Новый эксперимент

— Присаживайтесь господа, нас ждет долгий разговор.       С обреченностью, достойной идущего на плаху, Хаширама чуть ли не упал на пол и тяжко вздохнув, занял удобную для себя позу. Мадара же максимально неохотно, пересиливая себя и морща лицо, занял место напротив Хаширамы, образовав таким образом треугольник. Причем сел он только спустя минуту после моей фразы, разглядывая спокойного и полностью открытого для атаки блаженно улыбающегося с закрытыми глазами Хашираму, и меня, опирающегося спиной на перила и бледного как мертвец в морге. Я лишь криво усмехнулся и помахал ему обгорелой кистью. Противники из нас для него сейчас почти никакие. Почти.       Мадара занял максимально официальную позу, присев на колени и сложив на них вместе руки.  — Полагаю, можем начинать? — на мой вопрос все коротко кивнули, — Тогда постараемся прямо сейчас уладить все наши разногласия. Можешь задавать вопросы, брат.       Мадара изобразил максимально спокойное лицо, постаравшись убрать любой намек на эмоции. Но его напряженная поза, взгляды, кидаемые на Хашираму доказывали, что внутри него сейчас кипит буря. А вот Хаширама действительно представлял из себя островок спокойствия, максимально инертный ко всему происходящему и в то же время собирающийся быть абсолютно искренним во всем сказанном.  — Как ты связан с Хаширамой? При каких условиях вы возобновили общение и как?  — Ты ведь помнишь мое триумфальное возвращение с трупом Кио?  — Вполне, причем тут это?  — Как и помнишь, что возвращаться мне пришлось с владений Сенджу.  — Так значит тогда…  — Да. После боя с Кио мое состояние было близко к нынешнему. Я не смог бы оказать сопротивление даже самому захудалому шиноби, и уж тем более группе из Сенджу, прибывшей на место буйства девятихвостого, которая обладала всеми возможностями убить меня. Единственная причина почему я сейчас говорю с тобой, почему ты не лишился брата, почему Узумаки не провернули свою махинацию, почему отец и мать не были убиты горем — это Хаширама. Он спас меня, поставил нашу дружбу выше кровной мести. И я очень надеюсь, что ты сможешь сделать то же.       После моих слов возникла немая пауза на несколько минут. Взгляд Мадары опустел, он старался осознать на сколь многие вещи ему теперь нужно посмотреть под другим углом. Я осознанно давил на два аспекта, которые вкупе способны вывести из душевного равновесия даже шиноби со стальными принципами.       Месть священна, кровный долг священен — это первый аспект. Разрушение привычных устоев, тотальный отказ от традиций недопустим не только для шиноби, но и для обычных людей, что уж говорить, если даже люди двадцать первого века иногда следуют за глупыми пережитками прошлого и почитают их — это второй аспект.       Сейчас узреть логику Мадары не очень сложно. Он мыслит следующими категориями — клан священен, обида одного это обида всех, а мы с Хаширамой просто вбили клин в эту простую цепочку, даже более — за нынешними понятиями между мной и Хаширамой существует связь, основанная на долге жизни. На долге жизни между априори врагами с рождения. Это в свою очередь рушит привычные устои Мадары. В его голове просто не укладывается что такое возможно, причем между теми, кто в перспективе эти самые кланы возглавит.       И если Хаширама по природе своей, как и я реформист, то Мадара консерватор. Он не откажется так просто от того, что образует стержень его мировоззрения, как и почти все остальные в клане. Быть новаторами в такое время условно средневековых взглядов все равно что осознанно бросить вызов миру и всем людям его населяющим.       И это уже очень сильно давит на Хашираму. Не в последнюю очередь потому, что с каждой секундой нахождения в клане, с каждым убитым Сенджу, с каждым наставлением от отца и старших, его идеалы проходят проверку на прочность. Возможно, он даже готов умереть за то во что верит, произнеся на последок заветные слова как Галилео Галилей: «И всё-таки она вертится!».       