***
Ацуши провел кончиками пальцев по строчкам. Язык был ему незнаком, но вместе с тем, стоило ему коснуться причудливых символом — губы рефлекторно шептали слова, словно когда-то давно он выучил эти записи наизусть. Рюноскэ неслышно шелестел фотографиями. Их было много. Старинные, совсем хрупкие, они буквально рассыпались от прикосновений. И на каждой были изображены разные люди, словно если бы Дазай потратил много времени, чтобы собрать всё свое родословное древо. Или имел весьма странное хобби. Акутагава замер, когда послышался тихий шепот Накаджима. И невольно вслушивался в слова, льющиеся, как непрерывное течение. Он внимательно скользил взглядам по строкам, написанным от руки на пыльной и желтой бумаге, стершейся от времени. Несмотря на это, книги все еще были в хорошем состоянии: было видно, что на них тратили много времени, время от времени обновляя и реконструируя. Листы тихо шелестели, один за другим. История была интересной. И невероятно трагической. Они провели куда больше времени за чтением, чем стоило — но ни Акутагава, ни Ацуши не могли просто так прерваться. Русский солдат — Владимир Зыков Игоревич. Похоже, эти записи хранились со времен второй мировой войны. Мужчина с юношества сражался на поле боя, похоронил родителей и семерых братьев и сестер. Его судьба, несомненно, была ужасной — ужаснее, чем мог бы выдержать Акутагава или кто-либо еще. Ацуши ускорился, мельком рассматривая страницы, вплоть до конца, где красочно описывалась его смерть. Несправедливая и жестокая гибель на поле боя, прямо после того, как некий Владимир похоронил свою жену и новорожденного сына. — Это… Дазай-сана, — выдавил из себя Ацуши, — Эта жизнь принадлежала ему, Акутагава-кун. Рюноскэ не решается отвечать. Он не верил в перерождения, реинкарнации, как и не верил в то, что человек может обрести сверхспособности — возможно, ему стоило пересмотреть очень многое в своих убеждениях? Акутагава устало кивает, раскладывая фотографии по своим местам, и взглядом натыкается на странную надпись сзади какого-то смазанного рисунка. Рассмотрев его повнимательнее, он внезапно в ужасе распахивает глаза. Чернилами на листе скукоженной бумаги был изображен Ацуши. — Это… Акутагава перебивает его сразу же, стремительно комкая в руках чужой рисунок и откидывая его в сторону с особой злостью. Накаджима в тот же мир перехватывает летящий комок бумаги, бережно разглаживая помятую бумагу. Она была невероятно стара. — Бутафория, — отрезает Рюноскэ, смотря слегка испуганно. — Нет, Акутагава-кун. Мне кажется, оно настоящее. Похоже, они совсем забылись о времени. Стоило Рюноскэ вспомнить об этом, как послышался щелчок. Он покрылся холодным потом. С таким звуком поворачивали ключи в замке — и совсем скоро двери резко распахнулись, и вместе с тем они, побелев, как снег, стремительно бросились в рассыпную. Парни прячутся в глубине чужой квартиры, затаив дыхание. Конечно, это бы не помогло им. На столе лежали книги, которые они не успели положить обратно, а рисунок, слегка надорвавшийся, плавно лавировал, брошенный в побеге, и мягко приземлился аккурат под ноги вошедшего. Акутагава, судорожно вздохнув, выглядывает. И ошарашено пялится на своего Босса. Несомненно, это был Чуя-сан. Живой и растерянный, он внимательно осмотрелся вокруг, прежде чем крепко сжать в руке небольшой нож. Что он делал в квартире Дазай-сана? Не решаясь испытывать смекалку своего Босса, Акутагава тихо вылезает из укрытия, маленькой щели между шкафом и стеной. Стоило чему-то шевельнуться, как Накахара резво развернулся, силой вдавливая незваного