутился, преграждая ему путь. Ангел медленно моргнул, и белоснежные ресницы затрепетали. В хрустале отразились его глаза — бесцветные, отражавшие все также четко, как зеркало. Человек осмотрел его с головы до пят, и понуро кивнул головой. Он выглядел задумчиво. И лишь после, когда Осаму решительно двинулся сквозь него, словно клубок дыма, человек замотал руками: «Стой! Остановись всего на несколько минут, пожалуйста!» Ангелу пришлось повиноваться. — У меня остался внук, там, внизу, — с трепетом поделился он. Дазай слегка дернулся — мост зашатался, потому что человек не хотел уходить, крепко цепляясь за свою последнюю волю, сильную и твердую, — Небеса могут приглядеть за ним? Он немного безрассуден, и точно попадет в беду. Ты отличаешься от остальных Ангелов, так почему бы не оказать маленькую услугу? Умоляю тебя! Осаму не ответил, но запястье три раза обернули вериги — впечатавшиеся в гладкую кожу росписи заныли, и старик отпрянул, нервно глотая воздух. Ангел внимательно всмотрелся в надетые на него оковы. Вязь иероглифов была строчками Святого Евангелия от Луки — человеческой Божественной книги.Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы.
Ангела сковала человеческая воля. Вериги жгли тело и визжали в разуме, вникая голосам людей, томившихся на дне Адского котла. С его бледных губ сорвалось безжизненное: «Скажи мне четко о своей последней воле.» — Мой внук. Ода Сакуноскэ, — внутри существа перевернулось чутье, — Сделай так, чтобы он жил. До глубокой старости, в счастье и любви. Человек говорил с надеждой, обращаясь к Ангелу. Намерения его были прозрачны, как лед, но столь сильно было желание, что он медленно плавился, осыпая мост светло-серым порохом. На его губах застыла улыбка. Дазай молча наблюдал за тем, как человек рассеивался, а его душа, так и не достигнув Ворот, с трепетанием растворилась. Надо же! Воля этого старика была сильна настолько, что смогла взять Ангела в плен. Посмертное желание было редкостью, и никогда еще оно не было столь возмутительным — вмешаться в саму судьбу. Но сейчас к этой воле прибавилась душа, непорочная и такая же мощная, настолько, что вериги обернулись целых три раза! Стоило Дазай отвергнуть «обещание», или не выполнить его, и вязь слов испепелит Ангела дотла, оставив лишь крылья. Осаму продолжал стоять, под его ногами легким ветром сдувало частички пороха. На запястье все еще бесновались вериги, стискивая его. Господь лишь усмехался: Дазай чувствовал, как Его полуулыбка тронула и его уста, оставляя внутри пламенный мазок чего-то смутного. Первым, что испытал Осаму Дазай, была боль.***
— Само существование эсперов противоречит естественному порядку вещей, — вяло уведомляет Дазай, ощущая на себе пристальный взгляд японского мафиози, — Бог создавал людей, и эти существа явно не являются ими. Чуя нахмурился, переводя взгляд на карту. Штаб агентства находился прямо в сердце Ливорно. Это было хитро. Это здание в день обходили тысячи туристов и жителей, и напади Портовая Мафия в открытую — всё пошло бы прахом. Подле карты стопкой располагались до неприличия тонкие досье на каждого эспера. Информация о них была либо стерта, либо лаконичная и банальная. Было среди них и досье без фотографии и имени, лишь краткое «Зверь лунного света», оно и заинтересовало Накахара. В полуобороте он вопросительно уставился на Дазай, который, едва взглянув на папку в руках японца, отчеканил: — Их новый подопечный, за его голову на черном рынке 58 миллионов евро, никакой информации помимо прозвища не имеется, — Осаму скучающе опер подбородок на сцепленные в замок руки, — Вероятно, сирота и беспризорник. Даже если узнаем имя то не сможем пробить по базам. — 7 миллиардов йен, — присвистнул Чуя после недолгих расчетов, — Неплохо устроился. В любом случае, этот