***
— Когда трансфертные платежи происходят, наименьшим слоям населения... Вывожу на полях тетрадки какую-то странную закорючку, долженствующую обозначать цветочек. Утренняя экономика кажется жутким насилием над организмом, и набор слабо понятных терминов жужжит в голове. Очень хочется домой, в кровать: одеяло на голову и спать. На работу только через день, и то, видимо, получится приехать только часам к пяти, когда всё интересное уже закончится. Останутся вечерние таблетки да уколы.***
— Вы собираетесь сделать что? — я отрываюсь от истории болезни, тупым взглядом вперившись в стоящую перед стойкой поста женщину-офтальмолога. — Не смотрите так, это не я сама придумала. — хмурится она в ответ. — Но... зачем? — выходит как-то совсем жалобно и беспомощно, но она только разводит руками. Какой-то бред. — Подождите, давайте я найду доктора и ещё раз у неё спрошу, что она имела в виду? Предлагаю первое, пришедшее в голову, потому что как-то логически объяснить вдруг появившуюся запись назначения измерения внутриглазного давления смеющемуся мальчику у меня не получается. — Она вчера ушла в отпуск. Пойдём, я без твоей помощи не справлюсь. Выбираюсь из-за стола, рассеянно разглядывая белую кафельную стену. Бред. И издевательство. И пусть на словах звучит вполне сносно, но бахнуть металлическую гирьку в глаз человеку с органикой... Одному богу известно, как он себя поведёт. — Джефф, ты нужен! — заглядываю я в сестринскую. Двухметровый санитар растёкся в кресле, прикрыв лицо рукой. — Меня нет. — раздаётся невнятное бурчание в ответ. — Пойдём, без тебя не справимся, смеющемуся мальчику нужно внутриглазное давление измерить. И искупать летнюю девочку и певца. Джефф приподнимает руку, бросив на меня какой-то плохо объяснимый взгляд. — А я там зачем? — В смысле зачем? Вставай давай, я сама с ними не справлюсь! — вспыхиваю от раздражения. — Ну, тогда увольняйся и иди наверх, бумажки заполнять.— фыркает санитар в ответ, снова опуская руку на глаза, — Мне, между прочим, ещё всю ночь не спать из-за этих. Вот ей богу, легче самой сделать, чем просить помочь! Ненавижу, когда выпадают совместные смены.« Медсестра — важное звено в системе здравоохранения, связывающее пациента и медицину.»
А санитар, блин, должен помогать медсестре выполнять её обязанности. По факту, здесь, в Аркхеме, они выполняют роль телохранителей, чьи обязанности ограничиваются исключительно сохранением порядка и конвоированием пациентов на процедуры. Прямо урабатывается, бедный. Фыркаю сама себе под нос, шагая по коридору. Ладно, в конце концов, я не питала иллюзий насчёт того, что в дурдоме работать очень весело и просто. Перед дверью обнаруживается офтальмолог, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу и бросающая по сторонам затравленный взгляд. Вздохнув, вылавливаю из кармана ключи. Громыхнув вертикальной решеткой-дверью, привычным поворотом открываю её нараспашку, убирая в карман ключ и замок. — Здравствуй, Артур. Мистер Флек, видимо дремавший на кровати, мгновенно дёргается, садясь. Замираю в дверном проеме, на секунду почувствовав, как закопошилась совесть — я не хотела его пугать, и уж тем более будить. Но надо. Мужчина как-то виновато улыбается, кивая в знак приветствия. Так получилось, что сегодня я приехала порядком позже намеченного из-за вдруг появившейся четвёртой пары. — Будем мерить внутриглазное давление, может быть немного неприятно. — Наконец отмирает офтальмолог, проходя внутрь палаты и затаскивая следом дребезжащий манипуляционный столик. Еле заметно ухмыляюсь: видимо, она всё-таки боится Артура. — Ляг, пожалуйста. — командую я, перемещаясь к изголовью кровати. Потому что мы всё ещё в психиатрической больнице. Открытая на момент манипуляции дверь; стараться присутствовать на всех манипуляциях в паре; не поворачиваться спиной; закрывать решётку на ключ, когда уходишь. Артур послушно опускается обратно, вытягиваясь в струнку. — Сейчас закапаем глаза, чтобы было не больно, а потом надо будет вытянуть вперёд руку и смотреть на указательный палец, хорошо? Забираю у офтальмолога пузырёк с анестетиком и пару марлевых салфеток. В ответ раздаётся какое-то не особо уверенное бормотание. — Посмотри на меня.«Забудь всё, чему тебя учили, и делай так, чтобы было удобно.»
