***
У Таджимы в который раз болела голова, и такое состояние у него возникало все чаще, когда тот хотел понять или проанализировать своего сына. Чаша весов как будто очень сильно колебалась, от восприятия его только как взрослого, гениального ребенка, пусть и очень понятливого. Но в определенный момент эти размышления были просто выкинуты из головы и забыты. Какая разница, как мыслит или действует родной тебе человек, пока это не переходит определенные рамки. А паранойя, которая заставляла подозревать Мэсэйоши в чём-то… В чём-то, о чём он и сам не знал и не понимал, что хотел найти, это лишь создавало проблемы на пустом месте. Таджиме было достаточно, что это — его ребенок, невзирая иногда на странное и слишком взрослое поведение, которое пусть и неосознанно для самого Мэсэйоши, но пробивалось как в словах, жестах, так и отношении к жизни. Ну, а причина этого пусть горит огнем, человек всегда боится того, чего не понимает, как и он не понимал границ таланта Мэсэйоши, который и был причиной всех странностей. По крайней мере, Таджима убедил себя в этом. Но и пообещал больше участвовать в жизни своего младшего сына. А составленный психопортрет был сожжен языками огня, которые появились уже на немного морщинистой руке. Поделись он своими мыслями с Хоши, и ему бы, наверное, пришлось досрочно рыть себе могилу. Но разговор с Иори, который видел все с первых рядов, оставил смешанные мысли. — Как он отреагировал на первое убийство? — В высшей мере спокойно, Таджима-сама, за все время участия в битве и пребывании в нашей группе не было замечено никакой нервозности или излишней задумчивости. Но стоит обратить внимание на само отношение к убийству. Оно уникально, в некоторой мере. Я видел многих людей: одни — убивали ради забавы, другие — переступали через себя каждый раз, третьи — с холодом в глазах, без каких-либо эмоций, спокойно обрекали на смерть как врагов, так и друзей, четвертые — убивали ради цели или идеи, но он… Скажу проще: ваш сын, как бог смерти, для которого отнимать жизнь — не более чем данность естественному порядку вещей. Он не безразличен к убийствам, но не видит в них ничего сакрального, его отношение к ним — в высшей степени прагматичное и будет меняться от человека к человеку. — Ясно. Что думаешь о его отношении к соклановцам? — Сложно ответить на этот вопрос, слишком мало наблюдений. Но ценить жизнь он точно умеет, хоть и особых переживаний от смерти знакомых и товарищей не испытывал, не рвался в заведомо проигранный бой и помогал по возможности союзникам. Каких-то переживаний после убийства замечено не было, но, я думаю, он просто не хотел их демонстрировать и держал в себе, или сбросил стресс по дороге назад, когда его никто не видел. Если дать общее заключение — то в будущем найти бойца лучше, чем он, будет сложно. Подробнее можете узнать из письменного доклада Асуки-сама. — Спасибо, можешь идти, — на этих словах Таджима только вздохнул и посмотрел на трофей в руках — значок командира сотни, которого убил его сын. Нужно будет отдать его в качестве подарка и сувенира. В этот момент на усталое лицо главы клана вылезла несвойственная тому искренняя улыбка в рабочей обстановке.Глава 14 Или изменяющие мир
8 января 2020 г. в 13:10
Путешествие назад было более чем увлекательным, попытаться напасть на Кайто — это верх глупости, безрассудности и импульсивности, впрочем, как раз то, что надо, и то, чего должны ожидать от ребенка моего возраста, пусть и гениального. А вот спишут ли это на возраст или другие причины — уже совсем иной разговор.
Но все же последний удар обошёлся мне весьма дорого, несколько раз выхаркивать собственную кровь — никому не будет приятно. Ещё и чакроистощение добавляет весьма неплохих красок боли и так в изломанное тело, которое и залечить-то сейчас не могу и не смог бы, даже если и будь у меня полный резерв. Пусть СЦЧ уже не способна расти, но способна изменяться, увеличивая свою ёмкость, пластичность и тому подобные показатели, которые в моем возрасте растут с экстремальными темпами.
Правда, стоит заметить, что этот импровизированный поход принес мне больше вопросов, нежели ответов. И, если причины возникновения групп чистильщиков понятны, то эффективны ли они — совсем иной разговор. Отец давал возможность ознакомиться с картами и географией, когда учил общим предметам, вроде счета, письма и чтения. И, если континент, на которым мы живём, был изображён весьма условно, через невозможность провести нормальные замеры, то собственные территории изобиловали множеством деталей, в основном — полностью мне ненужных на данный момент, вроде путей патрулирования, хранилищ припасов на черный день и тому подобное. А вот города и иные административные центры обычных людей почти не встречались.