парнишка, должно быть, их главное оружие. Каков план действий? — Накахара-сан, думаю будет предпочтительнее, если вы останетесь в Италии на срок нашей работы, — прерывает его Осаму. Говорит очевидное: Чуя в ответ махает рукой, — Вы можете расположиться в служебном здании. Для ваших подопечных мы снимем квартиры в нашем районе. — Это всё неважно, — отмахивается он, увлеченно перелистывая страницы досье, — Интересно вот что: все эти эсперы японцы по национальности, и лишь некоторые из них имеют итальянские корни. Вероятно, Осаму знал это всё и без Накахары, но молчал, не прерывая ход его мыслей: — В чем причина такого расположения? Они целенаправленно уселись там, где правит ваша организация. Точат зуб? Или… Здесь есть что-то, принадлежащее им? — Так и есть, — удовлетворенный результатом, Босс покрутил меж пальцев толстую ручку, резко втыкая её кончик в место посреди лигурийского моря, ближе к берегам Ливорно, но далеко от основных центров мафии. Чуя поднял глаза, — Здесь, под водой, большой кратер. Я неоднократно посылал своих людей туда, но ничего странного мы не обнаружили, лишь книгу с пустыми листами, которая выглядела как новая. Она находится под строжайшей защитой и я думаю, именно она их цель. — Если эти люди обладают нечеловеческими способностями, то скорей всего и эта книга представляет из себя что-то из ряда вон выходящее. — И все же, — он поднялся со стула, — Мы пробывали писать там, и проводили несколько экспериментов. Ничего. Предполагаю, работает она только в руках эспера. Чуя имел очень много вопросов, но решил молчать. Дазай тоже не спешил делиться домыслами и уже обнаруженной информацией, позволяя мафиози взглянуть на дело с другого угла. Расценив это как своеобразный намек, Накахара усмехнулся. Он уселся за стол, неспешно перебирая стопки бумаг. Наработанный за проверкой сотни отчетов в день навык помог ему рекордно быстро оценить бо́льшую часть того, о чем говорилось в многочисленных докладах итальянского отделения. Оставалось непонятным лишь несколько вещей. Всё это время Осаму выглядел крайне уставшим. Пускай он и не был знаком с ним достаточно долго, но понимал, что такое состояние ему не свойственно. Изредка кидая на него взгляды, он несдержанно поинтересовался: «Ты в порядке?». В ответ Дазай лишь кивнул, не меняясь в лице. Похоже, он размышлял о чем-то, и его пальцы машинально теребили плотно закрепленную брошь на шее. Чуя неумышленно провел ассоциацию с ошейником. И что-то подсказывало, что он был не далеко от правды. Накахара не решается больше тревожить Осаму, который тем временем, отмерев, резко сорвался с места, едва услышав мелодию звонка своего телефона. Чуя удивленно охнул, от неожиданности выронив лист бумаги. Босс промямлил что-то неразборчивое, прежде чем со скоростью света вылететь из помещения, громко хлопнув дверьми. Накахара медленно моргнул, смотря в сторону, где исчезла встревоженная фигура мафиози. Ладно. Неважно. Должно быть, что-то невероятно срочное. Выглядело это все крайне комично, но Чуя не позволил себе прыснуть со смеху: тревога ворошилась внутри червем, и это было непонятно для него. Решив опустить эту ситуацию, Накахара откинулся на стуле, осознавая одну простую вещь: не могло так быть, чтобы абсолютно все эсперы страны были сосредоточены в одном месте. Невозможно. Все они были людьми по своей сути, пускай Дазай так и не считал, и имея в своих руках такую силу некоторые точно бы не захотели объединяться. Корыстные цели преследует каждый, некоторые просто выходят за рамки. Эти люди именно из этой категории. Банально — захвата мира, или более приземленное из той же категории: месть, контроль, власть, статус. Эсперы из детективного агентства скорее же были аутсайдерами, которые объединились в вполне себе могущественную