***
— Какой-то человек на входе спрашивал меня о Дазай-сан, — влетая в агентство, затрепетал юноша, горячо хватая Куникида за руку. Куникида, посмотрев на него сверху вниз, вырвал ладонь, и испепеляюще произнес: — И ты дал ему уйти? Все остальные с интересом выглянули из своих столов, а Кёка с жалостью хлопнула ладонью по кулаку, излучая поддержку. Накаджима криво улыбнулся, растерявшись. Сегодня Доппо выглядел крайне раздраженным. — Он не выглядел как кто-то опасный! — виновато протянул Ацуши, отведя взгляд, — Незнакомец всего-то искал своего потерянного друга детства. Я дал ему адрес кладбища, а еще спросил… Он не знает о том, чем занимается Дазай-сан. — Балбес, — безнадежно припечатал Куникида, звучно шлепая подростка по затылку, — Опиши внешность. — Мм, — Ацуши задумчиво почесал подбородок, — Азиат. Ярко-рыжие волосы в хвост. Странная шляпа. Бледный, голубые глаза. — Да ты везунчик, Ацуши-кун! — лениво пролепетал Рампо, засовывая в рот очередную чипсину, — Чуя Накахара. Нынешний Босс Порто. Несмотря на серьезность ситуации даже Куникида выглядел повеселевшим. Смысла ругаться на Накаджима не было. Не их ли это вина, что они заранее не сказали, как выглядит этот человек? Выдохнув, он потрепал чужие волосы, и вышел из помещения. Видимо, докладывать их Боссу. Ацуши чувствовал вину и, несмотря на заверения остальных, что всё в порядке, чувствовал необходимость как-то исправиться в будущем. Остальные, пошумев еще несколько минут, снова взялись за привычный режим работы. Накаджима улыбался, наблюдая за ними. Семья. Потребовалось много времени, чтобы он понял, что это значит. Эти ребята из агентства стали для него этой самой «семьей», подобрав когда-то несмышленого беспризорника-оборотня из обанкротившегося приюта. Конечно, в начале всё было не совсем гладко. Если быть точнее: всё было просто отвратительно. Недоверие и даже страх — он должен был привыкнуть, но сталкиваться с этим каждый день было трудной задачей. Время сплотило их, испытания породнили, а общая цель, защищать людей, зажгла очаг доверия, который в скором окреп окончательно. — Что задумал твой Босс? Мафиози хрипло рассмеялся, со снисхождением смотря на Накаджима за спиной женщины. В глазах его читалось искреннее презрение. Йосано с утробным рычанием вогнала лезвие под кожу, выдавливая из мужчины сдавленный полукрик, обратившийся в звонкий стон. Ацуши зажмурился, подавляя желание отвернуться. Акико крутила рукоять ножа, задавая новые и новые вопросы, со всей силы била противника в солнечное сплетение, оставляя отвратительные гематомы на исполосованной плоти. Мужчина безумно улыбался в ответ. — Да здравствует бессердечный пёс, — как сумасшедший, он вновь расхохотался, сплевывая кровь. — Называешь своего папашу псиной? — Акико сдержанно ухмылялась, крепко сжимая в его кулаке короткие пряди, — Предан ему, да? Гребаная шавка, — грубо чеканит сквозь зубы девушка, резко опуская безвольно повисшую голову. — Мы семья, — прошептал он, — Семья. Семья. Семья. Семья. Семья… Он продолжал шептать это, словно молитву, двигая сухими губами. Мужчина гордо выдерживал каждый удар, все пытки, не останавливаясь ни на минуту. Ацуши не знал, как промывал мозги своим подчиненным Дазай, и не хотел гадать: может, сам мафиози был верен и восхищался Осаму так сильно, что мог отдать свою плоть, и душу, и жизнь? В это время он в приступе безумства кричал и рыдал, шаркая железными цепями, и смотрел на него, пока глаза его не покрылись бесцветной пеленой. Йосано обернулась, грязно выругавшись. В те времена было много таких, как этот мужчина. Он же был первым. Единственное, что им удалось выяснить: выходцы Портовой Мафии были чертовски преданы своему хозяину. И если им нужна была информация, спрашивать стоило непосредственно самого Босса или его приближенных, загнав их в тупик. Ведь месторасположение последних неведомом было даже Осаму Дазай. Ацуши прикусил губу, пальцы его лениво прошлись по клавиатуре. Работа не шла. Все мысли крутились вокруг Осаму и того