Но возникает одна «маленькая» проблемка. Территории клана просто огромны, площадь подконтрольных земель составляет около двух с половиной миллионов квадратных километров, что почти четверть Китая, и это плодородные территории, которые имеют выход к морю, и даже будь таких кланов, как наш по численности, в несколько раз больше, то такой огромный ресурс должен был бы нас всех с излишком обеспечивать, несмотря на то, что шиноби потребляют во много раз больше еды. Подобную площадь контролируют и Сенджу, на наши два клана приходится половина всех территорий региона полей.
Но тем не менее, проходят войны за ресурсы и подрывается инфраструктура врага — и это оказывает какой-никакой, но эффект. Слишком много странностей и неясных моментов, которые без достаточного влияния в клане и без занимания руководящих должностей не разберёшь.
А вот уже виднеется и поселение родного клана, сейчас оно играет совершенно иными красками для переживших этот день, ведь вновь увидеть родной дом — дорого стоит, и именно в такие моменты узы становятся достаточно прочным, чтобы понять всю важность как дорогих тебе людей, так и почувствовать невероятную сплочённость перед лицом общего врага.
Впрочем, меня уже ожидают, и смотреть на общую помятость отца было даже немного смешно, сомневаюсь, что он рассказал матери о моем временном участии в незапланированной, лично для меня, акции, за что сильно поплатился. Боюсь, Хоши высказала ему все, что думала, когда не увидела меня вместе со всеми отступающими. Но встречали меня все же тёплыми улыбками, и это, в некотором роде, подкупает. Первой ко мне бросилась, как не сложно догадаться, именно мать, а после — обняла. Такие нежности я позволяю только ей. Таджима, выражая похвалу, кивнул мне, а после удалился, пусть для многих этот тяжелый день закончился, но для главы он все ещё продолжается. Мадара с Изуной же так сияли и улыбались во все тридцать два зуба, как будто все Сенджу неожиданно умерли. Надолго меня не задержали и сразу отправили в госпиталь под бдительным оком братьев, которые старались всеми возможными способами отвлечь меня, как они думали, от невеселых мыслей, вроде первого убийства и потерянных товарищей.
А далее я попал в заботливые руки Ичиро, который без лишних разговоров взялся штопать меня и безмолвно прожигать своим шаринганом раны на моем теле, работал тот настолько на автомате, что я даже не уверен, понял ли он, кого лечит, но с таким количество пациентов — это и не удивительно. А вот сам шаринган начинал меня немного беспокоить, боюсь, мои шансы пробудить его — весьма мизерные, связанно это с тем, что нужно испытать неплохой эмоциональный стресс связанный с осознанием самой ситуации, которая влияет на восприятие мира. Иными словами, просто спровоцированный выброс гормонов не заставит этот шаринган пробудиться.
В клане часто говорят, что после его пробуждения, ты начинаешь видеть мир по-другому, и, в некотором роде, это правда. Это похоже на обращение шинигами к своему занпакто, а особенно — первое высвобождение, ибо способность понимать свой меч напрямую завязана с чувством восприятия мира, а поскольку занпакто — это, в большинстве случаев, именно отражение всего жизненного опыта и характера шинигами, то первичное высвобождение меча, или шикай, как будто приводит к гармонии между действиями и мыслями своего пользователя.
Лучшим примером будет все тот же Куросаки Ичиго, который достиг шикая, когда понял, что именно он хочет от своей силы, или я… видевший всю систему, которая не то чтобы была полностью прогнившей, но категорически меня не устраивавшей и именно мое первое осознанное желание ее изменить — впервые и спровоцировало пробуждение шикая. Вспоминая эти моменты, понимаю, как был глуп, Кьока неоднократно подталкивала меня к осознанию своей цели, но слишком долго я её до определенного момента игнорировал.
С шаринганом похожая ситуация: каждый из Учиха, как будто обращается к своему скрытому потенциалу, в надежде получить силу, а сильные стрессовые ситуации на грани жизни и смерти заставляют к этой самой жизни относиться по-иному. Другими словами, пробуждение шарингана завязано не столько на стрессе, сколько на осознании личных, для каждого человека, ценностей. И вот тут-то и возникает камень преткновения: я полностью сформированная личность с огромным жизненным опытом и устоявшимся взглядом на жизнь, для которой испытать изменения в характере и прочем — весьма сложно.