гостя в стену. Кончик ножа уперся ему в поджелудочную, и Рюноскэ почти в панике вжался в бетон позади, шумно выдыхая. В голубых глазах скользнула тень узнавания. Он отпускает его, позволяя Акутагава на негнущихся ногах отойти в сторону, когда Ацуши, заприметив неладное, выскочил из-под дивана, неловко смотря прямо в глаза Босса Порто. Эта встреча вне всяких сомнений вызывала много вопросов. И прежде, чем Накахара решит казнить его, Рюноскэ в оправдание затараторил: — Здравствуйте, Босс, — и неглубоко поклонился, — Извините за дерзость. Я решил провести самостоятельное расследование, узнав о некоторых… деталях. Дазай-сан оказался не так прост, — серьезно продолжает он. Отчего-то Чуя очень грозно посмотрел на Накаджима. Парень глупо улыбнулся ему. — Я в курсе, что он эспер, — хмурится Чуя, — Но, кажется, ты прибыл в Италию по другому делу. — Он не эспер, — уверенно, — У него несколько способностей. Он нечто иное, Накахара-сама, и я намерен выяснить, что именно. Ацуши посмотрел на него немного растерянно, с толикой неуверенности. Чуя еще раз осмотрел всё вокруг. И, раздраженно хмыкнув, молча принялся раскладывать вещи по своим местам, словно бы давно жил здесь — каждая книга и записи возвращались на полки, предавая квартире нетронутый вид. Он не говорил, пока не закончил, а парням оставалось лишь смиренно ждать, стоя у стенки. Накаджима нетерпеливо чесал тыльную сторону ладони, пока Рюноскэ хмуро наблюдал за каждым движением своего Босса. Стоило ему вновь развернуться в их сторону, как Акутагава рефлекторно поклонился. Накахара посмотрел на него снизу вверх, но угроза, плескавшаяся на дне его глаз, явно давала понять — несмотря на свой маленький рост и некрупное телосложение, этот человек внушал страх не хуже двухметровых мускулистых громил. Ацуши едва видимо пошатнулся, тут же рефлекторно ухватившись за Рюноскэ. Тогда, когда они встречались, а Накаджима не знал о статусе Накахара, он производил впечатление довольно рассеянного и неуверенного молодого парня. Сейчас же Ацуши каждой клеточкой своего тела ощущал опасность, и тигр внутри него рычал, готовый в любой момент разорвать чужую глотку на куски. Ему пришлось подавить этот страх, и взглянуть в глаза Боссу — и тот, на удивление, снисходительно улыбнулся ему. Накаджима дернулся. И Чуя, еще раз окинув их недовольным взглядом, начал говорить: — Ацуши-кун, ты ведь уже понял? — Я не уверен, — смутился детектив, косо взглянув на непоколебимого Рюноскэ, — Дазай-сан… Мне снится одна из его жизней. Или, может, воспоминания возвращаются. Но не знаю, можно ли доверять этим кошмарам. — Продолжай. И парень, прикрыв глаза, слушается: — Ангел? Падший ангел. Акутагава, поперхнувшись, теряет всю свою напыщенную невозмутимость. Он смотрит на них поочередно, едва контролируя очередную вспышку гнева, и нервно сжимает-разжимает кулаки, стараясь не высказываться. Рюноскэ нетерпеливо просит объяснений, на что Накахара, злобно зыркнув на него, все-таки ответил: — Не делай необдуманных поступков, Рюноскэ, — с угрозой в голосе промолвил Чуя, — Я так понимаю, вы пришли в поисках информации. Я дал вам её. Теперь уходите и забудьте обо всем, что произошло. Я прикрою, — устало предупреждает мужчина, массируя пульсирующую точку на лбу. — Спасибо, Накахара-сан, — поспешно откланявшись, Накаджима хватает своего товарища за запястье, утягивая прямиком к выходу из квартиры. Бахилы на их ногах зашелестели, и Рюноскэ послушно двинулся следом, немигающим взглядом осматривая объективы сломанных камер. Конечно, Дазай заметит, что помимо Чуи и его самого в квартире