парня, Чуи. Оба были влиятельны и могущественны. Молоды и грешны настолько, насколько это вообще возможно. Он задумчиво крутанулся на стуле. Стал бы Дазай посылать к ним кого-то, чтобы вынюхать какую-то информацию. Конечно же, нет. К чему, если вся информация итак была у него на руках? Каждый их будущий шаг был известен Осаму, и пугало это даже их гения, Ранпо. Он был и обескуражен, и восхищен гениальностью Осаму, а еще — боялся, хотя никогда бы и не признался в этом даже Фукузава-сану. Камнем преткновения в мире стал именно Дазай. Только им он нужен был живым. Накаджима не знал, как себя чувствовать, и потеряно уставился на рамочную фотографию на столе. Стало быть, люди меняются? Улыбка на лице Осаму была искренней — в этом Ацуши был уверен, и руки скользнули по фото, где была запечатлена его единственная семья. Фото, где Осаму беззаботно усмехался, трепля его волосы.***
— Того неизвестного в твоем деле зовут Ацуши Накаджима. Могу предположить, что ему лет шестнадцать-семнадцать, — с легким недоверием произносит Чуя, грохоча посудой. Сейчас он находился в квартире по-соседству. Точнее, у Дазай. После того случая на кладбище они не говорили, но Осаму мягко намекнул ему, что усилит присмотр. Не желая тянуть кота за яйца, Накахара самостоятельно закинул свои вещи в чужую квартиру в самое неожиданное время, застав не очень благоприятную картину: как страшный лидер криминальной группировки пил неразбавленный виски, полулежа на собственном столе. В любое другое время Накахара бы не позволил такого невежественного обращения к себе. Всё же, они с Осаму были на равных, и подчиняться ему не входило в его обязанность. В его обязанности вообще ничего не входило. Однако, расценив ситуацию, Чуя понял: на чужой территории было лучше слушаться чужих правил и немного поубавить свою гордыню. В будущем это обязательно влетит Осаму в копеечку, а пока он с насмешливым удовольствием наблюдал за тем, как Дазай открывает вторую бутылку. Накахара разбирался лишь в вине, а поэтому не мог сказать, что это за бренд. Было лишь понятно, что стоили эти 0.7 литров баснословной суммы. — Я знаю. Ему восемнадцать, — безразлично обрывает его потуги Дазай, наливая полстакана, — Будешь? — Что значит «ты знаешь»? Чуя нахмурился. Осаму поднял на него взгляд, не отставив стакан от губ, и приглушенно произнес: «То и значит», прежде чем сделать большой глоток. Он не морщился, но моргнул на дольше обычного, а когда открыл глаза, взгляд это стал мутным. Накахара наконец замечает, что это была третья бутылка, и с опаской потянулся к ней. Дазай раздраженно взглянул на него, но не препятствовал, когда мужчина поставил алкоголь на книжную полку. Хотелось бросить что-то вроде «коня» или «неубиваемого быка», но с опьяневшим Осаму он сталкивался впервые. Может, у него сейчас вообще крыша с катушек съедет? Осаму удрученно положил голову на сцепленные руки, тяжело вздохнув. Чуя забрал и стакан. Темно-янтарная жидкость оказалась беспощадно вылита в раковину — естественно, на благо человечеству. — Дазай, скажи, что это значит? — Накахара-сан, зачем вы приехали? — внезапно серьезно спрашивает Осаму. Казалось, пьяный блеск в его глазах пропал, а тон стал ледяным и пугающим, — Какова истинная причина? Неужели Вы действительно мирный договор? — насмешливая улыбка наползла на лицо, — Какой же бред. Накахара смолк, сцепив зубы. Он прикрыл глаза, пытаясь сглотнуть бурлящую ярость. — У Вас всегда были проблемы со сдерживанием гнева, — сделал снисходительное замечание Дазай, прежде чем оказался прижат к стенке, — Но зачем же Вам глупая бумажка? Чуя знал, что делает бессмысленные вещи, но ничего поделать не мог. Он был таким: сначала делал, а потом задумывался, или не задумывался совсем. Его слова всегда были пропиты ядом, а поступки силой и мощью, пылающей и искрящей. Дазай же был противоположностью. Однако и в нём временами поднималась злость, но она была холодной, страшнее всяких вспыльчивых вспышек ярости. Накахара впился твердым взглядом в