Мне видится только несколько путей к исправлению этой ситуации. Первый — это получение нового опыта, который должен не изменить меня, но дополнить уже сложившееся виденье на мир, хотя, это весьма философская вещь, ведь именно новый опыт и изменяет человека, впрочем, сейчас не время рассуждений о высоком. Другой способ — это искусственно пробудить наше додзюцу, ведь оценить все его перспективы я смог в полной мере.
— Тебя сильно потрепало, Мэсэйоши-кун, потому постарайся в ближайшие несколько дней не подвергать себя нагрузкам, ты и так восстанавливаешься быстрее, чем остальные, и должен не хуже меня понимать потребность тела и разума в отдыхе.
— Как скажете, Ичиро-сан.
— Когда поправишься, приходи в госпиталь, по правилам клана, ты — уже взрослый, потому нам нужно формализировать свои отношения ученика и учителя, — я только кивнул, Ичиро обучил меня действительно многому, но его сдерживают традиции и правила клана от моего полноценного обучения. Первый пережитый бой — это знак, что вложенные в тебя знания могут окупиться. Мне оставалось лишь кивнуть и отправиться домой, где меня уже все ждали.
В моей жизни это значительное событие, которое стоит отметить, а выговориться в окружении семьи — намного легче.
Эта обстановка была приятной, мы делились рассказами из своей жизни и перешучивались, я вставлял свои комментарии и коротко обрисовывал прошедшую битву, где получил кучу восторженных криков от Мадары со словами, что я крут, и не менее экспрессивные пожелания от Изуны. Хоши не переставала хвалить, но в ее глазах не раз проскакивало беспокойство. А после того, как вернулся отец, так и вовсе было устроено неплохое пиршество, где глава клана мог побыть обычным человеком со своими слабостями и переживаниями, которые тот не скрывал от нас. Атмосфера открытости и всеобщего понимания даже чуть не заставила меня сболтнуть лишнего.
Особенно отличился Изуна, который сумел каким-то образом протащить саке и всеми способами пытался напоить нас с Мадарой, пока не видят родители. И пусть пить нам якобы уже можно, но по головке за это никого не погладят. И если я на эти уговоры не поддался, то вот немного шатающийся Мадара и злая Ясу, которая устроила разнос своему сыну, привлекли внимание всех остальных. И если я отправился благополучно спать за проявленное благоразумие, то моих братьев в таком состоянии отец в назидание отправил отрабатывать уклонение от кунаев с возможностью упасть в холодную воду мелкого пруда.
Следующие дни опять ввели жизнь в привычную колею, но все же с весьма значимыми изменениями. Мне удалось посетить дом Ичиро, где мы в весьма торжественной обстановке подписали контракт или, скорее, доверенность, которая переносила наши отношения ученика и учителя на бумагу. Первоначально, мне была непонятна такая необходимость, но вскоре все стало на свои места.
Как ни печально это признавать, но получать знания в этом мире — не общедоступная возможность. А вся проблема в том, что, как бы это парадоксально не звучало, культ личности весьма сильно развит в клановой коллективной среде. И завязан он именно на личную силу, через которую ты получаешь уважение, в то же время каждый из шиноби оставляет за собой право на личные разработки и техники, которые как закрепляют его положение в обществе, так и являются подспорьем для всей семьи. Это же касается и лечебных техник. Такая ситуация мне сильно не нравится, ведь у нас есть фактическая узурпация всей власти в госпитале несколькими людьми, которые обладают уникальными навыками лечения разного рода травм, что не доступны остальным. Да, в госпитале работает много людей, но они имеют доступ только к общеобразовательным материалам, и их порог — это лечение травм средней и серьезной тяжести, но ничего уникального, ежели хочешь достичь на этом поприще большего — то подыщи себе учителя.
Мичи и Ичиро — специалисты в работе с СЦЧ, и эти знания они передадут мне, но в то же время в госпитале работают ещё несколько человек, специализирующихся на нервной системе и лечении особо тяжких физических увечий, и вот к ним мне уже в ученики не пробиться. Я бы мог закатить в стиле Ичиро или Мичи, с которым меня познакомили, лекцию на несколько часов о том, что недоступность знаний приводит к их утрате, но меня бы банально не поняли. Потому остаётся работать с тем, что есть.
Причем, Ичиро стряс с меня обещание, что в случае его смерти я должен обучить его недавно рожденного сына всем премудростям, в случае, если тот проявит тягу к подобному роду знаниям.
