Between Two Worlds

      — Я уверена, что в правилах Варии где-то было что-то о наказании, которое последует, если лезть туда, куда тебя не просят.       — Ладно тебе, Фран, — Алида цокает языком, — когда ты у нас стала послушной девочкой? Ты же ученица Мукуро — тебе не привыкать нарушать правила! Не позорь имя наставницы!       — Я бы поспорила, кто из нас кого позорит…       — Если боишься, что у тебя будут проблемы с Занзасом, то не беспокойся, я разберусь, — подаёт голос Тсуна, до этого пятнадцать минут слушавшая жаркую дискуссию Фран и Алиды.       — Дело не в Занзасе, — будущая (все так полагали) синьора Каваллини поджимает губы, — а в Беле. Он же заметит, что в его документах копались, начнёт задавать вопросы и поймёт, что мы хотим провернуть за их спинами.       — А что ещё женщинам делать, когда мужчины предпочитают бездействовать? Мы должны взять ситуацию в свои руки и разобраться с этими неудачными убийцами!       Франческа вздыхает и отталкивается от стены. Спустя пятнадцать минут она приносит бежевую папку, которую Хранительница Облака прячет под китель.       — Буду ждать в машине.       — Я сваливаю, — протягивает иллюзионистка и, заприметив в коридоре Луссурию, направляется к нему. — Лусс, я согласна на шоппинг!       Луссурия тут же расцветает и что-то начинает щебетать. Тсуна заправляет за ухо прядь волос и хочет направиться следом за Алидой, как раздаётся голос Занзаса.       — Я собираюсь к старику. Поедешь со мной?       Она оборачивается. Ссору в кабинете они не вспоминали и предпочитали делать вид, что её не было, ведь так удобнее, чем разбираться в проблеме и искать её решение. Им удобнее, потому что если начнут выяснять, то поругаются ещё больше.       А было из-за чего.       Впервые, на памяти Тсуны, Вария отказалась мчаться к обидчикам и устраивать кровавую резню. Семья была непростой, поэтому просто так сунуться было нельзя. Прямых доказательств их участия не было, они на руках имели лишь косвенные, и этот ответ не удовлетворил бы Альянс. Это Тсунаёши понимала, но… Когда пострадал близкий тебе человек, как можно ждать, когда нанести удар? Разбираться нужно здесь и сейчас, а не ждать, когда пройдёт время, когда могут замести следы и избавиться от улик (а синьора Скайрини была уверена, что таковы имеются).       Занзас решает ждать.       Тсуна — неожиданно для самой себя — действовать.       — Нет, — она старается придать своему лицу как можно более жалостливое выражение. — Неважно себя чувствую. Планирую съездить в больницу.       — Оставляешь меня наедине со своим конченным папашей?       — А вы можете посоревноваться, — предлагает ему Тсуна, прикусывая кончик языка, — кто из вас более…       — Тебе действительно нужно в больницу. Накладывать гипс, к примеру.       — Мне уже не пятнадцать лет, — услужливо напоминает она. Занзас усмехается.       — Но ты всё такая же заноза, Савада.       — Скайрини.       — Плевать. К ужину вернёшься?       Она поднимает ворот пальто.       — Я успею к сервировке стола.

***

      — Почему один? Где моя дочь?       Занзас закатывает глаза. Хуже Тсуны, её Хранителей и всех их вместе взятых может быть только один человек. «Повезло» же ему с родственником.       — Корона «Лучший отец года» голову не натирает, Советник?       — Не смей разговаривать со мной в таком тоне, — мгновенно ощетинивается тот.       — Ещё скажи, что я — никто, да и звать меня никак.       — И скажу!       — Попробуй.       От драки в коридоре всю больницу спасает появление Скуало и Реборна. Мечник тащит Саваду-старшего в палату к Девятому, а репетитор подходит к Занзасу.       — Где Тсуна?       — В больнице. И это не моих рук дело.       — Да?       — Да. Сказала, что неважно себя чувствует.       Реборн внимательно смотрит Занзасу в глаза, а затем приподнимает брови.       — Она поехала в больницу?       — Я, вроде бы, понятно говорю.       — В таком случае, Занзас, у меня для тебя две новости. Одна лучше другой. С какой начать?       — Чего?       — Новость первая: Тсуна терпеть не может врачей и добровольно в больницу не пойдёт. Даже если умирать будет. Новость вторая: сегодня кто-то не доживёт до обеда. Подсказать, кто?       — Она же…       — Женщина, — у Реборна взгляд «господи, ну что ты как маленький, я тебе что, всё на блюдечке должен преподносить?», — которая ради своих близких пойдёт на всё. Даже ради тебя. Идём к Девятому. Может, пришёл в себя.       Чтобы Савада первая полезла убивать? Ни за что не поверит. Эта до последнего будет цепляться за возможность переговоров и вряд ли захочет лишний раз пачкать свои наманикюренные пальчики в крови.       Но ругающиеся Фран и Бел, которых он видит, когда возвращается в резиденцию, убеждают его в обратном.       Полезет. Ещё как полезет.