организацию, преследуя одну цель — эту странную книженцию из глубокого кратера италийского моря. Осаму вернулся ровно в тот момент, когда Накахара заканчивает изрекать свои мысли в блокноте. Обычно прилизанный и аккуратный, Дазай сейчас был потрепан. Волосы всполошились, пальто распахнулось, оголяя вздернутую черную водолазку и кусочек торса, прикрытый слоем бинтов. Чуя непонятливо приподнял бровь. Осаму объясняться не спешил. Застыв посреди комнаты, он принялся поправлять одежду, но совершенно забыл про волосы. Повинуясь секундному порыву, Чуя тянет руки к мягким прядям — и слегка неумело треплет их, приглаживает, возвращая привычный вид. Осаму отпрянул неожиданно резко, с шлепком отталкивая чужие ладони. С его губ срывается сдавленное злобное пыхтение. Ох. Это было достаточно глупо, поступать вот так… Накахара немного бледнеет. — Извини, — и протягивает исписанный блокнот, — И все же, не стоит так резко реагировать на заботу. Я всего-то поправил твой курятник на башке. Дазай выдергивает из его рук блокнот, уничижительно хмыкая. Пройдя взглядом по корявым строчкам, он кладет его на стол. И удовлетворительно кивает. Чуя раздраженно хмурится. Подождите, всё? Это действительно вся его реакция на его ебанные добровольные потуги оказать помощь? Накахара чувствовал крайнюю степень злости, а еще — унижение, и это был финиш. Яростно вцепившись в него взглядом, он процедил: — Босс, каков же ваш вердикт? — испуская нескрываемый яд в тоне. Мафиози сделал вид, что не понимает, и спокойно ответил ему. — То, что я и ожидал, — отдернув рукава пальто, он неловко топнул на месте, неуверенный в том, стоит-ли говорить что-то еще: — Наши мысли похожи. Чуя опешил. Этих пару секунд замешательства хватило, чтобы ярость сменилось тихой злобой — практически привычным для японца состоянием. Почесав затылок, он попытался отыскать на лице Осаму что-то еще. Какие-то подсказки. Пожалуйста. К сожалению, Дазай оставался таким же устало-безразличным, напоминая скорее побитого жизнью старика, нежели пышущего юностью и красотой мужчину. Тогда он постарался зайти с другой стороны, и как можно ненавязчивее спросил: «Куда ты убежал?» — Мне позвонила сестра. — Тебе позвонила сестра, и поэтому ты, как ошпаренный, вылетел отсюда и вернулся с таким видом, словно ты быстренько поебался с кустом? — Именно. На самом деле, удивляло его не это. С каких пор у Осаму была сестра? Насколько он знал, у их бывшего Босса был один ребенок и, как позже выяснилось, Мори забрал его на попечение, узнав о жестоком абьюзе с его стороны. Этим самым ребенком был Осаму Дазай. — Это твоя сводная сестра? — На самом деле это сестра Мори-сана. Мне поручено следить за тем, чтобы она никогда не узнала правды. Расплывчатые объяснения были вполне в стиле Осаму, и Накахара удовлетворенно закивал. — Можно личный вопрос? — осмелел Чуя, и не надеясь на положительный ответ. Дазай прищурился. Одного взгляда хватило, чтобы понять — нет. Категоричное. И дело, возможно, было даже не в том, что Чуе он не доверял. В этом, конечно, тоже, но… Он наверняка догадался, что имелось ввиду под «личным вопросом», а тема Мори была для него чем-то болезненным. Или запрещенным. Отношения Осаму и Огай в кругах мафии слыли едва-ли не образцовыми. Строгий воспитатель, который, впрочем, обеспечивал ребенку должный уход и любовь. Всякая забота была лучше той, что подарил Осаму его родной отец. Понятным для Накахара было одно: ну ни черта эти отношения не были образцовыми. Но шифровка хорошая, надо признать! — Не задавай мне вопросов, ответы на которые могут поменять твое мнение обо мне. — О. Накахара непонятливо кивнул, соглашаясь. Это что еще за зверь? «Не задавай мне вопросов, ответы на которые могут поменять твое мнение обо мне.» — что это вообще могло значить? Переваривать