Ой и крестится сейчас наш препод по сестринскому делу, икая. Наклоняюсь из-за спинки кровати так, чтобы мужчина мог меня увидеть, и, оттянув нижнее веко, закапываю дикаин. — Пусть не моргает, просто закроет глаза. — Раздаётся над ухом голос офтальмолога, отчего я чуть вздрагиваю. Мужчина послушно закрывает глаза, а я аккуратно смахиваю выступившую слезинку. — Отойди. — буркает женщина, и я тут же послушно отползаю в сторону, чтобы не мешать. — Открывай глаза, дай руку. — отрывисто командует врач, а мне остаётся только наблюдать за тем, как мужчина выполняет её резковатые приказы. Подрагивающая рука с вытянутым указательным пальцем оказывается в цепкой нейлоновой хватке женщины, задающей правильное положение. Достаточно тонкое запястье, ободранная кутикула. Надо будет обработать в следующую смену, если завтрашняя санитарка этого не сделает. Конечно, не сделает — отзывается противной скреботой внутри. За эти два месяца не особенно плотной работы, я начала улавливать какое-то раздражающее безразличие. А на все мои идеи и вопросы большинство сменщиков только снисходительно хмыкает. «Забей» — как любит говорить Джефф. В руке офтальмолога мелькает держатель с грузиком, и я невольно морщусь. Вот, пожалуй, это и ещё какая-нибудь санация трахеостомы вызывают у меня нервный паралич на грани микроинфаркта. «Жопа не твоя» — завещала реанимационная медсестра на одной из практик. И ладно, не моя, но мне от одного вида происходящего становится не по себе, до проецирования дело даже не доходит. Вытянутая рука начинает мелко подрагивать, отчего я мгновенно напрягаюсь. Что-то не так. — Подождите! — тут же реагирую я, получая гневный взгляд женщины, уже заносившей руку с грузом. — Можно мне? Правда тут уж и она замечает, как сбивчиво начинает дышать пациент, и достаточно бойко отодвигается в сторону, награждая меня ещё одним выразительным взглядом. — Артур, посмотри на меня, слышишь? Смотри на меня. — нависаю над мужчиной так, чтобы снова оказаться в поле его зрения, — Дыши носом. Вдох-выдох. И я медленно шумно вдыхаю, чтобы показать, как именно нужно дышать. В уголках глаз мужчины собираются слёзы, и он несколько раз бросает на меня быстрый взгляд, снова, как просили, разглядывая вытянутый палец.«Просто представьте, как бы вы себя чувствовали, оказавшись в незнакомом месте, когда с вами делают не пойми что. Представили? Вот я была в больнице, мне совершенно не понравилось, хоть я и сама медик. Там одни только стены нагнетают. Внимание, человечность. Особенно когда вы работаете со стариками, детьми и специфическими пациентами. Побольше ласки. Нет, есть конечно личности, на которых надо прикрикивать, но в большинстве случаев можно договориться. Не злитесь на них, чаще всего они там не по своей воле.»
— Тише, я с тобой, дыши, слышишь? Всё хорошо, это не страшно. Я обещаю. Ты большой молодец, всё хорошо. Артур нервно улыбается, сглатывая. Касаюсь вцепившейся в простынь руки мужчины, успокаиваюсь, поглаживая напряжённые костяшки. — Дыши, всё хорошо. Мужчина успокаивается тоже, начиная медленнее и спокойнее дышать. — Продолжим? — улыбаюсь, поймав очередной взгляд Артура. — Да, извините. — Ничего страшного, мы не торопимся. — практически спиной ощущаю, каким недовольным взглядом в ответ на эту реплику меня одарила стоящая рядом женщина. Снова блеснувший в руках держатель и грузик. На секунду ощущаю, как мужчина двигает рукой, чуть сжимая кончики моих пальцев. Ещё секунда, и, наконец, офтальмолог отступает, подхватив свои инструменты, и практически пулей вылетает из палаты. Остаётся только проводить её взглядом. — Извините. Тяжело вздыхаю, натягивая улыбку. Извиняется он, а стыдно почему-то мне.***
Бодаю лбом сложенные на руле руки. Два месяца на полставки — я готова сдаться. Такое чувство, словно меня высасывают и сминают, как картонную коробку из-под детского сока. Вернувшись на пост, выслушала недовольное бурчание офтальмолога, жаловавшейся старшей сестре на то, что я мешаю быстро и продуктивно работать. Читай — слишком вожусь с пациентами. Слишком много думаю. Но разве можно не думать? Или это такое эмоциональное выгорание, когда люди — не только по ту сторону стола, но и вообще все окружающие — становятся просто кусками мяса, которым что-то от тебя надо? Кажется, я переоценила свою стрессоустойчивость.