И расслабленность Хаширамы в нашем разговоре далеко не напускная, она настоящая — ибо исходит от искренней веры в нашу дружбу, от веры в то, что можно сломить неумолимый поток кровной мести и именно потому он хочет переубедить Мадару, не сражаясь с ним. А имея перед собой яркий пример в виде меня, Учихи, который стремится достичь того же, он лишь укрепляет и питает свои убеждения.       Спрогнозировать же поведение Мадары легко и сложно одновременно. В первом варианте он пойдет простым путем и просто навесит на меня ярлык предателя, попытавшись убить. Во втором он дойдет к каким-то собственным умозаключениям и вот какими они будут предугадать сложно даже мне.  — Тогда… — Мадара наконец-то подал голос и Хаширама кинул на него заинтересованный взгляд, стараясь углядеть изменение в его поведении, менее напряженным мой брат не стал, но тетиву натянутую к бою изображать из себя перестал — выходит… все это время вы общались между собой, да?  — Да, — на этот раз обозвался Хаширама, — Мэсэйоши предоставил возможность мгновенно обмениваться сообщениями.       Из кармашков мы одновременно вынули наши небольшие блокноты.  — Долг жизни… именно так ты заставил моего брата сотрудничать с тобой?  — Нет. Я сам предложил Хашираме помочь мне. В противном случае я бы не сунулся в Амэ в ближайшие несколько лет.  — И я не считаю, что у Мэсэйоши есть передо мной долг.  — Не играй в благородность, Хаширама! Если ты думал, что взял меня на крючок…  — Мэсэйоши ничего не должен мне! — на этот раз вскрикнул сам Хаширама, — Ты даже не представляешь как все эти годы мы пытались всеми силами предотвратить или хотя бы уменьшить кровопролитие.  — Ч-Что? Вы… вы… сливали друг другу стратегически важные для каждого клана сведения?  — Разве из наших блокнотов это не было понятно сразу?! Мы не хотим смертей, не хотим никаких долгов! Ни долга крови, ни долга жизни!  — Ты чудовище, Хаширама! — с каждым словом Мадара распалялся все больше, сжав до хруста пальцы и потеряв свою безразличную маску, но сохранив свою незыблемую позу, — Ты обесценил жизни десятки, нет сотни поколений своих предков. Их стремления, жертвы, которые они принесли ради клана. Традиции и обычаи, соклановцы и честь — все это ты выкинул на помойку.  — Учиха Мадара, успокойся и не позорь свое имя, не делай поспешных выводов и имей терпение выслушать все до конца.       Здесь уже вмешался я. Хаширама начал терять спокойствие и с каждым словом брата мрачнел все сильней и сильней. И далеко не так наиграно, когда притворялся дураком. Мадара от моего замечания застыл на мгновение, а потом с расширившимися от обиды, непонимания и злости глазами вскрикнул.  — Так значит ты с ним действительно заодно?!       Мадара напоминал мне пружину, которую только что разжали и снова сжали. Он вскочил на ноги и схватился за оружие.  — Мэсэйоши, ради чего тебя растил отец, ради чего в клане тебя почитают как героя, ради чего тебе доверяют, помогают и любят друзья и родные?       Хаширама в ответ тоже занял боевую стойку и закрыл меня от брата. Я даже встать не попытался и изобразил измученное лицо человека, смирившегося со всем. Значит будем играть через доводы эмоций, а не разума, так как последний Мадара воспринимать отказывается.  — Хаширама, отойди. Я хочу видеть лицо этого предателя.  — Как ты меня назвал, Мэсэйоши?! Если я позорю свое имя, то ты весь клан и фамилию.       Хаширама обернулся ко мне, и я лишь подмигнул ему, дав несколько условных знаков пальцами. Хашираме мои знаки не понравились, но и противиться он не стал, освободив для Мадары обзор на меня.       Сейчас все внимание я перетащу на себя, а там посмотрим, как ты будешь выкручиваться.  — Я думал, ты заложник ситуации, Мэсэйоши, а ты лишь…  — Так, теперь вопросов к благородности Хаширамы у тебя нет, какая интересная выборочная логика, — я резко перебил своего собеседника, который и так находится на взводе, и одной рукой изобразил кавычки, — а теперь давай вернемся к тому, с чего начали. К твоим вопросам. Заданным неправильно.       Наглость второе счастье, да? Мадара резко подскочил ко мне и поднял за воротник на уровень своего лица, пристально всматриваясь своим Мангеке шаринганом.  — Дежавю, не правда ли? Помнишь, как ты узнал, что Хаширама — Сенджу? Тогда ты так же напал на меня. И пробудил шаринган.  — Тогда мы были малы, я еще не осознавал сколь огромный груз и ответственность несет бытие Учихой. И сегодня, ты так легко как в прошлый раз не отделаешься. Я повторю в последний раз, ради чего?       Я лишь рассмеялся в лицо брату, громко, через боль, рефлекторно выплевывая капли крови ему прямо в лицо. Казалось от этого Мангеке только начал вращаться еще сильнее, стараясь уловить по пренебрежительному выражению моего лица мои скрытые мотивы.  — Хочешь услышать ответы? Пожалуйста, — я видел, как Хаширама уже взял несколько фуин из моей сумки и очень осторожно сокращает дистанцию подходя со спины к Мадаре, — Ради чего меня растил отец? Не знаю, спроси у него. Ради чего все в клане почитают меня как героя? Не знаю. Спроси у них. Ради чего мне доверяют, любят и помогают? Не знаю. Спроси у них. У себя.  — Да как ты смеешь?! Такие слова не скажет даже последний бесклановый ублюдок. Они достойны беспринципного наемника — отброса, не уважающего ни себя, ни окружающих, ты буд…  — Хватит пустой бравады и пафоса, — я вновь в наглую перебил Мадару, заставив держащую меня руку сжаться с большей силой и услышал злобный рык прямо мне в лицо, — Мадара…       Я специально резко ослабил свой голос, сделал его максимально изможденным, вымотанным и даже в какой-то мере жалким. Такая перемена с наглости даже сбила с толку брата, а из моих глаз потекли одинокие слезы. —… ради чего, да? Но почему ты не хочешь спросить меня ради чего я это сделал? Мы это сделали? Почему ищешь ответ у других, а не у меня? Не у Хаширамы?       Хватка ослабла. Удивление и нерешительность, злость и непонимание, все эти чувства смешались внутри Мадары, подстегнутого эмоциональной нестабильностью от пробуждения Мангеке. В некотором роде сейчас он похож на расплавленный, кипящий от чувств металл из которого можно выковать нужную заготовку, ударив по правильным местам.  — Думаешь нам нравится смотреть на мертвых соклановцев, — на этот раз распалятся с каждым словом начал уже я, имитируя нервный срыв, — думаешь нам приятно видеть, как убиваются от горя дети за родителями, родители за детьми?! Как они плачут над трупами самых дорогих людей?! Думаешь нам нравится смотреть, как каждый из наших соклановцев внутри искалечен и не имеет никакого другого смысла жизни окромя мести?! Думаешь нам нравится каждый раз, когда они отправляются на бой, изводить себя мыслями о их выживании, зная, что кто-то точно умрет?! Думаешь мы чувствуем счастье от того, что никто не имеет ни единой возможности быть уверенным в следующем дне?! Так скажи мне Мадара, неужели тебе приятно наблюдать за этим, неужели ты ничего не хочешь изменить?! Я уже говорил это на месте наших давних встреч, и повторю еще раз. Я хочу жить ради живых, ради будущего, а не ради прошлого, мертвых и их мести!       С каждым моим словом хватка Мадары слабела и слабела. Он отвел взгляд и в конце концов опустил меня наземь, сам упав на пол и закрыв лицо руками. Из него будто вынули стержень.  — Я не знаю… не знаю кто из нас прав. Что мне делать? Что вообще думать об этом всем?       Теперь измученный голос был уже у Мадары, тот пробирал до дрожи. Хаширама положил руку на плечо Мадары и сжал то. Я заметил, что шаринган в глазнице пропал и лишь кровавые слезы напоминали о том, какую цену приходится платить за силу и сколь она опасна в неумелых руках.  — Выход есть. Где-то здесь находится то, что закончит нашу многовековую борьбу. Изничтожит ненависть.  — О чем ты, Хаширама? Как? Никто не забудет и не согласится забыть погибших.  — Далеко не обязательно одному из кланов кануть в историю. Есть способ. Но перед этим мы с Мэсэйоши хотим услышать от тебя ответ. Готов ли ты поддержать нас и взять на себя груз ответственности?  — Ради клана, Мадара, ради его процветания в будущем, — говорить начал уже я, — разве ты не помнишь, как мы мечтали о стабильности, о благополучии, еще четыре года назад. То, что ты называешь грузом бытия Учихой, не более чем длань, застилающая глаза.       Мадара дернулся будто его поразило током и поднял взгляд на меня. Уже без ненависти, но все еще без понимания.  — Вспомни, что именно ты познакомил меня с Хаширамой, вспомни как ты это сделал.  — Я… Я тогда… после спарринга с тобой спросил зачем мы приходим в этот мир.  — Да. И что же я ответил?  — Что наибольшая прелесть в бытии человеком — это возможность влиять и изменять. После этого я отвел тебя к месту наших тайных встреч. И именно за этим… Ты хочешь сказать…  — Да, Мадара. Наши предки начали эту войну, когда ее не было, в наших же силах и покончить с ней. Предки кланов не священны, они такие же люди как мы с тобой. Им свойственно делать ошибки, им свойственно поступать неправильно. И мы можем исправить эти ошибки. Мы можем бороться с прошлым, чтобы наши потомки сказали нам спасибо.  — Я согласен с Мэсэйоши. Вспомни как мы раньше соглашались каким бы был прекрасен мир без войны. Вспомни как мы мечтали о нашем селении шиноби.       Хаширама присел рядом и приободряюще улыбнулся.  — Ты все еще мой друг, Мадара. Несмотря ни на что. Никто другой не поймет нас лучше, чем мы друг друга. Я терял братьев, ты терял братьев. И я уверен, что ни ты, ни я, ни Мэсэйоши, не хотим терять вновь.  — Дайте мне несколько минут. Я должен подумать.       Мадара будто выгорел, точнее он сделал это уже несколько минут назад. Его безэмоциональный голос произвел впечатление на Хашираму. И тем лучше это было для меня. Слова легли на благодатную почву. Я просто произвел подмену. На понятие клана для Мадары наложил новые идеалы, выкорчевав частично старые. Хорошо ли это или плохо? Чувствую ли я стыд за манипулирование не только Мадарой, но и Хаширамой? Нет. Вопрос не имеет значения. Это всего лишь взгляды, они меняются в любом случае, а я не считаю, что изменил их в худшую сторону. Подаренная мной и Хаширамой альтернатива лучше существующего порядка.       Осталось лишь подкрепить это делами. Пусть и сентиментальными.       Несколько минут Мадара буравил взглядом одну точку, потом переводил взгляд на свои руки, на меня, на Хашираму, все так же улыбающегося и показавшего большой палец вверх. А потом повторял эти действия как зацикленная программа.       Я подполз к нему, прилагая те небольшие силы, что у меня остались и потянулся к одному из чистых листов, обильно разбросанных повсюду из моей вывернутой наизнанку сумки.  — Хаширама, подай мне пожалуйста кисточки и чернильницу. И усядься поближе.       Он так и сделал. Действо привлекло и Мадару и вывело его из состояния полутранса.       Я начал рисовать. Сначала герб Учих, а потом Сенджу, но только их контуры.  — Что это значит? — отозвались оба.       Достав кунай я легко полоснул им себя по руке и пролил кровь на оба герба.  — Только мы наполняем эти символы смыслом, мы сами определяем, что есть наши кланы и только мы, живые их члены, вправе решать, что стоит за нашими камонами. А тень предков пусть останется лишь тенью. Да большой, да уважаемой, да той, из чего мы черпаем наше «я», наши традиции и обычаи. Но мы сами вправе творить наше будущее, как и наши предки когда-то.       Хаширама кивнул мне и через секунду тоже пустил кровь, пролив ее на наши гербы. Мадара же посмотрел на кровь, на гербы и пересилив себя, взглотнув комок в горле, молвил.  — Я согласен.       Еще одна струйка крови окрасила знамя Учих и Сенджу.