фразу долго не пришлось. Дазай в попытках сгладить ситуацию предлагает подвезти. Чуя молчит о том, что, вообще-то, адреса он не знал, а ключи ему не выдали, так что выбора нет, и следует за Осаму. Машина оказывается припаркованной в нескольких кварталах от очередного потайного выхода. — Бугатти? Ты серьезно? — скептически выгнув бровь, Чуя запрыгнул на переднее сидение. Когда они доехали до нужного места — многоэтажного новенького здания, и Накахара буквально вывалился из машины, выглядя ничтожно. Дазай же с преспокойной душой покинул салон, негромко хлопая дверьми. Он обходит машину, нечитаемым взглядом наблюдая за Чуей. Тот, ни капли не стыдясь, валялся на асфальте, судорожно сглатывая. Его руки тряслись: «Никогда больше. Ни ногой в твою чертову таратайку.» — шептал Накахара, сокрушительно вставая. Водил мафиози так, как положено его статусу криминального авторитета. С неоправданным риском, высокой скоростью и полным отсутствием инстинкта самосохранения. Осаму едва различимо усмехнулся, продвигаясь вперед. Накахара оставалось лишь следовать за ним, увлеченно рассматривая всё вокруг. Район был богатым. Людей здесь было немного, и были они все, как один: статные и излучающие успех. Итальянцы активно жестикулировали и громко разговаривали, но эти отличались особым спокойствием, придавая изысканным местам элитного района дополнительный шарм. Лифт стремглав проносился меж этажей, затормаживая на пятнадцатом. Осаму ткнул тонким пальцем в двери слева. Чуя и не заметил, как в его руку вложили маленькую связку ключей. Сам же он скрылся в квартире рядом. Накахара чувствовал себя спокойно, зная, что здание и весь этот район — чисто мафиозное дерьмо. Даже те изысканные богачи на улицах совершенно точно — убийцы, снайперы, но, скорей всего, приближенные к Боссу люди. Вся эта маскировка была настолько правдоподобной, что Чуя немного засомневался. Квартира была двухэтажной: он присвистнул, руками ощупывая дорогую мебель. Обстановка минималистическая, но уютная и со вкусом; такое было по душе Накахара, чтившего стиль и красоту. На стене у двойной кровати висела картина, явно с уклоном в библейскую тематику. Нездоровый интерес Дазай к религии становился всё более открытым, и это стало для Чуи настоящей пищей для размышлений. Разве часто встретишь человека, по издержкам профессии грешного и нечестивого, который ударился в христианство? К обеду в дверь постучались. Чуя лениво поднялся с кровати, разворошенной и смятой, и открыл, встречаясь глазами с зашуганным мальчишкой. Тот, впихнув мафиози его чемодан и небольшую сумку, скоропостижно скрылся в лифте, не давая Накахара возможности даже отблагодарить. Фыркнув, Чуя затащил свои вещи внутрь, и исподлобья глянул на время. Стрелка близилась к четырем часам ночи. Квартира, конечно, была изысканной и очень даже неплохой, но скука настигла смертная. Удовольствия не приносил ни плазменный телевизор напротив кровати, не забитая снизу доверху книжная полка. Даже небольшое джакузи было опробовано, не оставляя ему выбора. Надо было отсюда выбираться. Чуя привык действовать, а не мыслить. Вся эта ночная волокита, анализ, мыслительные процессы… Утомительно! Ему серьезно нужно было развеяться и желательно — самолично припереться к вражьим воротам, может, заодно и прикончить кого. Он наспех пишет на листке бумаги, куда и для чего отправился, но рука его замирает к концу предложения. А должен ли он отчитываться? Смяв несчастный клочок, он бросил его куда-то под столешницу. Накахара впихнул ключи в карман куртки и незаметно прошмыгнул к выходу. Конечно, город кишел подчиненными Портовой Мафии, делая побег и добровольное передвижение практически невозможными, но об одном Осаму явно не задумывался. Чуя был не менее талантливым и проворным мафиози.