***
Клеменс плавно переехал к Маттиасу. Они не обсуждали совместное проживание – все вышло как-то само собой. Сначала в маленькой однокомнатной квартире, которую снимал Маттиас, поселилась зубная щетка Клеменса и прочие мыльно-рыльные принадлежности, потом – нижнее белье Клеменса, затем – вся остальная одежда, ноутбук и прочие нехитрые пожитки. Так называемые семейные обязанности они тоже не распределяли – каждый делал то, к чему лежала душа и на что было время. Сокурсники и преподаватели заметили в Маттиасе резкие, колоссальные перемены: Маттиас стал приходить на занятия часто не выспавшийся, но с неизменной счастливой, отрешенной улыбкой на лице. Часто на лекциях он переставал конспектировать и сидел, уставившись в пустоту расфокусированным взглядом все с той же блаженно-глуповатой улыбкой – его мысли витали где-то очень далеко от учебной аудитории. Однажды во время лекции профессор расхаживал между рядами. Он давно заметил нездоровый, лихорадочный блеск в глазах Маттиаса, что тот не конспектирует, а что-то вырисовывает в тетради. Поравнявшись с местом Маттиаса, профессор увидел на тетрадном развороте нарисованные шариковой ручкой портреты довольно привлекательного молодого человека с правильными чертами лица. Где-то было изображено одно лицо, где-то – фигура в полный рост, но то, что это был один и тот же молодой человек, сомнений не было. Помимо портретов тетрадный разворот был весь изрисован сердечками, среди которых красовалась надпись: «Клеменс». Чтобы привлечь внимание витающего где-то в облаках Маттиаса, профессор негромко кашлянул. - Ну что ж – весьма неплохо! Что же вы так долго скрывали от нас ваш талант портретиста? Маттиас густо покраснел и смущенно закрыл тетрадь. Когда лекция закончилась, студенты стали вставать со своих мест и покидать аудиторию, профессор попросил Маттиаса задержаться. - Вы в прострации, Маттиас! – участливо произнес профессор, - Я уж было начал опасаться, не употребляете ли вы запрещенные вещества… Но сегодня, после того, что я увидел в вашей тетради, я, кажется, начинаю понимать, в чем дело… - он хитро улыбнулся и заговорщически прищурился, - Любовь – любовью, но, пожалуйста, Маттиас, не забывайте об учебе! Маттиас снова покраснел и опустил глаза. И чего этот чертов профессор лезет не в свои дела! Как-то на практических занятиях профессор, внимательно рассматривая новые работы Маттиаса, отметил - прогресс налицо: работы Маттиаса становятся все лучше и лучше. С тех пор профессор перестал шлаковать Маттиаса.***
После занятий в академии Маттиас бежал в редакцию, где забирал заказы на переводы, и сразу же – домой. В их с Клеменсом общий дом! Впервые за долгое время ему хотелось домой, и ноги сами несли его в их с Клеменсом уютное гнездышко, даже если в это время Клеменса не было дома. Так радостно было возвращаться туда, где при встрече тебя ждали теплые объятия и нежные поцелуи, горячий ужин, приготовленный заботливыми, любящими руками, где все неприятности прошедшего дня забывались под расслабляющий массаж ласковых, любимых рук. Так сладко засыпать под спокойное, размеренное дыхание любимого существа, чувствуя тепло его тела. Когда у Клеменса были ночные смены, Маттиас подолгу ворочался и не мог заснуть. Тогда он брал не стиранную футболку Клеменса, прижимал ее к себе, и, вдыхая запах любимого, засыпал.***
Выпал первый снег. Снегопад шел три дня подряд и покрыл землю толстым слоем, в котором вязли ноги. На улицы вышла снегоуборочная техника. Зима наступила стремительно. Однажды вечером Маттиас и Клеменс прогуливались по набережной, сцепив пальцы в замок. Они рассказывали друг другу о событиях прошедшего дня, смеялись и шутили. Вдруг нога Клеменса поскользнулась на пока еще влажном снегу. Падая, Клеменс ухватился за Маттиаса и потянул его за собой. И тут их обоих накрыла волна смеха! Без причины. Просто от счастья. Они катились кубарем по склону, вцепившись друг в друга, истерично хохоча, пьяные от выброса собственных эндорфинов в кровь. Они остановились почти у самой воды. - О, Боже!.. Матти! – лежа сверху на Маттиасе, задыхаясь, воскликнул Клеменс, ловя ртом холодный воздух, - Как же я люблю тебя! Его губы прильнули к губам возлюбленного. Вдруг Клеменс прервал поцелуй, провел пальцами по щеке Маттиаса, и глядя в его глаза, сказал уже серьезно: - Это ни к чему тебя не обязывает, Матти. Я люблю тебя независимо от того, испытываешь ли ты ответное чувство или нет. - Клем… Я тоже очень люблю тебя! – прослезился сентиментальный Маттиас. Они жарко целовались, лежа на мокром, холодном снегу.***
Как-то в воскресенье, когда выходные у Маттиаса и Клеменса совпали, Клеменс сообщил возлюбленному: - Мои родители хотят познакомиться с тобой и ждут сегодня нас на ужин! - А для них это нормально?.. – в голосе Маттиаса слышались растерянность, сомнение и неуверенность. - Нормально – что? - Ну… что ты живешь с парнем. - Не переживай! – Клеменс поцеловал любимого, - Для моих родителей главное, чтобы я был счастлив. А уж как и с кем – выбор за мной. Они очень милые, добрые люди! Я рассказал им о тебе, и у них возникло желание узнать тебя лично. - Что рассказал?.. - Что мы любим друг друга, и у нас все серьезно. Что, разве не так? - Да ну что ты! Все так! Родители Клеменса и в самом деле оказались милейшими, добрейшими людьми. Поначалу Маттиас чувствовал скованность и смущение, но, мало-помалу, они улетучились, и под конец вечера Маттиас уже во всю смеялся и шутил с родителями Клеменса. Ужин удался!***