Отношение к смерти здесь весьма тривиальное. Она воспринимается, как нечто неизбежное, но в тоже время — родное до безобразия, ведь — постоянно ходит за тобой по пятам. Иногда меня удивляет, как в такой обстановке столь ожесточенные люди сохраняют свой человеческий облик в кругу родных или просто — во время общения с другими.
И тем больше меня удивил Мадара, который в один день после тренировки начал задавать мне весьма странные вопросы. Дети большую часть времени предоставлены сами себе, потому могут долгое время вариться в собственном соку, пусть семья и даёт возможность выговориться, но боязнь быть не понятым — весьма отталкивает от обсуждения тем, которые противоречат общей морали.
После очередного спарринга со старшим братом, мы лежали с ним хорошо избитыми друг другом на полигоне, который стал мне вторым домом, и я услышал от него весьма интересный вопрос:
— Мэсэйоши, как думаешь, зачем мы приходим в этот мир? — сказано это было даже с какой-то грустью и неуверенностью в голосе. Я бы мог развернуто ответить и загрузить того кучей ненужной информации о бессмысленности данного вопроса, но вряд ли это то, что он хочет услышать, — нужна конкретика.
— Мадара, каждый сам определяет для себя цель, но все же наибольшая прелесть в бытии человеком, как мне кажется, — это возможность влиять и изменять, — после этих слов у него немного зажглись глаза и он продолжил более уверенным тоном.
— Если бы ты мог, то как бы изменил этот мир? — столь пристальный взгляд, который как будто хотел, чтобы я подтвердил какие-то мысли в его голове, впился в меня и давал понять, что без ответа на этот вопрос — меня не отпустят.
— Наверное… я бы хотел… стабильности. Да, именно ее, постоянная жизнь в войнах уносит слишком многих, просто представь, если бы мы могли постоянно жить без сражений, сколько бы мы достигли и сколько бы осталось в живых таких, как мы с тобой, и наших отцов, и матерей, которые пустили бы свои силы не на постоянное выживание, а на развитие, — эта речь вызвала непроизвольную улыбку у Мадары, а после — смех, я же умолчал о многих нюансах сказанного мной. Как бы мы не хотели изменений — человеческая природа остаётся неизменной, а стабильность… она есть и сейчас, постоянная и бесконечная рубка — разве это не стабильность?
— Ты совсем, как один мой друг, я думаю, тебя стоит с ним познакомить, — меня же данные слова заставили задуматься. Мадара силен, чертовски силен, и станет ещё сильнее, как я понял только что — он неосознанно поделился со мной мечтой изменить этот мир, и, если уже собираются единомышленники, то мне стоило бы напрямую вписаться в эту компанию, ведь тот будет иметь все возможности для реализации своих намерений.
— Изуне ты задавал похожий вопрос?
— Да, но он ответил, что жизнь каждого принадлежит клану. Нет, ты не подумай, все так и есть, но он не хотел что-либо, как ты выразился, менять, — здесь я услышал лишь тяжёлый вздох, а после — мы разошлись, практику в госпитале никто не отменял, пусть она по большей части сейчас состоит из ещё большего количества материала, который я должен изучить и понять, прежде чем начать работать с пациентами.
На протяжении нескольких дней было затишье, а после — меня вытащили на «прогулку» на весьма неплохой местности, которую оценил бы любой художник. Отвесная скала с видом на раскинувшийся лес с его огромными деревьями и мелкую реку, как будто Рубикон, разделяющую их, создавала ощущение свободы и некой незыблемости сущего. Впрочем, брат явно не думал о таких вещах, а скорее изнывал от скуки, ожидая кого-то.
И я даже понял кого, вернее — почувствовал, это второй раз, когда я ощущаю столь сильную душу у кого-то, помимо Мадары и меня самого. Вскоре на своеобразный помост взобрался очень хорошо сложенный мальчик со стрижкой, похожей на горшок, и улыбкой, которая, я уверен, никогда не сползает с его лица.
— Давно не виделись, Мадара, — прокричало буквально в ухо это чудо, а после — обратило внимание и на меня, — а ты ещё кто?
Сказано было хоть и с претензией, но без злобы или агрессии.
— Позволь, я познакомлю вас. Хаширама, это — Мэсэйоши, мой младший брат. Мэсэйоши, это — Хаширама, один из моих лучших друзей и, как ты любишь заумно выразиться, — идейный соратник.