его лицо. Осаму хрипло рассмеялся, слабо сцепив свои руки на чужих запястьях, даже не пытаясь ослабить сильную хватку. Словно бы на пробу, Чуя левой рукой сжимает его тонкую шею — и Дазай хмыкает, рефлекторно глотая воздух. Страха не было. Как и не было желания выбраться из удушья. Лишь пустота. Он убирает руки, раздраженно цокая. Осаму потирает шею, поправляет бинты на ней, и Чуя краем глаза ловит разлившуюся по молочной коже синеву. Извиняться не было смысла. Дазай и не ждал, усаживаясь обратно на своё место с негромким шумом. Обведя глазами комнату, он вяло взмахнул рукой. — Помните, что я говорил про вопросы? «Не задавайте вопросов, которые могут поменять обо мне мнение» — и Чуя действительно помнил. Но возжелал промолчать, ожидая, что скажет ему Дазай. Продолжения не последовало. Немного подумав, Чуя осторожно сказал: «И всё же, ответы на все эти вопросы интересуют меня больше всего.» Осаму поджал губу. И после недолгого молчания ответил ему ровным голосом: — Было время, когда мафии я предпочел этих ребятишек, — словно насмехаясь над самим собой, уголок рта дернулся вверх, — Я был одним из них. И жалею об этом. Чуя впервые смог распознать ложь из уст Дазай. Похоже, алкоголь действовал на него не совсем благоприятно. На своё удивление он улыбнулся Осаму, и тот непроизвольно растянул тонкие губы в ответной, практически незаметной улыбке. Накахара почувствовал что-то странное. Сердце судорожно сжалось. Закашляв, он поспешил сбить воцарившую неловкость в воздухе, и отвернулся, стараясь не смотреть на Осаму. Тот буркнул под нос что-то невнятное, встал, упираясь руками в стол, и твердо пошел по направлению в спальню. Накахара остался сам с собой. И оглянулся. Эта книжная полка давно привлекла его внимание. Книги здесь были исключительно старые и потрепанные, некоторые буквально рассыпались в руках, намекая, что возраст её был невероятно велик и шел за столетия. Текста их были на незнакомом Чуе языке. Поразмыслив, он достал переводчик: и тот путного не выдал. Такого языка не существовало, либо он был стар настолько, что никто не посчитал нужным даже упоминать о нём в интернете. Несмотря на это, он вытягивал по одной книге и пролистывал страницы. Они были грубыми, словно не из бумаги, от них оседала пыль и крошечные ошметки чего-то еще. Они не шелестели, страницы лишь пластами ложились одна на другую, пожелтевшие и почерневшие от времени. Некоторые расслоились, другие — ссохлись, и всё это вызывало смешанные чувства. На самом деле, Чуя был фанатом таких вещей. Он изредка носил винтажные вещи, предпочитал относительно старый стиль одежды новомодному, и глубоко уважал и восхищался красотой истории. Его привлекали средневековые книги, артефакты, простые бытовые предметы, фотографии и всё такое. У Дазай же номер оказался кладезью антуража и средневековья. Похоже, кто-то наконец-то может разделить его необычное увлечение. Неспешно листая вторую книгу, Чуя замечает торчащий корешок, и тянет, выуживая фото. Оно было сделано на черно-белую пленку. Никаких знакомых лиц. Трое мужчин в возрасте, сидящих в старом баре, сзади нечетко мазалось его название, кажется, «Люпин», и пили они что-то похожее на виски в толстенных стаканах. Внимательно осмотрев фото, Накахара мог бы сказать, что мужчины, вероятно, были мафиози в веке так девятнадцатом. Сзади значились три иностранных итальянских имени. Похоже, это были капореджиме тогдашней сицилийской Коза ностры. Настоящий раритет! Чуя бережно вложил фотографию на место, не особо задумываясь о том, откуда она у Дазай. Повинуясь легкому порыву, он слегка припадает к виски, сразу же морщась и кашляя от неожиданной горькости. Выдержка у напитка была не слабая, и Накахара был удивлен, что Осаму был все еще способен твердо стоять на ногах. Хотя если вспомнить, как много шуток в Порто ходило о его страсти к алкоголю еще в их пятнадцать, то неудивительно. Наверное. Чуя выдыхает. — Кто же ты такой, Осаму Дазай? — прошептал он в пустоту и, конечно же, не получил ответ.