книга о любви.

Холодные руки брата никогда не умели греть, но стоило старшему только оказываться рядом с Киллуа, как последний ощущал чёртово адское тепло. Холодный взгляд брата не выражал любви или других теплых чувств, но Киллуа всегда их ловил на подкормке своего сознания, ощущал струнами душами, чувствовал каждой клеткой кожи. Он был не просто педагогом в его жизни, он был его идолом, идеалом, б о ж е с т в о м. Киллуа глотал бутылки с ядом, доза которых была от смертельной в паре капель, но не издавал ни писка, ни вздоха — он ждал одобрительный кивок и гордость за себя. Он хотел, ужасно хотел, чтобы брат всегда говорил ему, как важно для него знать о силе Киллу. Иллуми уже стал отцом и матерью, братом и сестрой, спасением и смертью, Иллуми стал тем, кем хотел стать Киллу. Стены их поместья были холодны, но до оболочки его семьи не доходили, даже близко не стояли. И он привык, считая это нормальным. Это обычная семья, обычный менталитет его дома, привычная жизнь. Мир хрупким стеклом упал землю, когда он попал на свое заказное убийство. Кил не слышал над собой колыбельных, не чувствовал волны любви и поцелуя ночь. Пламя ненависти вспыхнуло в его сердце, несильное, едва теплящееся, лёгкое и мягкое, стоило только дунуть — оно бы потухло. Но никто не будет дуть, только подкинут бревна. Он перерезал глотку ребенку во сне, как требовал того клиент, и спрыгнул в окно, вниз на кусты, что должны были смягчить падение. Это был заказ, но какое-то чувство обиды, давящее тяжёлым грузом на грудь, приносило из-за смерти удовольствие. Будто он получил желаемое, когда не получил ничего, кроме раны. Дома он ждал любви, совсем немного, хотя бы каплю, но чтобы она была. Ему было все равно сколько, пусть дадут. Мать прошла мимо, даже не обратив внимания на ребенка, а отца не было вторую неделю — слежка за целью. Братья, кажется, каждый в своём деле, в тренировках, ждут задания, заняты. Он двинулся, опустив голову, пока не услышал холодный и бесконечно спокойный голос: — Уже вернулся? Быстро, — Золдик поднял голову, старший брат со всем изяществом стоял на лестнице, чуть склонив голову вбок, — я думал, что это займет дольше времени, справился всего за три дня. Молодец. В груди будущего главы сердце, кажется, начало стучать раза в три быстрее, а он лишь смог спросить: «правда?» Странное удивление отразилось гримасой на лице Иллуми, он явно не понимал, что происходит, он только пытался прочитать в чужих эмоциях хоть какой-то ответ, который помог бы объяснить эту непохожесть с обычным состоянием младшего. — Конечно, — фыркнул темноволосый, — я тренеровал тебя. Иначе и быть не могло. Эмоциональная ограниченность нисколько не разбила сердце мальчика, нет. Наоборот, кажется, он склеил каждую маленькую ранку в коже ребенка. Иллуми его похвалил, он сказал, что ему было нужно услышать, словно бы чувствовал это. — Да, — уже более уверенно отвечает ребенок, кивая чужим словам, — иначе и быть не могло. Я ведь тренировался. Губы Иллуми расплылись в хищной улыбке, он плавно спустился вниз по лестнице, словно кошка с неимоверной грацией, так мягко и нежно, почти неслышно. Как настоящий убийца. Чем ближе оказывался брат, тем сильнее в этом убеждался Киллуа и тем больше восхищался им. Старший опустил руку на голову младшего и легко потрепал его по голове, никакой нежности или любви при этом не проявляя. Но отчего-то становилось легче, отчего-то не хотелось от обиды ходить с опущенной головой. Словно всю беду из него вытянули через холодную ладонь. Иллуми, наконец, убирает руку, кивает тому и идёт дальше. На задание или просто погулять — не особо важно. Важно, что он был рядом, когда был необходим. Иллуми все же важнее ему, чем все в этом доме.