***

      И как он раньше не заметил, что в ней погибает такая актриса? Эти оленьи глаза, тонкие запястья и такой понимающий взгляд, что невероятно бесит.       — Как дедушка? — произносит она обеспокоенно, нанизывая листья салата на вилку. Сегодня они ужинают вдвоём, и она совсем не хочет, чтобы горничная, что в данный момент разливала вино по бокалам, уходила. Уйдёт, оставит её с ним одну — вся её уверенность пойдёт ко дну так, как «Титаник».       — Как твой поход к врачу?       — Нормально. Не о чём переживать.       — Тогда покажи мне заключение от врача.       Тсуна поднимает глаза от тарелки. Горничная ставит графин с вином и, сделав неуклюжий реверанс, покидает зону боевых действий.       — К чему это всё?       — Если врёшь, то ври так, чтобы нельзя было подобраться, Савада.       Она откладывает вилку в сторону и встаёт из-за стола. Занзас не сводит с неё глаз: не тянет она, в своём чёрном платье с оголённой спиной, на невинную овечку. На дьяволицу с ангельскими крылышками — вполне.       — Реборн сказал, да?       — Какая разница?       — Он до сих пор преподаёт мне уроки, — Тсуна поворачивается к мужу. — Да, это была я. Это я попросила Фран и Алиду помочь мне. Не наказывай их. И да, я убила его.       — Понимаешь, что будет? Если узнают, что к этому причастна Вонгола, то Альянс…       — С каких это пор тебя волнуют мнения этих маразматиков из Альянса? — интересуется она, смеясь. — Не узнают, Занзас. Никто и в жизни не подумает, что к этому могла быть причастна Вонгола. Я скажу даже больше: и на Варию никто не будет спускать собак.       — Меня не волнуют, что они подумают.       — Тебя больше волнует то, что ты сам его не убил? — задаёт вопрос и понимает, что попала в самое яблочко. Занзас с грохотом ставит бокал на стол.       — Мне плевать на это. И на старика тоже.       Но Тсуна, задевшая его за живое, нашедшая нужную тропинку, уже не свернёт. Она делает несколько шагов к столу и произносит:       — Я так не думаю. Занзас, это нормально, что ты переживаешь за него. Как бы всем своим видом не показывал, что тебе и без него отлично.       — Я не переживаю.       Синьора Скайрини чуть улыбается и, подойдя к Занзасу, становится напротив него. Наклонившись, обхватывает его голову ладонями и прижимает к своей груди. Занзас слышит, как гулко бьётся её сердце, словно птичка, запертая в клетке. Боится, но всё равно лезет в клетку с тигром.       Что за женщина.       — Не ври.       — Что ты делаешь?       — Мама так меня успокаивала, когда я приходила со школы в слезах.       Она даже не вздрагивает, когда ладони Занзаса ложатся ей на талию. Вскоре её сердце уже не торопится выскочить из груди.       — Знаешь, если ей это сошло с рук, то это не означает, что тебе сойдёт, — прикрыв дверь, ведущую в столовую, Скуало поворачивается к Алиде. Она усмехается и, приподнявшись на носках, быстро целует его в губы. Скуало что-то ворчливо бормочет себе под нос.       — Уже сошло.       — Не нарывайся.       — Я тоже тебя люблю.       Скуало не хочет признавать простую истину — их женщины вертят ими, как хотят, а они им это позволяют. Ладно он, встречающийся с Алидой ещё со школы, но Занзас… Что на уме у их Босса? И что на уме у Десятой?       Слово «симпатия» ему кажется неуместным.       Тогда что это?