кто-то был. Но он не хотел говорить об этом Ацуши, как и не хотел размышлять о том, что узнал. Информация отторгалась — как бы Рюноскэ не старался разжевать её, ему всё равно не верилось, что ангелы, такие невинные и чистые, могут быть такими отвратительно ужасающими… Людьми. В том, что Дазай был человеком, он не сомневался. Только люди могли быть так грешны и нечестивы. Он смотрит на Накаджима, который выглядит немного сожалеющим. Он не знал точно, о чем детектив думал: об ангелах? А может, ему было жаль, что он ворвался в квартиру? Или так же, как и сам Рюноскэ — не верил ни единому слову Накахара? Он не решался спрашивать или разговаривать. Они стремительно покидают квартал мафии через канализацию, максимально незаметно скрываясь от пытливых взглядов местных «жителей» и сейчас шли пустующими тоннелями. Он понимал, что рано или поздно Дазай придет. Не тронет Ацуши. Если те кошмары, его прошлые жизни — правда, то не посмеет и пальцем коснуться. Но Акутагава не был дураком, и знал наверняка: для Дазай-сана он не более, чем мелкая пылинка под ногами. И жизнь Рюноскэ, как и жизни других, в глазах этого создания не стоят ни гроша. Он шел спереди, чувствуя обжигающий взгляд в спину, и искусал собственные губы до крови. Ему нужно было увидеться с сестрой. А еще… Он разворачивается резче, чем Ацуши успевает как-то адекватно среагировать. Прижимает к холодной стене канализации, чувствуя, как вонь ударяет по ноздрям, но впивается в чужие губы страстным поцелуям, подхватив парня под тонкую талию. Накаджима дернулся от неожиданности, почти сразу же обмякая в его хватке, и прижался к нему поближе, зажмурившись. Чуя знал, что о вторжении Дазай узнает сразу же. И поэтому невозмутимо расселся на диване, перелистывая его книги, и пытаясь уловить смысловую цепочку. Было сложно — но он мало-мальски изучал этот чужеродный язык, представлявший из себя запутанное сплетение образов. Ему наверняка потребуется несколько лет, чтобы прочесть хотя бы пару страниц, но Накахара был готов потратить для этого каждую свободную секунду. Мысль о том, что вся эта полка преисполненна жизнями Дазай, его страданиями, людьми, которым он когда-то доверял и кого любил — не давала покоя. Он прикусил губу, когда послышался щелчок в двери. И посмотрел на Осаму немного извиняюще, когда в чужих глазах помимо нежности мелькнуло подозрение. Накахара выпрямился, а вскоре и вовсе встал, позволяя Осаму подойти впритык. — Кто? Накахара упрямо молчал, отведя взгляд. Врать вот так вот, в глаза, он умел. Несомненно умел, ведь в этом и заключалась вся его работа. Но видя, как предательски разочарованно Осаму дергает собственный плащ, он не мог даже взглянуть на него. Отчего-то было стыдно — Дазай не заслуживал, чтобы Накахара врал, как и не заслуживал того, чтобы его предавали. А о последнем Дазай точно подумал в самую первую очередь. И от этого укол совести пришелся прямо в горло, которое сжалось, стоило Дазай шумно вздохнуть. Глаза его наполнились гневом. Он сделал шаг вперед, схватил Чую за лицо, не позволяя ему вырваться, и обжег горячим дыханием нос. Прежней снисходительности и любви в карих омутах не было. Была лишь боль. Не жгучая, а тупая и погребенная под слоем многовековой пыли. — Чуя, тебе лучше ответить сейчас, — Осаму было жаль, но только угрозы могли подействовать на Накахара должным образом, — Я ведь уйду, Чуя. Накахара часто задышал, резко хватаясь за чужие руки, и отстраняясь. — Ты… Он смотрел слегка шокировано. Грязные приемы. Под стать Осаму Дазай — не тому, кого знал Чуя, а другому: главе управляющего комитета