***
— Харлин,— Старшая медсестра внимательно следит за мной из-под тонких бровей, съехавшихся на переносице в одну линию.— Ты можешь хоть немного поэкономить перчатки? Серьезно, почему нельзя без них? — Не хочу заразиться.— тихо буркаю давно отрепетированный ответ, стыдливо тупя взгляд. В металлический эмалированный лоток с раздражающим чёрным пятном отправляется ещё одна пара перчаток. Потому что не хочу заразиться— повторяю мысленно, спиной ощущая недовольный взгляд. Потому что я, действительно, чуть ли не единственная, кому здесь не лень, каждый раз общаясь с пациентами, надевать перчатки.«Кроме вас самих никто вас не побережёт, одному богу известно, какая на них может быть зараза. Вы все молодые, вам ещё семьи строить, не нужно вам таких экспериментов над собственным здоровьем. И, попадая на отделение, всегда спрашивайте, где лежит укладка антиСПИД»
Сегодня привезли новенького. Молодой мужчина двадцати пяти лет оказался на больничной койке не то после нападения хулиганов, не то прокатившись на капоте машины. Его лечили в центральном госпитале, и, наверное, всё закончилось бы хорошо, если бы молодой человек не зарезал двух медсестёр осколком ампулы. Где он взял ампулу и как умудрился вскрыть женщинам шеи, для всех оказалось загадкой. Вчера об этом инциденте рассказали все каналы, сегодня же нашли какие-то преступления поинтереснее. Таким образом в нашем полку прибыло. С самого утра пришлось драить палату, потому что Маркус опаздывал, а ждать, что она помоется сама, было глупо. Теперь у смеющегося мальчика появился сосед напротив, будет с кем поговорить. Поставив на металлический столик лоток, открываю замок и распахиваю дверь-решётку. На кровати, пристёгнутый за руки и ноги, лежит молодой парень. Худое лицо, стриженные клочьями волосы, с зеленоватыми проплешинами от бриллиантового зелёного, запавшие глаза. На секунду к горлу подступает тошнота: всего одна случайность, одно секундное событие, и ты из нормального, полноценного человека, превращаешься в безумную куклу, ходящую под себя. И если видеть людей на десять, двадцать или пятьдесят лет старше себя с помрачением сознания ещё как-то привычно, то смотреть на своего ровесника, прикованного к кровати, странно. Парень открывает глаза, с секунду меня разглядывая. — Привет. — Здравствуй, Джордж.—улыбаюсь в ответ, подкатывая манипуляционный столик. — А тебя как зовут?— он мелко моргает, не то от слепящего белого окружения, не то это тик. — Харлин. Я медсестра, мне нужно взять у тебя кровь, хорошо? — Слушай, ты ведь здесь работаешь, ты не могла бы меня отпустить? Мужчина облизывает пересохшие губы, дёрнув рукой. — Извини, но я не могу тебя отвязать. Ляг пожалуйста.— Хмурюсь. Внутри начинает медленными кольцами закручиваться беспокойство. Если с мисс Стокс я могла справиться физически, а с Артуром договориться, тут явно все просто не будет. И где только Маркуса носит? Джордж откидывается на подушку, издав протяжный, подвывающий звук, и закрывает глаза. Быстрым, отработанным движением затягиваю жгут, обрабатываю место инъекции и забираю шприц крови. — Toreador, en garde! От неожиданности подпрыгиваю, во все глаза уставившись на парня. Джордж, всё так же с закрытыми глазами вдруг начинает петь. Хрипло, но громко. Остаётся только порадоваться тому, что я успела вытащить иглу раньше, чем он начал концерт. — Toreador! Toreador! Et songe bien, oui, songe en combattant qu'un oeil noir te regarde et que l'amour t'attend, Toreador, l'amour, l'amour t'attend! Срывающееся пение раскатывается по пустому больничному коридору. Закрываю решётку на замок, тяжело вздохнув. Надо отнести кровь в лабораторию и забрать Артура вместе с кем-нибудь из санитаров с беседы с психологом, но неизвестно, когда это делать. Оставлять отделение без присмотра нельзя. Значит теперь у нас есть ещё и певец. Класс, будем культурно просвещаться. Из-за двери, на другом конце коридора появляется Артур. Встретившись с мужчиной взглядом улыбаюсь, кивнув головой в знак приветствия. И если бы не убийство Мюррея в прямом эфире, и расстрел трёх клерков в метро, никогда в жизни не подумала бы, что этот тихий, депрессивный мужчина способен на такую жестокость. Артур, словно прочитав мои мысли, как-то виновато улыбается в ответ, качнув всклокоченной головой. Через секунду из-за двери появляется широкоплечая фигура Маркуса.***
«В сером, сером городе есть серый, серый переулок. В сером, сером переулке есть серый, серый дом. В сером, сером доме есть серая, серая комната. В этой серой, серой комнате есть серый, серый стол. А на сером, сером столе стоит серый, серый гроб. В сером, сером гробу лежит белый, белый мертвец. Мертвец поднимается из гроба и говорит: "Отдай мое сердце!"»
Дождь барабанит по лобовому стеклу, от чего мир становится набором разноцветных пятен. Машина тихо урчит, и, по-хорошему, надо не тратить бензин и не загрязнять и без того загаженный воздух, но вся эта меланхоличная обстановка имеет какую-то свою романтику. По радио играет заунывная песня, великолепно дополняющая серую картинку. Словно в каком-то фильме или рассказе, когда главный герой вдруг осознаёт свою жизнь и наконец принимает для себя какое-то важное решение. Я наклоняюсь над рулём, чтобы найти взглядом окна нашей квартиры. Свет не горит. Что, собственно, не удивительно— обычно мама приходит за полночь. Ну, а поскольку я не в фильме, и даже не в рассказе, единственным волевым решением, которое я сейчас могу принять, является возвращение домой.