Однажды Клеменс пришел домой после смены, держа в одной руке грязный комок свалявшейся шерсти с блестящими глазами-пуговками, а в другой – полный пластиковый пакет с логотипом зоомагазина. Комок звонко тявкнул. - Вот… Подбросили к таксопарку… Он так дрожал и жалобно скулил, что я не мог пройти мимо. Маттиас нахмурился. - Но ведь у него могут быть блохи и глисты, или, того хуже – лишай какой-нибудь… - Не страшно! Я зашел в зоомагазин и купил глистогонное и противоблошный шампунь. А заодно и собачий корм, ошейник и шлейку. А лишай лечится! - Очень смешно!.. – продолжал хмуриться Маттиас, - Клеменс… Тебе не кажется, что раз уж мы живем вместе, то и подобные решения должны принимать вместе? А ты, как я посмотрю, все уже сам решил… - Но, Матти! – голос Клеменса звучал по-детски умоляюще, - Он ведь мог попасть под машину или в руки живодеров! Или его бы порвали большие собаки! - Это мальчик или девочка? – примирительно улыбнулся Маттиас. - Мальчик. - И как мы его назовем? - Я знал, что ты добрый, отзывчивый человек! – радостно воскликнул Клеменс, опустил существо на пол и расцеловал возлюбленного. - Пиксель, - произнес он после некоторого раздумья. - Почему Пиксель? - Не знаю… Просто в голову пришло. После мытья, стрижки и похода к ветеринару Пиксель оказался годовалым йоркширским терьером, слегка худым, но вполне здоровым.***
Клеменс продолжал позировать Маттиасу для его «Диониса». Маттиас сделал несколько вполне удачных карандашных набросков, но, как только он пытался продолжить работу в красках – все шло не так. Холодная, типично скандинавская внешность Клеменса все никак не хотела трансформироваться на холсте в знойную красоту жгучего грека-брюнета с оливковой кожей, черными волосами и карими глазами. - А плевать! – однажды во время сеанса позирования после долгих мучений в сердцах воскликнул Маттиас, - Буду рисовать, как вижу! Кто знает, может Семела, мать Диониса, развлекаясь в пантеоне скандинавских богов, изменила Зевсу с Тором, вот и получился у нее Дионис такой бледный, блондинистый и голубоглазый! - Слушай! У меня идея! – глаза Маттиаса заблестели, - Подрочи! - В смысле?.. - занедоумевал Клеменс. Его слегка удивила необычная просьба возлюбленного, но если это такая сексуальная игра, то он готов к экспериментам. - В прямом! Нашему Дионису не хватает страстности. Давай представим себе, что он прогуливался по своему саду, прилег на скамью отдохнуть, вспомнил кого-нибудь из своих многочисленных возлюбленных и предался рукоблудию. - Ну, ладно… - Клеменс чувствовал легкое смущение. Мастурбировать на глазах у партнера ему еще не приходилось. - Я помогу тебе начать… - Маттиас оставил мольберт, опустился перед лежащим на диване обнаженным Клеменсом, страстно поцеловал его взасос, параллельно добиваясь эрекции рукой. Затем спустился по его телу, и, пощипывая и скручивая соски партнера, взял его возбужденный член в рот. Клеменс застонал от наслаждения. - Дальше – сам! – Маттиас вернулся за мольберт. - Матти!.. Так не честно! – захныкал Клеменс. В его голосе слышались досада и обида. - Давай-давай… У тебя получится… - с придыханием сказал Маттиас, стараясь придать своему голосу как можно больше эротизма. Клеменс закрыл глаза, взял член в правую руку, левой принялся играть с сосками. - Малыш, ты великолепен! – полушепотом подбадривал его Маттиас, нанося на холст широкие мазки. Дыхание Клеменса участилось. Рукой он стал наращивать темп. - Да, малыш, да!.. – восклицал Маттиас, - Ты чертовски прекрасен! Так прекрасен, что у меня крышу сносит! Я хочу тебя! На этих словах Маттиаса Клеменс со стоном на высокой ноте излился себе на живот. - Черт! Это самое прекрасное, что я когда-либо видел! И как тут сосредоточиться на рисовании?! – Маттиас снова оставил мольберт, разделся, забрался на диван и опустился на колени между ног Клеменса. От возбуждения его била мелкая дрожь. Он нанес сперму Клеменса ему на анус в качестве смазки, и, нависая над ним в миссионерской позе, стал медленно входить в него. Подобные сеансы позирования стали повторяться регулярно. Наконец картина была завершена, и Маттиас, весьма довольный своей работой, подозвал Клеменса оценить ее результат. Увидев свое изображение с запрокинутой головой, закрытыми глазами, приоткрытым ртом, членом в руке и каплями спермы на животе, Клеменс восхищенно воскликнул «Ух ты!», но, в то же время, смутился. - Знаешь, что?.. – сказал Маттиас, обнимая Клеменса за плечо и целуя его в висок, - Мы эту картину никому не покажем. Снимают же некоторые пары хоум-видео… Но ведь они это делают исключительно для себя. Вот пусть эта картина и будет для нас чем-то вроде хоум-видео!