мафии, безжалостному гению и убийце. Он нервно рассмеялся. Отвратительные методы. Но Осаму стоически терпел разочарование Накахара, ожидая ответа. — Пошел нахер, Дазай, — внезапно выпаливает Накахара, направляясь к выходу. Дверь, до этого совершенно точно открытая, оказалась запертой. Чуя замер, так и не убрав пальцы с дверной ручки. Окно распахнулось, впуская ветер — занавески дико заколыхались, а Дазай с пугающим блеском в глазах приблизился к нему, заставляя вжаться спиной. Чуя реагирует мгновенно: рычит, перекатываясь, когда рука Осаму тянется к его шее, и ударяет точно в колено. Осаму от неожиданности пропускает удар, но успевает схватиться за него, вдавив в угол. Накахара явно не мог быть лучше ангела — не тогда, когда он был в гневе. Ему показалось, что Дазай обезумел. Ни капли узнавания в глазах. Ни одной знакомой эмоции. Лишь пустота. Темная, трепещущая, она обволокла его полностью, и Чуя решил, что не остается ничего, кроме как сдаться. Он смотрит прямо на него, и отчеканивает четко и медленно: — А-ку-та-га-ва. Осаму в тот же миг отпускает его. Он видит, как зрачки его сужаются в шоке — словно тело Осаму захватили, но слушать парня он не стал. Лишь взглянул еще раз, долго и вязко, прежде чем покинуть квартиру, оставив Дазай в оглушающем одиночестве.***
— Сестра. Гин взглянула на старшего брата. Рюноскэ выглядел непривычно подавлен. Губы его были опухшими и искусанными, а в глазах путались эмоции и чувства — словно он был на грани нервного срыва, и готов был разрыдаться прямо на пороге небольшого дома. Девушка подходит к нему, и тянется к его шее, обнимая. Руки её нежно поглаживали широкую спину, а голова Акутагава примостилась на макушке сестры, тяжелая. — Я знаю, где книга, — говорит Рюноскэ не своим голосом, — Мы украдем её, Гин. Заберем и… Напишем пару строчек. Девушка резко отстраняется, смотря на брата. Он выглядел как никогда серьезен и тверд в своих намерениях. Она немного напуганно выпаливает, продолжая держать его за плечи: — Ты хочешь изменить реальность? Рюноскэ смотрит тяжело. Слова льются с его губ нехотя. — Дазай-сан не человек, — горько усмехается он, — Падший ангел. Он проживает, наверное, уже сто тысячную жизнь, — в безумстве шепчет Рюноскэ, резко шагая вперед, цепляясь за одежду младшей. Она смотрит на него с долей неверия, и Акутагава сцепляет зубы, — Это правда, Гин, самая настоящая правда! Мы должны… Найти книгу. Мы просто можем убрать его. Дазай-сан не родится, мафия не заберет нас, и мы сможем жить счастливо. Вместе. Не будет крови, убийств, издевательств. Гин, ты же мечтала об этом, — он почти умоляет, крепко обнимая её. Гин смотрит прямо опустевшим взглядом. — Нет, старший брат. Акутагава непонимающе рассматривает девушку, взгляд его встревоженно скользит по родным чертам лицам. Она смотрит сквозь него. И язык её неуверенно ворочается во рту. Она мягко говорит, но парню кажется, что слова её заточены острее ножа. — Ты не посмеешь сделать этого, старший брат, — Гин с сожалением кладет руку на его щеку, — Ты не Бог, чтобы менять сценарий или решать, кому нужно умереть. — Бог давно сошел с ума, — ядовито бросает Акутагава, откидывая чужую руку. — Может и так, — примирительно соглашается она, поджимая губы, — Но ты не должен брать на себя его обязанности. Отпусти это. Прошу тебя. Рюноскэ не отвечает. Он просто уходит. И уже стоя посреди темной улицы, он набирает уже почти вызубренный наизусть номер. Голос на том конце провода заспанный, и от этого он позволяет себе улыбнуться — пока никто не видит. — Могу я присоединиться к вашей организации?